Ч. 3 Глава 1

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
Невыполненное обещание.


Не могу просто стоять, когда другие работают… Пойду, полежу.
Орк-надсмотрщик в рудниках Железных гор.



ГЛАВА 1


Как прекрасен мир, когда человек счастлив! Лазурное небо, белые барашки стремительных облаков, легко и невозмутимо шныряющих в ветре, как по мановению тонкой женской руки меняющие формы, размеры, и им все равно, что твориться там, внизу…
Как прекрасен мир, когда человек влюблен! Начищенная бусина солнца сияет вместе с сердцем, поет, радуется и просто живет. Жизнью, полной этого чувства, которое поднимает душу наверх подобно воздушным непорочным крыльям…
Как прекрасен мир, когда человек плачет! Когда жемчужины слезинок на нежной бархатистой щеке девушки дробятся и разливаются в золотистом свете солнца, превращая его в самое прекрасное в мире лицо, светящееся грустной, но самой искренней улыбкой на тонких губах…
…Медное солнце медленно заходило в лазурную, подкрашенную кровавым светом воду. Черные остова пристаней тихо скрипели, как ворчливые, но тем не менее счастливые старики, светлый песок пересекали волнистые линии, оставленные прибоем, а стайки мальчишек с задорным смехом и шутками бегали за маленькими девчонками, держа в руках кто выброшенную на берег маслянистую медузу, кто резные перламутровые раковины. Взрослые с умилением следили за своим подрастающим поколением из окон и тихонько улыбались своим мыслям.
Из пристаней выходил корабль.
Единственный.
Ему предстоял долгий путь через Океан, на неизвестные здесь земли восточного материка, где жили диковинные звери, храбрые северяне и каждую зиму выпадало белое пушистое чудо с удивительным названием «снег».
Как жаль, что в Cаваннах, никто так ни разу и не видел это чудо. Моряки рассказывали байки о восточном материке и его островах, эмоциональные, веселые, не обмолвившись и словом, что там, на соседнем материке они с не меньшим энтузиазмом рассказывают светлокожим и темноволосым северянам о странных горячих жителях западного Галиндоора.
Люди всегда были охочи до сказов.


Я стояла на влажных досках и молча мяла в пальцах покрытое лаком дерево поручней. Провожая взглядом уходящий за зыбкую грань горизонта корабль. Придорожня, сделанная из вытащенного на берег корабля, осталась за спиной, я же в одиночестве стояла на носу и с некоторым удовольствием ощущала, как скрипит под побелевшими пальцами твердое дерево.
…Ох, Лета-Лета…
Не надо. Все, что ты бы сейчас не сказала, будет лишь пустыми словами.
…Это смотря что я скажу. Если начну называть тебя дурой и теребить несуществующей совестью – то да. Но я не буду.
Да? – Я слегка ошалела.
…Да. А зачем?
М-м… Просто для того, чтобы отвести душу…
…и лишний раз напомнить тебе, что я – умная, но тело все равно принадлежит тебе? Нет уж, спасибо.
Тебе спасибо…
…Тем более, что смысл в этом на поцарапанный медяк.
Это еще почему?
…Прошлого не воротишь. Пришлого не прогонишь.
Какие слова, Ател. Мне начать записывать?
…Постарайся. Может, хоть таким образом ты поумнеешь.
Ты же говорила, что не станешь.
…Я и не стала. Просто начала.
Но ты же обещала.
…Именно поэтому заканчиваю. Все равно смысла нет.
Ты это уже говорила.
…Я знаю.
И по твоим словам, разговаривать со мной вообще нет смысла.
…Порой да, но иногда мне просто не хватает общения. Катастрофически.
Заведи себе хомячка.
…И куда, с твоего позволения, я его дену? – Вопрос, заданный самой Госпожой Невинностью. Но таким тоном, что я покраснела.
Да, прости, я ляпнула глупость… И ты сейчас конечно же скажешь, что как всегда.
