Ч. 3 Глава 4

ГЛАВА 4

Слезы. Бессильные. Горячие. По щекам.
Давно что-то я не плакала.
Это вредно. Не хочу больше… нет, надо чаще…
В груди больно. Никогда прежде я не вспоминала этот эпизод своей никчемной жизни. Да. Именно никчемной – я только сейчас это поняла.
Тогда был только страх… нет. Еще боль. И больше ничего. Слишком сильно потрепала меня жизнь, слишком больно.
Я до хруста сжала пальцы. Вены на запястье вздулись, сверкая угольной чернотой татуировки.
Теперь я буду смотреть на нее уже по-другому.
Ведь тогда я сказала, что не работаю на тварей.
Глупости…
Твари всегда были вокруг. На одних я работаю, других убиваю. Какая разница, на какой стороне ты стоишь? Не лучше ли балансировать на грани?
На грани памяти…
На грани дождя…
На грани боли…
Лучше, не правда ли?
Или… нет?
Выбирать свой неверный путь.
Это высказывание преследует меня.
Как же оно точно…
Тело тяжелое. Даже веки давят на глаза. Не хочу открывать, но, наверное, надо. В душе пустота – Ател, похоже, опять ушла за Завесу. Что-то слишком сильно изматывает ее изнанка…
…Нет… я здесь…
Здесь?
…Да… на этот раз ты молодец… я почти не старалась…
А голос все равно усталый.
...Да, я знаю. Открой глаза…
Зачем?
…А почему бы и нет?
Хм… действительно. Тем более, что рядом чувствуется что-то большое и теплое. Живое, прижимается к боку.
Я чуть двинула плечом. Боку сразу стало холодно, а через полмгновения я услышала негромкий вскрик:
– Она двигается!
А что, не должна?
Я открыла глаза. После третьей попытки. Нет, все-таки тяжело.
Кровать подо мной хрустнула, когда я попыталась сесть. За окном шел дождь, одиноко стучась в окно. Недалеко стояла испуганная Аннабель. А в кресле мирно дремал лекарь. Визг Наследницы разбудил его, и было видно, что он закрыл глаза только-только, не спав словно двое суток.
– Что вы здесь делаете? – хрипло спросила я.
– Куда вы уходите, Эвангелеета? – не ответил на мой вопрос Аргатур.
– Зачем тебе знать?
– Нам было страшно. – Это уже Аннабель. – Ты сначала спокойно лежала, потом металась, а потом обмякла… словно умерла. Почти не дышала. Я испугалась…
Я повернула голову, всматриваясь в окно.
– Сейчас уже день?
– Да.
– Я была без сознания шесть, семь часов?
– Сорок семь.
– Сколько?!
– Двое суток, Лета, – едва слышно прошептала девушка.
Я вздохнула и опустила голову. На глаза сразу же упали волосы.
Я заметила кое-что… и опешила.
Ател… Но ты же…
…Прости, Лета… Я совершила ошибку… мне надо было раньше начать действовать, но я помедлила и…
И?
…и ты сожгла себе часть ауры…
Я глубоко вздохнула.
Много?
…Сама видишь, что нет. Но… чувствительно…
Поэтому так?..
…Да… Прости меня…
Я нерешительно коснулась волос. Взяла и вытянула прядку из общей черной гущи, зажав ее между пальцев.
Абсолютно прямую седую прядь. Слева серебрилась еще одна, а за ней – еще.
– У меня много таких волос? – спросила я.
Судя по понурившимся физиономиям, немало.
– И они все… прямые?
Молчание.
Понятно.
Ател, я…
Вздох.
…Нет. Ты не смогла.
Почему?
…Ты не дотянулась.
Но…
…Оставалось совсем немного. Но Воспоминание перебило тебя, заняло свободное место собой…
– Не получилось…
Слова отдались в голове колокольным звоном.
– Я потом снова попробую, – твердо прошептала я.
…Не смей! Не надо!
Нет, Ател, надо… Я хочу… Только… Это будет потом. Позже.
Кажется, она немного успокоилась.
Я же без сил рухнула обратно на спину.
– Лет, не волнуйся… – робко ободрила меня Аннабель, тронув за плечо кончиками пальцев. – Тебе… даже идет.
– Плевать на волосы. Аргатур… я не смогла.
Лекарь хмуро посмотрел на меня.
– Я попробую еще раз. Это сложно.
Он лишь кивнул.
– Лет… Что не получилось?
– Не волнуйся, Аннабель, – попыталась улыбнуться я. – Это не… не особо важно.
– Лучше не надо… иначе ты окончательно поседеешь, а это не очень хорошо в столь раннем возрасте.
– Ты не знаешь моего настоящего возраста, – мягко улыбнулась я. – На самом деле я могу оказаться старше вас всех.
