Наша мама

Зима в этом году выдалась на редкость снежной. Лиз Теккерей стояла у могилы своих родителей и думала о том, какую же всё-таки роль они сыграли в её жизни. Лиз счистила рукой снег с медальонов с фотографиями молодых папы и мамы и, глубоко вдохнув морозный воздух, направилась к машине, в которой её ждал кузен Джим.
- Сколько лет прошло? – спросил он.
- Ровно тридцать. Когда ты возвращаешься?
- Через два часа. Завезу тебя домой, и в аэропорт. Ты всё еще сердишься на моего отца?
- Нет, я даже благодарна Гиллу за то, что он уехал.
Родители Лиз погибли при невыясненных обстоятельствах, когда ей было четыре года. Узнав об этом, брат ее отца сенатор Гилберт Теккерей, опасаясь за свою репутацию, подал в отставку и уехал в Париж с женой и шестилетним сыном Джимом. Когда Джимми исполнилось шестнадцать, он узнал о причине их бегства из Англии и, украв у отца деньги, тайком навестил сестру в Лондоне.
После смерти Теккереев всё их имущество по закону переходило дочери Элизабет, но поскольку та была ещё слишком молода, Фани, гувернантка Лиз, оформила через суд опекунство над девочкой и до её совершеннолетия распоряжалась всем имуществом. Джим и Лиз очень быстро подружились.
Вернувшись через месяц домой, Джим дал себе слово приезжать к сестре на каждую годовщину смерти её родителей. Он мечтал вернуться в Лондон навсегда, но после смерти матери не мог оставить Гилла одного в Париже.

- Притормози здесь, - произнесла Лиз, - я пройдусь пешком.
- Хочешь, я приеду на Рождество? – поинтересовался Джим, подъезжая к обочине.
- Ты нужен Гиллу, - Лиз поцеловала Джима в щёку и вылезла из машины. – Счастливо доехать, - улыбнувшись, она захлопнула дверцу и быстро направилась к дому.

Она шла по заснеженному Лондону с одной только мыслью: поскорее добраться домой и выпить горячего чаю. Вдруг её внимание привлекла маленькая девочка лет десяти, жавшаяся к стене в надежде спрятаться от порывов холодного ветра. Аристократка Лиз с детства ненавидела подобных попрошаек в лохмотьях, сновавших взад-вперёд по Лондону, но почему-то, когда она увидела эту девчушку, её сердце сжалось. Поняв, что не может пройти мимо, она подошла к девочке и заметила приникшего к её ногам мальчишку на пару лет младше. Лиз заглянула девочке в глаза и, сама себе удивляясь, поманила детей за собой.
Дома она накормила голодных оборвышей и, пока они ели, послала Фани за детской одеждой. Когда дети наелись, она сказала:
- Ну что ж, давайте знакомиться. Меня зовут Лиз, а вас?
- Я – Дороти, а это мой братишка Майк.
- Я смотрю, ты не особо разговорчив, - заметила Лиз, обращаясь к Майку.
- С тех пор, как погибли родители, он не проронил ни слова.
У Лиз упало сердце, когда она поняла, что это не детдомовские беспризорники, а несчастные сироты. Она хотела спросить, как погибли их родители, но её прервала вернувшаяся из магазина и продрогшая Фани. Она принесла девочке нарядное платье, а мальчику – костюм-тройку. Дети были счастливы, хотя и умело старались этого не показывать.

Уложив детей спать, Фани села в кресло у камина рядом с Лиз.
- Что Вы теперь собираетесь делать? – спросила она.
- Усыновлю их.
- Неужели Вам никогда не хотелось выйти замуж и родить своих детей?
- А тебе? И потом, зачем? Эти дети такие же, как я, и я постараюсь стать им настоящей матерью, какой ты стала мне.

Лиз усыновила детей. Они очень быстро полюбили и её, и Фани. Лиз отдавала детям всё свободное время. Они ходили с ней в зоопарк, по театрам, играли в снежки и лепили снеговиков. Тем временем наступило Рождество, а за ним и Новый Год. Со второго полугодия она определила детей в школу с раздельным обучением: Майка - в пятый, а Дороти - в шестой класс. И тут начались сюрпризы. В первый же день Лиз вызвали к мистеру Бёрджесу – директору школы: Майки разбил окно, а Дороти нахамила учительнице психологии. Через неделю выяснилось, что дети интеллектуально превосходят своих сверстников. Пришлось в срочном порядке переводить их на класс старше.
Неприятно удивил один странный случай. Майки избил парня в школе. Лиз не хотела прибегать к помощи директора и потому спросила у Дороти, в чём дело. Дороти сказала только одну фразу:
- Он, конечно, немой, но слышит-то он хорошо.