…М-м-м… Нет. Я, пожалуй, промолчу.
Но про себя скажу именно это, так?
…Какая проницательная девушка… – Волчица довольно сощурила желтые глаза.
Я вообще умная. Иногда. Бываю.
…Сей жизненный опыт я оставлю без комментариев.
А, может, ты вообще помолчишь и оставишь меня одну?
…Заманчиво. Но ничего не выйдет.
Это еще почему? Всего-то загнать тебя за Завесу.
…Сейчас ты слишком опустошена, чтобы принести мне хоть какой-то… хм… вред.
А я и не собираюсь причинять тебе… вред.
…Хм? Правда?
Правда. – Мой мысленный голос источал прямо-таки сладкий яд. – Я просто возьму и отброшу тебя за Завесу одним импульсом. И ты уже ничего не сможешь сделать…
…Как ты все-таки не любишь меня, Лета.
А за что тебя любить? Зато, что ты мне говоришь, какая я… нехорошая девушка?
…Да хотя бы! Потому что никто другой этого тебе не скажет!
Это еще почему?
…Не посмеет. Опять-таки благодаря мне.
По твоим словам, я вообще ничего не стою!!
…Я этого не говорила.
Но подумала!
…Даже не думала. Просто… подразумевала.
Вот именно поэтому ты сейчас и отправишься… сама знаешь куда.
…Ты обиделась?
А ты бы нет?
…На это?! Ха-ха!
Да ну тебя.
...Ну да. Конечно. Опять «да ну меня». Милая, ты не умеешь культурно общаться.
А ты не умеешь культурно слушать.
…Именно поэтому мы с тобой, две такие некультурные личности, и соединены в одну.
О-о-о-очень некультурную личность.
Ател весело рассмеялась. Ну вот, опять. С ней невозможно спорить! Она постоянно или отмалчивается, или поворачивает все в шутку. Дурацкое качество… но мне нравится!
 Я изогнула губы в бесовской ухмылке. Развернулась и, миновав шумный, дымный и пьяный зал «придорожни», ступила на мощеную грубым камнем мостовую. Острые неотесанные грани впивались в ноги даже сквозь сапожные подошвы, словно тонко намекая, чтобы приезжие здесь надолго не задерживались, а коренные уже ко всему привыкли.
Я и не оставалась, как можно скорее покидая портовый город и избегая темный, подозрительно шумных подворотен. Портовые городки, если это не официальные вехры, всегда были одинаковыми, а в памяти все еще мирно проживали милые воспоминания про Хагалас с его скрипящими мачтами, вечно пьяными на суше моряками, музыкой парочки развеселых борделей и прочими мимолетными радостями порта. Оставаться на улице по ночам в подобных местах даже одинокому мужику чревато, что уж говорить про девку. Мне же не повезло – на весь порт находилось две придорожни, и обе сейчас орали во все глотки: вернулись кормильцы-поильцы с южных островов, целых двенадцать кораблей жаждущих портовых развлечений мужиков.
Закат неумолимо притягивал к себе соблазнительницу-ночь, и я изо всех сил старалась пересечь портовые ворота – хлипкое сооружение, стоящее, очевидно для красоты, – и выйти за пределы городка, ибо те, сволочи, закрывались на замок сразу же после заката.
…Фух, успела! Еще не скрылись последние лучи солнца, когда я стрелой метнулась мимо ошалевших и заросших стражников, торопясь на волю. Те даже не стали останавливать меня, уже потерявшись в клубе поднятой мною пыли.
До леса я дошла уже когда практически стемнело. Остановилась на кромке, привлеченная кое-чем интересным.
Сквозь деревья проскальзывал приятный светлячок, как от костра. Светлячок сам по себе очень подозрительный, если бы не хорошо утоптанная тропа, ведущая к нему и заворачивающаяся через десяток элеров в бок.
Под ложечкой приятно екнуло, и я, подгоняемая осторожным любопытством, ступила на тропу.