– Женщине столько, на сколько она выглядит! – с достоинством вздернула подбородок наследная особа. – А остальное уже не важно!
Я только фыркнула. Чего с ней спорить?
– Аннабель, я сама решу, что мне надо делать, а что нет. Мне надо попробовать еще раз. И я сделаю.
Аннабель чуть изогнула губы, но спорить не стала.
– Ты меня пугаешь, Лета. Я совсем не понимаю тебя.
– Я же говорила – ты меня не знаешь. Зря ты взяла меня своей хранительницей.
– Нет, не зря. Ты хороший человек, просто… странный.
– О да, этого мне не занимать.
Мгновенный бросок понимающего взгляда лекаря.
– И все же… мне почему-то кажется, что ты чем-то хочешь помочь мне.
– Хочу.
– Но ты погубишь себя… Я уже смирилась с тем, что умру рано или поздно…
– Аннабель. Ты – не умрешь.
– Да ладно, Лета. Это же очевидно.
Она легкомысленно махнула рукой.
Я подивилась храбрости этой маленькой девушки. Беспечности и действительно храбрости, с которой она говорит о своей кончине. Не каждый может так. Не каждый. У меня язык не повернулся сказать ей что-либо. Потому что и сожаление, и поощрение слышалось бы одинаково фальшиво. Поэтому… я решила промолчать. Вернее, попросить налить теплой воды и приготовить хорошую ванну, потому что жутко захотелось смыть с себя пленку из липкого пота и остатков Изнанки. Лекарь кивнул и отправился передавать пожелание слуге, Аннабель же радостно заявила, что лично будет меня оттирать. Но я ей не позволила, ненавязчиво выставив за дверь.
Через пять минут огромная бадья, стоящая в смежной комнате, была налита под завязку. На краешке лежало дорогущее мыло, песок в баночке и свежее большое полотенце. Я с удовольствием выпуталась из задубевшей от пота рубахи и растянулась в бадье, утопая в мыльной пене.
Но понежиться в компании горячей воды и мыла мне не дали: уже через пять минут послышался тактичный стук в дверь, и в узкую щель кое-как протиснулся лекарь, старательно закрывающий глаза рукавом. В другой руке он держал какую-то разноцветную тряпку.
– Извините пожалуйста, Эвангелеета. Я подумал, вам может понадобиться чистая одежда. Я оставлю ее здесь, на табуретке.
– Да ладно тебе, Аргатур. Можно подумать, ты ни разу в жизни не видел ничего подобного. Ты же лекарь! Да и фигурка у меня так себе...
– У вас очень хорошая фигура! – горячо возразил лекарь, потом понял по моей хитрой усмешке, что сморозил что-то не то, смутился, покраснел и отвернулся, тактично покашливая.
Я, по шею в пене, буквально таяла от довольства, широко демонстрированного на моих растянутых губах.
– Ладно уж, – махнула рукой я, тут же заляпав стену. – Задавай вопрос, который тебя так мучает.
– Вопрос?
– Да, вопрос.
– Но я не хочу задавать никаких вопросов.
– Аргатур, тебе надо учиться врать. Или контролировать свои уши.
Лекарь опасливо схватился за свои ушные раковины, словно боясь, что те от вранья в трубочку свернулись. Но нет, они оставались неизменными, только вот пылать стали еще сильнее. Я видела их насыщенный рубиновый цвет и считала, сколько галлонов крови могут дать такой оттенок. Выходило никак не меньше сотни. В одних ушах-то?
– Я вижу, что ты хочешь поинтересоваться, где мое сознание бродило целых двое суток. Я права?
Он пристыжено кивнул.
– В любопытстве нет порока. Я не знала бы столько о себе и окружающих, если бы не поддалась когда-то любопытству и не сбежала из дома. Спрашивай.
– Зачем? Если вы и так за меня уже спросили…
– Я хочу услышать вопрос от тебя, чтобы отвечать именно тебе, а не себе. Я и так знаю, а вот тебе интересно.
– Хорошо. Где вы были прошлые двое суток? Вернее, где было ваше сознание?
– Я была на Изнанке.
– На Изнанке?
– На Изнанке мира. Знаешь о такой?
– Да. Слышал…
– Я пыталась найти там источник болезни Наследницы, но потерпела крах.
– Почему?
– Меня сбили с пути.
– Кто? То есть, как можно сбить с пути на Изнанке, ведь там же ничего нет?..
– Ничего нет? Это ты серьезно?
– Я…
– Что ты слышал про Изнанку?
– Я знаю, что это – подоплека мира. Внутренняя сторона мыльного пузыря.
