Ч. 2 Глава 4

ГЛАВА 4

Утро выдалось тяжелое. Отчасти оттого, что туман за ночь превратился в мокрое варево и одеялом спал на землю, размесив пыль в ровный слой жирной рыжей грязи, отчасти из-за тупой боли в висках, надломленной, пьяной, но с ночи я не пила, и с чего бы это голове вздумалось болеть, не знала. А отчасти оттого, что пришло понимание – еще день, и я доберусь до Глинда-ана. А потом – все.
Всему – все.
Хотя, нет… Кое-что только-только начинается.
Разбудил меня Кёрцахх, младший ребенок вдовца, у которого я остановилась на ночлег.
– Тетя фурия! Тетя фурия, а вы сегодня колдовать будете?
– Нет, – сквозь зубы процедила я, пытаясь спихнуть с живота нахальную шестилетнюю малявку.
На самом деле, зайдя в деревню, я назвалась странствующей ведуньей, иначе никак было объяснить деревенским шовинистам того, что женщина и без магических сил может быть охотницей на нежить. Но откуда ж я знала, что всех колдующих деревенские называют малоприятным словом «фурия»?!
– Ну почему-у-у?! – заканючил мальчишка, подпрыгивая на мне. Бесподобные ощущения.
– Потому что спросонья тетя фурия может только проклинать.
– Это как?
– Это когда ты просыпаешься удивленным тушканчиком.
– Правда?! – восторженно округлило глазки подрастающее поколение.
– Правда.
– Ой, тетя фурия, а давайте я тоже научусь так проклинать, а? У нас тут по соседству такой противный мальчишка живет, он меня задирает все время. Вот он проснется, а я его ка-а-к…
– Дите, давай ты сначала сейчас ка-а-ак слезешь с меня да ка-а-ак оденешься, а?
– Зачем? – сразу же насупился мальчишка, выпятив нижнюю губу.
– Мне уже дышать нечем.
– А так лучше? – Кёрцахх передвинулся чуть ниже.
– Лучше. Но совсем хорошо будет, если ты все-таки слезешь с меня.
– Ну тетя фурия-а-а! Научите! Я хочу превратить этого подлого забияку в тушканчика!
– Не ругайся, иначе мне твой папа так уши надерет! – грозно прицыкнула я.
– Правда?
– Правда, – вздохнула я, отчаявшись заснуть. Ужом выбралась из-под мальчишки, свесив ноги вниз. – Папа спит еще?
– Да. Разбудить?
– Не надо, – покачала головой я, потягиваясь и всовывая ноги в штаны. – Одевайся давай.
 – Не-е, не хочу… Тетя фурия, а вы пирог будете? – спросил Кёрцахх, уже отбежав от меня к кухонному шкафу и выуживая оттуда малопортящуюся снедь пополам с посудой.
– Буду.
Я обула сапоги и, не снимая мятую рубашку, взяла в руки пустое ведро для колодезной воды. Раз уж вознамерилась ночевать, то и отблагодарить человека надо за уют и спокойную ночь.
Сухой ветер, налетевший с пустыни, подхватил мои растрепанные после сна волосы и бросил вперед, застилая взор. Откинув их с лица, я направилась к колодцу, попутно завидев перед собой медленно бредущего туда же старосту деревни, низенького толстенького мужичка, судя по лицу, основательно помятого вчерашней пьянкой и сегодняшней тяжелой ручкой жены.
К колодцу я пришла первая. Подцепила кончик журавля, надевая на него окованное железом дощатое ведерко, и опустила в студеную подземную воду.
 – Доброе утро, не правда ли? – душевно приветствовала я старосту, когда тот оказался в зоне поражения моего голоса.
– Ыхы… кха… Здравст…гхм… стал быть…
– Вижу, вы даже слов подобрать не можете, описывая сего дивное утро, – мстительно пришлепнула я, вытаскивая скрипящее плечо журавля.
Не люблю деревенских пьяниц и искренне сочувствую их женам. Впрочем, надо думать, утренняя зарядка в виде выхлопывания из муженька последних алкогольных паров постепенно вошло в народное развлечение.
– Кхмэ-э… э, да… Ну я, стал быть, пойду?
– Куда?
– Э-э-э… домой…
– Резонно. Но вы только что оттуда. Еще не все получили?
– Э, о чем это вы, э?
– Да так, о своем, о наболевшем.
– Ну, дык я пойду?
– Идите-идите.
– Приятного дня.
– Приятного дня, – растянула тонкие губы в улыбке я, ставя мокрое ведро на край колодца.
Староста важно кивнул, повернулся, честно сделал восемь шагов в сторону своего дома, узрел в оконце разъяренную физиономию жены, как шел, занеся ногу, так и раскрутился и вернулся на свое место. Я все это лицезрела не поменяв выражение лица ни на йоту.
– Что-то еще, любезнейший? – мило спросила я.
– Э-э, нет…
– Подышать еще свежим воздухом решили? – заключила я, рукой рубанув рыжее облако пыли, поднятое ветром.
– Э-э, да…
– Что ж, приятного времяпровождения.
– А что ж вы, – мне в спину вдруг бросил староста, – надолго у нас остановиться решили?
Я заинтересованно обернулась.
– А у вас работа какая-нибудь есть для меня?
– Э-э, например?
Что ж, поиграем немного… в фурию!
– Чарование, привод, отвод…
– Отвод? – заинтересовался староста, метнув красноречивый взгляд в сторону своего окна. – Любовь, что ли, отворачиваете?
– Нет. Нежить из домов и прилегающих к нему постройках.
– А привод тогда что? – чуть побледнел мужик.
– Наоборот, – с каменным лицом ответствовала я.
– А-а-а… нет, не надобно нам такого.
– Могу еще предложить воскрешение и упокоение.
– Что вы, что вы, госпожа! – замахал на меня руками староста, словно силясь перегнать на меня весь воздух.
– Я имею в виду, воскрешение потухших чувств во второй половине и упокоение нерадивых нежитенков. Не заинтересованы?
Похоже, что нет.
– Что ж, жаль-жаль… Тогда с вашего позволения я отчалю в дом, позавтракаю и покину вашу деревню.
– Да пожалуйста-пожалуйста! Если что – рады… э-э… подсобить!
Я кивнула ему, повернулась спиной… и выронила ведро, тут же поставившее обширную водяную кляксу на площади.
Носок сапога точно упирался в след четырехпалых больших лап.


