Найди меня

I
— Кажется, волки. — Вадим остановился, прислушиваясь.
— Ю-у-ю-у-у-у… — вновь донеслось из чащи.
— Точно! Они. — подтвердил он, стараясь казаться убедительным.
Туристы придвинулись к нему поближе, опасливо поглядывая по сторонам.
— Сейчас нам нужно вернуться на бивак, — тихим голосом, но так, чтобы всем хорошо было слышно, продолжил Вадим, — только старайтесь не шуметь, чтобы стая за нами не кинулась.
Все тихонько двинулись вниз по склону, в сторону лагеря. Но, когда очень хочется сделать что-либо тихо, получается, как правило, все наоборот. Кто-то зацепился за ветку, кто-то с треском наступил на сучок, – и вот уже все несутся по лесу, вытаращив от страха глаза.
Побежали, конечно, не совсем в ту сторону, где находился лагерь, но бежали хорошо, кучно, и поэтому Вадим не вмешивался. Для него главным было, чтобы никто не отстал и не заблудился. А когда, наконец, вволю побегав и немного устав, туристы вновь стали управляемы и он вывел их к лагерю, Нина, как ни в чем не бывало, варила традиционную туристскую супокашу, а Петр с Виктором не спеша складывали в аккуратную кучу дрова, собранные для костра.
— Ну, как дела у наших дежурных? — нарочито громким голосом спросил Вадим и, подойдя к Виктору, благодарно пожал ему руку. Затем легонько хлопнул по плечу Петра:
— Великолепно! Ты где ж так научился?
— Рад стараться! Специально ради этого рос в Сибири. Там и удалось научиться. Волков много, питаются хорошо, воют громко.
— Ну, выручили вы меня, мужики. А то уж и не знаю, чем людей занять. Метет наверху, перевалы закрыты. Народ дичает от безделья.
— Что, совесть мучает? — смеясь, подмигнул Виктор.
— Да виноват, конечно, но ничего не поделаешь. Приходится. Энергию людям девать некуда, начинают куролесить. Позавчера вечером нашли череп барана и подвесили на веревочке у выхода из палатки. Девушка ночью, вылезая на лоно природы, так шарахнулась с перепугу в сторону, что снесла палатку вместе с ее обитателями. Хорошо еще, что без травм обошлось.
— Так что, выход на перевал опять откладывается? — спросил Петр.
— Да. Спасательная служба не разрешает, считает, что лавиноопасность высокая.
— А не может получиться, что мы так и не дождемся хорошей погоды?
— Возможно и такое. Но без разрешения спасательной службы мы, в любом случае, не имеем права выходить на маршрут.
Нина приоткрыла крышку котла, попробовала получившееся блюдо.
— Ладно, ребята, давайте не будем о грустном. Зови, Вадик, контингент на ужин, пока не стемнело. Лавины где-то там, далеко, а здесь у нас каша остывает.
Виктор не придал никакого значения этим словам. Потом, позже, когда уже невозможно будет что-нибудь исправить, они всплывут вдруг в его памяти и будут мучить его.

II
Самолет шел на посадку. Двигатели уже не так монотонно пели свою бесконечную песню. Началась легкая болтанка – сказывалась облачность. Виктор смотрел в окно, пытаясь в разрывах облаков увидеть землю. Он совсем не спал во время этого полета, хотя раньше ему приходилось много летать, и привычка спать под гул самолетных двигателей помогала коротать время в дороге. Вспоминал. Почему-то здесь, в самолетном кресле, прошедшее воспринималось как-то легче, отдаленнее.
Там, дома, он не мог даже думать спокойно о том, что Юлька, его Юлька, осталась без отца, что ее будет теперь растить и воспитывать, – самое ужасное, что и воспитывать тоже,– Лидия Петровна. Как будто мало того, что она воспитала Аллу.