– Хорошее сравнение, – хихикнула я. – Главное, в тему. Но ты не прав, говоря, что Изнанка – пуста. На самом деле в ней есть то же содержимое, что и в нашем мире.
– Что вы?..
– Изнанку мира населяют Материи: Запах, Вкус, Осязание, Чувства, Мысли, Разум… Магия. Материи составляют Сущность Изнанки. Да, там есть Пустота. Но она не одна. Сущность и Пустота населяют Изнанку мира так же, как Живое и Неживое – этот мир.
– Но ведь вкус и… магия и остальное… это все есть и в этом мире?
– Позволь, я объясню тебе на примере, потому что, боюсь, иначе ты не поймешь. Дай пожалуйста сюда рубашку.
Он беспрекословно выполнил просьбу, протянув мне темно-красную, в темных разводах пота рубашку. Но меня сейчас интересовали не пятна, которые придется отстирывать, а сама ткань.
 – Смотри. – Пришлось подобраться и сесть в бадье, чтобы было удобнее. – Видишь лицевую, темно-красную сторону? Это наш мир… А это – Изнанка мира. – Я отогнула широких ворот рубахи и продемонстрировала непрокрашенную левую сторону со швами. – Краска, лицевая сторона без швов, ниток и узелков представляет собой наш мир, Мир тел и жизни, как иначе называют его философы; здесь ценится красота и материальные блага, это – его опора. Прямо как чистота и яркий цвет этой рубашки. Однако Изнанка мира... – Резкий взмах, хлопок – и рубаха вывернута. – Это совершенно другое. Здесь опора мира – его Материи, те же узелки и швы. Но оба мира взаимосвязаны друг с другом. Посмотри, видишь, швы и нитки держат части рубашки, чтобы они не расползлись и держали форму именно рубахи, а не штанов, например, а краска, покрывающая лицевую сторону, через маленькие дырочки между ткаными нитями проникает на изнанку и делает ее красно-белой, видишь? Так же соприкасаются наш мир и его Изнанка. Их нельзя считать одним миром, потому что это не так, но также нельзя и считать, что Изнанка – это отдельный мир. Он неразрывно связан с нашим – лицевой стороной, и они оба – как Изнанка, так и мы – что-то получаем от этой связи. Ты сам можешь увидеть: в нашем мире есть ведуны, которые используют магию, а также присутствуют чувства, мы можем ощущать вкус, запах. Так проникают невидимые Материи Изнанки в наш мир…
– А что получает Изнанка от нас? – внезапно спросил Аргатур. Всю мою лекцию он слушал, раскрыв рот, уже и позабыв, что я в неглиже, а он – мужчина.
– Изнанка получает опыт прожитых лет. Изменения, которые несут Материи туда. Наши воспоминания, мысли, знания – это тоже Материи, и их дом – Изнанка. Но ведь они меняются, не так ли?
Лекарь слегка отсутствующе закивал, шепча: «Да…». Потом его взгляд стал более осмысленным, и он непонимающе воззрился на меня.
– Послушайте, а как же ВЫ проникаете на Изнанку? Вы – тоже Материя?
– Нет, я не Материя. Хотя кое-кто и издевался надо мной…
…Я тоже ооооочень тебя люблю…
– …называя Вкусом, но я – не Материя. Меня можно сравнить с пустой иглой без нитки. Благодаря моей сущности в этом мире я могу проникать на Изнанку как игла, вонзающаяся в ткань через ее дырочки. – Я даже растянула рукав, чтобы было хорошо видно микроскопические пробелы между крашеными нитками. – Только умоляю тебя, не спрашивай как именно? Это не моя тайна… вернее, наполовину моя, наполовину не моя, и я не имею права ее раскрывать без ведома второго знающего. Надеюсь, я не сильно расстроила тебя из-за этого?
– Нет, что вы. – Аргатур поднялся с колен, на которые он упал, чтобы была лучше видно мой «подсобный материал», отряхнулся и точено дернул подбородком, благодаря.
…Пижон!
– Спасибо за увлекательную лекцию. Уверен, еще никому не объясняли строение Мира на несвежей рубахе. Вы переплюнули всех.
Я не сразу поняла, что он съязвил, а когда поняла, возмущенно брошенная в нахала мочалка окончила свой недолгий полет, врезавшись в вовремя хлопнувшую дверь. Я сначала плюнула от досады, а потом расхохоталась.