Прошло полгода, началось лето, в каникулы они собрались поехать в загородный дом, в Глэдшир. Когда Лиз в последний день перед каникулами приехала в школу за детьми (до этого их, как правило, забирала Фани), директор подозвал её для серьёзного разговора.
- Когда вы привели к нам своих детей, - начал мистер Бёрджес, - вы сказали, что Майки немой.
- Да. После гибели родителей он не произнёс ни слова.
- И вы ни разу не слышали его голоса? – продолжал расспрашивать Бёрджес.
- Ну да. А в чём, собственно, дело?
- Когда вы привели ко мне Майки, я сделал всё для того, чтобы его не определяли в спецшколу, чтобы он учился у меня. Поэтому я попросил бы у вас некоторых объяснений. Дело в том, что Майки не только разговаривает, он ещё и хамит.

- Майки.
Майки, не обращая на неё внимания, увлечённо собирал конструктор. Создавалось впечатление, будто он её вообще не слышит.
- Майки! – Лиз взяла его за плечи и посмотрела в глаза. – Почему ты не хочешь со мной разговаривать?
Он долго и молча смотрел на неё, после чего вновь занялся конструктором.

- Дороти!
- Да, мам?
- Подойди на минуточку. Я хочу с тобой поговорить.
- Сейчас, мам.
Через минуту появилась Дороти.
- Дороти, девочка моя. Я хочу задать тебе один вопрос. Только прежде пообещай мне, что ответишь только правду.
- Обещаю, мамочка.
“Как легко они дают обещания” – подумала Лиз.
- Когда ты в последний раз слышала голос Майка? – сказала она вслух.
- Года два назад, - ответила после паузы Дороти. От такого вопроса она моментально погрустнела, и Лиз показалось, что теперь она не вытянет из неё ничего, но всё же она решила попробовать.
- Значит, ты не знаешь, что он говорит?
Наступила длительная пауза, после которой изумлённая Дороти почти шёпотом спросила:
- Как говорит? Как давно? Ты сама слышала?
- Я – нет. Мне рассказал об этом мистер Бёрджес. Он жаловался, что Майк хамит учителям.
- А почему он тогда не разговаривает с нами? – с явным недоверием на лице спросила Дороти.
- Не знаю, - честно ответила Лиз, - я пыталась у него спросить, но он так ничего мне и не сказал. Поговори с ним, ладно? Всё-таки ты его сестра…
- Хорошо, мам, я попробую.

Однажды, когда Фани готовила ужин, а Лиз сидела в одиночестве у камина и читала, из детской раздался жуткий крик. Лиз быстро взбежала вверх по винтовой лестнице и ворвалась в детскую. Ей открылась жуткая картина: Дороти сидела посреди комнаты и исподлобья смотрела на Майка, а Майк кричал, забившись в угол. Лиз подскочила к Дороти и, резко встряхнув её за плечи, заорала:
- Что здесь, в конце концов, происходит?
- Он хотел меня ударить и сделал бы это, если бы не испугался.
- Чего он испугался?
- Я не знаю.
- Не лги мне, пожалуйста, ты знаешь.
- Я НЕ ЗНАЮ! – закричала Дороти ей прямо в лицо.
- За что ты хотел её ударить? – спросила Лиз, обернувшись к Майку, но его уже не было в комнате.

Майк шёл по улице и нервно пинал камни ногами. В этот день его всё раздражало. Подняв с земли один камень, он запустил им в голубя, усевшегося на флюгере цветочного магазина, и пробил ему череп. Внимательно посмотрев на то, как падает голубь, он глубоко вздохнул и пошёл дальше. Он знал, что она никогда не остановится.

На этом сюрпризы закончились. К удивлению Лиз, дети перестали хулиганить и начали хорошо учиться, но чем лучше они себя вели, тем дальше они становились от Лиз и Фани. Лиз начала думать, что она им чужая, что она плохая мать, что они не счастливы с ней. Фани пыталась её успокоить, говорила, что это переходный возраст, что это пройдёт, но всё было напрасно: Лиз впала в глубокое отчаяние.
Дети очень быстро взрослели, через полтора года жизни с Лиз их было уже не узнать. Каждое сказанное Дороти слово имело сразу несколько смыслов. Она начала врать по мелочам, переворачивать всё с ног на голову, грубо разговаривать с Майком.
Несмотря на быстрое психологическое взросление, дети совершенно не изменились внешне.

