Помощник министра

        Не кричите на маленькую собачонку. С нею может случиться
        недержание, и тогда всякий раз, как только на неё снова
        прикрикнут она будет  пускать под себя лужу.

Переулок, стягивающий в старой Москве улицу Тверскую  с Большой Никитской от Главного  телеграфа до Консерватории, когда-то  именовался Газетным, был невелик и содержал вдоль каждой из  своих сторон  по десятку обветшалых строений с различными адресами, но одинаковыми   номерами корпусов, в которых без конца путались раздражённые московские почтальоны.

В царское  время это были доходные дома для бедных с коридорной планировкой и общими на весь этаж коммунальными удобствами.
Моссовет первого десятилетия Советской власти, озаботив себя необходимостью революционной перестройки столицы, решил, что,  не откладывая, её следует начать с переименования в духе времени, прежде всего,  самих улиц, в результате чего малоприметный Газетный переулок, примыкавший к Большой Никитской, а теперь уже улице Герцена,  в  полном соответствии с исторической аналогией стал именоваться улицей Огарёва.
Когда бум обновления названий поутих, власти стали перед необходимостью разрешения жилищных проблем по существу. Никакими ресурсами для расселения одинаково  перенаселённых и столь же малопригодных для жилья домов в нескольких кварталах от Кремля городской бюджет не располагал, и проблема была решена с изяществом достойным духа нарождающейся бюрократии.
 
Бывший Газетный переулок был попросту отдан городом на откуп двум союзным министерствам, имевшим по тем временам  громадные государственные субсидии под своё развитие, и очень желавшим разместить  центральные  аппараты своих ведомств в историческом центре Москвы.

Как только это было предложено МВД и Минприбору, деньги, с трудом изысканные в госбюджете для налаживания борьбы с преступностью и для развития отечественного  приборостроения, потекли на немерянные нужды, связанные с отселением жильцов и реконструкции  ветхих строений под министерские апартаменты на улице Огарёва.

Хозяйственные службы этих ведомств каждая по своей стороне,  как бы соревнуясь, в короткий срок не только отселили  все «вороньи слободки», но и закольцевали освобождённые от них дома  закрытыми переходами, объединив отдельные строения и благоустроенную территорию  в цивилизованные министерские офисы всего лишь с двумя, на весь переулок,  понятными почтовыми адресами.

В результате  все пользователи по чётной стороне переулка  стали получать свою корреспонденцию на имя единой  экспедиции  известного  стране Министерства Внутренних Дел (Огарёва, 6). То же сделали и соседи  напротив, мало кому известного, вновь созданного  Министерства Приборостроения    (Огарёва, 5).

Каждый будний день поутру, когда уже пробудившиеся  московские улицы были ещё относительно свободны, в потоке немногочисленных машин, заворачивающих против Кремля на улицу Горького, можно было заметить цвета полированной слоновой кости «Волгу» ГАЗ-21 с хромированными молдингами вдоль стёкол и отлитым в металле изваянием целеустремлённой фигурки русского оленя на капоте. Проехав  два квартала, машина заворачивала на левую «стрелку» и тут же, привычно развернувшись, парковалась на небольшой дневной стоянке против Главного телеграфа.
 
Её владелец,  высокий и упитанный молодой мужчина в светлом твидовом костюме и крупных, на пол лица, редких по тем временам очках-хамелеонах  в тонкой золотой оправе, выходил из машины, выпрямлял затёкшую спину и, вдохнув полной грудью ещё не загаженный автомобильными выхлопами утренний московский воздух, запирал своё авто, и привычно направлялся к середине нечётной стороны улицы Огарёва. Там, уверенно толкнув тяжёлую дверь массивного подъезда он входил в просторный вестибюль ведомства, на уличной вывеске  которого значилось: «Министерство приборостроения СССР».

Этим человеком, приходящим на работу одним из первых был помощник  министра  Борис Григорьевич Дудаков.
Охранники, узнав помощника, почтительно с ним раскланивались, и один из них, выудив из нужной ячейки опечатанный контейнер с ключами от министерской приёмной,  услужливо подавал  его под роспись Борису Григорьевичу.

