Последний снег

За окном – зима. Снежная. Морозная. Ранняя.
Точно как в тот год…
Сергей прошел по комнате, открыл шкаф. Долго смотрел на одежду, потом на картинки и фотографии, расклеенные на стенах. Письменный стол, книжная полка… Взгляд остановился на пожелтевшей обложке с полустёртой надписью «Преступление и наказание»… Ничего не изменилось с тех пор, как ушел он на службу… «Служба», «армия»… Эти слова, которые когда-то были лишь словами, стали всем – стали его настоя-щим и будущим, стали им. И вдруг рядом с теперешним его миром оказался тот, прежний мир из далеких розовых снов. Это больно. Но не настолько, как, казалось, должно было быть… И не настолько больно было видеть Наташу…

Еще издалека, когда поезд устало пыхтел мимо низких кустарников и виднеющихся вдали новостроек, Сергей заметил ее. Она стояла в толпе встречающих, провожающих, спешащих куда-то и зачем-то. Стояла в черном длинном пальто, сочно красный берет прикрывал короткую стрижку. И, несмотря на высокие каблука и яркую помаду, он узнал ее с первой же минуты. Не радуясь, и не грустя – узнал.

* * *

Они стояли в темной прихожей, куда просачивался свет от ночника, горевшего в Наташиной комнате. Сергей держал ее руки, влажные и холодные. Когда она волновалась, ее выдавали руки. И вот сейчас он не видит ее глаз, но, наверняка, она плачет.

- Так ты придешь на вокзал?.. – в который раз спросил Сергей и тут же добавил: - Наверное, так будет лучше…

- Не обижайся… Мне это тяжело.

Он не дал ей договорить. Крепко обнял:

- Через два года мы будем здесь, правда?!

Она молчала. Приподнялась на носки и коснулась губами его губ так робко и неуверенно, как в первый раз.
- Пойдем, - шепнула едва слышно.

Он вошел за ней в комнату.

- Ты сегодня не уйдешь, - потушила ночник.
Сергей услышал, как разъехалась молния, легкий шорох платья и шаги… Вот они все ближе, ближе, совсем рядом, настолько, что он чувствует горячее дыхание.

- Ты не думай плохо, - проговорила она тихо и быстро. – Ты у меня первый и единственный, понимаешь?

- Понимаю, - ответил Сергей и сам не услышал себя. – И ты… у меня… первая.

Она взяла его руку и положила к себе на грудь. Он почувствовал упругое горячее тело, и сердце застучало сильно и прерывисто.
- Я не думала, что будет так… - прижалась к нему Наташа.
- Как? – прохрипел Сергей, ища ее губы.
- Ты завтра уедешь и все…
- Если ты так думаешь, я уйду.

Она остановила его и снова поцеловала, и снова прильнула к нему всем телом. Фонарь за окном закачался, то исчезая, то появляясь, то ослепляя, то растворяясь в ночи. Все сме-шалось: слова и дыханье, мгновенье и вечность. И лишь сердца слились в одно, единое, большое и непостижимое, казалось, неведомое никому до сих пор и впредь.

* * *

- Ну, здравствуй! – голос ее звучал напряженно, но потом она улыбнулась и, заметив в его глазах ответную искорку, обняла его нежно и страстно, как в ту их первую и единственную ночь.
Наташа. Это его Наташка. Он дома. Как долго он ждал это-го. Это единственное помогало ему выжить.

- Когда ты не писал… Ты только не обижайся, - отвела глаза Наташа, - мне все говорили: ты, дура, ждешь его, а он и думать про тебя забыл, - замедлила шаг. – Вот здесь я стояла, когда вас увозили. Знаешь, мне было так страшно. Мне тогда вдруг показалось, что я тебя теряю. Глупость ка-кая, правда?! – она подошла к березе, стоящей в стороне от старого допотопного здания с посеревшей вывеской «Вокзал» и вдалеке от других деревьев.