Майки было десять, когда он, наконец, заговорил. Лиз случайно услышала его диалог с Дороти.
- Надоело уже молчать! – взорвался Майк.
- Заткнись, - спокойно ответила Дороти, - никого не волнует, что тебе надоело, а что нет.
- Сколько можно прикидываться немым? Мама уже считает, что у меня не всё в порядке с головой! Старик Берджес слышал, как я разговаривал и, конечно, сказал ей.
-Я говорила тебе много раз – хватит болтать на каждом углу. И вообще, я устала тебе бесконечно объяснять… - Дороти услышала скрип половицы и осеклась. Лиз поняла: или сейчас, или никогда. Она медленно открыла дверь и вошла в детскую.
- Дороти, Майк, я вам не мать, но я очень люблю вас. Все эти два года я пыталась стать вам хорошей матерью, но, признаю, у меня это не очень получается. Мне искренне хотелось бы понять, что здесь, в конце концов, происходит? Как погибли ваши родители?
- Они погибли на горнолыжном курорте, когда мы были у тёти, - сказал Майк, - она не хотела оформлять на нас опекунство, и отдала нас в детский дом, из которого мы благополучно бежали.
- Почему ты всё это время молчал?
- Дороти…
- ЗАМОЛЧИ, - завопила Дороти, - ЗАКРОЙ СВОЙ РОТ!
- Дороти, - продолжал Майк, - надоело жить в нищете. Нам хотелось нормальной жизни: тёплого хлеба, любви, сухой постели, чувства безопасности…
Дороти сжала кулаки и громко заплакала.
- Это правда, - произнесла она сквозь слёзы, - вот я и придумала эту глупую легенду про онемевшего Майка. Я же не знала, что так сильно тебя полюблю. Прости меня, пожалуйста…
Лиз обняла её, зарылась лицом в её волосы и заревела.

Прошло ещё полгода. Лиз постепенно успокоилась. Майк сидел в детской и, как обычно, собирал конструктор. Он пытался унять внутреннюю дрожь, но с каждой минутой она становилась сильнее. В течение многих лет доказавший свою верность конструктор теперь не помогал. Майк чувствовал, что на этот раз происходит нечто действительно серьёзное, и он не может ничего сделать. Это настолько сильно его нервировало, что он решил, что стоит пройтись по улице и подышать воздухом. Быть может, это его хоть немного успокоит. На цыпочках, почти бесшумно, он пробрался вниз по лестнице в прихожую, сунул ноги в ботинки, оглянулся по сторонам и, убедившись, что его никто не видел, схватил куртку и выскользнул за дверь на улицу. Он вдруг побежал, сам не понимая почему. Ноги несли его, как бы, сами. Он совершенно не чувствовал земли под ногами. Дома и лица проносились мимо с сумасшедшей скоростью. Наконец, пробежав два квартала, он остановился. Отдышавшись, он сел на брусчатку и заплакал.

- Я не люблю тебя, - однажды за обедом сказала маме Дороти, - я хочу к маме, к своей настоящей маме, - она швырнула тарелку на пол и закричала.
У Лиз быстро развивалась истерия. Она провалялась неделю в кровати в холодном поту, после чего приняла решение уехать одной в Глэдшир подлечить нервы, оставив детей на Фани. Там она планировала оформить через семейного адвоката отказ от дочери и отправить её в интернат для душевнобольных детей.

Майки катался на велосипеде вокруг квартала. Ветер дул в лицо, было жарко, в воздухе носилось некое марево, плавящее мозги и мешающее думать. После очередного поворота, он наткнулся на Дороти, и резко затормозил, чуть не свалившись с велосипеда.
- Я никуда не уйду без тебя, - холодно сказала она, - ты всегда будешь со мной.

Через несколько дней в “London Times” появилась заметка:
“12 июня 1939 года леди Элизабет Теккерей выбросилась из окна третьего этажа своего загородного дома в районе Глэдшира и скончалась на месте. Всю свою жизнь мисс Теккерей помогала сиротским приютам. У неё осталось двое приёмных детей: восьмилетний Майк и десятилетняя Дороти. Решением суда они были определены в приют “Figaro”. Причина самоубийства устанавливается следствием”.

Небольшая группа детей сидела в игровой комнате приюта; каждый занимался своим делом. Дороти рисовала в углу, напротив неё Майк собирал конструктор. В комнату вошла воспитательница с незнакомой полной женщиной.
- Майк, Дороти, познакомьтесь. Это мисс Мидлз, она хочет оформить на вас опекунств.
- Вы будете нашей мамой? – радостно воскликнула Дороти.
- Да, дети, - сказала мисс Мидлз, - я постараюсь стать вам хорошей мамой.
- Вы будете нашей мамой! – завопила Дороти, прыгая на месте от радости.
- Да, нашей новой мамой, - мрачно сказал Майк и улыбнулся.

30 декабря 2004г. - 4 декабря 2005 г.