1. Глава седьмая. До ма

«Изгнанник, нигде не имеющий дома, —
мертвец без погребения».
Публилий Сир


Последнее утро пути встретило путников проливным дождем. Алексар улыбнулся:  Единый показывал напоследок своим слугам, как повезло им с погодой во время небольшого путешествия. Сирилу было не до улыбок: хоть и не был служитель приучен к неприхотливости, а дождя не любил страшно, тем более, не любил путешествовать в такую погоду. Он с удовольствием остался бы под крышей, пока дождь не перестанет, на что Валессий спокойно, как всегда, возразил:

– Не подобает мужчине бояться какого-то дождика...

Сирил с сомнением посмотрел на пелену дождя, потом на уверенно собирающегося Алексара и понял, что этих двоих не переспоришь. А ведь до столицы так мало – можно было бы послать гонца за каретой, путешествовать с комфортом, так нет, они должны плестись под дождем, как какие-то крестьяне!

Сирил боялся не зря: непромокаемые плащи быстро стали тяжелыми от влаги, лошади понуро плелись в серой пелене дождя, а дорога, сухая еще вчера, покрылась пока неглубокой грязью. Вода обильно стекала из-под копыт коней в придорожные канавы, смешивая перестук капель с шумом стремительных ручейков.

Чем ближе они подъезжали к столице, тем больше становилось людей: несмотря на непогоду, что-то везли в город крестьяне, скрывая товар в покрытых непромокаемой тканью телегах; проносились мимо шикарные кареты; мчались на взмыленных лошадях многочисленные гонцы, и никому не было дела до трех уставших путников и огромного пса, бежавшего по обочине. Бедному Агору было тяжелей всех – мало того, что приходилось бежать по грязи за лошадьми, что лапы так и норовили разъехаться на скользкой дороге, так еще надо было умудриться не попасть под чужие копыта, колеса кареты или под стремительный удар кнута рассерженного непогодой извозчика. Бедный пес старался из-за всех сил не мешать людям, и один раз, когда извозчик достал-таки белоснежную шкуру своим кнутом, Валессий остановил коня и ласково погладил скулившего Агора по пушистой голове. Извозчик и сам не понял, как он оказался в грязи – помнил, как страшный незнакомец подъехал к нему на своем толстоногом, коренастом коняге, помнил, как открыл рот для брани, а потом – стремительный удар, смех крестьян и он... беспомощно барахтающийся в грязи.

– С утра, а уже на ногах не стоит! – крикнул ехавший сзади извозчик, огревая его кнутом. – Вали из-под копыт, дрянь! Потом за тебя потом мзду платить!

Извозчик медленно поднялся, чтобы отомстить обидчику, но того уже не было, напарник несчастного подхватил товарища и затащил его на козлы:

– Да я ему! – прошипел тот, но напарник успокоил друга короткой фразой:

– Не видел, кого задираешь? Он у аристократа в телохранителях. Скажи спасибо, что юнец благородный куда-то спешил, а то висеть бы тебе на его заборе за оскорбление, пес-то, верно, его был...

Алексар тем временем, не подозревая о разыгравшемся за его спиной, смотрел с облегчением на показавшиеся стены города. Черные и неприступные, росли они с каждым шагом быстрых лошадей, люди вокруг чуть подобрели, чувствуя приближение крыши, животные, ободренные близостью жилья, сухого стойла и корма, побежали чуть быстрей, и даже дождь и свинцовые тучи показались путникам не столь страшными, а усталость, что мгновение назад прижимала к земле, не такой уж и непереносимой.