- Посмотри, видишь, будто две березы срослись. Я тогда подумала, что если высохнет одна, то и другая погибнет. Понимаешь? Понимаешь – ты и я…

Он отвернулся и смотрел на расстилающееся снежное полотно, маленькие домики, казалось, провалившиеся в снежные сугробы. Какой-то мужчина шел по этому полю. Ноги его чуть не по колено были в снегу. Он пытался идти по проложенной дороге, но все равно засасывала его снежная глыба.
Так много снега! Так много снега было только там…

* * *

Поезд остановился, и кто-то разбудил его громким свистом.
- Эй, как там тебя, прибыли!
Сергей поднял голову, и насыщенный утренний свет заставил его прикрыть глаза.
- Вставай, чмо болотное! – протянул сзади все тот же го-лос.
Сергей обернулся. Он сразу узнал парня, который возвышался своей грузной плечистой фигурой в строю новобранцев. Голос у него был прокуренный и грубый, но лицо доброе.

- Что моргалы таращишь? Прибыли! При-бы-ли, как там тебя…
- Сергей.
- Серый, значит. Ну а я Боксер, - широко улыбнулся, щуря круглые зеленые глаза. – Ну… это… давай,топай, топай… се-ры-ый!

Сергей поднялся и пошел следом за другими. Вышел в тамбур. За открытой дверью – нескончаемый снег и леса. Когда приблизился к выходу, сухой морозный воздух обжег лицо. Сергей прищурил глаза и огляделся вокруг.

- Тайга-а-а! – пропел сзади Боксер. - В тайге служить – не водку пить! – расхохотавшись, спрыгнул со ступеньки, и снег захрустел под его тяжелыми шагами.

Всю дорогу до части Сергей смотрел в окно. Сперва ни о чем не думая. Потом пытаясь представить, какой будет его жизнь. А потом он снова вспомнил Наташу. Снова, потому что думал о ней, не переставая, с той минуты, как стояла она у окна, приложив ладонь к стеклу. И все еще казалось ему, что она рядом. Он даже чувствовал ее губы на своих губах, ее руки в своих ладонях, ее волосы, и этот неповторимый запах – запах ее тела… И вдруг он так остро ощутил, что между ними два года. Он не мог еще осознать, что значит эта цифра. Но она превратилась для него в бесконечность снега и одиночества.

* * *

Наташа открыла дверь, взяла Сергея за руку и завела в прихожую. Потянулась к нему и застыла у его недрогнувших губ.
- Помнишь, что ты сказал два года назад?
- Помню.
- Вот мы и здесь… вместе, - она помолчала, словно хотела услышать что-то в ответ, и глаза ее наполнились слезами. – Почему ты такой?…
- Какой?
- Чужой. – Голос ее дрогнул и, пряча лицо, она вошла в кухню. Села на стул. Сергей появился через несколько минут. Он был уже без шинели и сапог. Солдатская форма подчеркивала его возмужавшую фигуру. Широкие плечи, мускулы, да и ростом он стал выше. Но не поэтому он был чужой. В нем было что-то такое, чего Наташа не могла понять и объяснить.
- Садись. Я испекла пирог, - грустно сказала, перебирая пальцами бусы.
- Мой любимый,- улыбнулся одними губами. – Спасибо.

Наташа налила чай и придвинула ему чашку.

* * *

- Жри, паскуда, жри, мать твою! - Маленький коренастый «киргиз» прыгал возле скорчившегося над тарелкой белобрысого веснущатого парня. Тот судорожно глотал, дрожа всем телом.
Сергей, тяжело дыша, всматривался в лица собравшихся в столовой. Все сбились в кучу, кричали и присвистывали. Один лишь Боксер сидел в стороне и постукивал ложкой о за-скорузлую тарелку. Сергей опустился на соседний стул. Тошнота подкатилась к горлу, и он стиснул зубы. Парень давился, кашлял и утирал струившуюся из носа кровь. Когда тарелка опустела, «Киргиз» поднял со стола миску каши и расстегнул брюки:
- Сццццать охота-а-а-а, ****ь!
Сергей отвернулся и зажал рукой рот.
- Тихо, парень, - похлопал его по колену Боксер.
- Но за что? За что!
- Они держали его на диете…
- Как это? – сглотнул слюну Сергей.
- На диете? – вскинул брови Боксер. – Да ты еще совсем зеленый… Диета - это когда ты десять дней без жратвы. А на одиннадцатый приползешь ночью собирать крошки и пойдешь их жрать в туалет. Там-то они тебя и ждут готовенького… Этот чудак на восьмой день загнулся – значит, добавка положена.
- Добавка? – язык стал сухим и тяжелым.
- Его будут кормить за все дни подряд, да еще прибавят за те, что не выдержал.
- Но почему… все… и никто… - вскочил Сергей.
Боксер усадил его и придвинулся ближе:
- Не возникай – говорильник отрежут.

