Треугольники

 

       А кстати, почему все хотят нового себя? Ну прям все. Сколько можно? Всё одно и то же, все одни и те же. «я устал, но мне не надоело». Ага, сейчас. Надоело и еще как. Все и всё. Хочу нового. Всего нового.
       Глаза закрыты.
       Все хотят нового себя. Я знаю.
       Утро. Новое. Серое. Утро.
       …Босые пятки звонко хлопают по линолеуму, потом хлопанье становится глуше, потому что пятки переходят на паркет, а через секунду затихает совсем, остановившись на кафеле. Какое разнообразие ощущений. Холодный кафель - неприятный, хотя и бодрит.
       Немытая посуда, остатки какого – то дерьма в кастрюле, крошки на полу, дыра между плинтусом и стеной. – любимая кухня. У меня на кухне забавный линолеум – никому кроме меня не нравится. Ярко-синего цвета с желтыми треугольниками. Говорят, что дешево и нелепо, а мне нравится.
       Во рту гадко, оно, собственно, и понятно, типа «кого ты хотел удивить». Глаза припухли и на них какая – то корочка, я ее отдираю, иногда получается, что вместе с ресницами, но их как- то не жалко.
       Дыра между плинтусом и стеной – черный треугольник - там скопление крошек, луковая шелуха и по - моему даже шкурка колбасы. Так, чего там у нас шевелится? Таракан. Терпеть не могу этих тварей. Один взмах лежащего под столом тапка – и это уже не таракан. Это кучка размазанного биологического дерьма. Тебя больше нет. Спи, дорогой товарищ! Замечательно, день с убийства начинаю….
***
       Троллейбус. Холодный. С людьми. Троллейбус.
       Иногда страшно прикасаться к поручням. Их постоянно трогают, и скорее всего это им не нравиться. Когда - то терпение поручней кончится, и они расквасят руку очередного пассажира в кровавую кашу. Ох, как я ясно себе это представляю. Человек корчится на грязном полу, кричит, а поручню всё равно, он же не живой, его всем можно трогать….
       Плюхаюсь на истерзанное тысячей задов сиденье и прислоняюсь к стеклу. От моего лба появляется мокрый просвет на ледяной поверхности окна. Это похоже на какое – то озерцо в пучине снегов северного полюса. Красиво получилось. Капелька протекла поперек всего стекла. Это было бы каким - то ущельем. Вот по краю этого ущелья идёт экспедиция: рослые мужчины, с обледеневшими усами и окладистой бородой, с суровыми глазами настоящих и честных людей. Да, они такими должны быть, я знаю. Настоящие, обязательно честные и храбрые. Такие, каких рисовали в советских книжках. Дует ветер, но они идут вперед, и скорее всего именно к тому озеру, потом они его откроют, назовут как-нибудь, будут преисполнены чувства выполненного долга. И никогда не узнают, что это просто мокрый просвет от прикосновения моего холодного лба к еще более холодному заледеневшему стеклу в троллейбусе полном людьми и неживыми поручнями….

***
       Работа. Почему этим словом я называю белое многоэтажное здание на окраине города? Ведь это какая – то физическая величина, насколько я помню.
       Поднимаюсь на лифте. Киваю знакомым лицам. Забираю бумаги. Выхожу. Опять троллейбус. Опять еду. Ботинки наполовину серого цвета, это из- за той грязной жижи, которая тут по всему полу. Остатки снега со «всевозможных ног». Такое слово употреблял кот в каком – то постперестроечном мультике. Толстый кот с гитарой, который жаждал внимания тощей кошки, а она ела шоколадные конфеты.
       Куда ехать - то? Черт, я и улицы такой не знаю.
       
       Мёрзну в троллейбусе. Сейчас только подумал: интересно, а как бы могли размножаться троллейбусы? Обнимаясь рогами? Или почкованием?. Представляю: по парку прохаживается милая пара троллейбусов и пара троллейбусят. У маленьких троллейбусят пока не выросли рога, есть только задатки, как только рога начнут расти – это значит, что троллейбусёнок близится к половой зрелости и периоду протубертата. А старые троллейбусы - это автобусы. Они уже без рогов, потому, что организму не хватает кальция, воняют и загрязняют окружающую среду. А трамваи - это троллейбусы в системе, они уже никуда не свернут, такие интеллигентные, но конформистские троллейбусы. Таким образом, классический троллейбус - сознательный член общества, без недостатков и леворадикальных направленностей. По – моему вывод достойный. Но, скорее всего, у них свой мир, а мы – люди, как вирусы в них - повышают плату за проезд - как витамин приняли, чтоб иммунитет вырабатывался.
       Всё, хватит.
       Выхожу на конечной. Я тут был по – моему, вот бы вспомнить с кем и когда... Проблемы с памятью у себя заметил. Ни черта иногда не понимаю – сплю я сейчас или бодрствую, все как в дымке. Ну некуда уже, честное слово.

