Бес в ребро

Ребята, простите. но это продолжение. Начало в рассказе "Наследство".
Впрочем, если лень, то начало можно и пропустить...

– Добрый день, дядя Миша. Клюет?
– Привет, «тетя Катя». Не очень. Что не спишь-то, обед еще, рань такая, а ты уже на ногах, - улыбка разбежалась лучиками от глаз.
Надо же, задумался. Не услышал, как подкатила на стареньком велосипеде новая знакомая. Три дня назад эта девчонка окликнула его через забор, попросила велосипед починить. Отчего ж не помочь, руки к железу приучены. Старенький дорожный «Урал» с облупившейся эмалью еще лет двадцать назад возил ее матушку. Второй, он поинвалидистей был, пошел на запасные части. Из двух один собрал, подрегулировал, сам опробовал. Послужит еще! Вон как славно сделал: не стукнет, не скрипнет. Бесшумно едет. Хорошо бы только резину поменять. Да еще цепь в масле прокипятить.
Пока возился с техникой девчонка не отходила. Помогала: одно подай, другое поднеси, это протри... Шустрая. И — грешен — взгляду приятно. Сколько ей, лет шестнадцать... или около. Пойми их сегодняшних. Бройлерные же. В десять лет уже все при всем. Еще совсем дети, а уже беременеют. С другой стороны есть иная крайность, некоторые в погоне за стройностью и в двадцать лет сорока килограммов не набирают. Эта складная. Короткие по моде джинсики из тонкой ткани, как там их... «бермуды»... обливают-обтягивают попку. Под футболочкой все, что надо на своем месте. Не много, еще почти по-детски все, но очень даже есть. Без лифчика, не признает она их что ли. Вон сосочки обозначились, как на манекенах в универмаге. Не увлекайся, Миша, посмотри на что-нибудь другое. Только не в глаза, а то она прочитает блудливые мысли. Женщины проницательны. Хоть в пять, хоть в пятьдесят сразу видят, что нравятся. Понимают, что от них ждут.

– Возит? - кивнул Николаевич на велосипед.
– Спасибо, возит. Только наездница попалась плохая.
– Что такое?
– Да вот... - показывает глубокую едва подсохшую царапину на ноге чуть выше щиколотки. – Только что в кусты залетела. Хорошо хоть совсем не убилась.
– Ну-ка, садись. Надо забинтовать.
Михайлович усадил девушку на свой стул, сорвал лист подорожника, приложил к ранке, закрепил разорванным носовым платком. Пока врачевал, отвлекся от грешных мыслей.
Закончил — они тут как тут. Вернулись. Не отвязаться. Еще бы. Стоит на коленях перед девчонкой. Она все перед глазами. Ножка тоненькая, загорелая, в нежном золотом пушке. Еще не надо ни брить, ни удалять. Такой же пушок вокруг пупка на животике под короткой футболкой. Интересно, а что там ниже...
– Пить хочешь? - хотя впору самому глотнуть, горло промочить, голос перехватывает.
– Ага.
– Угощайся, - открыл, протянул бутылку с квасом.
Подставила горлышко к пухлым губкам. Глотнула, резкий напиток щекотнул во рту, от неожиданности Катя поперхнулась. Оторвала посудину ото рта, не изменив наклон, шипучая струйка кваса пробежала по подбородку, мокрым пятном осталась на футболке.
– Ну вот! Не везет сегодня ни в чем, - смеясь, оттянула она пальчиками ткань, и от резкого движения потеряла равновесие, стул качнулся. Упала бы, но спасительно сильные мужские руки рыбака поймали за талию. Как приятно быть в их плену! Не отпускал бы...
Испытанный женский прием, безотказный!
Сказать, что никто и никогда не обнимал? Вранье. Вороватые потные руки мальчишек давно уже и часто касались и талии, и того, что ниже и того, что выше. Идиоты. До синяков. Думают, что чем сильнее схватят, тем приятнее. То ли дело дома...

В деревню к бабушке она ни за какие коврижки не поехала бы. Лето губить на монотонную скучную жизнь в домике в деревне? Фи! Впереди последний год учебы в школе. Кровь молодая играет. Развлечений полно, а главное...
Главное, что ОН стал не только смотреть. Его взгляды  Катя ловила на себе давно. Уже несколько лет. Сначала не понимала и даже злилась, потом не придавала особенного значения. Дальше — больше, это стало нравиться. Приятно, когда так смотрят. Не хватают жадным, наглым, ненасытным взглядом, а словно гладят. Воровато. Исподтишка. Нежно. Ласково.
Недавно случайно услышала отрывок Его разговора с другом.
– ...с удовольствием вставил бы!
– Что ж мешает? Нормальный ход.
– С ума сошел, не дай бог, кто узнает.
– Да кто узнает, она ж не дура...