Я сразу же изменилась в лице. Присела на корточки, кончиками пальцев дотрагиваясь до остывшей грязи, отлично сохранившей отпечаток в половину моей ладони. Острые коготки оставили маленькие дырочки в земле рядом с подушечками, но я уже и так превосходно знала, какому именно зверю это хозяйство принадлежит.
– Черт подери вас и вашу деревню… – едва шевеля губами, прошептала я, взглядом провожая изящную цепочку следов.
– Что там у вас? – высунулась из-за левого плеча любопытная мордочка старосты. Увидела след и сразу поменяла выражение. – Ч-что это?
– Волкодлак.
– Охти ж боги всемилостивейшие, спасите! – истово закрестился мужик, отпрянув назад.
Я лишь хищно оскалилась. Знал бы он, кто сидит перед ним…
Впрочем, это другое дело. Волкодлак волкодлаку рознь, как бы я не храбрилась, только вот проблемы большие. Слава богам, что наш вид очень хорошо принимает смену окружающей среды, совершенно не изменяясь, а то неизвестно еще, что за тварь бы я встретила здесь, на границе песчаных пустынь и лесов.
– Что ж делать-то, госпожа фурия? – лихорадочно осмотрелся вокруг мужик. Рассчитывает увидеть ухмыляющегося волкодлака прямо за спиной, что ли? Впрочем, некоторые особи всегда отличались специфическим чувством юмора.
– Ничего, – пожала плечами я. – Запритесь дома покрепче да не выходите.
– И все?
– И все.
– А как же вы?
– А я – как и обещала. Позавтракаю и уйду.
– Г-госпожа ф-фурия, останьтесь, прошу вас. Изгоните гадину!
– Я что, на дуру похожа – голыми руками и на волкодлака?!
– А к-как же ваша волшба?
– Волшба против волкодлака как варежка против медведя.
– Н-ну г-госпожа ф-фурия-а-а…
Я притворно, но так искренне вздохнула.
– Ладно. Тридцать «солнечных» за изгон.
– Сколько?!
– Тридцать. Мало, что ли?
– Что вы, что вы! В самый… в самый раз!
– Вот и договорились.
– А ч-что же нам делать?
– Бейте в набат, – коротко приказала я.