Элегантный, с тщательно выбритым  холеным лицом над  воротником дорогой сорочки и безукоризненного галстука,  представительный помощник  внушал своим видом  почтение не только  вахтёрам. Его импозантная внешность и вельможные манеры у некоторых неискушённых посетителей, прошедших предварительный   фильтр безликих министерских референтов, вызывали предположение,  что они и впрямь попали к Министру, а не к его молодому помощнику.

Сам Министр, смеясь, рассказывал про то, как, будучи приглашённым,  по делу в одно очень высокое учреждение, он прихватил с собой своего помощника. Того, сверившись со списком, почтительно пропустили вперёд, а у самого  Министра, приняв его за лицо сопровождающее, долго разглядывали служебное удостоверение.
 
Упрекнуть помощника по делу было не в чем. Воспитанный в семье юристов и в процессе собственного  юридического образования в духе  высокого уважения к текстам и обороту документов, он наладил и содержал в образцовом порядке  переписку Министра, заранее подготавливая и прилагая к письмам, предназначенным для доклада на подпись, заключения соответствующих референтов.  Организуя после указаний шефа контроль  их исполнения.

Так же скрупулезно он вёл учёт личного доступа  к Министру, и, если это не было связано с прямым вызовом, то во многом  влиял на очерёдность этих посещений.
Для окружавшей его чиновничьей среды это значило многое. Особенно, когда Борис Григорьевич предварял свои обращения к должностным лицам выражениями типа:  «мы тут читали ваше письмо…», «по вашему вопросу мы полагаем…» и т.д.
Чиновники в тонкости оборотов речи Бориса Григорьевича не вникали, предпочитая воспринимать всё  им сказанное  как поручение самого Министра.
 
На самом деле помощник никогда не позволял себе превышать полномочия, подменяя в указаниях своего руководителя. Просто ему по молодости лет нравилось важничать и тешить себя заискиванием сослуживцев. Амбициозная   сверхзадача, которой он до времени ни с кем не делился, появилась  у него ближе к  сорока годам.
Борис Григорьевич стал  подумывать о том, как на базе административного отдела образовать в составе министерства полноправное Управление делами, которое собирался возглавить. Это дело было не простое, зависящее от множества влиятельных лиц, и Борис Григорьевич планомерно отрабатывал свои с ними отношения  с тем, чтобы в нужное время заручиться их визами  в  поддержку  своей идеи и кандидатуры.

Заветную папку, в которой он хранил бумаги, отражающие своё продвижение к намеченной цели с проектами учредительных  на этот счёт документов он держал  в  сейфе.  Со временем у него выработалось правило  выбрав свободную минутку, в отсутствии руководства, эту папку просматривать, намечая очередные меры, приближающие его к реализации своего замысла.

В тот день, о котором идёт речь, Борис Григорьевич, пользуясь отъездом Министра,  по обыкновению решил  заняться личными делами,  но перед этим он  пригласил к себе министерского завгара, с которым намеревался обсудить готовность своей индивидуальной автомашины к предстоящей поездке в отпуск на черноморское побережье.

Его «Волга» в своём относительно молодом возрасте и небольшом пробеге, в общем-то, была в порядке. Водил он её аккуратно и был благоразумен на дорогах, но как истый гуманитарий  чувствовал себя в обращении с техникой неуверенно. При отсутствии в стране развитого тех обслуживания  он страшился каких-либо неожиданных и неведомых неполадок, которые могли случиться  с его машиной вдали от дома и заставить его взаимодействовать со случайными  людьми, от него не зависящими, чего ему, как истому чиновнику совершенно не хотелось.

Предупреждённый перед этим завгар с понимающей улыбкой получил ключи от «Волги» приближённого к Министру человека и пообещал управиться с профилактикой до конца дня. Помимо этого, желая ему угодить, он предложил установить конфиденциально на его автомобильный радиоприёмник  только что сотворённый умельцами одного из подопечных КБ  опытный образец коротковолновой приставки, позволяющей слушать западные русскоязычные  «голоса» на волнах, существенно дополняющих их штатный диапазон.

  Он обещал прислать прибывшего с этим опытным образцом ведущего инженера, который обучит его обращению с полулегальным устройством.
Борис Григорьевич на приставку к радиоприёмнику согласился, и, мало того, решил воспользоваться  новым знакомством для внедрения, придуманного им самим технического  новшества в своей работе.

