Ради которого...

1
Был жаркий тихий день, и, когда к воротам училища припылил маленький грязный автобус, мастера и преподаватели уже потихоньку роптали. Собрались все, кроме зама по воспитательной части, торопливо пересчитывающей собранные десятки в своём узком и тесном кабинете.

В душном салоне автобуса Татьяна Юрьевна присела на свободное место около пожилого представительного мастера, который всегда нравился ей своей неторопливостью и основательностью. Он был словоохотлив, но не болтлив, доброжелателен, но без компанейской всеядности. Вот и сейчас, пока они ехали по милым старым улочкам городка, он рассказывал Татьяне Юрьевне о своей молодости и о том, как он строил эти основательные двухэтажные домики. Он говорил так живо и заинтересованно, что Татьяна Юрьевна почувствовала, как покидает её тревога, недавно поселившаяся в душе.

Они подъехали к девятиэтажному дому, вышли у подъезда и стали ждать. Вскоре на новенькой "Волге", недавно купленной для нужд училища, прибыли директор и её зам по воспитательной части.

Сразу же из подъезда были вынесены два колченогих разнокалиберных стула – ножка одного была подвязана веревкой, и на них установили гроб. Две заплаканные растерянные женщины, одна - постарше, застыли, вглядываясь в лицо лежавшего в гробу ребёнка, пока директриса и завуч укрывали-пеленали худенькое тело купленным накануне куском недорогого тюля.

       Пятнадцать человек стояли в оцепенении около подъезда. Татьяна Юрьевна почувствовала, как сжимается её сердце, останавливая дыхание. Стыдясь своей слабости и неизбежных слёз, она тихо побрела от подъезда вслед за учительницей литературы и заместительницей по воспитательной части. За углом дома учительница литературы достала сигареты. Татьяна Юрьевна курить умела, и, хотя не делала этого уже лет пятнадцать, потянулась было дрожащей рукой. Но сразу же поняла, что ей это не нужно. Не нужно торопливого надрывного общения с двумя женщинами, которые, как и она, были, конечно, потрясены случившимся. Зам и литераторша по-девчоночьи залихватски прикурили.

Первокурсники группы, где учился несчастный мальчишка, избили его и отобрали стипендию. Он пришёл домой - и повесился. Мастером группы оказался тот словоохотливый строитель, рядом с которым Татьяна Юрьевна сидела в автобусе. А на стипендию учащегося ПТУ можно было купить десять порций мороженого.

2
Училище было первым педагогическим опытом Татьяны Юрьевны. До этого она никогда не преподавала. В её памяти остался лишь опыт студенческих практик, который можно назвать мимолетным, если бы не одно событие. Перескочив из тесной шумной студенческой аудитории в тихий холодный во все времена года кабинет с множеством словарей и энциклопедий, Татьяна Юрьевна не размышляла о том, что возможность другой жизни была так близко. Но не уходящая, особого рода боль перерастала в страх всякий раз, когда Татьяна Юрьевна думала о детях по ту сторону учительского стола.

...Невысокий, модно одетый, в окружении друзей, явно подчиняющихся ему, этот десятиклассник обычно сидел, ссутулившись, за последней партой. Внешне он казался абсолютно уверенным и спокойным. Только руки, нервно разминавшие сигарету, выдавали нетерпение, с которым он ждал окончания классного часа. Практикантке Татьяне не приходилось обращаться к нему на уроках, так как его подгруппу вела другая студентка, красивая полненькая девушка Полина. Татьяна знала, что характер яркой, как киноактриса, Полины властный и непреклонный, но уж как она его реализовывала на своих уроках, видеть Татьяне было не дано - в обеих подгруппах занятия проходили одновременно. Только однажды мельком она заметила, как раскрасневшаяся Полина что-то возмущено выговаривает Теличкину - так звали десятиклассника - на площадке между школьными этажами.

Татьяна могла наблюдать за сдержанным и ироничным молодым человеком на классных часах и экскурсиях. На этих мероприятиях практикантки старались не обращаться к Теличкину - его фамилия первой стояла в списке школьных хулиганов, висевшем на доске объявлений в учительской. Очевидно, для поддержания боевого духа учителей.

Через несколько дней своей практики Татьяна с Полиной, а также классная руководительница, рыхлая бесцветная женщина лет пятидесяти, стояли в скромной квартирке у гроба, в котором, безропотно вытянувшись, лежал мальчик. Не было теперь отрешенно-уверенного десятиклассника, каким продолжала представлять себе Теличкина практикантка. Перед Татьяной лежал обиженный во сне младенец. Рядом с гробом, маленьким как детская колыбель, медленно покачиваясь, сидела бабушка. Где-то поблизости, видимо, были родители, которые давно развелись и имели свои семьи. Но Татьяна видела только припавшую к страшной колыбели бабушку, у которой Теличкин жил последние годы.

Причиной самоубийства, как говорили в учительской, стала довольно заурядная девочка-восьмиклассница. Не красавица и не великого ума. Вроде бы Теличкин признался ей в любви, а может, всего лишь пригласил на танцы или в кино. А она рассмеялась ему в лицо. И тогда десятиклассник достал кухонный нож и вонзил себе в живот. Потом его друзья заглядывали в окно палаты реанимации, находившейся на втором этаже, и видели мальчишку ещё живого, без сознания, с застывшими приподнятыми руками, как будто он пытался кого-то обнять.