Через несколько шагов светлячок превратился в маленькое солнышко, сверкающее между стволами, а потом – в три квадратных окошка на маленькой неказистой избушонке с тщательно отредактированным плетнем и задним двориком, на котором красноречиво раскинулись ржавые цепи, такие большие, что ими можно было дракона к конуре приковать.
Я чуть двинула плечом, пытаясь расслабить врезающийся в него лямки мешка. Светящиеся кругляшки зрачков скользнули по оранжевым окошкам, занавешенным плотными льняными занавесками, по добротно выструганному крыльцу, темным стенам. Похоже на жилище лесника или лесной знахарки. В любом случае – жилище.
Пересечь поляну было нечего делать. Калитка, к моему удивлению, была не заперта.
Стук в дверь глухо разнесся по поляне. Сначала было все тихо, а потом послышались шаги.
– Кто там?
Вопрос прозвучал то того дотошно, что меня словно Ател за язык дернула.
– О, всего лишь прекрасная невинная девица, заблудившаяся в лесу и ожидающая своей ужасной участи.
За дверью стало подозрительно тихо. А потом послышалось неуверенное:
– Чего?..
Я послушно повторила.
Щелкнула щеколда, и дверь медленно, со скрипом отворилась. Невидимые собеседники встретились лицом к лицу.
– Ну, девицу я вижу…
А я видела сбитого, крепенького, как маринованный корнишон, старика с седыми волосами ниже плеч, плавно перетекающими в короткую бороденку.
– ...а где же прекрасная и невинная?..
– А я что, не подхожу для этой роли? – с самым что ни есть "невинным" видом затрепыхала ресницами я.
– Прекрасные и невинные девицы, заблуждающиеся в лесах и бесспорно ожидающие свою горькую судьбу, выглядят слегка… – Лесник кашлянул. – Хм… иначе.
– Вы меня раскусили, – покорно склонила вихрастую голову я. – Теперь придется искать другую сказку.
– Скрываетесь от властей?
– Почти. Ищу ночлег.
Старик широко улыбнулся и посторонился.
– Что ж, проходите.
Изнутри избушка тоже не баловала убранством правительского дворца, однако, не найди я это место, пришлось бы перекидываться: спать человеком в незнакомом лесу в одиночку? Увольте.
На подоконниках у каждого окна стояло по свечи, а на столе еще одна. Похоже, лесник изволил вечерять.
Старик жестом пригласил меня к столу и полез в высокий посудный шкаф для еще одного комплекта. На стол передо мной легли тарелка, хорошо отточенный ножик, вилка и кружка с щербатым краем.
– Пожалуйста, госпожа, не стесняйтесь. Ешьте.
– Спасибо. – Я с удовольствием наполнила тарелку всем, дол чего дотянулась. Поджаренная тушка зайца – лесник промышлял охотой, – картошка в мундире, маринованные грузди, зелень.
Лесник быстро уплел все из своей тарелки, убрал и сел напротив.
– Откуда же вы, госпожа?
– А почему вы решили, что я – чужачка?
– Потому что вы не южанка и северянка-эльф, уж этих-то нелюдей я много повидал. Вы с восточного континента?
– Да.
– По делам али за развлечениями?
– По делам.
– Надолго у нас остаться думаете?
– Не знаю еще пока что. Дела я свои уже сделала, да только вот не смогла удержаться и уехать…
– Что же так?
– Надо кое-кого найти и поговорить. Я этого человека очень сильно обидела.
– Не надо обижать близких людей. – Лесник укоризненно покачал пальцем. – Мало ли… Вдруг вы их больше никогда не увидите.
– Аннабель не совсем близкий человек… Просто она меня обманула, а я вспылила. Зря.
– Сестра али подруга?
– Скорее, знакомая.
Лесник глубокомысленно покивал.
За окном вдруг резко и отрывисто провыли волки, да так близко, словно под самым подоконником. Я вздрогнула от неожиданности, но лесник, похоже, посчитал иначе. Хитро сощурил белесые глазки.