У ворот стража некоторое время внимательно изучала мокрые бумаги Алексара под крышей сторожевой будки, затем пропустила путников в столицу, проводив молодого аристократа завистливым взглядом. Алексар лишь пожал плечами: непогода часто выставляет наружу все самые плохие черты человеческой натуры. Сегодня все были злые, уставшие и раздраженные. Всем хотелось тепла, сухости и мягкой постели. Но не все ее могли иметь. Алексар вдруг поймал себя на мысли, что не все и хотели – как бы неприятно было сегодня на улице, а он все же предпочел бы остаться здесь... беспокойство окутало душу юноши тягучим туманом, тяжесть легла на его плечи, потому что именно сегодня он должен был сделать нечто, о чем, может быть, будет жалеть всю оставшуюся жизни. Именно сегодня тот план, что приготовили они с Высшим, войдет в начальную фазу, после которой последует либо продолжение, либо немедленный проигрыш... Сегодня...

Юноша огляделся, пытаясь вырваться из тяжелых размышлений. Что толку теперь переживать, все решено до него, и ничего теперь не изменишь: Алексар пойдет в тот дом, а то, что будет дальше, находится в руках Единого. Успокоившись окончательно, юноша сравнил свои детские воспоминания с тем, что видел: гордая столица была не такой, какой он ее запомнил. Столь огромные и грозные для ребенка стены теперь казались не такими уж и неприступными, широкие когда-то для мальчика улицы стали неожиданно узкими для уже успевшего привыкнуть к простору полей юноши. Единственное, что осталось прежним – огромное количество народу, который, не смотря на дождь, суетился по обеим сторонам дороги. Остался и непрекращающийся шум множества голосов, крики, лай собак, дребезжание посуды, и ржание лошадей.

Вскоре привыкшие к непривычным звукам уши Алексара стали различать крики торговцев, предлагавших прохожим свои товары. Внезапно где-то рядом крик «мясо» сменился воплем возмущения, и оглянувшийся Алексар еще успел заметить огромный кусок филе, исчезнувший в пасти Агора. Собака виновато посмотрела на хозяина, но не успел Валессий сказать и слова, как золотая монета, сверкнув в дождевой пелене, упала прямо в руки несчастного торговца. Возмущенный крик сразу же прервался, и счастливый торговец собственноручно сунул под нос Агору новый кусок самого лучшего мяса. Пес недоверчиво оглянулся на хозяина, получил разрешение и лишь тогда осторожно взял из рук человека предложенное угощение. Алексар подождал, пока пес тщательно, смакуя каждое движение челюстей, прожует кусок, и лишь тогда дал команду к продолжению пути. Сирил, устало пожав плечами, даже забыл возмутиться – что ему за дело до расточительства мальчишки, если они уже почти приехали до родового дома семьи Алексара, а там, наконец-то: почет, отдых, много вкусной еды, никаких опек над мальчишками, и, что главное, сухо и тепло! Валессий же, наученный горьким опытом, не спускал с Агора глаз, особенно, когда они проезжали мимо торговцев мясом, рыбой и столь любимыми собакой сырами.

Ехали они недолго. Миновав торговые кварталы, Алексар повел маленький отряд к домам более знатных горожан. По обе стороны широкой улицы теперь высились огромные особняки, полускрытые высокими оградами и деревьями парков. Возле одной такой ограды, увитой цветущими растениями, Алексар и остановил свою лошадь, задумчиво вглядываясь в неясные очертания дома. Еще можно было повернуть назад, можно было... Может, просто поговорить с Глением, объяснить все, не слушать советов Высшего? Может...

Алексар вдруг вспомнил глаза Красавчика, когда тот умирал. Огромные, расширенные от ужаса, они смотрели на друга двумя озерами боли, и одно воспоминание о смерти друга наполнило Алексара решительностью. Как ни сложно было ему идти против мага, а надо...

– У меня нет брата единокровного, но есть духовный, – сказал как-то Красавчик. – Знаешь, может так и лучше. Мы должны любить родных, хотя их не выбираем, но я могу любить тебя, как брата, потому что тебя выбрал. Не понимаешь?

– Понимаю, – ответил тогда Рассвет. – Очень хорошо понимаю.