 Прибывшего инженера он провёл в кабинет Министра и, указав, на пять разноцветных телефонных аппаратов, посвятил его в неудобную для себя необходимость всякий раз входить в кабинет без вызова и прерывать Министра только для уведомления, что ему звонят по одному из пяти телефонов. Идея помощника заключалась в том, чтобы с помощью ненавязчивой сигнализации он, не вставая с места, мог дать знать Министру, по какому из пяти  цветных  аппаратов следует ответить.

Специалист заверил Бориса Григорьевича в том, что задача это не сложная, и действительно через пару недель появился в приёмной с изготовленным в их КБ нехитрым приспособлением.

Рядом с телефонными аппаратами Министра он расположил  небольшую изящную панельку с пятью выступающими из неё прозрачными призмами, внутренние грани которых были заклеены соответствующими цветными светофильтрами и снабжены подсветкой.
Теперь Помощнику, при необходимости соединить  своего руководителя  с абонентом,  достаточно было нажать на своём  пульте цветную клавишу, чтобы   около Министра раздался приглушённый зуммер, а на его панельке замигала нужным цветом одна из призм, указывающая на цвет телефона, по которому ему звонят. Министру новшество понравилось, и он похвалил  Бориса Григорьевича за инициативу.

Польщённый  помощник этим не удовольствовался.
Он вновь позвал к себе понятливого инженера и на этот раз предложил, чтобы на его пульт была выведена сигнальная красная лампочка, которая зажигалась бы всякий раз, как только Министр поднимет трубку прямого правительственного телефона («вертушки») и горела бы до тех пор, пока он  не вернёт её на место. Всё это время задуманный сигнал должен будет автоматически предупреждать помощника, что сейчас  Министра ни по-какому иному  поводу беспокоить не следует.

- Ну, это вообще без проблем, - заверил инженер и через неделю вернул помощнику его пульт с уже встроенной красной лампочкой,  выразив готовность дополнительно проконсультировать телефониста из министерского узла связи, как именно её следует задействовать от какой-нибудь свободной пары, связанной с положением трубки,  которых в любом телефонном аппарате предостаточно.

- Есть и другой вариант, - втолковывал он молодому парню из узла связи, -  эти два конца можно подсоединить к наружному переключателю, который подложить под телефонный аппарат, не вскрывая его корпуса. Своим весом телефон будет  держать красную лампочку отключённой, но стоит поднять трубку и, тем самым этот вес уменьшить, как переключатель сработает и включит сигнальную лампочку, которая сразу, же потухнет, как только трубку вернут на место.

К своему великому удивлению Борис Григорьевич, совершенно чуждый какого-либо технического разумения, из доходчивого рассказа инженера всё прекрасно понял, и, как  все дилетанты, кинулся,  только что открывшуюся ему самому истину, разъяснять нерасторопному телефонисту.

- Это же ясно ежу, - горячился он.
Но парень, почтительно слушая помощника Министра, продолжал мяться и, наконец, выдавил из себя, что, поступая на работу,  дал подписку ни при каких обстоятельствах не прикасаться к аппаратам прямой правительственной связи, обозначенным позолоченным государственным гербом, а любые замечания и предложения по их  работе немедленно  сообщать в специальную службу КГБ.

- Если что, мол, нужно,  - заверил он, - оттуда придут и сами всё, что надо, поправят.
- Что ж, мы так и сделаем, - самоуверенно заявил Борис Григорьевич, и, чтобы показать присутствовавшим, как это просто делается  из приёмной Министра, включил режим громкоговорящей связи.

На коммутаторе министерства его соединили с нужным абонентом и, услышав, что на том конце взяли трубку, он, солидно кашлянул и выбрал именно тот безошибочный  регистр своего голоса, который  вызывал к нему особое почтение.
- С вами говорит помощник Министра Дудаков Борис Григорьевич, - представился он хорошо поставленным руководящим  баритоном.
- Говори, чего  нужно, – услышал он  ворчливый ответ  без каких-либо признаков почтения.
Борису Григорьевичу показалось, что отвечавший не понял, с кем имеет дело.
- Я из приёмной Министра, его помощник Дудаков, - постарался твёрже выговорить он.
- Да понял я, понял, чей ты помощник,  Дундуков. Говори, чего надо, – ответил ему всё тот же бесцеремонный  голос.