– Боитесь волков? – проникновенно спросил он.
– Нет, – пожала плечами я. – А чего их бояться?
– Многие, очень многие боятся волков.
– Я не отношусь к их братии.
– Это похвально. Волки на самом деле очень умные и понимающие животные. А еще мстительные. Они чуют страх человека, его слабину, и именно поэтому ощущают превосходство над ним.
– Сильных людей волки не тронут, – подтвердила я.
Старик встал со своего места, подошел к окну и отодвинул краешек, посмотрел наружу.
– Я люблю подкармливать волков. Со мной они обращаются как со своим, не боятся и не нападают.
– Это хорошо. Не каждый лесник может позволить себе это.
– Да… Не каждый. Я надеюсь, вы не будете против, если мои друзья устроят распевку сегодня ночью. У них хорошо это получается на убывающую луну.
– Я буду только рада.
Лесник как-то странно посмотрел на меня, а потом отошел от окна.
– Я постелю вам в комнате. Идите за мной.
Он привел меня в небольшую темную комнату с приставленной под окном кроватью, тумбочкой и шкафом; на полу лежал полосатый домотканый половик, прикрывающий своей дорожкой дубовые доски. Лесник стащил с кровати покрывало, вздыбил одеяло и подушку и откланялся, закрывая за собой дверь.
– Приятных снов.
– Спасибо, вам тоже.
Свет я зажигать не стала, прекрасно видя в темноте. Переодела платье на хлопковую рубашку, вытащила из своего мешка мягкие льняные штаны темно-серого цвета и, одев, забралась на кровать и распахнула окно. Свежий ветерок тот час вздыбил тяжелые занавески, которые я отогнала по углам, вскарабкиваясь на подоконник.
Окно выходило на русло каменистого ручья и дальше воронкой раскрывающегося леса, обнажающего темный луг за ним. Кромка песчаных степей уже была переступлена, дальше раскидывалась широкая граница между Саваннах и землями эльфов, так живо напоминающая мне северные летние леса. Я прислонилась боком к косяку, пробегая глазами от одной тени к другой.
Вдруг в густой темноте зажглись зеленые огоньки глаз, и на поляну вышел здоровенный самец со светлым ошейником и роскошным хвостом. Легкое удивление проскользнуло на точеной морде, и волк медленно начал приближаться к раскрытому окну.
Я почувствовала, как завертелась внутри Ател. Протянула к ней руку и успокаивающе положила на пушистую холку, прошлась вдоль хребта. Волчица покорно легка под моей рукой, изредка подергивая хвостом.
 Самец не дошел каких-то пары элеров, остановился, внимательно посмотрел мне в глаза и, резко развернувшись, метнулся в лес. Я порывисто вздохнула, сползла с подоконника на кровать, потянулась за своим мешком, растягивая шнурки, чтобы найти там темную бутылочку, терпко пахнущую валерианой. Луна всю ночь будет светить в окно, и если я не приму снотворное, уснуть мне не даст беспокойная Ател, так и снующая своим пушистым волчьим сознанием по моему...
Боль в животе скрутила так резко и жестоко, что я даже охнула от неожиданности – горло свело судорогой, не пропуская ни воздуха, ни крика. Маленькая надежда на несварение желудка или внеплановые женские дни промелькнула как скаковой жеребец, оставив только одну тупую мысль в голове.
Яд.
Я даже всхлипнула от обиды, кренделем сваливаясь с кровати на пол. Природный я бы переварила, растительно-магический просто отрыгнула. Остается только одно – экспериментальный яд, созданный в лаборатории для определенного вида нежити. Но для этого надо знать классификацию, но я не светилась…
Спазмы скрутили с новой силой, я едва-едва успела протолкнуть кусочек воздуха внутрь. Сколько мне еще осталось? Минута? Две? Десять? Подобные яды довольно кратковременного действия, я могла принять его не больше, чем два часа назад. Кто же?..
…Тот… кто должен был точно знать, что ты… волкод… лак…
Ател тяжело. Возможно, даже тяжелее, чем мне.