       Люди, деревья, снег, шум. Дальше. Спросил у мужика куда идти – указал, иду.
       …Всё еще иду, людей меньше, это радует. Снега больше. Тротуары уже, звуки дорог тише. Иду. Мне нравится ходить пешком, в это время я вроде как думаю, но вроде как и не думаю. Занятное состояние.
       Так, где я уже. Пусто. Непроизвольно сглатываю. Иду. Пытаюсь уцепиться взглядом хоть за что – нибудь. Желательно живое. Так еще одна бабка и какой - то подземный переход. Бабка сидит рядом с ним и продает семечки. Бабка неприятная, да и переход как заброшенный, самое главное выхода не вижу, вход только.
- Бабушка, мне вот сюда попасть нужно. – протягиваю карге бумажку.
- Ну так правильно пришёл, сюда тебе, – она указывает мне на переход – пряма туда и выйдешь.- на губе у нее прилипла шелуха, меня передёргивает. Я сбегаю вниз по ступенькам.

***
       Подземные переходы – забавная штука. Они как воплощение неустроенности: серые, неприятно пахнущие. Ну, это, конечно, если подземный переход в классическом понимании. А то в последнее время это понятие всё извращается и извращается. Мне не нравиться, когда переходы становятся прилично выглядящими. Ну не надо. Оставьте вы их в покое. Не нужно их ремонтировать, развешивать по щербатым стенам черно-белые фотографии исторического толка, убирать осколки бутылок из углов. Переходы всё равно отстоят свою индивидуальность. Хотя бы запахом мочи, который не выветрится.
       Вот этот мне не нравиться. Он вообще ничем не пахнет. Он не живой какой – то. Гулкий, сухой, самый широкий из всех, которые я когда либо видел. В переходе должна быть та особая влажная взвесь, которая отличает его от арок и коридоров. Тут ее нет.
       Иду. Оригинал какой – то проектировал - пряма таки перекресток. Так… куда мне – то? Сворачиваю направо. Поднимаюсь.
       Наконец – то улица . Пустынно, однако. Еще раз разворачиваю бумажку, чтобы вспомнить адрес . Вот оно - одинокое многоэтажное здание, а вокруг ничего, совсем ничего. Ветер - то как дует…

***
       Иду сквозь снег. Как его много – то. Ни тропки, ничего. Зато ботинки чистые будут, хотя б на пять минут, а потом покроются коркой и белыми подтёками.
       Вскакиваю на порожек. Ступеньки крутые слишком, или мне так кажется после этого снега? Захожу. Никого. Да что за черт! Сегодня как будто повымирали все. Хотя – даже приятно.
       Большие окна, совершенно безликий интерьер, как будто я в больнице, только новой, где еще нет запаха медикаментов, использованных бинтов и самих пациентов.
       Никого.
       А нет, что – то где – то шумит. Иду на шум. Мимо окон, таких больших, что я неловко поёживаюсь, ощущая себя муравьём из советского мультфильма, который просил сомнительных гусениц и птиц перевезти его до муравейника. Мимо серых стен, таких ровных, что даже не верится. Мимо странного деда в рваной телогрейке. Стоп.
       - Деда, мне б в 412 кабинет попасть, пакет документов я им передать должен. Куда ? - протягиваю старику бумажку.
- Ну так правильно пришёл, сюда тебе, – он указывает мне на лифт – 4 этаж, прямо туда и выйдешь.- от деда пахнет застарелым перегаром, а из телогрейки вываливается желтая вата, меня передёргивает. Я вбегаю в лифт.