Через пятнадцать минут на Колодезной площади, как ее незамысловато называли селяне, собралась вся деревня. Непонимающие, но уже что-то подозревающие мужики хмуро молчали, женщины пугливо перешептывались и прятали под передниками малолетних детишек, подростки постарше скучающе ковыряли носками обувок подсохшую грязь.
Староста встал на ступеньки деревянного храма и соловьем разливался насчет «ужасной участи, опустившейся на их деревню и сердца», я же стояла в стороне, скрестив руки на груди, и цепко осматривала каждого, не пропуская даже четырехлетнего щербатого пацана и смущенную прыщавую девочку-подростка.
Нет, волкодлака среди них нет.
– Точно все в сборе? – шепнула я старосте.
– Эй, робята, а точно все в сборе?! – тут же заорал он.
Понеслись хаотичные выкрики – мол, все, все, не беспокойтесь!
Я лишь подозрительно сощурила глаза.
– Эй, так ведь Монногха-рыжего нет! – вдруг донеслось из задних рядов.
По толпе словно волна всколыхнулась.
– Точно, нет, – сразу зашушукались. – А где же он?! Куда мужичонку дели-и? Ой, ребятки, а какой хороший мужичонка был-то! И посочувствует, и поможет…
– Стойте на месте, – строго приказала я, повышая голос. – И покажите, где живет этот ваш рыжий?
Сразу же десять пальцев обличительно уткнулись в самую крайнюю избушку, почти прилипшую стенками к плетню.
…Сорвем ромашку, погадаем «он-не он»?

 
Животное, стоящее за заборчиком, встретило меня злобным косым взглядом собственника. Я на глазок определила степень упертости животного, толщину тупого лба и остроту рогов, и по стеночке пробралась к крылечку, буравя недовольно дергающего бородкой зверя ответным взглядом. Тот ему не понравился, и от скорой расправы меня спасла только короткая веревка на шее у животного.
Оказавшись под защитой входной двери, я покачала головой и посмотрела на вторую дверь, выводящую сени в комнату. Сени практически пустовали за исключением пары выщербленных по краям горшков и убойного вида заступа, что было вполне необычно для деревенского жителя. Обычно в сенях у них хоть проходом, но пробывали все от кошки и курицы до того же козла. Но то ли Монногх не держал большое количество животинки, то ли вредная скотина, стоящая во дворе, забодала всех остальных.
Я взялась за ручку и с судорожным скрипом отворила дверь… тут же чуть не сверзнувшись от богатырского храпа, доносившегося из комнаты.
Взгляд сразу же перекантовался выше линии горизонта, на печь, где лежало объемным горбом теплое лоскутное одеяло, ритмично и с вышеозначенным звуком поднимающееся и опускающееся.
Подойдя почти вплотную, я деликатно кашлянула.
Еще раз.
Постучала костяшками по стенке печи.
По одеялу.
Посильнее.
Не выдержала и со всей души хмякнула по верхушке, приподнявшись на лавке.
Храп с хрюкающим всхрипом прервался. Одеяло зашевелилось, словно трансформируясь, и явило мне красную заспанную рожу с всколоченной огненно-рыжей шевелюрой.
– О… – басом охарактеризовал меня мужик… нет, парень. – Шо?!
– Вставай, молодец! – громко сказала я. – Так крепко спал, что даже набата не услышал.
– И чаво?
– И таво! Волкодлак в деревне.
– Ты, што ль?
Какой проницательный мужчина.
– Если бы я, ты бы уже не спрашивал. Вставай, иначе будешь отмахиваться от Зверя одеялом.
Бурча, парень сполз с печи, с ходу засовывая ноги в растоптанные сапоги, а верхнюю часть тела – в рубашку. По-простому утер нос гигантской дланью, уютно пристроил под мышку подружку-подушку и царственным кивком осведомил меня, что готов к решительным действиям.
Я пропустила его вперед, старательно закрывая за собой все двери и скрывая разочарование.
Монногх-рыжий тоже оказался обычным человеком.