После случившегося класс упорно отказывался посещать уроки одной из учительниц, отсиживаясь в пустых кабинетах. Татьяна с Полиной проводили эти часы вместе с классом, наблюдая за притихшими детьми. Среди десятиклассников сразу выделилась пара - аккуратная светленькая девушка и уже представительный юноша. Они деловито собирали деньги на похороны, ездили заказывать венок и продукты к поминкам. Остальные же рассеянно бродили вдоль рядов парт, ничего не делая и почти не разговаривая друг с другом.

Дама, которую бойкотировали старшеклассники, оставалась в учительской. Она весело разговаривала с коллегами - как-то неестественно весело - и энергично расхаживала между столами с торчащими из ноздрей пучками лечебной травы. От насморка. На доске объявлений по-прежнему висел список хулиганов, который возглавлял покойный ученик.

... После института Татьяна Юрьевна пришла работать на предприятие, где один из ведущих специалистов оказался отцом того десятиклассника. Она никогда напрямую с ним не сталкивалась, но часто видела в коридоре, около курительной. Тогда образ мальчика с сигаретой в руках возникал перед её глазами, и Татьяна Юрьевна понимала, что в глубине души она продолжала тихо оплакивать его.

Вряд ли старший Теличкин помнил бывшую практикантку. Однажды - прошло лет десять после смерти сына - он пришёл в отдел, где работала Татьяна Юрьевна. Он просил переводчиков прочитать инструкцию к лекарству, но все, хоть и знали, что кто-то в семье специалиста серьезно болен, отмахивались от него. Наконец Теличкин подошёл к Татьяне Юрьевне. Она впервые посмотрела ему в глаза - и взгляд её спрашивал и говорил.

Половину лица Теличкина закрывала аккуратная, совершенно седая борода, делая невысокого и худенького ведущего специалиста строгим и представительным. Но Татьяна Юрьевна хорошо знала, что под короткой густой растительностью скрыты впалые щеки, слабый младенческий подбородок и пухлые обиженные губы. Теличкин смотрел на Татьяну Юрьевну из тех далей, в которые уходят от великого горя и полного равнодушия к судьбе.

Инструкция была посвящена какому-то средству общеукрепляющего воздействия. Сказав об этом и стесняясь подступивших слёз, Татьяна Юрьевна решительно и жестко, пресекая возможные уточнения, вернула бумагу. Теличкин нерешительно потоптался, вздохнул и вышел из отдела.
Каждый остался при своей печали.

3
Татьяна Юрьевна окинула быстрым взглядом кабинет, оклеенный обоями в цветочек, больше подходящими для весёленькой столовой, чем для помещения, наполненного канцелярской мебелью. Второй раз в жизни Татьяна Юрьевна переступила неказистый порог и сделала несколько шагов по блеклому ковровому покрытию. За столом у окна сидела директор в той же невзрачной блузке, что и год назад, когда Татьяна Юрьевна принесла ей заявление о приеме на работу. Недорогая ткань, облегающая гордо развернутые плечи Ольги Васильевны, выглядела солидно и внушительно, как и она сама, с достоинством перебирающая бумаги на своём столе.

Выразив, на всякий случай, готовность работать по совместительству, Татьяна Юрьевна протянула заявление об уходе. В профтехучилище у учительницы англйского небольшая нагрузка, поэтому она не чувствовала особого смущения по поводу своего ухода.

Ольга Васильевна, говорила себе Татьяна Юрьевна, не была плохим директором, не была смешным директором. Времена были такие - не очень хорошие, странные были времена. А сфера, в которой Ольга Васильевна так гордо самоутверждалась, изначально была весьма скромной. Тем не менее, пятидесятилетняя женщина успешно управляла сложной жизнью своего учебного заведения.

 И глядя на детей, дёрганых, иногда бездумно буйных, иногда озлобленных, но постепенно успокаивающихся, можно было понять, что главной заслугой Ольги Васильевны было создание в училище стойкой атмосферы надежности и значимости, в которой утихала аморфная, агрессивная масса, ежегодно выбрасываемая школой, успокаивалась и потихоньку начинала осваивать свое предполагаемое место в жизни, чтобы уйти в будущее уверенными в себе людьми.

 В скромном царстве директрисы Татьяна Юрьевна могла бы чувствовать себя уютно. Но там, куда тебя с готовностью принимают, но почти не платят, сложно чувствовать себя уютно. Поэтому Татьяне Юрьевне приходилось делать вид, что её основная деятельность осуществляется где-то за пределами данного заведения, при этом она на всякий случай поддерживала впечатление - отчасти всеми ожидаемое - человека рассеянного и беззащитного.

Этот наивный барьер не раздражал и не провоцировал непритязательных работников училища, которые, тем не менее, хорошо различали слабых и сильных. И относили Татьяну Юрьевну к слабейшим. Директриса также реагировала на самозащиту своей учительницы как на абсолютно естественную. Так фиксируют факт восхода солнца или смену сигнала светофора. Только сама Татьяна Юрьевна не могла смириться с собственной беззащитностью.

Прочитав заявление, Ольга Васильевна спросила о будущей работе, и Татьяна Юрьевна увлеченно начала рассказывать, но, увидев, как потускнел взгляд директрисы, как он рассеяно заскользил по её одежде, охватывая Татьяну Юрьевну и оценивая, поспешила уйти.

В библиотеке, торопливо сдавая последние книги, Татьяна Юрьевна вдруг замерла, словно споткнувшись, и вгляделась в неподвижное усталое лицо учительницы литературы, библиотекарши по совместительству. Её взгляд, печальный и доброжелательный, притягивал Татьяну Юрьевну, принуждал остаться.

Не присесть к тихо шумевшему самовару, а в другом, неявном и значимом смысле, ради которого мы существуем на этой земле.