Медицинские и не совсем медицинские истории...

Чтобы поведать уважаемому читателю эти истории, мне необходимо объяснить, какими были в то время её герои. Тем офицерам, кого я назову, но читатель не найдёт их в данном рассказе, уготовано место в последующих рассказах или миниатюрах, которыми я собираюсь поделиться с уважаемыми читателями. Некоторых из описанных мною офицеров медицинской службы уже нет в живых – время, увы, неумолимо. Однако вернёмся в далёкий 1979 год, где все мы ещё живы, где каждый из нас ценит своих друзей, но не пропускает ни одного удобного случая, чтобы не подшутить над кем-то из них. Три друга, три бравых капитана медицинской службы – это я - капитан Гаврюшкин Александр Евгеньевичи, врач-хирург, только приступивший к исполнению своих служебных обязанностей и мои друзья: капитан Иванов Владимир Николаевич, врач барокамеры, огромных размеров парень, недавно приехавший в Кубинский авиационный гарнизон из Венгрии, где в Советские времена находилась наша Группа войск, и привёзший оттуда на зависть всем Волгу ( ГАЗ - 21). Нужно было видеть, с какой гордостью он стоял весь перепачканный отработанным автомобильным маслом, после очередной переборки двигателя… А, так как его Волга была далеко не новой машиной, то мне кажется, что в изучении этой модели отечественного автопрома, равных ему не было и нет. Разве что его помощник, механик барокамеры Бокотанов Михаил Николаевич. Тот, как и его начальник всё свободное время посвящал своей волге, знал её досканально. Было любо-дорого посмотреть, как он рассекал на ней с неизменной скоростью 40 км в час по дорогам Кубинки и за её пределами. Михаил Николаевич, который уже лет десять, как умер, был прекрасным художником и очень остроумным человеком. Под барокамерой был огромный подвал, глубиной около 5 метров, соединенный с помещением, в котором находилась собственно барокамера крутой и очень неудобной металлической лестницей. В подвале помимо всего прочего хранились никому не нужные книги «Опыт советской медицины в ВОВ 1941-1945 гг.) Молодой капитан Иванов Владимир Николаевич решил несколько поправить своё материальное положение, сдав эти прекрасно-изданные книги в букинистический магазин. Он терпеливо спускался вниз по лестнице, брал охапку томов, поднимал эти книги вверх. Подняв их вверх, он любовно протирал каждую книжку с глицерином, чтобы корочка каждой книги обрела первозданную свежесть.Уже протёртые книги он также бережно вновь относил в подвал. Бакотанов Михаил Николаевич с неподдельным интересом наблюдал за ним в течение всего дня, пока тот работал с книгами. Когда Владимир Николаевич протирал последнюю книгу, Михаил Николаевич, как бы между прочим, спросил: «Владимир Николаевич! Если Вы хотите сдать книги в букинистический магазин, то совершенно напрасно. Я уже пробовал это сделать, нигде эти книги не принимают. Капитан Иванов молча столкнул ногой последние книги обратно в подвал. Потом мы, памятуя, что «Книга – лучший подарок», часто дарили их, приезжая к друзьям в другие авиагарнизоны.
       Репинский Александр Николаевич – был начмедом базирующейся в Кубинке
эскадрильи военно-транспортной авиации, выполнявшей полёты по заданию одного из подмосковных военных научно-исследовательских институтов. К сожалению его, а также моего непосредственного начальника – капитана медицинской службы Корякина Олега Вадимовича с нами уже нет. Они оба умерли. Сашу Репинского я и вся Кубинка, все те люди, с кем ему приходилось встречаться, запомнили, как красавца-офицера, который был немногословен, и очень педантичен в любых вопросах. Очевидно на его характер повлияла служба в Германии, в находившейся там группе войск. На его похоронах я, ведя беспрерывную борьбу, со слезами, прочёл своё стихотворение «Годы – кони»… Он не зря скакал на своём красавце скакуне.
       Ещё среди офицеров-медиков того времени нельзя не назвать майора медицинской службы, Старшего врача авиационного полка Тракая Виктора Ивановича, уже умершего Врача этого же авиационного полка капитана медицинской службы Буланова Анатолия Ивановича, Начмеда, базирующейся в Кубинке ещё одной военно-транспортной эскадрильи старшего лейтенанта Пелёвина Александра Ивановича, двух молодых лейтенантов медицинской службы Алимурзаева Мансура Газизовича и Оковитова Виктора Васильевича.