Шум привлек Киргиза, и он направился в их сторону.

- Твоя очередь, молокососик, - процедил он сквозь кривую улыбку. Шрам на его губе дрогнул, и он больно пнул Сергея в бок. – Ну, давай, вытаскивай, посмотрим на твой краник,- он заржал громко и протяжно, оглядываясь назад, и, казалось, сто голосов обрушилось в такт.
Боксер положил руку на плечо Сергея и устало поднял глаза на Киргиза.
- Отдохни.
Тот сверкнул огнем из-под бровей и принялся раскачивать в руке миску.
- Что-то слушалка подводить меня стала или нет?
- Отдохни, - так же тихо и ровно повторил Боксер.
- Ой-й-й, вонь завоняла, - скривился Киргиз. – Кто-то скоро гавно жрать будет!.. – с этими словами он повернулся и зашагал к стоящему у умывальника парню:
- Погоди блевать, родимый! Отхлебни-ка еще с гарнирчиком.
После второй ложки парень, шатаясь, пошел к раковине. Сергей отвернулся и изо всех сил зажал уши. Но Боксер развел его сведенные судорогой руки:
- Ты это брось. Так и недели не протянешь. Смотри, или завтра будешь там ты! Если не кто-то, значит ты. Усек?!
Сергей не ответил. Исступленно смотрел на тело, корчившееся на полу под ударами сапог.
- Не понравилось наше угощенье!.. – матюкался и визжал Киргиз, и его возгласы подхватывали остальные.

И стоны и визги слились в оглушающий, дробящий гул. Сергей не выдержал и закричал, хватаясь за голову. Но голос его растворился в других голосах и не был услышан.

* * *

- Ты прости, я позже… - Сергей встал из-за стола и прошел в Наташину комнату.
- Как будто ты и не уезжал, - она подошла к нему и положила голову на плечо. – Но как же долго тебя не было! – Ее губы коснулись его шеи, подбородка, щек, глаз. – Я знаю, тебе сейчас все кажется чужим… и я тоже, - прошептала она быстро и жарко, - но я помогу тебе… ее губы прильнули к его губам, и он ответил ей сначала скупо, потом жадно.

* * *

Он проснулся от громкого стона. В комнате было темно, горело лишь несколько зажигалок. Рядом с койкой напротив, где лежал «Туберкулезный», Сергей увидел голую в жировых складках спину «Вареного».
- Ну давай, заедь ему по гланды! – задыхался Зуб.
Грузная потная спина задвигалась шумно и быстро. Огни заплясали по потолку, исчезая и появляясь.
- Любил, небось, телок трахать, а «Туберкулезный»? – пыхтел «Вареный». – А еще з-захочешь… а вот так з-захочешь? А вот так?...

       *****

Сергей освободился из Наташиных объятий. Тошнота то подбиралась к горлу, то утихала. Он прошел по комнате. Какое-то время стоял у окна. Никак не удавалось справиться с круглым удушливым комом.
- А вот так! А вот так – звенел в ушах визгливый смех.

Сергей забежал в ванную и едва успел запереть дверь.
Рвота утихла. Он сел на ящик и сдавил пальцами голову.

* * *

- Что, не спится?
- Угу, - кивнул Сергей.
- Ждешь? – догадался Боксер.
- Жду, - едва слышно произнес.
- Свихнешься.
Сергей молчал.
- Свихнешься, говорю, - повторил Боксер. – Знаешь, сколько отсюда дуриков выходит… и полгода не отбыв. Не жди. Твое тебя найдет.
- Не могу больше.
- Что говоришь?
- Ждать не могу, - чуть не закричал Сергей и со всего размаху ударил кулаком по железной спинке. – Почему они меня не трогают?
- Не боись, успеешь, - усмехнулся Боксер и, сосредоточенно помолчав, добавил: - Хочешь совет? Когда чего-нибудь видишь или слышишь - считай.
- Как это?
- Просто считай. В школе учили? Вот и считай. Помогает.
Сергей закрыл глаза и принялся считать. Сначала мысленно, потом вслух.
Его разбудил чей-то смех. Сердце оборвалось, точно как в детстве, когда снилось ему, будто он падает куда-то. Глаз не открыл. Не двигался, не дышал – слушал.
- Лезь, лезь! Карабкайся! Мать твою… А теперь пой, све-тик! Ну! Каркай! Педераст вонючий.