Своим приходом лекарь отбил у меня все блаженство от ванны, и мне уже не хотелось просто вольготно полежать в гордом одиночестве по соседству с мочалкой, так что пришлось энергично дотираться, снимая с себя грязь, казалось, вместе с верхним слоем кожи, всплескиваться, рывком окатывая себя двумя кувшинами чистой холодной воды, и вылезать, заворачиваясь в душистое, пахнущее травками полотенце. Оставляя на полу мокрые следы от ступней, я подошла к вороху, оставленному на стуле Аргатуром, и узрела не одну разноцветную тряпку, а целых три, одноцветных: шелковую белую рубашку, голубые узкие штаны и светло-зеленый воздушный шарф неизвестного назначения, попавший сюда, скорее всего, случайно. Но все это отошло на второй план, когда мною была совершена еще одна ошибка.
Я посмотрелась в зеркало.
Мм-да. Небольшое овальное стекло отражало прямые длинные волосы, сочащиеся влагой. В расправленном состоянии они доставали до середины спины. Самая мерзопакостная длина: «конский хвост» выглядит слишком пышно, коса – куцо. А запихнуть за шиворот – неудобно. Выход из положения один, и я его видела перед собой. Один-единственный чирк ножницами – и в руке оказалась черно-седая нечесаная пакля с локоть длиной. Открывшейся шее сразу стало легко и холодно.
Я с удовольствием помотала короткими вихрами, щекочущими щеки мягкими кончиками, широко улыбнулась отражению и начала одеваться. Ох, чистая одежда! Давайте же все вместе споем хвалебную оду ей, богине уюта!..

* * *

Я выходила из своей комнаты в клубах влажного пара, и мне казалось, что он нес меня по воздуху вниз, на кухню, где мирно завтракали… или ужинали?.. короче, пили чай с пирожными домашние: Аннабель и Аргатур. Краешек платья Нарисы, как и ее специфический запах, приправленный сочной ноткой презрения к моей черноволосой особе, я заметила в дверном проеме, когда спускалась уже по последним ступеням.
Аннабель подняла глаза на звук шагов… и обомлела.
 – Дорогая Наследница, не надо смотреть на меня, как на посланницу богов. Если я и счистила грязь со своего нимба, то рожки от этого не стали сиять бледнее.
– Но… ты же того… себя…
– Я не того себя, я просто остригла все лишнее. Кстати, тебе надо? Получиться паричок веселенькой расцветочки. Полосатый.
Рука многозначно покачала остриженной длиной.
– Но… зачем?
– Должна же я поддерживать свою квалификацию непослушной стервочки, да? Все всегда начинается с волос, а потом интересы идут все ниже. Кстати, Аргатур, это не от моего костюма. – Я протянула мужчине зеленый шарф.
– Ой, простите, это от моего выходного камзола… Я случайно…
– Не оправдывайся, выглядишь глупо.
– Я вижу, вам не надо было мыться, – заметил Аргатур, перебрасывая шарф через плечо. – Вместе с грязью с вас смылась и совесть, обнажив язвительность и наглость.
– Это моя суть, и я ничего не могу с собой поделать. Люди говорят, коготки лучше спрятать до поры, до времени. Жаль только, что втягиваются они исключительно у кошек. К остальным хищникам это не относится.
– А к тебе-то с какого боку? – хихикнула Аннабель, утыкаясь носом с чашку с чаем.
– Ко мне не с боку, ко мне с самого что ни есть переда. Впрочем, это неинтересная тема.
– Совсем наоборот! Нам очень интересно! Эвангелеета?
Я скользила взглядом туда-сюда, Аргатур-Аннабель, по таким честным-честным и таким же неискренним в своей честности глазам. Любопытствуют. Хм. Люди всегда страдали этим отвратительным чувством. И зачем им знать?.. Сказать или нет? Будет ли это нужно им? В конце концов, кое-какую часть я вполне могу открыть, но, к сожалению, без второй части первая переворачивается и становится крайне опасной. Ну уж нет! Пусть лучше не знают ничего, чем неверную часть.
Не знаю, чем бы закончился этот разговор для меня – раскрытием Великой Тайны или мордобоем – если бы Наследница вдруг как-то резко побледнела и начала заваливаться на спину. Мы подоспели одновременно: подхватили ослабевшую, усадили обратно, придерживая. Лекарь схватился за тонкое цыплячье запястье, начав разыскивать отродясь не бывавший там пульс, а я по-матерински устроила бедную головку у себя на груди. Заострившиеся черты лица и полная неподвижность навевали мысли о смерти, и я чуть не засунула ее остренький носик себе в ухо, пытаясь уловить излишне легкое дыхание.
– Она жива, – глядя на мои потуги, заметил Аргатур. – Просто в глубоком обмороке.
– Излишне глубоком. Тут обычными пощечинами не отделаешься. У тебя коньяка нет?
– Зачем?
– Голову помыть, – нервно огрызнулась я. – Конечно, нашей спящей красавице…
– Нет…
– Не надо коньяк…
Мы воззрились на очухавшуюся Наследницу. Она слабенько-слабенько попыталась встать, но не преуспела в этом.