Будучи уверенным, что имеет дело всего лишь  с технической обслугой,  формальное согласование с которой его новшества дело неизбежное, Борис Григорьевич решил, не теряя самообладания, добиться от несомненного хама исполнения, а потом уже призвать его к порядку.
- Дело в том, что мы собираемся тут подключить к правительственному аппарату небольшую сигна…, - начал, было, он.
- Что-о-о?! – взревели на другом конце провода. - Стоять! Руки по швам! К телефону не прикасаться и никого не подпускать. Понял, Дундук? Сейчас буду!

 
Через минуту в дверях стоял сероглазый подполковник в погонах  и мундире, отделанными тёмно синим кантом - ведомственным признаком принадлежности к Комитету Государственной Безопасности. Оказывается, их подразделение было размещено на соседнем этаже.

- Ну? Кто тут главный  Дундук? – обратился он к Борису Григорьевичу. - Ты, что ли?
- Позвольте… , - попытался было тот возразить тону пришельца.
- Ничего я тебе не позволю, -  понизил голос офицер КГБ, зловеще оглядывая остальных.
- И ты здесь? – заметил он стушевавшегося телефониста, которого видимо, знал в лицо. - Ты-то порядки знаешь?
- Я сразу им сказал, - стал тот оправдываться.
- Аппарат трогали?
- Никак нет. Только обсуждали.
- Ваше счастье, если не врёте. Проверим.

В сопровождении прибывшего с ним сержанта, увешанного контрольной аппаратурой, подполковник прошёл в кабинет Министра и через некоторое время появился вновь.
- Ваше счастье, - повторил он, - не то, намотал бы я ваши кишки на руку.

Борис Григорьевич, у которого не было личного опыта общения ни с этой службой, ни с этим Комитетом, решил предпринять попытку найти понимание сероглазого подполковника.
- У нас есть замечательная идея, как всё устроить, не вскрывая аппарата, - примирительно вставил он, - достаточно подложить под телефон вот этот…
- У нас есть замечательный Дундук, - перебил его подполковник, - который, я вижу, никак не возьмёт себе в толк, что к этому аппарату, кроме Министра, никому нельзя  не только прикасаться, но и дышать в эту сторону.

 Не забывай, что любого из вас  мы видим и слышим. Есть у нас приставки с ещё более короткими волнами, чем те, что собираются поставить на твой сранный автомобиль. Ясно это  тебе, или нет,   Дундуков Борис Григорьевич? То-то же!
- А с тобой я ещё поговорю, - пообещал он телефонисту с узла связи, после чего, забрав своего сержанта, удалился.

Тут только Борис Григорьевич заметил, что громко говорящая связь всё это время очень некстати оставалась включённой. Телефонист к этому времени быстро слинял, а инженер поспешно демонтировал и унёс с собой переключатель и красную лампочку, сохранив  на пульте  только её наружный колпачок вместо заглушки. А, по сути, в качестве небольшого памятника неудачной чиновничьей инициативы.
Оставшись один, Борис Григорьевич долго не мог успокоиться. Он брался,  было  за текущие дела, но в тот день всё валилось у него из рук. Ни просмотр заветной папки, ни переговоры с хозуправлением по поводу предстоящего сочинского вояжа  не могли вывести его после визита гебистского подполковника  из состояния глубокого угнетения и вернуть  душевное равновесие.

Не то, чтобы он, приближённый к Министру и  утомлённый подобострастием сослуживцев был возмущён допущенным в отношении его хамством.  Хама он смог бы легко одёрнуть. После визита подполковника он почувствовал себя размазанным по столу и понял, что по малейшему поводу может быть размазан этим офицером и  по стене, предполагая, что ни один министр не станет за него при этом  заступаться. Случившееся было сущим пустяком, но на жизнелюбивого и самоуверенного Бориса Григорьевича будто повеяло могильным  холодом.

Ночью он долго не мог уснуть, а поутру, против правил, впервые  не стал разминаться и принимать душ, а всего лишь поплескал себе в лицо и, почти не притронувшись к завтраку.
Как-то бестолково вывел машину из гаража, упустив привычное время выезда, и покорно отстоял в утренних пробках,  удивив  охрану министерства  впервые явившись значительно позже обычного.
 