Долго еще звучала ругань вперемешку с криком и смехом. Потом заглушил все стук падающих стульев, по которым вска-рабкивались к потолку.
- Ах, мы летать не умеем, - послышалось после минутного молчания, - тогда будем лаять.
Раздался стук, крик, снова удар и снова крик, и уже много ударов, а потом едва слышный, жалкий лай, скорее, вой…

* * *

Сергей вышел из ванной. Наташа подошла к нему, но не решилась обнять.
- Тебе плохо? Что с тобой?
Он покачал головой.
- Ты меня больше не любишь? Зачем же ты написал мне? Полтора года ни одного письма… и вдруг? Значит, я все-таки нужна тебе?! – она подняла на него переполненные слезами глаза.
- Я не должен был делать этого, прости. – Он посмотрел на нее, и сердце защемило от тоски.- Просто, это была моя единственная надежда.

* * *

Он зашел в столовую. Постепенно все собрались к ужину. Киргиз сидел у окна и точил длинный толстый нож. Точил и напевал какую-то считалочку, из которой только одно слово слышал Сергей: «последний». И в какую-то минуту обрадовался, что он не оказался последним. А последним оказался «Туберкулезный». Не успел он войти, как Киргиз бросился на него с ножом, и тот, уже зная правила игры, скинул обувь и побежал вокруг стола, испуганно оглядываясь и крича, сначала не от боли, а от страха, а потом от боли, когда Киргиз, догоняя его, бил лезвием по ребрам, спине, по чему придется. Не выдержав, «Туберкулезный» выбежал в коридор. Пол там, вплоть до дверей на улицу, был усеян стеклом. Крича и прыгая с ноги на ногу, он пробирался к выходу. Возбужденная этим зрелищем толпа ринулась за ним.
- Ну-ка освежись! Как снежок-то? – доносилось с улицы. – Стаскивай! Стаскивай! До утра нырять будешь, падла!..

* * *

- Сережа! – Наташа замолчала, потом голос ее зазвучал глухо и неуверенно, - если ты из-за ребенка… Не надо. В этом виновата только я.
- Ребенка? – Сергей посмотрел на нее. И их глаза встретились.
- Боже мой! – вскрикнула Наташа. – Боже мой, ты ничего нет знал?! А я решила, что ты… Я так ждала твоего письма. Если бы оно было! Я бы никогда не сделала аборт. Но его не было, понимаешь, не было…

* * *
Казенный включил зажигалку у писем, разбросанных на по-лу.

- Сука! Прирежу! Сука! – вырывался Филин, отхаркивая кровавые сгустки.

Казенный поднес огонь еще ближе, широко раскрывая щерба-тый рот. Когда бумага вспыхнула ярко и высоко, запрыгал, хлопая в ладоши:

- Прошла любовь, завъяли помидоры!
       Другой …… теперь мою Федору!!!

       
       *******

- Сереженька, Сережа, - тормошила его Наташа. – У нас еще будут дети, у нас будет много детей… Я даже знаю, как мы назовем нашего сына, - она заплакала.

Сергей взял её руки, они были холодные и влажные. Он поцеловал их, тихо произнес: «Прости», - снова поцеловал.

Он уходил быстро, не оглядываясь. Когда бежал по лестнице, вдруг так отчетливо вспомнил девчонку с рыжими волнами волос в белой прозрачной рубашке, стоявшую у окна; и больно сжав в кулак пальцы, он принялся считать:
- Раз.., два.., три…

****

За окном – зима. Снежная. Морозная. Ранняя.
Точно как в тот год…
Сергей прошел по комнате, открыл шкаф. Долго смотрел на одежду, потом на картинки и фотографии, расклеенные на стенах. Письменный стол, книжная полка… взгляд его остано-вился на пожелтевшей обложке с полустертой надписью: «Преступление и наказание». Снова подошел к окну. Маленький мальчик ловил ладошкой снежинки и смотрел на них восхищенно, пока они не растаяли.