Едва наша колоритная парочка присоединилась к изведенному, беспокойному народу, староста еще раз, на этот случай уже всем, объявил, что в деревне объявился волкодлак. Норов этой нежити знали, похоже, все, поэтому после точного приказа сидеть дома и не высовываться, пока «госпожа фурия» не позволит, народ, не говоря ни слова, начал расходиться по домам.
К одиннадцати часам вечера деревня показалась вымершей.
А к половине двенадцатого над селением шаловливый ветер нагнал тяжелые свинцовые тучи, заполонившие все небо от горизонта до горизонта, и начал накрапывать мелкий моросящий дождик, не столько успокаивающий, сколько еще сильнее действующий на нервы.
Когда закрылась последняя дверь – за старостой – и щелкнула торопливо задвинутая в пазы щеколда, я нашла еще не затоптанные следы и кое-как определила их в цепочку, медленно бредя рядом. Цепочка торопливо уводила в местный лес – реденькую рощицу, так или иначе представлявшую укрытие для волкодлака. Да, я понимаю: полнолуние прошло, и Зверь уже не представляет такой опасности, как раньше, однако… Кто-то же согласился перекинуться, прекрасно зная, какими именно проблемами это может обернуться.
Разумный Зверь живет не в каждом волкодлаке, и это беспокоило меня все больше и больше.
Рощу я обошла примерно за час, разочаровавшись в ней и восхитившись – моим сородичем. Умелый волкодлак весьма ловко маскировал следы своего пребывания. Либо вообще не был здесь.
Моросишка перешла в обычный льющий дождь, значительно облегчив узлы на моих скрученных нервах, и я без результатов повернула в сторону деревни.
…Хотелось бы себе польстить – но увы! Волк, вернее, волчица, увидела меня первой. Безапелляционно сверкая на дороге у околицы темно-серым жестким мехом, она на секунду приникла к земле, оскалившись, а потом вдруг словно опомнилась, любопытно повернула голову набок. Я, машинально – тоже, хотя в человеческой ипостаси это выглядело по меньшей мере глупо. Волкодлачиха, молодая еще, зеленая, забавно чихнула и, повернувшись ко мне хвостом, потрусила вон, скрывшись в высокой траве.
Я не сразу осознала, что за охоту именно на эту тварь мне должны были заплатить тридцать «солнечных».
Я яростно замотала головой, пытаясь отогнать наваждение. Звериное признание сородича или разумное решение не высовываться? Что-то странное светилось в глазах этой волчицы, и мне было жутко интересно, что же именно.