Конечно, она не дура. Конечно, никто не узнает. Поэтому стала иногда позволять себе маленькие провокации. Стандартная квартира в панельном доме предоставляет бездну возможностей. Одна кухня чего стоит! Достать чашку для чая из-за спины, ненароком прижавшись к ней. Не к чашке, разумеется. Протиснуться между плечом и стиральной машинкой в дверь, прижавшись к горячему предплечью низом живота. Пройти в туалет ночью, когда он смотрит футбол, не особенно озаботившись прикрыться. В другой раз с детской непосредственностью забраться в кресло перед тем же теликом с ногами, едва прикрытыми юбчонкой.
Однажды покачнулась на стуле, протирая пыль на полке, и как раз в тот момент, когда он проходит мимо. И ведь поймал! Не дал упасть. И руки убрал не сразу. Нехотя, не спеша. В тот же день он предложил с огромной возможностью для отступления, потереть спинку, когда она пошла принимать ванну.
– Кто обещал потереть? - перекрывая шум льющейся воды, поинтересовалась она.
– Намыль мочалку, - как бы шутя, как бы согласился он, как бы и ничего такого.
– Уже...
– Сейчас!
Не особенно веря в реальность происходящего, отчим нажал на желтую ручку двери в санузел. Вот это дела! Дверь охотно открылась. Она, не глядя на вошедшего, протянула руку с мочалкой назад. Черт бы побрал эту пену! Что тут такого, если сорокалетний отчим, у которого она, можно сказать, выросла на руках, потрет спинку? Она же в ванне, и почти вся в этой проклятой пене. Да и на что смотреть? Кожа да кости, ну и... кое-где маленько. Унимая дрожь в руках, ощущая неловкость от того, что она может неправильно истолковать все происходящее, он прошелся, никуда не спеша, мягкой мочалкой по хрупкой спинке с выпирающими позвонками сверху вниз, поперек, по кругу. Поднял мокрый хвостик волос, потер: «Сейчас мы кое-кому шею намылим!» - тонкую шейку. Провел несколько раз мочалкой по одному плечу, по второму. Почти не встретил сопротивление, когда взялся за запястье, снял ладошку с груди и стал тереть предплечье. Молодец девочка, закрыла глазки, не мешает жадно рассматривать ее упругую сисечку с набухшим розовым сосочком. Потрем ручку медленно, не спеша. Вот... Теперь другую. Умница, свободной рукой не закрывает ничего, дает полюбоваться. Что ж, продолжим. Что у нас не помытым осталось?
– Теперь надо потереть животик, встань, - пересохшими губами скомандовал он. И она послушно стала подниматься. Тут как раз и принесла нелегкая жену и мать в одном лице. Увлеклись, не услышали щелчок замка из-за шума воды.

 Так и оказалась Катя в ссылке у бабки. Мать взяла на себя труд за лето устроить дочку и соперницу в лицей в соседнем городе. А пока с глаз долой, из ванны вон. Только попробуй тот случай сотри из дочкиной памяти. И ощущения. Странное совпадение, но дядя Миша очень похож на отчима, только усы у него. Он и по возрасту такой же, и нравится она ему не меньше. Даже, пожалуй, больше. И одинокий он, и живет у старой глухой бабки... Удобно.