Я негнущимися пальцами разворошила содержимое сумки, каким-то краем сознания осознавая, что противоядия там нет. Да даже если бы и было, я бы все равно уже не успела…

* * *

Ей-боги, лучше бы я сразу умерла. Опять очутилась бы на теплом пляже в закатном приливе в компании одинокой Ее… Но только не так…
Очнулась я от боли. Как говорит один мой знакомый ведун: «Если тело болит, значит оно еще при тебе». Я бы сейчас лучше предпочла остаться бесплотным духом, чем влачить в себе три пуда с лишком живого, болящего каждой своей клеточкой тела. Впрочем, нет… Никуда я его не влачила.
Голова отозвалась шумом и туманной пустотой – Ател сильнейшим импульсом засветило за Завесу да еще поставило такую Стену, что, начни я ее сейчас Разбирать, дело продлилось бы часа на полтора точно. Впрочем, я и начала, потихонечку, помаленечку снимать Камень за Камнем, Пласт за Пластом, чтобы истончить монолитную Стену в сознании. К горлу постепенно подступала тошнота – переваренный яд просился на волю. Значит, все-таки растительно-магический, просто усиленный. Надо же, разработчики уже и до такого додумались. Молодцы, ничего не скажешь…
Я попробовала пошевелиться, и стянутые узлом мышцы свело судорогой. Лежащее в позе штопора тело с прижатыми к животу связанными руками наотрез отказывалось разгибаться, но я упрямо пыталась расправить плечи, отливающие тягучей болью.
Внезапно пол подо мной затрясло, а потом подбросило. Я полетела вверх, звучно ударившись затылком обо что-то деревянное, и на меня посыпались ящики, с грохотом раскатываясь по дну телеги. Телеги… Телеги! Епть черта драного в копыто!
Я перевернулась на спину и открыла глаза, чувствуя, как медленно падает пыль за лицо. Все правильно, телега, едет куда-то, над головой раскинулся плотный шатер, а по сторонам – тюки и свалившиеся с аккуратной пирамиды клеток ящики. Я перевела взгляд на свои связанные руки. Опухшие запястья, перехваченные тонкими цепочками. А …! Серебро! Теперь понятно, почему руки так зудят.
Я взвизгнула на очередной ухабине и получила по плечу еще одним свалившимся на меня ящиком – слава богам, вроде пустым, судя по весу.
Жутко захотелось завопить, только вот здравый смысл подсказывал, что лучше не привлекать к себе внимание своего похитителя.
Вдруг телега вздрогнула и остановилась. Кто-то грузный слез с облучка и, обойдя телегу стороной, раскрыл полотняный полог. Я готова была увидеть лесника с двумя костоломами, но незнакомое лицо на шкафоподобном теле с дотошной аккуратностью забралось в телегу, расставляя все свалившееся на свои места. На меня он даже не взглянул.
– Эй! – вякнула я. – Куда вы меня везете?
Детина с недельной щетиной на лице приостановился и посмотрел на меня, словно только что увидел в первый раз.
– На продажу…
На продажу?
– Вы – работорговец?
– Я – поставщик.
Я еще хотела кое-что спросить, но промолчала.
Детина ушел, снова залез на облучок. Дальше пошли только ухабы и пыль.
В пологе была маленькая дырочка, бросающая в полутемную телегу лучик белого света. Я кое-как подобралась к ней и выглянула наружу.
Телега ехала по лесной широкой дороге. Вокруг был только лес и голубое безоблачное небо.
Я откинулась на спину. Паники в душе почему-то не возникало.
Да, работорговля – прибыльное дело, а здесь, на побережье Галиндоора, где людей можно сбывать за большие деньги на торговые суда и увеселения, этим занимался каждый десятый. У нас на Севере работорговля была запрещена, здесь же она процветала. Меня, скорее всего, везут на крупный торг как неведомую зверюшку, раз не сбыли в ближайшем порту, а повезли дальше.