– Я… в порядке…
– Нет, милая. Ты-то как раз в полном беспорядке. Тебе бы отварчики укрепляющие попить да на улице свежим воздухом чаще дышать. Здесь не жарко, а когда снежок выпадет вообще хорошо станет. Отвары-то есть какие-нибудь? – обратилась я к мужчине. Тот только плечами пожал.
– Слабительное да настойка из чистотела.
– Мм-да, не густо. А в лес по травки сходить лень? Или к ближайшему травнику?
– Да я как-то давно уже дома не был, а тут и не заладилось… – Похоже, я его смутила.
– Завтра возьмешь отгул. Препоручим Аннабель Гёйё, а сами сделаем кружочек по лесу и деревне, посмотрим, что можно будет найти. Идет?
Лекарь снова пожал плечами и закивал, соглашаясь.

* * *

На следующее утро, одевшись по погоде и повесив на сгиб локтя корзинку, мы с лекарем направились вниз, к деревне. Каменистая дорожка ровной лентой спускалась по склону холма, у подошвы врезаясь в раскинувшуюся в долине деревню.
Селяне, уже проснувшиеся и высыпавшие на улицу для своих сельских дел, сердечно приветствовали молодого лекаря и заинтересованно засматривались на невысокую, коротко остриженную черноволосую девушку, одетую в брюки. На запястье ее чернела замысловатая татуировка, только подстегивающая любопытство.
– Аргатур, – прошипела я сквозь зубы, сплотнившись с лекарем. – Чего они на меня так смотрят?
– Вы слегка не вписываетесь в привычный уклад приличной девицы.
– То есть, совсем?
– Эээ…
– Аргатур?
– Да.
Слева послышались ни с чем не сравнимые звуки работающей кузни. Я притормозила возле нее, а потом все-таки решилась и зашла.
– Эвангелеета, куда вы?
– Подожди, я на минутку!.. Здравствуйте, почтенный.
– И вам не хворать, юная леди. По делу пришли аль без дела?
– По делу, мастер кузнец.
Кузнец, высокий, смуглый, мускулистый мужчина, отложил в сторонку молот и отряхнул кожаный фартук.
– Слушаю вас.
– Вот. – Я сняла с плеча ремень с футляром и протянула ему.
Глайве резко покинула свое обиталище, щелкнула, демонстрируя, лезвия, повертелась, блестя рукояткой.
– Хм. Настоящая.
– Да.
– Идеальная глайве. В чем же проблема?
– Не для меня это оружие. Мне бы меч лучше.
Кузнец хмыкнул, бережно повертел в руках глайве.
– Позвольте?
– Конечно.
Шероховатые руки взяли меня за запястье. Повертели так и этак, пощупал рабочие пальцы, проверил кости предплечья. Еще раз задумчиво хмыкнул.
– Да, не для вас эта глайве сделана. Вижу, вы и не вытягивали ее ни разу. Вам бы рикаарду или флиту лучше…
– У вас есть?
– Для вашей руки нет. Вам особая флита нужна. Хотя… подождите.
Кузнец скрылся за занавеской, откуда послышался скрежет переносимого колючего-режущего и его приглушенный голос:
– Недавно один торговец, проходивший мимо, сбагрил мне на руки ворох орочьего оружия для переплавки. Среди него затесалась эта… одна… на нее бы у меня рука не поднялась, а вот сейчас… Держите.
У меня сердце защемило. Эти ножны я не забуду никогда, слишком дороги воспоминания, связанные с ними.
Чуть позвякивая о металлическое оковье, узкий клинок покинул свой дом. Белый свет поймал длинный скол…
– Нате-ка, примерьтесь…
Я дрожащими пальцами коснулась стертой кожи рукояти. Мною же и стертой, моими ладонями. Поэтому и легла она как влитая, облегченно качая пыльными головками кистей.
– Подходит?
– Идеально…
– Вот ее тогда и берите. Мне жаль такую красавицу переплавлять, но раз вам она так понравилась…
– Да…
– …вот и берите ее тогда. А глайве вашу…
– Заберите ее.
– Что?
– Берите. В обмен на флиту.
– Но…
– Поверьте, дороже этого клинка для меня ничего больше нет.
Кузнец примолк, чуть помедлив, кивнул, протягивая мне ножны. Я перекинула ремень через голову, с удовольствием ощущая знакомую узкую тяжесть между лопатками.
– Спасибо!
– Не за что…


– Ну что? – нетерпеливо спросил Аргатур.
– Что? Идем к травнику.
– Больше сбегать не будете?
– У меня было чрезвычайное дело.
– Ну да… О боги, зачем вы поменяли свою прекрасную глайве на это старье?!
– Это мой клинок.