– Знаешь, это хорошо, что у нас не общие родители, – усмехнулся Красавчик. – Когда мой дядя и мой отец делили наследство деда, было очень шумно. Хорошо, что нам такое не грозит – у каждого из нас своя дорога, свое предназначение. А наши родители должны быть счастливы – вместо одного сына они получили сразу двух... сыновей, которые не будут драться за родительский дом и власть...

Алексар вздохнул. Красавчик всегда был странным. Наверное, не от мира сего. Потому что даже сейчас, после его смерти, слова друга дали Алексару силу. Силу направить коня к воротам в столичную резиденцию рода Балтазара. В новый мир, который может его погрести под своими обломками, или спасти. Кто знает?

Сирил радостно последовал за своим господином: ему уже порядком надоело торчать под проливным дождем, а Алексар еще и застыл под оградой, как статуя. И в то же время в душе служителя проснулось недоверие: что-то не очень рад этот мальчишка возвращению домой, что-то не сильно стремится под родные стены, хоть и так хотел попасть на коронацию. Зачем?

Внезапно Алексар побледнел, и Валессий тотчас понял причину – арка входа была закрыта черной тканью:

– В доме траур? – невозмутимо выразил в звуках общий вопрос Сирил. Алексар промолчал, постучав присоединенным к ограде цепью небольшим молоточком по специальному гонгу.

Звон услышали сразу – боковая дверь домика-сторожки распахнулась, и к гостям медленно проковылял сгорбленный старик, ютившийся под сенью непромокаемого плаща.

– Господа не принимают, – каркающе произнес привратник. – Траур в доме.

– По кому траур? – срывающимся голосом спросил юноша.

– По молодому господину. Ох, и говорил я хозяйке, – со слезами в голосе начал причитать старик, – зачем мальчика в этакую даль отправлять? И тут учителя есть, вырастили бы человека. Звери мы, что ли, других хуже? Вон, хозяин, образованный какой, сынишку бы тоже научил. И дочка ихняя здесь же выросла, вон какая красавица, а говорит как, как держится! Неужели хуже, чем эти, за границей ученые? Вот и убили малыша в лесах-то чужих, а тело, говорят, теперь сюда везут. Родителям горе-то какое, попрощаться толком не могут... Сам принц наследный приезжал, матушку утешал, а толку-то? Сына-то не вернешь...

– Что ж ты, старый, своих не узнаешь? Раньше времени меня хоронишь! – просветлев, вскричал юноша.

Старик вдруг замер, его худые руки, вцепившиеся в ограду, вдруг задрожали, глаза, выцветшие и усталые, близоруко присмотрелись к гостю, и привратник, еще не веря тому, что видел, протянул худые руки к молодому хозяину:

– Алексар, мальчик мой, господин наш родимый. Живой-таки, живой..., – дрожащими руками старик отворил ворота, и слепо пошарил руками в воздухе. Слезы покатились из его укрытых в морщинках глаз, и Алексар, спрыгнув с лошади, обнял старого слугу за худые, сгорбленные плечи.

– Неужели, – причитал старик, цепляясь в мокрый плащ Алексара, – вырос-то как, красавцем стал... Авось и деток ваших дождусь, на старости лет порадуюсь их смехом. Радость-то какая! А то я уж думал, совсем Единый дом наш оставил!

– Ай, старик, мне бы твои печали! – неожиданно громко воскликнул юноша, ненавязчиво толкая привратника в его сторожку. – Родители где?

– Госпожа и молодая здесь, где еще, а господин..., – радостно запричитал старик, –  дэк, на рассвете уехал, дела у него во дворце-то, сами знаете. Ходят теперь по дому все бледные, слуги и пискнуть боятся. Госпожа совсем сдала, все по вам горюет. Девчонка, та вас почти и не помнит уже, и то запечалилась. Глаз от пола не поднимает, шитье любимое запустила. Садик ее родимый чуть не завял, так садовник не позволил. Потом сама же жалеть будет. Вы уж идите, не стойте, не тратьте время на меня, старого, порадуйте их, новость скажите..., – старик смахнул с глаз невольную слезу, и Алексар вновь обнял верного слугу.