Дел на работе по-прежнему было невпроворот, но, если раньше их обилие стимулировало энергию, с которой он их разрешал, теперь их завал стал вызывать у него беспричинное раздражение, а участившиеся напоминания сослуживцев о зависших  бумагах стали казаться неоправданными придирками, и совсем уже он скис, когда Министр впервые сделал ему какое-то пустяковое  замечание.

Внешне Борис Григорьевич практически не изменился, но в его по-прежнему безукоризненной одежде исчез присущий ему ранее неуловимый шик, а всё ещё холеные щёки утратили былую барскую упругость. Казалось каркас, на котором он до этого держался, слегка размяк, а из него самого частично выпустили воздух.

Перебирая свои бумаги, он неоднократно натыкался на заветную папку с проектами учредительных документов по образованию Управления делами, но ловил себя на том, что продвижение в жизнь этого вопроса в последнее время перестало его как-то волновать.  А в один прекрасный день он без всякого сожаления передал эту папку Министру просто в качестве инициативного предложения без всяких намёков на собственные виды в этом деле

Дома для его супруги Рахили Наумовны не могли остаться незамеченными перемены, происходящие с мужем, но впервые, несмотря на их доверительные отношения, она не смогла вызвать его на откровенность.

Прошло  несколько лет. В приборостроительном министерстве за это время сменился Министр, и новый руководитель ведомства  привёл с собой нового помощника.
Бориса Григорьевича на первое время  оставили служить в  качестве юрисконсульта.
Однажды новый Министр, разбирая личные папки, доставшиеся ему от предшественника, пригласил его по поводу проявленной им в своё время инициативы касательно учреждения Управления делами
.
Во время беседы новый руководитель ведомства внимательно слушал его разъяснения и не менее внимательно приглядывался к самому Борису Григорьевичу. Тот сколь-нибудь развивать свои давние предложения не стал, а на прямые вопросы отвечал вяло, явно тяготясь беседой. Через некоторое время он узнал, что Управление делами в составе министерства образовано, и, что сделано это на базе наработанного им проекта, однако сам он никаких предложений в этой связи не получил.

На собеседовании в Управлении кадров ему мягко посоветовали покинуть аппарат министерства в обмен на назначение в ведомственный институт ВНИИОргтехники в качестве заместителя директора по правовым вопросам.
Дома Рахиль Наумовна, так и не докопавшись до причины депрессии мужа, согласилась с тем, что ему не мешает сменить обстановку, и, вняв её советам, Борис Григорьевич, принял полученное предложение и вскоре перебрался с улицы Огарёва на Комсомольский проспект.

Случилось так, что за те же несколько лет инженер, участвовавший в недоброй памяти  эпизоде с правительственным телефоном, в результате кадрового роста стал Главным инженером того же ВНИИОргтехники и в один прекрасный день узнал, что отныне свою приёмную он будет делить с новым зам. директора Борисом Григорьевичем Дудаковым.
Обрадовавшись знакомому, он поспешил поздравить его с новосельем, однако новый зам особых  восторгов по поводу их встречи, напоминавшей ему о визите сероглазого подполковника, не высказал.

Инженер, как и прочие, заметил разительную перемену в ранее респектабельном облике Бориса Григорьевича. А тот, выведя его из кабинета на лестничную  площадку, спросил напрямую, как он считает, установлены ли в кабинетах института подслушивающие устройства, и как их можно нейтрализовать.

Главный инженер сказал, что обнаружить «жучков» можно, но хлопотно. Проще не бороться с ними, а держать в кабинете негромко включённым радиорепродуктор и тем самым с помощью постоянного звукового  фона создать помехи какой-либо записи.
Совет был принят и со следующего дня всё время, пока новый зам находился в своём  кабинете, там не умолкала  приглушённая музыка или речитатив  радиокомментатора.

Борис Григорьевич в последнее время очень изменился. Он стал нелюдим, в разговоре с посетителями обходился односложными фразами  и, как правило, увеличивал при этом  громкость репродуктора. Попытки самых безобидных  откровений звонивших ему былых знакомых он, как правило, обрывал стереотипным замечанием: «это не телефонный разговор» и торопился повесить трубку.