* * *

Он бежал, задыхаясь от бега и страха. Проваливался в сугробы, падал, поднимался и снова бежал. Что-то кричал. То ли молился, то ли плакал. Там – висит Боксер… Его подвесили вниз головой. А он все улыбался, пока не посинел. Его бросали на пол, обливали водой и снова подвешивали. Сергей выбежал на улицу. И вот уже вокруг - никого. Только белое бесконечное полотно и деревья, деревья, деревья.

Ему дали убежать. Ему позволили это сделать. Потому что бежать было некуда. И потому, что им лень было догонять. Сергей в очередной раз упал и поднял глаза к небу. Оно было настолько голубое и настолько далекое, что закружилась голова…

- Ты держись меня, парень. Пока мне дыхало не перебили – тебя не тронут, - Боксер провел пальцем по лезвию ножа и, сложив его, спрятал в карман.
Сергей посмотрел на него и вспомнил, как низенькая седая женщина голосила вслед уходящему поезду.
- Это была твоя мать? – спросил он.
- Кто? – не понял Боксер.
- Ну там, на вокзале.
- А-а-а-а, протянул он и опустил голову. – Больная она у меня... Без меня не протянет... Нельзя мне ни стреляться, ни чокаться. Нужно жить.
- А если не хочется?.. – Сергей потупил взгляд в пол.
- Тебя кто-то ждет?
- Ждет, - сказал Сергей и вспомнил горячее дыхание, фонарь и запах весны.
- Тогда, брат, нужно жить… как говорят, во что бы то ни стало.

Неизвестно, сколько прошло времени, пока Сергей услышал доносившийся издалека смех. Он начал ползти, попытался встать, но тут же упал. Взвыл, беспомощно озираясь по сторонам. Вдруг вспомнил о парне, который сбежал в леса полгода назад. Через две недели его нашли повесившимся на портянках. Голоса становились все отчетливее, окружая и сжимая его в плотное кольцо. Сергей попятился назад, двинулся вперед, в сторону, снова взвыл, а потом закричал во весь голос до хрипоты:
- Падлы! Суки! Не возьмете! Нате, выкусите, мать вашу!..

Закашлялся и заревел. Он снимал с себя одежду и дрожащими губами твердил, словно уговаривая себя: «Я смогу… я смогу… я смогу…» И слабеющими пальцами вязал узлы и развязывал, и опять вязал.

Они окружили его, сидящего на снегу.

- Падлы! Суки! Падлы! – плевался Сергей, тяжело дыша.

- Слышал новость – Боксер повесился, - сказал кто-то тихо и спокойно.

Сергей закричал, пробивая кулаками снежную глыбу.

Вареный засвистел и, приплясывая, направился к части. Остальные молча уходили следом.

- Гады! Гад-ды-ы-ы! – надрывался Сергей. И когда уже не осталось никого рядом, - СТОЙТЕ!!! – захрипел изо всех сил.

Оглянулся один лишь Киргиз, только теперь уже не смеялся.

- Убей меня! – взмолился Сергей, - будь человеком, убей!!!

Киргиз, не сказав ни слова, пошел дальше.

- Ну почему! По-че-му-у-у!!! – понеслось по тайге.

* * *

Он стоял у окна. Но уже не видел ни мальчика, ни снега. И уже ни о чем не вспоминал и ни о чем не думал.

Вышел в коридор, открыл кладовую. Достал веревку, толстую и прочную. Прикрепил ее надежно к торчащему в потолке крюку. Поднялся на стул. Руки его, державшие петлю, задро-жали и весь он задрожал и заплакал, тихо глотая слезы, только изредка громко всхлипывая и подвывая. Закашлявшись, спрыгнул на пол, сел на стул. Долго плакал, врываясь пальцами в коротко подстриженные волосы. Потом сидел молча. Не двигаясь.

А за окном все кружился и кружился снег, падая и тая на детской ладошке.