– Все скажу, друг мой! И к тебе потом забегу. Жена-то твоя чаем меня угостит?

– Нет уж жены давно..., – старик некоторое время молчал, а потом добавил преувеличенно бодрым голосом, – зато сын невестку в дом привел. Баба она, правда, вздорная, но страсть как хозяйственная. Так что приходите – мне радость будет, а невестке – повод для гордости! Она у нас страсть как на хвастовство охоча – всем служанкам в округе растреплет... А вы ступайте, ступайте в дом, господин. Вымокли-то весь, и собачка-то совсем озябла. А о лошадках сынок мой побеспокоится. Он ведь у вас теперь главный на конюшне-то. Жалование неплохое берет, бабу свою в тряпки модные вырядил. Внучек мой при нем, за лошадками ходит. Помнишь Роньку-то?

– Того, с кем мы в детстве то дружили, то насмерть дрались? А как же! – засмеялся Алексар. – А ты иди, старый, я к тебе служанку пришлю – пусть она чаем тебя напоит и тряпку черную с входа снимет.

Сын привратника был рослым, сильным детиной и истинным любителем лошадей. Покачав головой при виде бедных животных, он сразу и думать забыл о людях, но выбежавший из дома слуга без вопросов принял мокрые плащи гостей и провел прибывших в приемную.

– Чем могу помочь господам? – спросил вышедший навстречу гостям дворецкий, с неприязнью посмотревший на грязную одежду прибывших и лужу на дорогом ковре под Агором.

Алексар в свою очередь присмотрелся к незнакомому мужчине. Не увидев в дворецком знакомых черт, юноша лишь произнес:

– Что ж, и в родном доме что-то меняется. Мое имя Алексар, а это мой телохранитель Валессий и слуга Сирил. Позаботьтесь об их устройстве рядом с моими покоями.

– Да, господин! – немедленно засуетился дворецкий. – Мое имя Прокт. Рад служить молодому господину.

– Где мать? – спросил юноша, принимая с дрожащих рук подбежавшей служанки чашу с теплым вином.

– В своих покоях. Проводить?

– Нет, благодарю, – слишком уж поспешно добавил Алексар. – Приготовьте мне ванну и сухую одежду. Валессий, Сирил, устраивайтесь, я проведаю родных. И помойте вы это чудовище, наконец, пока оно не перепачкало все ковры в доме!

Агор недовольно заворчал, поняв, что именно его собираются мочить в мыльной, вонючей воде, но Валессий пресек недовольство пса одним коротким взглядом.

Алексар, поняв, что теперь здесь его не требуется, несколько неуверенно направился к лестнице, ведущей наверх. Когда его никто не видел, Алексар на мгновение скинул маску, остановившись в нерешительности. О, Единый, как же он боялся. Боялся чуткого сердца матери, боялся своих чувств... Боялся, что сделает что-то не так, выдаст эту проклятую тайну! Теперь, достигнув цели, он вновь засомневался. Сомневался, что у него получится, сомневался, что он имеет право...

Юноша с тоской посмотрел на множество проходов и узких коридоров огромного дома. Как же дойти до цели? Как не заблудиться в... родном доме... Замерев на верхней ступеньке, он напряг память и свернул влево, пройдя по коридору, стены которого были украшены завешенными теперь темной тканью зеркалами. Вот и картина. «Огромные глаза огромного дракона». На мгновение Алексар остановился, огляделся. Сорвав покров с одного из зеркал, Алексар долго вглядывался в свое изображение. Пригладив ладонями черные от влаги кудри, поправив воротник мокрого кафтана, он пошел дальше, открыл скрытую за ковром дверь и свернул в узкий, тускло освещенный коридор, укрытый толстыми, поглощающими звуки коврами. Дойдя до двери, Алексар неуверенно постучал и услышал короткое:

– Войдите! – юноше не понравился голос: сухой и безжизненный, он напомнил ему голос советника отца. Человека, который посоветовал родителям отправить его в «безопасное место». Чем обернулось для Алексара это «безопасное»?