Мысли о побеге сейчас даже не забирались в мою голову. Самоубийцей я не была никогда, зачем же начинать? Серебряные цепочки на запястьях и щиколотках весьма красноречиво напоминали, что лучше вообще лишний раз не дергаться, если я не хочу остаться вообще без них.
Я как можно удобнее устроилась на полу, стараясь не задевать ничего даже углом, и тщетно попыталась уснуть. Сон не шел, боль настойчиво теребила конечности, а сознание потихоньку разворашивало Стену. Я вздохнула и попыталась сосредоточиться именно на этом.
Часа через полтора мы снова остановились. Полог откинулся, и волосатая рука с корявыми пальцами впихнула в мое маленькое царство миску с куском хлеба.
– Яд добавишь по вкусу, – донеслось вслед, и мужик загоготал, довольный собственной шуткой.
– Нет, спасибо, приберегу для более возвышенных целей, – процедила я сквозь зубы, осторожно беря хлеб. Кусок оказался черствым даже на ощупь. Я постучала ломтем по полу, прислушиваясь к одинаково деревянному звуку. Положила «обед» обратно и отодвинула.
Ехали, как мне казалось, целую вечность. Судя по тому, как накалилась атмосфера вокруг, мы уже покинули лес и перевалили через полдень. Припекающее южное солнце начало парить вовсю, воздух, казалось, сжимался в горячие шарики и, как горох в трубке, с сухим шелестом перекатывался туда-сюда. Я по-собачьи высунула язык, стараясь остудить воздух и вдохнуть что-то более прохладное, чем пар, исходящий от распаренной земли. Выходило паршиво.
Когда солнце перевалило за два часа, телега вздрогнула и остановилась. Я подозрительно подобралась, села как могла, а верзила, везший меня, во всю ширь откинул полог, схватил меня за шкирятник и выволок наружу.
Мы остановились на довольно широком захламленном дворе. По углам тихо гнили сломанные колеса с вывернутыми ступицами, ящики, тюки с позапозапозапрошлогодним сеном, какие-то тряпки, даже пара сломанных клинков. Рядом с домом на высохшей, серовато-коричневой земле, торчало сухое корявое дерево. Да и сам дом был ему под стать: некогда беленый, но теперь облупленный и грязный, с соломенной, кое-где провисшей крышей.
Живописный пейзаж местной помойки. Но верзила здесь, похоже, живет…
Мужик протащил меня до покосившихся дверей с таким упорством, словно пытался проложить новую дорогу. Пинком отворил дверь и впихнул меня в маленькие сени, уставленные домашним мусором. Единственным источником света здесь было солнце, пробивающееся из многочисленных щелей. Сени казались атакованными отрядами гигантских светляков.
Небрежно свалив меня посередине, верзила перешагнул и скрылся за дверью, ведшую, очевидно, в жилую часть дома. Там что-то шебуршало, потом послышались голоса и резко отворилась дверь, чуть не саданув мне по черной макушке.
В проеме нарисовалась высокая худая женщина с землистым цветом лица и тонкой длинной косой, больше похожей на хлыст. Длинное, некогда темно-зеленое, а теперь просто пятнистое платье сидело на ней, как на вешалке, а грязный серый фартук приходилось обматывать вокруг талии три раза. Она неприятным взглядом колючих зеленых глаз осмотрела меня и недовольно искривила губы.
– И это что, все, что смог раздобыть Неркарёлль? – спросила она в пустоту.
Значит, Неркарёлль. Лесник.
– Къё, ну я не виноват… – плаксиво донеслось из дома.
– Виноват! Виноват в том, что несешь в дом всякую гадость! Ты посмотри только на нее! У нее же на лбу написано: «Не умею ничего делать!». Нам Раёлль уже сказал, чтобы ему больше ничего не умеющих не подсовывали, а тут ты опять тащишь что попало…
Она жестоко ткнула острым носом своего сапожка мне в живот и перевернула на спину, бесстрастно рассматривая в анфас.