– Что?
– Это мой меч. Я потеряла его и нашла.
– Да?
– Да.
– Лихо. Давно потеряли? Он чего-то неважнецки выглядит.
– Давно. – От второго вопроса я назло улизнула.
Остальной путь к травнику прошел молча. Мою спину тяготила моя верная флита, и я была абсолютно счастлива, ловя на бахрому кистей солнечное отражение.
Мир стал чуточку лучше…
А травника на месте не оказалось. Пятилетний малец, мальчишка-сосед, за яблоко ручонкой указал, куда направился тот всего час назад. Лекарь начал бурчать, мол, не остановились бы у кузни, успели бы. Но я охладила его праведный гнев, заявив, что мы в любом случае направились бы в лес. Лекарь совсем сник.
Прохладная пуща леса впустила на в свое нутро без проблем, почти сразу же подсунув под ноги душистую мислицу. Я припала на колени, аккуратно собирая желтенькие цветочки, стараясь сохранить все меховые тычинки в чашечке. Рядом попинывал камешек Аргатур, изнемогая от скуки.
– Зачем вы меня позвали с собой?
– Мне одной было бы скучно.
– А теперь скучно мне!
– Но мне-то нет. Стой!
Он замер с занесенной ногой, постепенно кренясь назад. Я сорвала былинку-колосок у его ноги и тщательно обнюхала, ловя едва заметный мне-то, волкодлаку, запах.
– Как раз то, что мне нужно!
– Это сено?
– Сам ты сено, – надулась я.
– Этого добра на моем огороде завались. Если так надо было, сорвали бы там. А заодно и грядки от сорняков вычистили бы.
– Сам ты сорняк! Хронический. А это – клекко. Знаешь такое?
– Клекко? – Спеси в голосе Аргатура резко поубавилось. Он вместе со мной воззрился на былинку, словно пытался через нее узнать все тайны бытия.
Клекко, или келлая пушистая – многофункциональная травка, аналог реуны, только в отличие от нее имеющая ядовитую кожицу и мягкое нутро. Зелья, имеющие в своем составе клекко, кардинально меняли свои свойства в резко положительную сторону. У нас на Севере клекко вообще не водилась, а в глаза я ее видела всего раз в жизни. Сейчас, держа двумя пальцами под колосок.
На том месте я нашла еще пять былинок клекко и осторожно завернула ее в чистый носовой платок. После этого случая лекарь ступал по траве уже гораздо осторожнее – вдруг попадется еще что-нибудь столь же полезное?
– Как же вы опознали в ней клекко? На вид обычная трава...
– Все травы на вид обычные. Только вот после штудирования от корки до корки «Большого справочника мастера по травам» как-то начинаешь замечать нюансы во всех тех колосках, листиках и цветочках. Кстати, будь добр сорвать во-о-он тот побег с розовыми цветками, что-то раньше я не замечала напестрянку в подобных лесах.
– Так вы – травница?
– Не знаю, уместно ли ко мне это определение...
– Но вы же прочитали весь «Большой справочник»!
– А этого достаточно? – Я даже остановилась. Мне стало очень интересно.
– Наверное, да.
– Но я не знаю никаких рецептов. Полагаюсь только на чутье...
– Но ведь самые мастистые травники именно этим и гордятся!
– Да?
– Да.
– Хмм... Чем же тут гордиться?
– Не каждый может сделать что-то действительно полезное, полагаясь только на внутреннее чутье.
– Ну, для меня это никогда не было проблемой... – неуверенно, но совершенно искренне произнесла я.
– Но это же чудо!
– Нет, чудо – это заставить пьяного в хлам пирата спеть «Риду – огненный дух», ни разу не сфальшивив...
– Но речь-то идет не о пирате и не о Риде, а о вас! Лета, – Я изумленно подняла брови – на моей памяти Аргатур впервые назвал меня кратким именем, – неужели вы и вправду имеете нюх на травы?
– Вообще-то...
– Это поразительно! Да вы просто бесценны для моей лекарской профессии! Дайте я вас расцелую!
– Не надо!
– Ладно. – Он просто горел энтузиазмом. Я всерьез забеспокоилась о целостности куста позади него – чай, обуглится? – Но что я могу для вас сделать?
– Расскажи мне побольше об Аннабель.
– Вам интересно...
– Касающееся ее жизни. Как она жила во дворце? Как к ней относились? Да и что за человек этот, ее жених?
Лекарь задумчиво поскреб висок. Я распрямилась, отряхнув колени, сложила травки в корзинку, и мы направились вглубь леса. Аргатур начал говорить минуты через две, вспоминал, наверное.
– Аннабель – старшая дочь в семье Правителя. Есть еще Рохард, но ему пять лет от роду. Во дворце ее любят, у нее нет врагов. Доброй души девушка, милая, отзывчивая...