 Когда он женился на Алле, им обоим было по девятнадцать. Женитьба явилась необходимостью. Надо было прикрыть грех, совершенный ими в один из теплых майских вечеров. В результате этого прегрешения и появилась на свет Юлька. Он верил, что в результате этого, несмотря на сделанное Аллой как-то в запальчивости заявление что Юлька не его дочь. Он любил Юльку, и сказал тогда Алле в ответ: "Если ты стерва, Юлька в этом не виновата"
Он не искал слов помягче, да и вряд ли нашел бы их. Слишком уж много горечи накопилось тогда в его душе, вот и плеснуло через край…
А сейчас, наконец, стала понемногу уходить с души тяжесть, от которой он так и не смог избавиться за все время, прошедшее после развода. Нет, он не скучал по бывшей жене. Развод был единственным выходом из того глухого тупика, в который зашли их отношения. Но развод четко отделил прошлое от настоящего. И годы, оставшиеся там, до этой вехи, легли неприятным грузом на его сердце. Он вдруг почувствовал себя стариком. Порой даже среди друзей или за праздничным столом всего лишь притворялся веселым, ощущая, как пульсирует внутри глухая тоска одиночества.
Увидев в газете объявление о наличии путевок на горную турбазу, почему-то сразу решил, что это именно то, что поможет ему начать, наконец, новую жизнь.

Самолет вздрогнул, коснувшись колесами бетонной полосы, и побежал по ней, весело потряхивая своих пассажиров. Все зашевелились, оживились, и стюардессе, которая старалась казаться строгой, с большим трудом удавалось поддерживать порядок. Несмотря на ее увещевания не вставать со своих мест до полной остановки двигателей, многие встали, начали доставать с полок вещи, одеваться. Наконец, открыли дверь, и пассажиры плотным потоком, мешая друг другу, медленно двинулись к выходу.
Виктор, подождав, пока проход между кресел немного освободится, взял свою видавшую виды сумку, попрощался со стюардессой, которая теперь, когда отпала необходимость казаться сердитой, мило улыбнулась ему, и вышел из самолета. Впереди него по трапу спускалась невысокая миловидная девушка, на плечах которой немножко криво, висела довольно большая зеленая сумка-рюкзак. У него мелькнула было мысль предложить ей свою помощь, но что-то заставило удержаться от этого.

Здание аэропорта встретило его суетой, гулом голосов. Спросил, где продаются билеты на автобус, встал в очередь. Перед ним в очереди оказалась все та же девушка с зеленой сумкой. Очередь двигалась медленно и когда, наконец, заветное окошко кассы оказалось рядом, выяснилось, что стоящей впереди него девушке нужен билет на тот же автобус, что и ему, и что последний сегодняшний рейс уже ушел, а следующий автобус отправляется только завтра утром.
Попытка устроиться в гостиницу успехом не увенчалась. Несколько раздосадованный открывающейся перед ним перспективой ночевки в аэропорту, он пошел обратно. У книжного киоска, рядом со входом в аэровокзал, увидел знакомую уже девушку. Поставив на землю свой рюкзак, она листала только что купленную книжку. Неудача с автобусом, как ни странно, прибавила ему смелости.
— Девушка, не читайте стоя! — прямой взгляд серых глаз заставил его смешаться. — У Вас может развиться плоскостопие.
Ляпнул, и стоял, вдруг смутившись, не зная, куда себя спрятать. А она вдруг засмеялась, и сказала:
— Хорошо, не буду.
Он, смутившись еще больше, не знал, что еще сказать. Она заметила его смятение.
— Вы ведь тоже на турбазу едете?
— И Вы туда? — постепенно он приходил в себя. — Не повезло нам, придется ждать утреннего автобуса.
— Ничего, подождем, — в ее глазах таилась улыбка. — вместе ждать веселее.
Они сдали багаж в камеру хранения и пошли знакомиться с городом. Аэропорт находился прямо на окраине и ехать никуда не нужно было. Теплый, темный южный вечер, город, где они никого не знали, помогли преодолеть скованность первого знакомства. Вскоре они почувствовали себя давними друзьями.
По дороге попался кинотеатр. Начинался последний сеанс. Там, в душноватой темноте кинозала, ощущая легкое прикосновение ее локтя, Виктор вдруг заметил, что внутри, в его душе, что-то меняется. Не было на сердце привычной уже тяжести. Ему было легко и хорошо.
Вернувшись в аэропорт, решили перекусить. Народу в буфете было мало. Всего лишь несколько полусонных пассажиров лениво жевали бутерброды, безразлично глядя в пространство перед собой. Виктор решил вдруг взять шампанского. На душе было празднично и хотелось как то выделить этот день, сделать его незаурядным, не таким, как любой другой.