– Не знаю, Андрен, сможем ли мы ее сбыть хотя бы за полторы сотни.
В проеме снова появился верзила, на этот раз с тарелкой в руке.
– Сможем. Я эту девочку впарю Раёллю за две, иначе вообще откажусь от этой работы.
– Да ты больше ничего делать не умеешь!.. Нет, ну ты только посмотри на нее – худющая, как вобла сушеная, мелкая да еще и волосы короткие, с каким-то серым отливом.
– Ты попробуй ее в живот пальцем ткни – палец сломаешь! – довольно похвастался мужик. – Она пока в бессознательности валялась, я ее общупал хорошенько. Крепкая, жилистая, похоже, меч умеет в руках держать, и неплохо.
– Не знаю… – с сомнением в голосе протянула женщина. – По мне – так девчонка девчонкой. Интересно, она хоть второй десяток-то выменяла?.. Эй, падаль! – Это, похоже, уже ко мне. – Сколько тебе лет?
– Много, – буркнула я.
В живот снова ткнулся острый нос сапога, на этот раз жестче. Если она пихнет еще чуть посильнее, но проткнет насквозь.
– Ты мне не хами, стерва. Я у тебя возраст спрашиваю, а не расширенную версию своего вопроса. Повторяю, сколько тебе лет?
– Тридцать с половиной. И это, между прочим, правда.
– Сколько?! Издеваешься, тварь?!
Сапог снова полетел в мою сторону. Но тут уж я не выдержала. Связана, не связана – плевать, – но ее я достану.
Ногти мигом удлинились и огрубели, острые пальцы схватили занесенную ногу в замок и резко крутанули. Женщина взвизгнула и отшатнулась, держась за косяк. Может, и не сломала, но вывихнула – точно.
– Смотри-ка! – с веселым изумлением чуть нагнулся верзила. – Да она у нас как-никак нежить какая-то. Вампирика али еще кто. Ну, тогда она не врала – ей может быть и все пятьдесят, даже с такой мордашкой.
– Может быть, ты на ней еще женишься? – ядовитой змеей прошипела женщина, осторожно щупая пораненную ногу.
– Нет, Къё, ты же меня тогда убьешь. Пойдем, посмотрим, что она там тебе сделала.
Мужик подставил жене свое плечо, и они вместе скрылись из глаз, захлопнув дверь.
Я вздохнула и втянула когти.
 Влипли мы с тобой, Ател, по самую крышку.
…Ничего… Выберемся…
Ты мне поможешь в этом?
…Конечно… Только не пытайся сейчас… пока ты еще не продана… Потом сбежим… от хозяина…
Что-то часто у нас проскальзывает это слово.
…Какое?..
Хозяин.
…Доля такая… Лет, мне пока что сложно… постарайся не влипать… Хорошо?..
Обещаю. Ровно до тех пор, пока ты не оправишься!
…Стерва… Правильно тебя так назвали…
Но она улыбалась.
Ночь я провела в сенях. Замерзла и затекла, так что утром совершенно не была готова к продолжению пути. Но оно состоялось.
Мужчина все так же, за шкирку, втащил меня обратно в телегу и повез вперед по намеченной дороге. Вскоре я услышала скрип проезжающих мимо телег, а потом, подобравшись к дырочке, и увидела. Люди везли товары на продажу: ковры, оружие, одежду, сладости, ювелирные украшения. И людей. Оборванных рабов в клетках и, как я, в телегах. Несколько минут с нашей телегой бок в бок ехала еще одна, и я пересеклась взглядом с высокой костлявой девушкой, только потом осознав, что это – эльфийка.
К полудню, когда солнце окончательно растопило ночной холод, мы въехали в огороженный серо-белыми стенами город. Уши тут же заложило от шума, разговора и посторонних звуков. Дорога стала еще хуже – песчаный тракт ни в какое сравнение не шел с мощенной мелкий круглым камнем мостовой. Я тряслась, сидя на досках, и мысленно подсчитывала синяки, количество которых уже перевалило за вторую сотню.