Алексар тихо отворил дверь, надеясь, что он все же не перепутал комнаты и это покои его матери...

Глаза, привыкшие к полумраку, на некоторое время ослепли от яркого света, пронзавшего просторную комнату. Лишь по прошествии десяти долгих ударов сердца юноша смог различить силуэт мужчины, стоящего у окна к нему спиной. Алексар ошибся – этот вовсе не походил на советника отца. Скорее, на его, Алексара, деда, и на душе юноши чуть потеплело – он действительно попал туда, куда следовало. Уже спокойнее, Алексар, не зная, что ему делать, посмотрел на деда, и ему понравилось увиденное. Темные, красиво уложенные волосы мужчины пробила седина, но фигура все еще была стройной и моложавой. Правая рука, тонкие пальцы которой украшал изящный перстень, лежала на плече сидящей у окна в кресле женщины. Глаза уже зрелой темноволосой красавицы были полузакрыты, а по щеке медленно сползала скупая слеза. Алексар вздрогнув, увидев копию знакомого портрета мальчика сжатую в ладони женщины.

– Поставь поднос на стол и оставь нас, – властно произнес мужчина, тонким кружевным платком осторожно стирая слезу со щеки сидящей.

Юноша сконфузился, будто его поймали на месте преступления, и уже не знал, как ему начать разговор, как дверь внезапно распахнулась, и в покои влетело что-то стройное, хорошенькое, одетое в светло-синее платье. Это неземное существо, пахнущее свежестью, юностью и неуловимым ветерком, радостно вскрикнуло и бросилось в объятия юноши:

– Сар!

Юноша машинально улыбнулся, обнимая несносное создание, которое, по совместительству, приходилось ему сестрой, зарыл покрасневшее лицо в пышные кудри и уже не заметил, как вздрогнул от его имени мужчина, как медленно, еще не веря своему счастью, поднялась с кресла побледневшая еще больше женщина, как к обнимающим рукам сестры присоединились другие руки, а к слезам девушки – другие слезы. Сестра, увидев мать, мигом угомонилась, отпустив брата и отойдя к деду. Любящие руки тотчас обняли внучку за талию, а мать, такая красивая в своем восторге, ласково погрузила руки в мокрые волосы сына:

– Ты! Это ты, мальчик мой! ... Живой, а они... они сказали, что умер, что нет больше, что тело привезут... потом, а ты, ты живой!

– Мог бы и весточку матери прислать! – поворчал дед, за что получил от внучки локтем в бок.

Кому-кому, а шаловливой девчушке явно нравилась разыгравшаяся сцена. Раскрасневшись и забыв о растрепанных волосах, сестра Алексара и не скрывала счастливых слез, переводя взгляд от матери к Алексару и обратно.

– Ну не знал я, родные, что в мертвые меня записали, – прошептал Алексар. – Не подумал, простите меня дурака, за слезы свои простите!

– Алексар! – не слушая сына, прошептала мать, вглядываясь в лицо сына. – Вырос, изменился... Глаза-то такие же живые, правда, отец? Только потемнели чуть... А нос-то, нос! Весь в отца, взрослый-то какой!

– Брось, дочка, успокойся, – ответил мужчина. – Успеешь еще насмотреться. Сын-то твой с дороги долгой, а на улице вон какая непогода! Продрог весь, вымок, видишь, какая лужа на полу. Дай ему отдохнуть, переодеться, а то заболеет, лихорадку подхватит.

– Да, Сарушка, – спохватилась женщина, с явным трудом отрываясь от груди сына. –Ты иди, иди, милый, отдохни. А я потом к тебе зайду, посидим, поговорим...

– Мама! – возмутилась сестра. – Какое отдыхай! Только брата увидела, а он опять прятаться! А я ему платье хотела показать, что на коронацию мне шили. А то с этими похор... ой! мы никуда и идти не собирались!