— Вынужден предупредить, что шампанское в моих руках иногда стреляет. — сказал он, снимая фольгу с пробки. — Опишу, в качестве примера, последний случай, когда мне доверили его открывать. Я очень старался. Все делал, как учили. Держал бутылку наклонно, не встряхивал, аккуратно придерживал пробку… но выстрел произошел, несмотря ни на что, и оказался результативным. Пробка задела ухо виновника торжества и пробила оконное стекло.
— Тебе пришлось заняться ремонтом? — незаметно для себя они перешли на "ты".
— Ухо через неделю было уже как новенькое. Стекло, конечно, заменили. Но пробку не тронули. Лежит в окне между рамами. Показывают гостям и рекламируют мои возможности. Но открывать шампанское больше не позволяют.
— Остается одно – попросить буфетчицу. Уж она-то, наверное, сумеет сделать это квалифицированно.
— Ты думаешь? — Виктор критическим, оценивающим взглядом посмотрел на буфетчицу. Та выглядела невыспавшейся, а потому неприступной и хмурой. — Нет, стыдно признаваться в своем бессилии. Я сейчас вспомнил один старинный способ. Нужно проткнуть пробку вилкой. Газ выйдет, и потом можно будет обращаться с шампанским так же спокойно, как с лимонадом.
Подыскали подходящую вилку и Виктор аккуратно воткнул ее в пружинящую пластмассовую пробку.
— Ну вот, видишь, как хорошо получилось. — сказал он, вытаскивая вилку обратно.
Вдруг в бутылке что-то заурчало, зашипело и из пробитых отверстий ударили фонтанчики шампанского. Виктор отпрыгнул в сторону. Нина, захлебываясь от смеха, сидела на корточках под столом. Одна струя шампанского ударила прямо в нос мужчине, который, сдвинув на затылок шляпу, сонно жевал, за соседним столиком, свой бутерброд. Тот никак не мог сообразить, в чем дело, вытаращил глаза, расставил руки. Шампанское стекало с носа на торчащий изо рта бутерброд и капало в стоящую перед ним тарелку.
Ситуация была критической. Виктор бросился обратно к столу, схватил бутылку и, перевернув ее, сунул горлышко в стакан. Положение было спасено. Фонтаны быстро иссякли – газ все-таки вышел. Виктор повернулся к мужчине за соседним столиком, умоляюще сложив руки:
— Извините, пожалуйста!
Тот сердито стряхивал с полей шляпы капли шампанского, но, взглянув на смеющуюся Нину, тоже рассмеялся и сказал:
— Ничего, ничего. У меня у самого вечно проблемы с этим шампанским.

Ночь в аэропорту пролетела быстро. Сначала не могли найти свободных кресел – несколько рейсов отложили по метеоусловиям и зал ожидания был полон. Но когда, наконец, объявили посадку на какой-то рейс и часть кресел освободилась, Виктор и Нина – так звали девушку – заняв долгожданные места, уснули почти сразу. Спать в креслах было, конечно, неудобно, но усталость сделала свое дело.
Их разбудил гул полотера. Было раннее утро. Бледный рассвет лениво смотрел на них сквозь стеклянные стены аэровокзала. Под потолком весело чирикали непонятно как пробравшиеся сюда воробьи.
На стоянке возле здания аэропорта уже пофыркивал на холостых оборотах старенький автобус.

III
На следующий после приезда день, утром, их группу повели на экскурсию. Невысокий скуластый экскурсовод показывал им окрестности турбазы. Рассказывал он интересно, но Виктору не хотелось слушать. Он вообще не любил экскурсий. И даже в музеях обычно ходил в стороне от организованных групп. Лишь иногда, когда какой-нибудь экспонат производил на него достаточно сильное впечатление, дожидался, пока подойдет группа с экскурсоводом, слушал, а потом опять отходил в сторону.
Вот и сейчас он шел чуть поодаль от группы, любуясь горами, сверкающими на солнце снежными шапками вершин, удивительно глубоким небом. Слушал приглушенный расстоянием гул горной реки.