***

Лифт – забавная штука. Они должны пахнуть соседскими собаками, влажностью и остатками воды, которой уборщица вымыла всё здание, а потом только этот лифт.
       Но не этот. Узкий, длинный, как баклажан, и совсем без запаха. Ну хоть бы строительным мусором воняло. Я бы понял. А то – ничего. Совсем ничего. Так же не бывает.
       Нажимаю на кнопку 4 этажа. Этот баклажан начинает поднимать меня вверх. Без скрипа, без шума – покорно понимает. Вдруг трясёт. Упираюсь в стену, чтоб не упасть после сильного толчка. Замечательно. Застрял. Свет тихонько гаснет. Везет мне сегодня.
       Так. Ни звука. Ни шороха. Ни кнопки вызова дежурного. Баклажан, ты поедешь? Жду 3 минуты.
***
       Видимо не поедет. Вывод таков. Придется действовать своими силами. Я попытался кричать – бесполезно. Я попытался прыгать (зачем - то) – бесполезно. Пойдем на крайние меры. Страшно, но пойдем. Беру двумя руками двери лифта, тяну изо всех своих хилых сил в противоположные стороны, как ни странно – поддались. Прямо удивительно. Лифт застрял между этажами. Большая часть открывшегося пространства представляет собой темноту, мне же необходимо влезть в тот небольшой участок, который был вверху дверей. Жаль, что я не качок, очень жаль. Подтянуться 2 раза для меня - неимоверный подвиг. Давай, соберись – сказал я мускулам, хотя врятли они услышали.
       Просунул руки в то небольшое пространство, которое открылось, уперся, изогнулся, пролезаю….пролезаю, половина тела в той темноте, куда так не хочется. Как рукам - то больно, все вокруг сволочи, всё так не хорошо, потому что моим рукам больно….почти …чуть – чуть…падаю….
***
       Открываю глаза, в затылке боль. Темно. Мутнота проходит, начинаю понимать, что передо мной что - то или кто – то. Два глаза уставились, но пока не понимают, что я пришел в себя. Я спокоен, я спокоен. Лежу. Два глаза дернулись(видимо поняли, что я уже дееспособен) и, превратившись в хвост, шмыгнули в неизвестный угол. Приподнимаюсь на локтях, вляпался в какую - то жижу, понимаю что, весь лежу на чем-то мокром . Ну, ****ь, ну что за говно - то сегодня происходит? Где я вообще, почему затылок болит.
       Не, ну я как бы могу проанализировать. Затылок болит – упал, при чем упал когда лез из лифта (только зря все пальцы в кровь содрал), упал куда – то вниз, потому, что все тела, имеющие вес падают вниз. Ого, я даже познания физики показываю. ****ь, но это дела не меняет. Где я теперь, как выбраться.
       Скорее всего это какой – то подвал. Падать некуда, кроме как в подвал. Но места подозрительно много. В любом случае вставать и идти нужно. И наверное идти вперед придется, хотя темнота непроглядная. Ну что за ерунда. Почему сегодня всё вот так.
       Непонятная жижа хлюпает при каждом шаге, ко всему она оказывается еще и воняет. Что – то жутко мне. Слишком долго иду я для подвала обычного здания. Но самое неприятное то, что чувствуется чье – то присутствие, да еще эти два глаза и хвост. Дрожать начинаю по настоящему. ..Хлюп-хлюп…Это же не я. Не мои шаги. Руки мгновенно покрываются гусиной кожей. Что происходит, ну что? Где – то близко: ..хлюп – хлюп….и вдруг прямо передо мной волна брызги и опять два глаза. Существо смутно похожее и на крысу и на кошку одновременно встало на задние лапы и уставилось на меня с неприкрытым голодом в глазах. Я замираю и думаю как бы прихлопнуть эту тварь. …хлюп – хлюп ….Еще два глаза, еще….Сколько же их, мать вашу?! Вокруг меня одни голодные глаза. Никого я похоже не прихлопну, скорее они меня…
       Я срываюсь с места, бегу утопая по щиколотку в этой жиже, вокруг глаза и хвосты, со всех сторон. Я бегу, дыхания не хватает, а эти твари скачут вокруг. Я оторвался, я бегу. Вижу смутные очертания ступеней, пол становиться суше. Еще чуть – чуть. Правая нога поскальзывается на каком то бугре, я падаю….