       С особой благодарностью я всегда вспоминаю нашего здравствующего поныне Начмеда авиационной дивизии, подполковника медицинской службы Ахмадуллина Вали Сунагатовича. Он был для всех нас примером выполнения своего воинского долга и тем цементом, который скреплял наш врачебно-сестринский коллектив. На все военные праздники или на День 8 марта мы всегда собирались за столом, где почётная роль тамады всегда доставалась уважаемому нами Вали Сунагатовичу.
И так, я стал новым начальником хирургического отделения в нашей авиационной дивизии, а если точно, то начальником хирургического отделения, врачём-хирургом ОБАТО (Отдельного Батальона Аэродромно - Технического обеспечения), который и обслуживал стоящий в Кубинке авиационный полк. Предыдущий хирург – майор Старостин Владимир Кузьмич оставил мне хирургическое отделение в плачевном состоянии. В большой послеоперационной палате рухнул потолок, на стенах палат и верхней части боковых поверхностей коридора и предоперационной было нанесено, как минимум, пять слоёв побелки, что исключало санитарную обработку этих помещений надлежащим образом. По коридору из туалета можно было пройти к двери, которая вела в предоперационную… В довершение ко всему, напротив двери в предоперационную находилась дверь палаты Комдива, который мог туда лечь даже с энтеритом… Каждая вторая операция по удалению аппендицита, а, возможно, что даже чаще, заканчивалась нагноением и вторичным натяжением.
       Что-то нужно было делать… Вначале я обратился к Корякину Олегу Вадимовичу, однако он так популярно объяснил, что денег на ремонт нет и не будет, что к командиру ОБАТО я решил не обращаться. Поразмыслив, я пошёл к Начальнику ВСО (Военно-Строительного Отряда), которым командовал Венгр, Советского происхождения Дъердь Олекович. Фамилию его, к своему огромному сожалению я не помню. Изложив ему суть проблемы и попросив минимум необходимого: немного побелки, краски и штукатура-маляра, мотивировав своё обращение тем, что военные строители составляют почти половину от всех хирургических больных, я выслушал его длинную речь-рассуждение о том,
какие перед его отрядом поставлены грандиозные задачи, как ему тяжело и в конце этой речи он сказал мне, что помочь ничем не может. Я ни с чем вернулся в медицинский пункт.
Поздним вечером я вновь приехал в ВСО. Пригласив к себе старшину, я попросил его составить список всех основных специалистов ВСО, без которых он сохранил бы только одно название. Список получился длинный, равный примерно тридцати самым разным специалистам. Туда вошли паркетчики, штукатуры, плотники, каменщики, маляры и т.д.
Я популярно объяснил, что начинается эпидемия гриппа (дело было в июне или июле) и им завтра в 6-00 нужно прибыть в медпункт на госпитализацию. Бокотанов Михаил Николаевич
срочно написал плакат: «Грипп! Посторонним вход в медицинский пункт категорически запрещён!», который был повешен на самое видное место в медицинском пункте. Я же, надев халат и медицинскую шапочку уселся под портретом Пирогова Николая Николаевича, срисованным по моей просьбе Бокатановым Михаилом Николаевичем с обложки журнала ВМЖ (Военно-Медицинский Журнал) и стал ждать прихода Дъердя Олековича. В том, что он придёт я не сомневался. В 8-оо появился командир ВСО. На его вопрос, как долго могут грипповать его бойцы, я честно ответил, что если не будет осложнений в виде пневмонии, то две-три недели… Дьердь Олекович был очень понятливый человек, и через некоторое время около медицинского пункта затормозил Зил 130. В его кузове находились пара бочонков шпатлёвки, два пятидесятилитровых бидона с белой польской эмалью, оргалит для потолка в послеоперационной палате, дерево для стролительства перегородки между туалетом с послеоперационной палатой и непосредственно хирургической палатой, а также мне были оставлены маляр, столяр, и плотник.
       С Дъердем Олековичем мы подружились, а командир ОБАТО подписал все необходимые документы, узаконив проводимые в хирургии работы. Палату Комдива, которая оказалась за перегородкой, на которой красовалась надпись, написанная всё тем же Бокотановым Михаилом Николаевичем «Хирургический блок. Вход без бахил и масок категорически запрещён!», перенесли в другое место. Известь вся со стен коридора и предоперационной была снята, а её место заняла белоснежная польская эмаль. Все последующие операции, будь это аппендэктомия или грыжесечение, заживали только первичным натяжением.
08 апреля 2008 г.