Группа пришла на довольно большую поляну, прижатую лесом к крутому склону. Называлась поляна, почему-то, Казачьей. Одним своим углом, словно бы клином, она втиснулась в склон, недружелюбно оскалившийся в ответ клыками скал. Скалы эти выглядели довольно внушительно, несмотря на то, что местами поросли мхом, а местами поверхность их искрошилась от ветра, времени и дождей. Сверху, ударяясь о камни, подпрыгивая на уступах крутого склона, падал ручей, весь пронизанный солнцем. Был он небольшим, но высокая скорость течения и окруженные бурунами валуны в его русле, придавали этому ручью грозный вид. Какая-то магическая сила заставляла взгляд скользить вверх по склону, словно бы отыскивая там источник этой силы.
Громкий вскрик заставил Виктора обернуться. Зацепившись за перекинутое через ручей бревно, повисла над ревущим потоком собака. Эта небольшая лохматая собака пристроилась к группе в самом начале экскурсии и своим дружелюбием, веселым нравом быстро завоевала всеобщую симпатию. Она, видно, пыталась, вслед за группой, перейти ручей по бревнам и поскользнулась. Вот и висела теперь над бурлящим потоком, понемногу сползая вниз по мокрым бревнам, пытаясь удержаться неприспособленными для этого лапами. Виктор, балансируя на скользком бревне, подошел к ней, осторожно присел, взяв собаку за лапу, подтянул ее к себе, взял на руки и аккуратно дошел с ней до берега.
Собака благодарно лизнула его в нос, когда он опускал ее на землю. Нина, подбежав, с размаху поцеловала его в щеку:
— Какой ты молодец, Витя!
Отделившись от группы, к нему подошел широкоплечий, крепкий, улыбчивый парень, пожал руку.
— Петр. — сказал он. — Будем дружить.
Виктор, ощущая неловкость оттого, что поневоле оказался в центре внимания, сказал, кивнув на скалы:
— Надо выбрать место получше.
— Для чего? — не поняла Нина.
— Да для доски.
— Какой доски? — опять не поняла она.
— Здесь же некуда привинтить памятную доску с описанием моего подвига.
Нина засмеялась, и взяла его за руку. Никого не стесняясь, вложила свою ладошку в его руку.
"Черт побери"! — подумал Виктор, —"Это потому, что я вытащил пса. Не он мне, а я ему должен быть благодарен".
Пес сидел рядом, глядел ему в глаза, и Виктору показалось, что он улыбается понимающей улыбкой.
IV
Поход быстро сближает людей. Казалось бы, ну что тут особенного – шагают люди цепочкой, уткнувшись носом в рюкзак идущего впереди, сгибаясь под тяжестью своего рюкзака, раскачивая им перед носом идущего сзади – а вот пройдут они таким образом совсем, казалось бы, немного – до первого привала, или, в крайнем случае, до первой ночевки – и вдруг окажется, что все они друзья; возникнут симпатии, найдутся темы для споров, выявятся лидеры, за которыми готовы пойти остальные, или, по крайней мере, часть этих остальных. Одним словом, окажется, что коллектив уже сформировался, хоть и непонятно, когда – ведь не во время же перехода, когда взмыленный турист, разогретый рюкзаком, который, как известно, греет лучше всякой шубы – думает лишь об одном: о привале, который ждет его где-то там, впереди.
Вадим, инструктор группы, учился в аспирантуре. Его научная специальность, математическая физика, не имела, казалось бы, ничего общего с горным туризмом. Любой, кто попытался бы прочитать какую-нибудь из его статей, представил бы себе автора нудным и очкастым. А что еще можно подумать, листая страницы, испещренные непонятными громоздкими формулами? На самом же деле он был заядлым туристом, верным другом, веселым интеллектуальным бабником, легко и беззаботно покорявшим девичьи сердца. Свои большие аспирантские каникулы он обычно проводил в горах, работая инструктором на турбазе. Ему нравилось то, что здесь он "убивает сразу нескольких зайцев": отдыхает в горах, пользуется повышенным вниманием со стороны туристок, его кормят да еще, вдобавок, платят за все эти удовольствия зарплату. И, хоть зарплата эта была совсем небольшой, получать ее все равно было приятно.
Тем не менее он был хорошим инструктором. Используя свой богатый туристский опыт, он мог быстро превратить группу незнакомых ранее людей в дружный коллектив, легко предотвращая конфликты, открывая в каждом что-то такое, чем он мог бы быть интересен для остальных. Несмотря на то, что, как известно, секретаршам свойственно влюбляться в своих начальников, а туристкам – в своих инструкторов, он никогда не крутил во время похода романов с туристками, прекрасно зная, что оказать предпочтение одной из них– лучший способ испортить отношения в группе на все время похода.