***
… Открываю глаза, в затылке боль. Я уже не удивляюсь. Мне все равно на самом деле. Я на какой – то лестничной площадке.. Сухо. Уже радует. Большие окна – из них дневной свет.
       Оглядываюсь и медленно понимаю, что лестничная площадка не откуда и никуда. Нет ни верхних, ни нижних этажей. Есть только она. Поднимаю глаза чуть выше: на щербатом табурете сидит мужик. Настоящий. Из плоти и крови. На нем пыльные сапоги, красная рубаха и телогрейка, в руках гармонь. Прям - таки карикатурный дяденька. Рядом с ним – початая бутылка с жидкостью мутного цвета. Откуда он такой, прямо из Гоголя, только наших дней, живой лубок. И как – будто это нормально, что я тут лежу, никакой реакции, даже любопытства. Медленно приподнимаюсь на локтях. Затылок болит. Мне требуется не мало усилий, чтоб подняться. Самое смешное, что я чувствую только физический дискомфорт, чувств и эмоций – по нолям.
       Мужик наконец обращает на меня внимание:
- Очнулся, голуба, – он растягивает меха, и пространство наполняется какофонией так называемой «русской души», мужик с чувством поёт:
       - Город с куполами, золотые ворота -
       Мечта моя. Эх, мечта...
       В замке братья да сестры, нет хозяина,
       Лишь господь Бог да синие звезды вдосталь.
       Коль не город - крылья мне бы
       Да в самое небо - мечта моя. Эх, мечта...
       Я по небу поплыву, что мне километры,
       Лишь бы отсюда куда-нибудь с ветром.
       Не крылья, дык девку-бабу
       На забаву - мечта моя. Эх, мечта...
       Лебедь синеглазую завалю на простыни,
       Обомну, замацаю до смерти...
       Коль не девки, водки ба,
       Да все в рот мечтать мечта моя,
       Эх, мечта...
       Вместо того, чтоб слушать дядечку я думаю о том, что удивительно, но от меня не воняет той гадостью в которую я падал.
       А ведь это настоящая лестничная клетка: серые стены, такие ровные, что даже не верилось, какая – то строительная пыль, которой было покрыто всё в округ, даже лифт есть, тоже весь сизого цвета из – за пыли. Лифт явно по назначению не использовался долгое время, сомневаюсь, что кто- то вообще был в курсе его прямого назначения. На лифте висели связки лука, которые обычно бабушки хранят на печках или в капроновых чулках. Именно этим луком мужик закусывал свое пойло.
- Мужик, где я?
Он посмотрел белесыми глазами и ухмыльнулся:
- А чего, голуба, не по нраву? – гармонь свесилась с его кален и издала протяжный, но какой – то скромный звук – у меня хорошо тут.
- Ты мне скажи что происходить? Что, мать твою, происходит? – я произносил слова на удивление спокойно.
- Ты, голуба, не ругайся. Выпить хочешь?
- Хочу…наверно. – я сидел на полу, рядом с мужиком и сил размышлять у меня не было. Мутная жидкость оказалась, естественно, алкогольной. При чем градусов в ней было не мало.
- Мужик, тебя как зовут?- я посмотрел на него снизу вверх, глаза мужика как – будто насмехались, но не зло, а просто было ощущение, что он знает больше меня.
- А зачем имя? Имя – что? – он глотнул из бутыли, его кадык двигался в такт вливающейся жидкости.
       «Действительно, какая разницы» - подумал я, глотнул из той же бутыли и закрыл глаза, голова раскалывалась.

***
       Видимо я задремал, голова гудела, в желудке всё переворачивалось, но перво, е что я увидел, открыв глаза – были ноги. Много ног. Я всё так же лежал около табуретки на которой восседал Мужик. Мужик наяривал на гармони, с неизменной интонацией настоящей «русской души»:
- Черные, блестящие кошки, какое вам дело
До нашей мышиной возни?
Мы идем смело!
Мимо ваших неуклюжих лап и хлебные крошки
С успехом заменят нам ваш детолакт.
Покажите мне ваши брынзы -
Я расскажу, кто вы.
И решительные ваши визги
Не решат судьбы вашей плевы.
Такие мыши, как мы, их грызли
Ради траулера покидая бал,
Потому что неизбежные шампанского брызги
Не отменяли нам с утра штурвал.
О, как мы пили вчера! - так говорит Ла.
О, как бы я выпил сейчас! - так говорит Дра.
О, как бы я пил всегда! - так директирует Джа,