Следующий раз моего с ней знакомства произошел на следующий день, когда полдеревни разбудил пронзительный визг. Вдовец на пару с второпях одевающейся охотницей дуэтом дунули на звук.
Я просовывала руку в рукав рубашки, когда мы с воинственно сжимающим вилы мужчиной вторглись на частные владения его соседки через три дома, вломившись в сарай. Там, в липкой луже натекшей крови, доживала свои последние минуты черно-белая телушка, хозяйка которой без чувств валялась рядом. Вдовец метнулся к женщине, я с тем же рвением – к корове. В квадратных глазах перепуганной вусмерть Буренки тонул страх в уходящей из них жизни. Я осмотрела ее бок. Кровавая рваная рана с полувылезшей требухой заставила желудок подкатить к горлу, но я мужественно сглотнула его обратно и снова посмотрела в стекленеющие глаза телки совершенно человеческим взглядом. Нечего ее пугать на пороге смерти.
Когда корова без сил опрокинула голову, я встала с корточек и наклонилась над обморочной хозяйкой и мужчиной, который усиленно пытался привести ее в чувство довольно хлесткими пощечинами.
Наконец, та подала признаки жизни, запинающимся голосом поведав о волке с человеческими глазами, разрывающем бок лучшей «молоконосительнице» всей фермы бедной женщины.
– Нет, ну это уже наглость… – протянула я вполголоса. – Как бы не был силен голод, но чтобы залезать в сарай… Нет, пора с этим кончать.
Выбравшись из терпко пахнущего кровью сарая, я обошла его кругом и только у самого угла поймала знакомые отпечатки лап пополам с красноватым следом запаха крови в воздухе.
«Плотва» уже давно жгла кожу в рукаве, оставалось только выпростать ее, но для охоты можно было вытерпеть и это; главное, потом скрыть ожоги тряпицей. Еще на всякий случай я припасла в кармане штанов пузырек с сжиженным магически гремучим газом, называемым в ведунской братии «баховка». Жахнет так, что от непутевого сородича только хвост и останется, на трофей и предоставление старосте деревни для получения гонорара.
Около границы кустов я остановилась, прислушиваясь.
Тихое чавканье и сочное прихрустывание ни с чем нельзя было перепутать.
Успокаивающе сжав кулаки, я шагнула вперед, раздвигая ветки.
На тонкой траве, раскинув крылья, развалился распотрошенный труп упитанной курицы, усыпав землю вокруг бусинками алой крови. Всем этим безобразием с упоением занималась та самая волчица, вымазывая морду кровью в какую-то жутковатую маску.
Труп еще раз дернулся и затих, а на меня воззрились любопытные глаза.
– Ну ты нахалка, – прошипела я. – Корову задрала да еще и курицу стащила… Ох, зря ты это сделала.
«Да неужели?..» – словно вопрошала забавно повернутая набок морда.
В следующее мгновение в волчицу полетела «плотва».
Судорожный взвизг и откинутый на несколько шагов труп курицы показали, что я попала, да еще как. Плечо волкодлака вспыхнуло хризантемой боли от всаженного по самую рукоять серебряного кинжала, но я еще не закончила, вытащив из кармана брюк ледяной пузырек и совершенно не думая, что именно случиться, если я попаду ей прямо по хребту.
Не попала.
Пузырек рвануло в локте от волчицы, да так, что ее зашвырнуло на другой конец поляны и хорошенько припечатало к ближайшему дереву. Я тоже не удержалась на ногах и свалилась на спину, тут же однако подняв голову. Волчица кое-как встала и на шатающихся лапах, сильно припадая на правую переднюю, куда, собственно, и сел кинжал, убралась подальше от моих глаз.
Я вздохнула и встала с травы.
Если ей повезет и она выживет с куском серебра в теле, то надеюсь, что навсегда заречется нападать в деревнях, находясь в здравой памяти. По крайней мере, очень рассчитывая, что не встретит там меня.