Сотрудники института, в котором он теперь работал, усердием не отличались и после звонка, оповещающего о завершении урочного времени, очищали свои рабочие места в считанные минуты.
Борис Григорьевич выходил из института в одиночестве и, оглядевшись по сторонам, стараясь быть незамеченным, спешил в соседний переулок, где была припаркована его «Волга». На вопрос Главного инженера, почему он не пользуется для удобства  просторным институтским двором, он ответил, что не делает этого, чтобы затруднить постоянную за собой слежку.
   
Вскоре после его назначения, партбюро института по инициативе Райкома партии затеяло очередную  политаттестацию руководящих работников. Все заведующие лабораториями и заместители директора получили сочинённый партсекретарём тест-опрос, по которому они  должны были отчитаться на расширенном заседании партактива  о состоянии политико-воспитательной работы в подчинённых им подразделениях.

Начали с Бориса Григорьевича, который был убеждён, что вся эта затея задумана и направлена лично против него, оттого беспричинно нервничал и находился, чуть ли не в полуобморочном состоянии. Желая его поддержать, Главный инженер выступил в прениях и заверил присутствующих в том, что знает Бориса Григорьевича много лет  и, что институт, несомненно, приобрёл в его лице ценного специалиста, а коллектив порядочного и доброжелательного товарища.

В результате Бориса Григорьевича наделили бесполезными советами и отпустили с миром. Поначалу он остался в аудитории, но,  когда очередь дошла до обсуждения  Главного инженера, встал и вышел в коридор.
Главный инженер, благополучно пройдя «чистилище», застал его там рассматривающим с деланным интересом развешанную по стенам устаревшую информацию.
- Что ж вы, Борис Григорьевич, покинули меня в критическую минуту, - не удержался он от вопроса.
- Понимаете ли, очень захотелось закурить.
- Но вы же не курите.
- Действительно, не курю. Но вдруг очень захотелось.
- А если по правде?
- По правде, мне не следовало давать повод партийным товарищам подозревать нас с вами в сговоре. В том, что мы, мол, преднамеренно поддерживаем друг друга по старому знакомству.
- Отчего ж вы не остановили  моего выступления по вашему вопросу?
Борис Григорьевич замялся и не нашёлся, что ответить. Было ясно, что поселившаяся в нём  паранойя отвоевала в тот день в его сознании ещё одну позицию.

С той поры минуло ещё несколько лет. За эти годы не стало института ВНИИОргтехники, который поначалу изменил профиль, а потом и вовсе развалился. Не стало Министерства приборостроения, чей архипелаг офисов на Огарёва, 5, унаследовал Тимур Гайдар под свой Институт экономики переходного периода. Не стало и самого СССР.

В Шереметьевском аэропорту в ожидании приглашения на посадку в самолёт американской авиалинии, отбывающий в Лос-Анжелес, сидел неопределённых лет  угрюмый пассажир, перебиравший в руках купленную по случаю газету и время от времени прислушивающийся к голосу информатора. Он был безучастен к окружающим, но, если бы захотел, то мог заметить, что к нему внимательно приглядывается  человек, которому наш пассажир показался знакомым.

Этот человек был инженером, связанным с успешным бизнесом Российско-Американского совместного предприятия, и летел в Лос-Анжелес по делам своего СП.
Глядя на пассажира с газетой, он не мог отделаться от ощущения того, что видел где-то этого осунувшегося господина, небрежно одетого, с не очень вяжущимися с ним дорогими очками в тонкой золотой оправе. Мало того, ему казалось, что будто что-то и когда-то его с этим человеком связывало.

А тот, тем временем, лихорадочно шарил по своим карманам в поисках запропастившегося мобильного телефона, который, не переставая, названивал. Наконец, он его разыскал, не сомневаясь, что звонит жена из Лос-Анжелеса. Это была действительно любящая супруга, которая, убедившись в том, что он уже в преддверии посадки, заверяла мужа, что все встречающие наготове и чтобы он не волновался.
- Хорошо, Рахиль, я всё понял, - ворчливо произнес он вслух имя жены и тем самым  окончательно избавил нашего наблюдателя от сомнений, что перед ним ни кто иной, как изменившийся до неузнаваемости давний его знакомый Дудаков Борис Григорьевич, бывший помощник бывшего Министра из бывшего СССР.
               
   Москва. Апрель 2008