– Обычная придворная барышня.
– Не совсем. Я не знаю, как у вас на другом конце мира, но у нас совершенно иначе. Аннабель такова в сути, придворные же девушки не более, чем куклы, лицедейки, играющие милые роли.
– Хорошо. Я поняла. Продолжай.
– Талестата она впервые увидела на балу в честь своего пятнадцатилетия. Милый, скромный, воспитанный паренек, он держался особняком и, наверное, этим и привлек Наследницу. В конце концов, она обратилась к придворному ведуну и упросила его создать фантома для праздника, а сама побежала показывать понравившемуся мальчику столицу. Я не знаю, было ли у них что-нибудь, или нет, целовались-то они точно, – лекарь усмехнулся, – но когда наутро мать сказала ей, что им было бы очень полезно скрепить государства чем-то действительно крепким, вроде женитьбы, Аннабель была в восторге.
– А то! – тихо засмеялась я.
– Они встречаются уже два года, и абсолютно счастливы.
Я наклонилась и сорвала целую семейку сросшихся молоденьких дождевиков. Если их высушить, растолочь и смешать с клекко, то получиться ничуть не хуже, чем смесь из драконьих костей.
– А Нариса? Кто она такая?
– Нариса? Она камеристка. Няня, учительница. Как обычно...
– Интересно, почему она меня так невзлюбила?
Аргатур задумался, но ненадолго.
– Наверное, из ревности.
– Ревности?
– Она не может понять доводов Аннабель, почему Наследница пригласила безродную (по ее взглядам, которых я, кстати, не разделяю!) наемницу на роль телохранителя. Да еще и так тепло к вам относится... Вас что-то связывает с Наследницей?
– Вообще-то нет. Просто я оказалась первой, кто помог ей после того, как ее бывший телохранитель погиб. Я помогла ей пережить ночь в лесу. И даже не думала, что встречусь с ней снова... вернее, не думала, что она будет меня искать.
– Аннабель посчитала себя вашей должницей.
– Я поняла. Потому она так и поступила... Глупо.
– Почему?
– Потому что надо думать головой, а не любопытством, когда в незнакомом ночном лесу покидаешь лагерь... О, кора, осиновая!
Остановившись, я протянула руку к объемному, поросшему мхом пеньку.
– Эй, осторожнее!
Я взвизгнула и отскочила назад, чуть ли не роняя корзинку. Ошалевшее лицо оцепенело, одними глазами следя за тем, как неловко ворочается пенек.
– Всего ободрать решила? – Старый пень не переставал скрипеть, продолжая вбивать гвозди в гроб моего душевного равновесия.
Я посмотрела на глаза лекаря. Ух ты! Размером с блюдце!.. И такие же выразительные. Похоже, ему говорливые пеньки тоже нечасто встречаются.
– А-а-а...
– Трепещите, о невежественнейшие из несчастнейших! – экзальтированно взвыл пень. – Ибо перед вами великий Вердант!..
Вердант?
...Он нас что, совсем за идиотов держит?
Не знаю.
...А я знаю! Доставай свой ковыряльник и коси этот пенек нафиг!
Зачем?
...Чтобы мухоморов на уши не вешал, огрызок плешивый. Я бы на нем коготки на остроту проверила бы, но ты против будешь...
Между тем, обсуждаемый нами откопал в недрах своего мха желтенькие колючие глазки. Без интереса скользнул по окосевшему лекарю и остановился на мне.
– Фуу, нежитью-то как несет. Кто позволил нежити войти в мой лес?! Тебя ждет страшная кара!
...Ну-ну. Кто бы бухтел... Ответить?
Давай.
– Отвечай, нечистое отродье!
– А не слишком ли вы много берете на себя, господин... леший. Сами нечисть мелкая, а высшую не признаете? – Ател моими устами почти шипела, но так ласково, словно проходила пушистым бочком по ногам. Чтобы в следующее мгновение резко и холодно столкнуть их в бездну.
Раскрытый лешак со скрипом нахмурился, опустил глаза.
– Вечно вы... Если уж высшие, то сразу такую мелкоту, как я, принижать начинаете. Лешие да водяные для вас не нечисть, а так, мелочь, камешки у лап. Про кикимор вообще уже не говорю...
– Если вы, достопочтимый Хозяин Леса, не стали бы на себя клеймо самого Верданта вешать, я бы вам и слова не сказала бы. Сами виноваты, что оборотни да лесные драконы так к вам относятся. Вам лишь бы пакостить да себя выше показать, чтобы боялись. Завели грибника в трясину, и рады. А у него, может, семья больная, и он за травами пришел. Или охотника на тот свет отправить. Нет бы, больных да старых животных ему вывести, не-ет, вы лучше его закружите да в овраг скинете! – Я почти рычала на лешака, который сжался в своем пеньке, уместившись, казалось, в самом крайнем сучке.