– Что он тебе, девушка, чтобы в тряпках рыться! – прикрикнул на внучку дед, однако выражение его глаз выдавала огромную любовь к избалованной красотке. – Иди, посмотри, как брата твоего устроили! Чтобы ванна готова была и одежда чистая!

– Ванну так ванну. Тебе братик как, пенки побольше или поменьше?

– Брысь! – строго крикнул дед, и девушка, надув губки выскочила за дверь. Но тотчас ее шаловливая мордочка вновь появилась в проеме:

– А все же твой портрет красивее!

– Портрет? – побледнел Алексар. – О каком портрете она говорит?

Дед странно посмотрел на внука, мать же, откинув со стены черную ткань, показала сыну огромный, в полный рост портрет, в котором юноша с изумлением узнал свое изображение. Там он был немного другим: немного моложе, немного смелее, немного счастливее. Этот, другой, смотрел на мир немного более открыто и был изображен сидящим прямо на траве возле огромной, цветущей яблони.

– Но как? Как он попал сюда? – искренно изумился юноша. – Я и не помню, чтобы меня рисовали, но этот портрет, в этом доме... Как?

– Нам привезли изображение около года назад, – улыбнулся мужчина, становясь за спиной внука. – Ты не знал? У служителей есть такая традиция – перед тем, как ученики покинут дом служения, дарить родителям портрет воспитанника. Твой привезли сюда вместе с портретом Мираниса. Видимо, по пути произошла ошибка, и портреты перепутали. Твой увезли в замок, но жена дяди Мираниса, красавица Анреана, быстро определила, что где. Она сказала, что Миранис гораздо красивее. Мы так не считаем..., – быстро добавил мужчина. – Вот и сестра твоя так не считает. Она очень ждала тебя, днями возле этого портрета крутилась. Все расспрашивала, какой ты, что любишь, чего не переносишь. Принца же девочка на дух не переносит. Боюсь, как бы это не принесло ей вреда... Миранис крайне раздражителен, в гневе многое может натворить.

– Иногда красота губит, – не слушая деда, прошептал Алексар, и мужчина нахмурился, с удивлением посмотрев на внука. Он хотел что-то сказать, даже открыл рот, но не успел: в этот же миг в глубине дома раздался истошный крик, и Алексар вместе с дедом, позабыв обо всем на свете, бросились вон из комнаты. Крик повторился. Он доносился из соседних покоев. Алексар придержал деда, указав на молоденькую, трясущуюся горничную, забившуюся от страха в угол.

– Там... там...  чуд... чудовище! – сорвавшимся от крика голосом прошептала девушка.

– Кажется, это твои покои, братик, – шепнула на ухо Алексару появившаяся неведомо откуда сестра. – Неужели невесту привез?

– Сама не боишься? – в тон ей спросил юноша.

– Чего? Крика этой служанки? Так глупая девчонка даже своего отражения боится... Однажды жабу увидела, так весь дом переполошила. Еле успокоили.

– Откуда жаба-то появилась? – не отрывая глаз от перепуганной служанки, ехидно спросил Алексар.

– А я знаю? – невинно округлив глаза, ответила девушка. – Сама удивляюсь...

Алексар, более не обращая на сестру внимания, тихо позвал:

– Агор!

Горничная вновь завизжала, а сестра прижалась к брату, когда из покоев юноши вылетел огромный пес, обиженно ткнувшийся в руку Алексара влажным носом. Вслед за псом из дверей показался невозмутимый Валессий, чей вид не прибавил трусливой служанке храбрости.

– Агор вымыт, как вы и приказывали, господин, – явно скучая, сказал Валессий, обращаясь к Алексару. – Я ждал вашего прихода.

– Дед, Сарина, – повернулся юноша к застывшему за его плечом мужчине. – Это мой телохранитель Валессий и его знаменитый пес Агор. Оба, не смотря на страшную внешность, страшны только для моих врагов. А не для моих милых сестренок...