Вечером полдеревни собралось в придорожне обсудить текущие дела, а я лениво ковырялась вилкой в соленом грузде, на вид очень аппетитном, но почему-то не вызывающем у меня ответных чувств.
От отрешенной безмозглости меня оторвала странная тишина, повисшая в только что шумном зале придорожни. А потом и деловитый вопрос: «Скажите пожалуйста, где сидит госпожа охотница?»
В спину по ощущениям безапелляционно ткнулось около десятка обличительных пальцев.
Я заинтересованно посмотрела через плечо.
В абсолютной тишине к моему столику пробирался темноволосый юноша, а за ним по пятам плелась прихрамывающая волчица, старательно прячущая глаза.
Та самая.
– Это вы – охотница на нежить? – спросил он, останавливаясь около меня.
– А разве достопочтенные жители не показали вам, кто именно? – холодно поинтересовалась я, глядя в замученное лицо, словно это не в волчицу, а в самого него попала моя «плотва».
– Кхм… показали, – стушевался юноша. На секунду застыл, размышляя, а потом выдвинул стул и сел напротив меня. Внимательно посмотрел в глаза.
– Вы что-то хотели от меня? – нетерпеливо перебрала пальцами по столешнице я.
– Да, – предельно серьезно кивнул юноша. Волчица, так и не поднимая глаз, устроилась к нему поближе, словно ища защиты. – Я хочу попросить вас закончить охоту.
– Извините, но дело в во всем зависит только от нее. – Один-единственный взгляд в сторону мехового комка под стулом. – Если вы сможете гарантировать мне, что больше ни одна сельская скотина и ни один человек не пострадают из-за пристрастий вашей… подруги, то тогда я, получив доказательства и гонорар, покину эту деревню и больше никогда не продолжу охоту.
Они переглянулись.
– Мы согласны, – кивнул юноша. – Лешшли просто надо было вернуть силы после ее стычки с песчаным змеем, а вы сами понимаете, что лучший выход…
– …трансформироваться в тело зверя, потому что животные лучше приспособляются. Да, я знаю. Но людей не переделаешь. Их не интересуют интересы волкодлака.
– К сожалению, – опустил глаза мой собеседник. – Что ж, договорились. Мы с Лешшли покинем эту деревню и никогда больше здесь не появимся. Вы слышали? – повысил голос он, вставая и оглядывая зал. – Мы покидаем вашу деревню!
Селяне безмолвствовали.
– Лешшли! Пойдем, милая.
– Подождите! – вдруг, неожиданно для самой себя окликнула я юношу. Тот обернулся и вернулся ко мне за столик. – Почему она вас так беспрепятственно слушает?
– А как же иначе? Ведь я ее Хозяин.
Заветное слово колокольным гулом раздалось в голове.
– Хозяин? Но… как вы нашли друг друга?
– Мы были предназначены друг другу, – внезапно ответила волчица. Тихонько, так, чтобы люди не заметили. – Нас просто тянуло.
– Лешшли – уроженка Саваннах, я же прибыл к ней с восточного континента.
– Вы долго искали друг друга?
– Нет… Не очень.
Юноша снова встал и не оборачиваясь ушел из придорожни в темноту. За ним тенью метнулась его Псица.
Едва за странной парой захлопнулась дверь, народ зашевелился, а ко мне подскочил староста деревни.
– Как, черт возьми, ему это удалось?
Я молчала, глядя на дверь, за которой скрылись два самых близких в этом мире существа.
– Да кто он такой, что волкодлак побежал за ним, как послушная собачонка?!
– Хозяин.
– Кто-о-о?!! Всемилостивевшие боги Небесных Врат, спасите и защитите, уже и у нежити проклятущей заступники появились! Что же будет через сотню лет? Спасите, помогите, защитите…
Я молча встала со своего места и просто покинула заведение, оставив старосту неистово креститься за успокоение собственной души.