       Вокруг толпились ноги: женские, мужские. Женские почему – то были в галошах, а мужские примерно в таких же сапогах, как на Мужике. Женщины в подавляющем большинстве были полны и румяны. Хотелось блевать. Откуда они взялись? Хрен с этим бы со всем…
- Очнулся, голуба? Возьми, выпей – мне протянули уже другую бутылку, но жидкость в ней была та же, что и в первой. Рядом валялась шелуха от лука, какие-то крошки и по - моему даже шкурка колбасы. Жрать хотелось сильно. Я нашел среди этого дерьма кусок лука, как раз из связки, которая была родом из лифта.
       А люди плясали. Под гармонь Мужика женщины оттаптывали свои галоши, а мужчины в большинстве своем наблюдали, только один ухарь пустился в присядку. Веселье было в разгаре. Я сидел на полу и жевал лук, запивая его пойлом из бутылки. Мне было даже комфортно. Я бы сейчас не удивился появлению медведя. Он бы тут как раз кстати был, я так думаю. Медведь, как в советских мультфильмах - нарисованный, бурый, а шерсть обозначена черными мазками. Но медведя не было.
- …..Ой-да-ой-да-дари-дари-ой-да
Не ругай меня,матушка игуменья,
Не своею волею стрижена коса.
Первый раз ли матушка прихожу к заутренней,
Губы алые полны да с ресниц
падает роса...
Полюбила, матушка,
парня молодого я.
Ожидала любого, пели соловьи.
А тропа-изменница
в место незнакомое
Завела меня в леса дремучие
и огонь вдали...
Ой-да... ой-да...
Не речка давно там,и даже не пруд.
Топи гнилого болота.
Ни люди, ни звери туда не идут...
Старая мельница,ей сотни лет,
Вход всем всегда открыт.
И ночью в окне горит слабый свет,
Утром на пороге следы копыт...Ой-да...ой-да
       Я всё также сидел на полу. Мне было всё равно. Это наверно не со мной. Внезапно острая боль пронзила затылок, я поднял голову и увидел улыбающегося Мужика : на нижней губе прилипла шелуха , пахнуло застарелым перегаром, в руках – бутыль. Меня передёрнуло. Кажется, я понимаю причину боли… падаю...

***
       Открываю глаза, в затылке боль. Мне холодно. Надо мной бело-синяя муть. Это не потолок…..это небо. И с него падают снежинки. Я приподнимаюсь на локтях. Опять лестница из неоткуда, а вместо площадки – снег и пустота. А с неба – снежинки. И я не удивляюсь.
       Я поворачиваюсь и вижу рядом с собой мужчину: он рослый, с обледеневшими усами и окладистой бородой, не то что Мужик. Он смотрит на меня своими суровыми глазами:
- Не замерз? Возьми – ка, - кидает мне что-то похожее на шкуру. Я одеваю это на себя и замечаю, что он не один, за ним следом стоят еще трое. И все похожие: высокие, с бородой, которая покрыта инеем, с тем самым суровым взглядом настоящих, честных и храбрых людей, таких, каких рисовали в детских книжках. Дует ветер. И темнеет.
       - Пошли, - сказал тот, который со мной говорил. Его я буду называть Первый. Спрашивать имя смысла нет. Буду делать, что скажут.
       Мы пошли. Шли долга и холодно. Они несли какие – то рюкзаки и приборы, замеряли расстояния, делали массу непонятных мне манипуляций, были слова «широта» и «долгота». Они искали. Это я понял. Я наблюдал. Я шел.
       Первый то и дело смотрел на меня, и будто ждал: толи действий, толи слов. Я прятал глаза: не могу выдержать такой взгляд. Он весь какой - то слишком: слишком чистый, слишком храбрый, слишком честный.
       Идем долго. У меня начинала кружится голова. От холода, от усталости, от неопределенности. Я ни о чем ни думал. Я шел. Я чувствовал – от меня чего – то ждут.
       Впереди потемнело. Ветер усилился.
       - Ущелье, - сказал Первый. – Недолго.
       Все прибавили ходу. Я задыхался. Нужно пройти по узкой тропе у подножья высокой горы (да, наверно горы, холмом не могу ее назвать).Подул сильный ветер. Шум. Громкий шум. Поднимаю глаза – стена из снега прямо на нас. Падаю...

***
       Открываю глаза, в затылке боли нет. Так, стоп. Какое странное положение тела…Я стою на ногах и руках….И у меня их в сумме не четыре…И это лапки…А еще есть усы. Твою ж мать.
       Так, тихо. Я понял. Смотрю вокруг. Какие – то камни - это высохшие хлебные крошки, большущие шланги – шкурки от колбасы, огромная пыль. Что дальше будет?
       Передо мной треугольный просвет. Там, снаружи – светлее и бьёт в глаза синий цвет пола со знакомыми желтыми треугольниками.
       Я вижу там, за этим треугольником ходят ноги. До боли знакомые босые ноги, а под столом валяются до боли знакомые тапки. Я знаю, что сейчас будет, но я иду к ярко- синему свету и желтым треугольникам.