А потом мы остановились.
Полог распахнулся, меня снова схватили за ворот, передавив путь воздуху, и потащили. Потом встряхнули и поставили на ноги.
Щурясь от яркого солнца, я осмотрелась. Мы стояли на краю запруженной народом площади. Слева стоял высокий длинный деревянный помост, на котором в рядок стояли пять одетых в лохмотья рабов с тяжелыми железными ошейниками и толстыми цепями. За помостом стояли ряды с клетками, в которых ожидали своей страшной участи остальные.
Я присмотрелась и опознала в одной из стоящих уже виденную раз девушку-эльфийку. Коренастый загорелый гном с забранными в хвост темными волосами, с кнутом в руке как раз стоял возле нее.
– Молодая эльфийка с островов! – прокричал он. – Начальная цена – семьдесят «солнечных».
Я только присвистнула. Маловато что-то за эльфийку-то.
– Семьдесят пять! – начали вопить в толпе.
– Восемьдесят семь!
– Беру за сто!!
– А я – за сто пятьдесят!!!
– У-у-у…
– Продано господину в синей мантии за сто пятьдесят «солнечных»!
Эльфийку стащили с помоста, а ее место заняла я. Но гном прошел дальше, к высокому худому мужчине с длинными, закрывающими спину темно-медными волосами.
– Эльф из Сумеречного Народа. Бывший охотник на нежить! Начальная цена – сто «солнечных»!
И опять зашумел, заторговался народ. Я повернула голову и посмотрела на товарища по несчастью. Мужчина стоял, опустив голову, и я видела, что как только он окажется в руках у своего нового хозяина, то покончит жизнь самоубийством. Для охотника, тем более эльфа, стать добычей кого-то – позор, задевающий честь и гордость. А гордости у этого эльфа как раз, чтобы слепить с пяток таких, как я, и еще на маленькую кикиморку хватит.
Цена остановилась на двухсот восьмидесяти золотых. Раба утащили с помоста, а гном подошел ко мне. Бегло осмотрел и отошел к привезшему меня верзиле. Что-то уточнил. Покачал головой. Снова вернулся и завопил:
– Девушка, обладающая сверхъестественными способностями! Начальная цена – двести пятьдесят «солнечных»!
Многовато. И народ это понял.
– За такую мелочь?!..
– Что она умеет?
– Да! Пусть покажет, что она умеет!
Гном вплотную подошел ко мне и с размаху врезал по животу. Я задохнулась от боли и упала на колени, но широкое лезвие ножа уже покинуло мое тело, и за дело взялась регенерация.
Гном показал народу окровавленный клинок, потом приподнял меня за шиворот, обнажая подкрашенную выступившей кровью рубашку и задрал ее до ребер, показывая белый, абсолютно целый живот.
Похоже, народ понял, какую ценность я могу иметь.
– Беру за двести восемьдесят!
– Триста!
– Триста пятьдесят!!
– Триста шестьдесят!
– Пятьсот!!!
Ого!
– Нет! Я… я беру за шестьсот!!
Да они меня буквально на куски раздирают!
Честно, но я начала наблюдать за аукционом с недюжинным любопытством.
– Две тысячи восемьсот.
Над площадью повисла звенящая тишина. У меня челюсть свело от такой суммы.
Народ синхронно повернулся назад, где в самой заднем ряду стоял человек, выкрикнувший баснословную сумму.
У меня язык присох к небу.
Я его уже видела. Знакомые черты лица, загорелая кожа, тяжелые каштановые локоны. Он оказался не очень высоким, но выше меня однозначно. Широкими неторопливыми шагами собственника он самолично поднялся на помост, окинул меня оценивающим взглядом и, кивнув, небрежно швырнул окосевшему от такой прибыли гному огромный кошелек, больше напоминающий по размеру мешок для картошки. Подошел поближе ко мне.
В нос ударил стойкий запах трав, и я окончательно удостоверилась, что это именно он.