Не слишком-то жаловал он и туристов, заводивших турбазовские романы. Зачастую это были интрижки типа курортных романов. Причем свои претензии обманутые супруги предъявляли потом, как правило, инструктору, именно его считая виноватым во всем случившемся.
 Поэтому он поначалу несколько настороженно отнесся к Виктору и Нине, которые явно были неравнодушны друг к другу. Однако, поняв, что их отношения совсем не похожи на курортную интрижку, изменил свое отношение к ним.
Из похода они вернулись уже друзьями. Все четверо – Вадим, Нина, Виктор и Петр.

V
Пора было уезжать. Смена подошла к концу. Они не говорили друг с другом об этом, но близость разлуки блестела в глазах, дрожала ласковым теплом рук, сквозила в недоговоренных фразах. Прощально сверкали вершинным льдом невозмутимые вершины, прощально билась в своем каменном русле река.
Позавчера уехал Петр, веселый сильный Петька. Перед отъездом он разыскал их.
— Уезжаю, ребята, — сказал он, и голос его звучал глухо, — хотелось бы еще на денек задержаться, но нельзя, – судно уйдет. Пора в плаванье. Ждите вестей. Адреса ваши я записал, а мой вам не нужен – меня там не найдете. Вернусь через полгодика – обязательно встретимся!
И ушел, не разрешив им даже проводить его до остановки автобуса.
— Не люблю я этих прощаний-расставаний. Вот встречать – это другое дело. Встречать меня разрешаю сколько угодно. Думаю, что эта возможность вам еще представится. Привет!

Они шли, держась за руки. Молчали. Казачья поляна встретила их, как старых, хороших знакомых, добродушно вплетая шум водопада в тепло своей тишины. Почти вся группа уже разъехалась. Через два часа они тоже уезжали. Вместе до аэропорта, затем – домой, каждый к себе. Они обещали друг другу встречаться, но, тем не менее, этой разлукой завершался какой-то очень добрый и светлый жизненный этап.
 "Раскис, мужик", — подумал Виктор, — "окончательно раскис. Прямо индийское кино какое-то"
Он улыбнулся, но улыбка получилась грустной. В ней, как и во всем вокруг, сквозила близость разлуки, о которой не хотелось даже думать.
Нина ласково, пристально посмотрела ему в глаза и погладила по голове. Как маленького. И в этой ладошке, тихо скользящей по его давно не стриженым космам было столько нежности, что у него перехватило дыхание.
Виктор взял ее ладошку в свои руки и тихонько поцеловал.
— Пора идти. — сказал он. — А то придется уезжать голодными. Столовую скоро закроют.
— Обожди минутку, — ответила она, сейчас пойдем.
Вдруг их слуха достиг какой-то шорох. Этот шорох с каждым мгновением усиливался, рос, переходя в страшный, заглушающий все грохот. Глаза Нины наполнились ужасом. Она упала, обхватив руками голову. Она кричала, но крика не было слышно. Виктор рывком поставил Нину на ноги, потянул за собой, заставляя бежать. Они бежали вверх, по боковому склону, а рев и грохот все нарастали, заполняя всё вокруг, заставляя дрожать землю. Они бежали, теряя силы, а им казалось, что они почти не двигаются с места. Вдруг Нина споткнулась и упала, вырвав свою, внезапно ставшую очень сильной, руку из руки Виктора.
Он по инерции пробежал несколько шагов вперед, уткнулся, теряя равновесие, в остатки каменной осыпи, рассекая камнями ладони до крови и не замечая этого. Вскочил на ноги, но не успел сделать и одного шага обратно, к лежащей ниже по склону Нине, как сильный и упругий удар отбросил его в сторону. Подняв голову, оглушенный, он вдруг увидел, как в бурлящем рядом с ним белом грохочущем потоке, несущем деревья и камни, которые крутились, погружались, появлялись на поверхности и вновь исчезали, мелькнула рука Нины.
И всё.
Наступившая тишина была неожиданной и страшной.
