Анна

Анна
***
… красота может отдаваться каждому, но не принадлежит она
никому. Прекрасное - с чем бы его сравнить? - ну вот хотя бы с гнилым
зубом.
Когда у тебя заболел зуб, он постоянно заявляет о своем существовании:
ноет,
тянет, пронзает болью. В конце концов мука становится невыносимой, ты
идешь
к врачу и просишь вырвать зуб к чертовой матери. Потом, глядя на
коричневый,
покрытый кровью, грязный комок, человек поневоле поражается: "Как? И это
все? То самое, что так крепко укоренилось во мне, мучило, ни на минуту
не
давало забыть о себе, - всего лишь кусочек мертвой кости? Не может быть,
это
не оно! Если боль была частицей мертвой материи, как же она смогла
пустить
во мне такие корни и причинить столько страданий? В чем первопричина
этих
мук? Во мне или в ней? Да нет же, этот жалкий осколок, лежащий на моей
ладони, - нечто совершенно иное. Он не может быть тем самым". Вот так же
и с
прекрасным.
Ю. Мисима «Золотой храм».

Воздух в зале был густой и маслянистый от смешавшейся в нем иноземной
речи. Коктейль из низкого немецкого, резво журчащего французского или
еле различимого в их слиянии голландского отдавал болью в висках. Много
света. Слишком много света. Душно. С полотна на меня смотрит Анна. Да.
Это она. Кокетливо протянута рука, на лице смущение, нетерпение… она
ждет любовника. Да. Его… Она всегда была шлюхой, но я никогда не мог
взгляда от нее оторвать. Небольшие крепкие груди. Маленький животик.
Полные плечи… Почему? Почему она.
- …И, наконец, вы видите перед собой шедевр Рембрандта Даная…
интерпретация голландским мастером греческого мифологического сюжета ….
– старуха-экскурсоводша с раскрывшей рты группой посетителей закрыла мне
Анну.
Какой голландец? Какие греки? Черта с два! Это она. Я видел её! Такую
же. Спокойную ждущую. Ждущую не меня. И пока эти глазеют, он придет.
Придет за моей женой. Черт. Я пятый день пытаюсь подстеречь эту сволочь.
Хочу сюда каждый день. Мне говорили. Эрмитаж. Эрмитаж. Она в первое наше
утро проснулась и протянула руки ко мне… Вот так… А теперь ждет его! К
Дьяволу! Когда же явится этот? Маленький горбатый хромой… клянусь Богом
– убью… Что эта стерва нашла в нем?
А ведь я когда-то пришел сюда, в Эрмитаж с твердым желанием утопить все в огне. Семь стальных трубок со взрывчаткой оттягивали мне внутренние карманы. Чертовски приятная тяжесть! Чувство тайной силы. Вы думаете, я жалкий очкарик? Да. Уже год я живу под лестницей и ни с кем не вижусь. Может в ваших глазах я жалкий бледный как поганка заморыш. Ладно, напыщенные дураки! Стоило моим трясущимся пальцам сомкнуть проводки в карманах и – прощайте. Я был почти богом, а вы не знали. Потому я так улыбался вам всем.
       Тогда я наткнулся на ребенка. Лет четырех. Он на меня налетел. Я помню смотрящие снизу вверх зеленые глаза. Нет. Такие как он не должны умереть. Идея с аманалом – дрянь. Я подумал об Анне.
Анна… моя Анна… меня всегда от нее бросало в озноб. Как тогда впервые в
аллее… Сидит склонившись над какой-то книгой в открытом платье…
блестящие плечи… чуть вздрагивающая грудь… я пару раз прошелся мимо с
безразличным видом. Но она слышала… точно слышала, как стучат мои зубы…
встала…. Я ляпнул тогда первое, что пришло в голову…. Останьтесь…..
Она осталась. На 3 месяца…. Я был с ней каждый день… Но первые две
недели и не дотронулся… Потом у меня дома начал целовать…. Заглянул в её
серые глаза – она не видела меня – все думала о чем-то своем… Мне
показалось, что тогда я оглох. Осатанел от ярости… порвал на ней платье…
силой развел ноги… схватил за волосы вцепился зубами в плечо… провал….
Очнулся только от своего хриплого дыхания, смешанного с её тихим стоном.
С той поры она отдавалась мне всегда… Но ни разу не думала обо мне… Я
знаю… Я это знаю…. Я оставлял на её теле синяки… на бедрах, на груди…
Ей, кажется, было безразлично… Её ничто не волновало!
- Анна! Любимая! Холодная! Лживая! Прекрасная! Ненавижу!
Увидел её здесь… В этом зале, в этой идиотской раме месяц назад… Хотел
закричать, броситься целовать… Нет. Должен прийти её любовник. Я знал.
Гнусный старик!
- У меня было много мужчин, Бруно, но никто не смеет претендовать на
меня, – сказала она…
- Браунас. Меня зовут Браунас – вырвалось из моей груди, как вздох
умирающего.
Нет. Я дождусь старика. Дождусь и убью….
Прихожу седьмой день. Взял у друга технаря бутылку кислоты… Спрятал под
курткой нож. Сегодня точно его. Убью… никто не должен мне мешать… Вот
стоит охранник, высокий и прямой. Народу слишком много (снова
воскресенье). Он ничего не увидит. Мы останемся с Анной наедине.
Странно. Раньше меня бил озноб. Душил кашель. Комом к горлу подкатывала
тошнота. Неужели она не видит их взглядов? Я ничего не чувствую, словно
я сам в этой глупой раме… на полотне. Я вижу, как они на нее смотрят.
Этот прыщавый, и тот – с жирным, плоским, похожим на блин лицом. Все бы
они….
Нет-нет… Никогда… Никогда. Оглядываюсь… Мы наедине с Анной, вот вдали её
горбатый… Вот он… Здравствуй…
На миг застыла в воздухе струя кислоты, образовав наклонную Z… я
промахнулся…. На лице и груди Анны вздулись уродливые пузыри… поднялся
дым… она уплывала… Сползала с холста, как растопленный жир… Уродливыми,
грубыми… подтеками… это все ты… Ты испортил, горбатый! Видел её такой?
Хочешь её теперь?.. Получи…
Нож с треском дважды вошел в холст.
У меня было много мужчин, Бруно, но никто не смеет претендовать на меня…
Что ты теперь скажешь, мразь? Ты и твой старик… Меня зовут Браунас!
Браунас Майгис!
Паркет внезапно пошатнулся и оказался у самой щеки – двое человек сбили
меня с ног… Они что-то кричали… Я не слышал их криков, не чувствовал
боли… когда они выкручивали мне руки… Я слышал словно со стороны
вырывавшийся из моего треснувшего сердца глухой клекот…
Они думали – я смеюсь. Я плакал.
09.04.2008