На столе стояла маленькая зажженная свеча, прилепленная к блюдечку собственным стекшим воском. В окно одиноко бился ветер, поднимающий кучи пыли и застилающий слюдяные створки рыжим плотным туманом. За дверью посапывал маленьким носиком непоседа-Кёрцахх, уложенный-таки спать. Его отец мирно дремал в плетеном кресле-качалке в темном углу, изредка покачиваясь туда-сюда.
Я равнодушно крошила в пальцах жесткий мякиш серого хлеба, бездумно глядя перед собой.
Ну что я могла сделать? Староста, конечно, потом все-таки догнал меня и облаял на тему, что зря мы отпустили Хозяина и его Псицу. Я, не реагируя на его слова, продолжала мерить дорогу широкими шагами, приближаясь к дому вдовца.
Около самого крыльца староста наконец-то отвязался от меня, я же нашла хозяев уже в нынешнем положении и, стараясь не шуметь, переодела рубаху на платье и собрала свой вещевой мешок, который стоял тут же, около ножки стола. Желание спать пропало еще час назад, и я терпеливо ждала рассвет, чтобы покинуть деревню.
Сегодня я совершила рабочую ошибку, за которую отбыла бы наказание без малейшего раскаяния в совершенном.
Потому что надо найти в себе силы выбрать свой неверный путь.
Я вздохнула.
Среди гонений, страхов и измены на земле осталось так мало тех, которые действительно ценят друг друга, найдя свою настоящую половинку, предначертанную свыше. Они связали друг друга, проходя все невзгоды вместе, рука об руку, а не поодиночке, потому что так им было бы гораздо сложнее.
Они действительно дорожат друг другом, научившись ценить каждый прожитый вместе день.
Я с треском сломала подгоревшую корку и в очередной раз поблагодарила богов за свой промах.