Виктор кинулся туда, где, как ему казалось, находилась Нина, и стал копать руками снег. Но снег, только что бывший таким подвижным, схватился, отвердел и не поддавался. А он, срывая ногти, не чувствуя боли в раненых руках, окрашивая кровью снег, все скрёб и скрёб огромное тело лавины.
Он не слышал, как со стороны турбазы прибежали люди. Его силой увели на медпункт, перевязали руки и правую ногу, которая оказалась рассечена от колена и почти до стопы. Виктор спокойно глядел, как неловко перевязывает его давно отвыкший от дела турбазовский врач, и не мог вспомнить, когда же он поранил ногу.
Потом, не обращая внимания на боль и яростные возражения врача, он пошел обратно, на закрытую языком лавины Казачью поляну.
Однако там уже стояло оцепление. Его не пустили. Он отошел в сторону и медленно, с трудом, карабкался по склону до тех пор, пока ему не стало видно спасателей, длинными щупами зондирующих снег. Время от времени они поглядывали на гребень, полого отходивший в сторону от основного горного массива. Там находился Вадим, который должен был предупредить спасателей в случае возникновения новой опасности.

"Всё", — подумал Вадим — "теперь уже всё"!
Он поднял ракетницу и выстрелил. Взвилась и зашипела неяркая на фоне сверкающего лазурью неба ракета, предупреждая спасателей, что сверху, пока еще невидима и неслышима ими, несется новая лавина. Язык этой лавины, еще более мощной, чем предыдущая, проскочив метров двести открытого пространства, уперся в частокол многолетних сосен, безжалостно сломав первые из тех, что стояли у него на пути. И затих.
И в этой, опять неожиданной до боли тишине, вдруг вспыхнул не то крик, не то стон Виктора, отчаянно взметнулся над леденяще неподвижным телом лавины и потух.
Виктор медленно, не оглядываясь, уходил. Надежд больше не было. Спасатели, медленно, хмуро, не глядя друг на друга, снова начали зондировать тело лавины.


VI
Петр Васильевич смотрел Виктору в глаза строго, без обычного добродушия:
— Ты хорошо подумал?
Виктор молча кивнул.
— Я потому спрашиваю, — после краткой паузы продолжил Петр Васильевич, что ты парень молодой, всё у тебя в жизни еще будет…
— Будет! — повторил он, глядя в потемневшие вдруг глаза Виктора. — Жить надо! И еще пойми: большую ответственность берешь на себя. Не перед кем-то – перед совестью своей отвечать придется, если не сможешь, не осилишь вдруг…
Он остановился, почти физически ощутив стену, непроницаемо возникшую на пути его слов. Глаза его подобрели.
— Ну, ладно! — сказал он. — Поговорили, обсудили – пора переходить к делу. Даю тебе три дня. Замену найду.
— Что ещё? — спросил Петр Васильевич, заметив, что Виктор не торопится уходить.
— Как Вы догадались? Ведь я никому ничего не говорил.
— Да вот догадался как-то. Ещё когда ты, после приезда, обо всём мне рассказал.
— Да я тогда еще и не думал…
— Было это в тебе, не спорь. Может, просто отчета себе не давал… Знаешь что, иди-ка лучше, пока я добрый. А то вот подумаю, подумаю, да и отпущу тебя на два дня вместо трех.
— Считайте, что меня здесь уже нет, Петр Васильевич! И что эта хорошая мысль пришла к Вам в голову с небольшим опозданием. — Виктор выскочил из кабинета, едва не сбив с ног секретаршу, которая, с перепугу, уронила на пол пачку деловых бумаг.
Солидная секретарша медленно собирала бумаги, высказывая помогавшему ей Петру Васильевичу всё, что она думает о совершенно невоспитанной нынешней молодежи. Она поперхнулась и обиженно замолчала на середине очередной тирады, заметив, что Петр Васильевич, согласно кивавший и усиленно поддакивавший ей, вдруг весело улыбнулся. И много, ох как много усилий придется приложить Петру Васильевичу для того, чтобы вернуть утерянное в результате этой некстати пробившейся улыбки расположение своей секретарши.

VII
— Крепко же Вы спите, молодой человек.
Виктор спросонья никак не мог понять, что же нужно от него этой женщине. Тусклый свет из коридора освещал ее сзади, и лица почти не было видно. Да еще дверь купе самопроизвольно двигалась в пазах, уменьшая и без того слабую освещенность.