– Ладно-ладно... – негромко заскрипел он, потихонечку отдаляясь от распалившейся меня. – Понял я, не кричите.
– А коли понял, лучше дело доброе сделай, травок лекарственных насобирай, Вердант липовый.
Пень меленько задрожал и затих. По щеке мазнул терпко пахнущий полынью ветерок, ушедший в чащу.
Я пощупала трухлявую поверхность пня, уже не привлекавшего меня полезной корой, и присела на его краешек.
Через пару секунд молчания слева деликатно кашлянул лекарь. Я повернулась к нему.
– Вы не перестаете меня удивлять, Лета. Накричать на лешего... это же леший был?
– Да. Лешак.
– Надо сказать, я поражен...
– По тебе это было видно. Глаза на пол-лица и затерявшаяся в траве челюсть.
Лекарь смущенно усмехнулся.
– А кто такой Вердант? Я слышал прежде это название, но...
– Вердант – это не название. Это имя. Вердант – это Дух Древнего Леса. Один из тех, кого называют Те, что Живут. Знаешь, такие огромные леса, раскинувшиеся на сельгены? В таких пущах и живут Верданты...
– То есть, это тоже лешие?
– Нет, уже нет. Но когда-то возможно...
Аргатур аккуратно пристроился рядом, прижавшись к моему плечу теплой спиной.
– А вы видели его когда-нибудь?
– Кого?
– Верданта.
– Может быть.
– И... как он?
– Превосходен. – Слово слетело с губ шелестом ветреной листвы.
Мужчина чуть повернул голову, посматривая на меня из-за плеча.
– Я слышала его мысли... в ту ночь, когда спасла Наследницу от волка. Не знаю... Я вряд ли смогу словами описать все то, что почувствовала тогда... Словно коснулась чего-то древнего и невероятно живого. Поверь, он гораздо живее нас с тобой.
– Такое ощущение, что вы благоговеете перед ним...
– Да. – Твердый кивок. – И я не стыжусь этого. Сейчас я даже не знаю, хотелось бы мне снова соприкоснуться с ним...
– Почему?
– Это было... страшно.
– А... – Лекарь остановился, но потом все-таки подобрал слова и спросил: – Можно назвать Верданта богом?
– Я не верю в богов. Я лишь знаю, что есть на свете Те, что Живут. Может, они и есть боги... Не знаю... Но, поверь, по сравнению с ними драконы – ничто.
Аргатур едва слышно хмыкнул. Судя по его лицу, он действительно задумался над моими словами.
Мы прождали недолго. Знакомый ветер полыни прошелся по губам, оставив горький привкус, и осел в темном кусте. Веточки на мгновение застыли, а потом зашевелились, выпуская хмурого мужчину лет тридцати в буро-зеленой одежде. Он почти неслышно подошел к нам и протянул сверток из большого листа лопуха, в котором были аккуратно завернуты собранные травы. Все свежее и душистое.
Я приняла из его рук сверток и сложила в корзину. Лешак по-мальчишески шмыгнул носом.
– Суровая ты, – пробурчал он, поглядывая исподлобья.
– Какая есть.
– Со всеми такая али только со мной? Сильно я тебя задел?
– Сильно ты не меня задел, а лес свой. Понял почему?
Он еще ниже опустил голову и кивнул.
– Я и вполовину не так сурова, как Вердант.
– Ты – высшая нежить. Тебе можно. Мы и сами знаем...
– А я вашу, лешачью, натуру знаю. Сами себе неприятности на сучки ищете.
– Да знаю я! – Он махнул рукой. – Да, натура у нас такая...
– Значит, не ерничай, если ругать и поучать начинают. Лучше за лесом следи и опыта набирайся. Сам знаешь, твоя мечта не такая уж и несбыточная.
При напоминании о мечте мшистые глаза лешака наполнились солнечным блеском. Он, чуть помедлив, кивнул мне и рассыпался на кленовые листья, подхваченные ветром.
Я, прикрыв глаза, облизала полыневые губы. Жуть как захотелось побегать по лесу, подражая малому волчонку... но я сдержалась. Довольно посмотрела на сбор и повернула домой.
Пока не поняла, что лекаря нет рядом. Обернулась, нахмурившись, но он, радостный, уже бежал за мной, сжимая в горсти что-то.
– Смотри! – И раскрыл пальцы.
Опята. Целый выводок, да еще такой большущий. Крепыши. И это в середине-то лета!
...Ну лешак, ну хитрец... – довольно заворчала Ател, щуря волчьи глаза.