* * *

Дорога, дорога, дорога… Опять ты передо мной. Раздолье свежего воздуха, пропылившихся сапог и однообразного пейзажа. Нет, это неизменно, как вечерняя пьянка пророка Бирюка, и однообразно, как его утреннее похмелье. И чем меня привлекают эти серые колоски луговых трав, сбитые колдобинами ноги и полусфера забранного паутиной облаков небо? Может, именно этим самым?.. Я не знаю. Но виднеющийся на горизонте городок вселяет надежды.
Солнце уже взошло высоко над головой, когда я пересекла пограничную полосу и уперлась в полураскрытые ворота, на которых стояло два доблестных стража.
Я оценивающе посмотрела на них снизу вверх. Они – на меня.
– Да-да, господа?
– Плати денюжку за вход, деваха.
– Грубовато.
– Плати-плати давай. А то взяли манеру без пошлины в город ломиться.
Я задумчиво позвенела гонораром в кармане, выискивая «красные».
– Сколько платить-то?
– Восемь «сереньких»...
Рука сразу же перешла на более крупные «бусины».
– …с пешего. Впрочем, ты можешь заплатить и по-другому.
Стражи многозначительно переглянулись.
Пальцы мгновенно нащупали рукоять «плотвы» на ремне.
Хамло! Пошлое хамло! Жаль, что только таких и берут в армию.
– Вот. Держите. – На руке многозначительно сверкнули серебряные «бусины». Девять. Черт, неужели я просчиталась?!
Переломный момент. Сейчас что в них перевесит – жадность или похотливость.
Корявые пальцы загребли серебрушки и нехотя освободили вход, провожая меня неприятными взглядами. Нет, ну неужели на меня кто-то позарился после двух часов ходьбы по пыльному тракту?!
За воротами я, наконец, поняла. Вот оно! Глинда-ан! Конечный пункт моего путешествия. То, ради чего я согласилась еще раз испытать все прелести кочевой полуголодной жизни.
Но оставаться здесь надолго я не желала. У меня есть всего лишь одно дело, которое не терпит отлагательств. А потом…
А что, собственно, должно быть потом?..
Верткие улочки, замощенные в камень сбитой землей, чуть кособокие от времени деревянные и величественно-прекрасные каменные строения, фонтан на центральной площади, дом управления и так далее: в общем, все то, чем пестрит небольшой городок. И, разумеется, сразу же бросается в глаза вывеска придорожни. «Проездом». Громогласное название. А, главное, правильное.
Но больше меня все-таки заинтересовал храм. К нему я и направилась быстрыми шагами, не в силах справиться с бешено застучавшим сердцем.
Добротное здание, облицованное белой глиной. Железная калиточка с оградкой. Я тихонько скрипнула дверью, проходя на святую землю, но заходить внутрь не стала, попросту обойдя строение кругом. За храмом в низине раскинулось городское кладбище, по тропинкам которого бродили две безутешные вдовы в черном и усиленно копал новую могилу гробовщик. К нему я и подошла.
– Извините, – окликнула я его.
Гробовщик, немолодой уже мужчина в потертом сюртуке, отложил свой инструмент, вытер пот и вопросительно посмотрел на меня.
– Да-да?
– Вы не подскажете мне, где найти Дарка Ривского?
– М-м… нету такого.
– А Rev-dark`all` Rivs-kay tor Vampree?
– А-а-а, вы про это-о! Да-да, конечно. Знаменательная могила.
– Чем же? – подозрительно сдвинула брови я.
– Тем, что вот уже семь лет ее никто не навещает. Всех навещают, даже лютых врагов, а эту нет. Странно как-то… Ну да ладно, это не мое дело. Вы найдете его в третьем ряду слева, восьмой.
– Спасибо.
– А… вы его жена?
– Нет.
– Ой, боги простят, что же я говорю!.. Конечно же, он же умер, значит уже бывшая… Бывшая жена?
– Нет. Ни бывшая, ни настоящая, ни даже будущая.
– Тогда, может быть, сестра?
– Тоже не угадали.
– Подруга?
– Скорее, отрицательный ответ.
– Но вы его хоть знали? – непонимающе развел руками гробовщик.
– Конечно. Он сломал мне жизнь.
– А-а-а… – догадливо протянул мужчина.
Ох, знаю я, что он «понял»!
– Только вы… это… сильно ему на могилу не плюйте, ладно? Мертвый, как никак, уважать надо.
Ну вот! Я же говорила!
– Хорошо, – мило озубоскалилась я.
…После смерти тело Дарка было отвезено в тот самый город, где стало Другим. Вечное напоминание о проклятье? Издевательство?.. Или дань уважению памяти?
Не знаю, Ател. А ты как думаешь?
…Теперь это уже никто не скажет. Потому что и виновник, и виноватый уже мертвы.
…Каменное надгробие, чуть щербатое сбоку, было густо оплетено травой и вьюнком. Ясное дело. Гробовщик сам сказал – никто его не посещал после смерти.
Да никто и не смог бы.
Я проредила заросли на его могиле, расчистила квадратный камень с высеченными на нем острыми руквицами: «Rev-dark`all` Rivs-kay tor Vampree. 854-888 г. П.Б.».
«Несущий Тьму заветен будь».
Не потому ли родительница назвала тебя так?
Я схватилась за переплетенные ветви вьюнка около основания и сильно дернула, обнажив высеченные на нем невидимые прежде руквицы.

«…Я сделал ее волкодлаком, думая, что мы всегда будем вместе. Но я ошибся. Бесовка-судьба заставила меня это сделать для того, чтобы отдать ее Тому, Кто Повелевает ей. Сука-хозяин. О, как я был зол! Но ничего не мог сделать, ибо Узы меня и моего кровного волчонка переплелись. Стали лишь поводком на свободной шее Зверя. Их Связью с Хозяином.
Ненавижу.
Но, к сожалению, ничего не могу поделать.

Я сделал ее волкодлаком, чтобы отдать…»

И почему мне кажется, что эти слова написаны им уже после его смерти?


Я присела на корточки рядом с могилой, прикрыв траву рядом юбкой. Завязки тут же впились мне в шею. Протянув руку, я коснулась кончиками пальцев высеченный руквиц. Те хрупнули и песком осыпались в траву.
Все правильно.
Свое дело они уже сделали.