— Вставайте скорее, а то свою станцию проедете!
Только тут он окончательно проснулся, сразу признав в таинственной женщине проводницу вагона. Поезд стал тормозить сильнее, дверь купе снова дернулась, поехала быстрее и захлопнулась. В окне замелькали пристанционные постройки.
На улице было холодновато. Виктор, поёживаясь, застегнул поплотнее куртку и быстрыми шагами направился к зданию вокзала. Сел на скамью в маленьком полупустом зале ожидания, достал журнал из недр чрезвычайно заслуженного и столь же вместительного портфеля. Однако не читалось. Посмотрел на часы. Ждать нужно было ещё часа четыре, не меньше. Вышел на улицу. Привокзальная площадь вязла в сером предутреннем полумраке, сквозь который кое-где брезжили уличные фонари. Пройдя наискосок через площадь, он свернул на полутемную улицу. За время, прошедшее после его первого приезда сюда, ничего не изменилось.
Тогда, вернувшись, после турбазы, домой, он узнал адрес Нининой матери и, как только появилась возможность, поехал к ней.
— Вы разве не знаете? — сказала пожилая женщина, к которой он обратился с расспросами. — Светлана Максимовна умерла. Когда? Да вскоре после того, как погибла ее Нина. Очень уж сильным ударом это было для нее. — Она вдруг замолчала, вглядываясь в лицо Виктора. — А Вы, наверное, тот самый… ну, отец Нининого ребенка. Да?
И, не дожидаясь ответа, продолжила:
— Ребенка в детдом забрали. Родственников не нашлось никаких, вот и забрали в детдом. — Голос её зазвенел укоризной. — А детдом, если Вас это интересует, недалеко отсюда, поездом часа три ехать, не больше. Вы сами-то откуда? А… . Так могли бы на нашей станции и не выходить, сейчас бы, наверное, уже там были.
— Спасибо. — сказал Виктор.
— Не за что. — ответила она и вновь зазвучала укоризна в ее голосе.
Он пошел обратно к вокзалу, с удивлением чувствуя, как давит на плечи его несуществующая вина.
Детдом Виктор нашел быстро. Долго стоял в тени, у забора, глядя на игравшего в стороне от других детей – видно, еще не освоился – серьёзного мальчишку, удивительно похожего на Нину. "На меня похож, — вдруг больно резанули в памяти Нинины слова — значит, счастливым будет"!
Мальчишка заметил, что на него смотрят. Его вопросительный взгляд застал Виктора врасплох. Он отвел глаза, потом попытался улыбнуться.
Виктор ушел, унося в себе пристальный взгляд этого маленького неулыбчивого мальчика.
И вот теперь он ходил возле забора, окружающего территорию детдома, ожидая, когда, наконец, его обитатели проснутся и можно будет войти. Но было еще рано, хотя и совсем рассвело. Вдруг дверца в заборе открылась и оттуда выглянула воспитательница.
— Здравствуйте, — сказала она, — заходите. Я Вас сразу узнала. Увидела вон оттуда, — она показала на видневшееся сквозь кроны деревьев, которые делали двор детдома похожим на парк, здание, — и узнала. Дети еще спят. Но скоро встанут. Пойдемте, я Вас чаем напою. Вы ведь с дороги, наверное.
Виктор легко и даже как-то радостно, покорился. Он сидел в небольшой, скупо обставленной комнате, с удовольствием пил чай с печеньем и, с неожиданным для него самого интересом, слушал, как рассказывала воспитательница о своей работе, поражаясь ее любви к этим, в общем-то чужим для нее, детям.
Когда мальчик вошел в комнату, Виктор внутренне вздрогнул. Испугался, что сделает что-нибудь не так и сразу все испортит. Он беспомощно взглянул на воспитательницу, увидел ее спокойную улыбку, ободряющий взгляд карих глаз.
Подошел к мальчику и, с трудом ворочая звуки пересохшим вдруг ртом, сказал:
— Здравствуй!
— Здравствуй, — сказал мальчишка и неожиданно улыбнулся, — я тебя помню. Ты меня искал, да? И нашел?
— Да! — сказал Виктор, голос его снова дрогнул, и, прижав к себе этого, ставшего ему теперь беспредельно родным, человечка, он повторил — Да, я тебя нашел!