Сарина, устыдившись своего страха, отпрянула от брата, и, стараясь скрыть невольную дрожь, осторожно протянула руку, дотронувшись до огромной, еще влажной головы собаки. Агор, довольно ворча, позволил маленькой ладони пройтись по пушистым ушам, потрепать холку.

– Ой! Какой он забавный! – Алексар красноречиво посмотрел на своего телохранителя и повернулся к двери.

Через некоторое время, когда дед вошел в спальню внука, тот стоял полуобнаженный у огромного зеркала и внимательно рассматривал след на своем боку.

– Что это? – спросил дед, вглядываясь в недавно затянувшийся шрам.

– Подарок от убивших Кассара, – недовольно ответил Алексар. – У Валессия была чудотворная мазь, иначе я показался бы в городе гораздо позже.

– Я предлагал зятю послать за тобой свиту, – нахмурился дед. – Но тот говорил что-то о строгом приказе принца. Мы даже думали...

– Не надо, дед, – настороженно ответил Алексар, – придержи опасные слова. Не думаю, что будущий повелитель хотел дурного. Свита не помогла Кассару, не помогла бы и мне.

– Потому что состояла из недоумков! – прошипел мужчина.

– Потому что разбойников было слишком много, – мягко поправил Алексар. – На том и остановимся. Это будем говорить и остальным.

– Пусть, не будем ссориться, – примирительно заметил дед. – Идем ужинать, сынок. Для тебя сегодня расстарались вовсю, траур снят, все радуются. Тебе радуются, Сар! Как хорошо, что ты дома!

Мужчина похлопал Алексара по плечу, юноша улыбнулся, а Валессий, стоя в дверях, вздрогнул, когда услышал, как дед назвал внука. Вместе они спустились в столовую. Сарина, увидев брата в чистой одежде, улыбнулась. Алексар не понимал смысла этой улыбки, в то время как Сарина про себя решила, что не права была та принцесса, глупа, как и ее муж Жеран. Сар все же красивей принца. Миранис холоден, как статуя из прекрасного, но безжизненного льда, Алексар же излучал тепло, даря миру ауру открытости и доброжелательности. Наверное, именно таким Сарина хотела бы видеть своего мужа. Она уже завидовала своим подругам, которые могли бы флиртовать с этим красавцем, могли даже добиться поцелуя от этих пухловатых, сводящих с ума губ... Но сейчас он только ее! Только ей улыбается, только ей протягивает руку, только ей спешит навстречу!

– Ты преобразился братик! – сладко улыбнулась Сарина, прильнув к Алексару.

– Надеюсь, к лучшему? – усмехнулся юноша, обнимая девушку за талию.

– Осторожней, а то я влюблюсь в собственного брата. А я ух какая ревнивая, ты меня еще не знаешь! Всех разгоню, тебя в комнату запру, и Агора охранять поставлю!

– Как страшно..., – засмеялся  Алексар, в деланном ужасе закатив глаза.

– Идите есть, дети, – улыбнулся Массар, дед юноши и девушки. – Ну же, Алексар! Не помнишь, где твое место?

– Рядом со мной! – закричала Сарина, усаживая растерявшегося брата на нужный стул и садясь рядом. – Оно все время пустовало, а я воображала, что здесь сидит надутый, чванливый мальчишка и ест пончики.

– Почему пончики? – усмехнулся Сар.

– Потому что я их терпеть не могу. От них полнеют, они враги любого разумного человека.

– А брат твой – неразумный?

Сарина не успела ответить, мигом умолкнув. Оглянувшись, Сар увидел представительного мужчину, пристально смотрящего на него, Алексара, и было в этих темных глазах что-то, похожее на сомнение. Медленно поднявшись из-за стола и опрокинув на пол тарелку, чего, впрочем, никто не заметил, молодой человек поклонился вошедшему и тихо прошептал.

– Я вернулся домой, ... отец.

– Вижу, – срывающимся голосом ответил мужчина, обнимая сына.

Последняя версия - ноябрь 2008