– Ну вот, облилась! Кулема! Что теперь делать, пятно останется, - воскликнула Катерина.
– Надо застирать, - деловито и провокационно предложил Николаевич, ему интересно, как она отреагирует.
– Надо, но у меня под ней ничего нет, - как о чем-то обыденном сообщила юная подружка.
– Держи мою рубашку, - протянул заботливый дядя Миша.
– Только вы не подглядывайте! - кокетливо наклонила голову к плечу девчонка.
– Одним глазом, не больше, - заверил он.
– Одним можно, - отшутилась она и крест накрест взялась за футболку. - Ну!
– Я один глаз закрыл, - показал он пальцем.
– Хорошо, - она одним движением стянула футболку через голову и кинула ему в лицо. Хорошо, что не оба глаза были закрыты. Едва успел поймать. Облачилась в его огромную для девчонки хламидину, наклонила голову, занялась непривычными пуговицами.
Ошарашенный Николаевич пошел с невесомой тряпочкой к воде. Удивило не увиденное. Эко чудо, не больше второго размера. Поразила простота, с которой все происходит. Впрочем, эти современные фильмы на СD и DVD, нудистские пляжи, интернетовские сайты... «Сексуальная подростковая революция свершилась», - бормотал он себе под нос, отжимая послушный трикотаж. Вернулся на пару шагов, встряхнул, чтобы расправить ткань, бросил футболку на удилище. Пусть повисит, пока не клюет, на солнышке и ветерке через пятнадцать минут высохнет.
– Идиотские какие-то пуговицы всего две сумела застегнуть, - капризно пожаловалась она.
– Давай помогу, - как что-то само собой разумеющееся предложил он. Опустился перед ней на колено. Большие пальцы ловко справились с еще одной, а вот дальше застегивать не хочется. Умелые руки уверенно развернулись. Грудки сладко накрылись шершавыми ладонями. Хорошо! И ему, и ей. Он слегка раздвинул ладони, не спеша поцеловал один отвердевший сосок, лизнул другой. Оторвался. - Увидят нас здесь!
– По фигу, - махнула она рукой, обхватила его затылок, в сладкой истоме выгнулась в пояснице, потянула к себе...
Все же перебрались в недалекую тень под черемуху. Прилегли на старое одеяло. Рыбак его брал, чтобы поваляться на солнце, если не будет клева.
Что ни говори, а молодая кожа сладка. Николаевич не спеша исследовал ее и пальцами, и носом, и языком. Тут, и тут, и здесь. Девчонка захорошела, дышит прерывисто, неумело подставляется под ласки, но нет-нет да и настороженно замрет...
Не понимает еще ничего. Но хочет. И понять, и попробовать. А что же она сама ничего не делает? Это не правильно. Николаевич взял узкую ручонку, положил себе на живот. Привыкай.
Никакой инициативы. Расстегнул брюки, с удовлетворением отмечая, что все под ними как у молодого. Передвинулся, чтобы её рука оказалась там, где надо. Ага. Схватилась как Анка за рукоятку пулемета. Держит. И опять ни шагу вперед. Всему-то этих соплюшек учить надо.
Куда соли из организма подевались! И скрипы исчезли. Не убирая правой руки из-под нежной шейки добровольной жертвы, Николаевич одной левой, слегка изогнувшись, стянул с себя брюки вместе с трусами, они остались возле колен. А не хотела выпускать из руки добычу. Охотница! Вернул в ее ладонь свое самое дорогое. Рука поверх руки, показал, что надо бы поработать. Поняла. Поза, конечно, не самая удобная, но извернулся на локте, поцеловал её еще там и там. Попробовал приспустить ее штанишки. Бросила сладкий для обоих труд. Испуганно вцепилась обеими руками в пояс.
– Что?
– Да у меня... это...
– Некстати!
– ...
Но не останавливаться же на полпути. Можно и по-другому. Николаевич, перевернулся. Сел на колени. Одна ее рука, согнутая в локте, между его ног. Вторая — ага, включается — тянется к промежности. Гладит, тонкие пальчики скользят вверх — вниз, вверх — вниз... Закрыла глаза. Облизнулась. Блестят пухлые губки. А ведь не похоже, что умеет. Ничего. Научим. Сейчас мы встанем на колени над тобой, поласкаем членом соски, а там и еще что-нибудь попробуем!
Черт!
Мотоцикл трещит за кустами. Ближе, ближе, ближе...

– Привет, батя! Клюет? - интересуется подъехавший рыбак.
– Глухо пока, - откашлявшись, отвечает Николаевич, насаживая червяка.
– Рано ещё, ближе к вечеру должно пойти. Я тут рядом пристроюсь?
– Конечно, берег общий, не купленный, места хватит.
– Дядя Миша, вечером велик посмотрите? - интересуется Катя. Только шалые глаза выдают, что здесь три минуты назад что-то происходило. А так все путем. Каталась девчонка на велосипеде, остановилась возле соседа, попросить о помощи. Кто ж подумает, что между седеньким дедком и этой секульдявкой может произойти что-нибудь такое.
– Ты где-нибудь автола найди, можно отработки из мотора... и старую кастрюльку. Надо будет цепь прокипятить, - напутствует слесарь.
– Ладно, я поехала. А во сколько вы вернетесь?
– Как рыбалка пойдет. Да я, как только вернусь, позову, не сомневайся, сделаем - Николаевич выразительно смотрит в глаза, неторопливо встает, поднимает с одеяла рубашку, накидывает на плечи, - твой велосипед. Жарит-то как! Не сгореть бы.

НЕ БЫЛ!
– Добрый день.
– Здравствуйте, - не поднимая головы ответил хозяин кабинета.
– Извините, что отвлекаю, но мне сказали, что вы сможете помочь.
– Что у вас случилось? - посмотрел на Розалию Петровну собеседник.
– У меня муж исчез...
– При чем же здесь наш банк? В милицию надо обращаться.
– Дело в том, что... В общем мы с ним решили, что нужно положить в ваш банк вещи. В тот день, когда муж пропал, он пошел сюда, чтобы абонировать ячейку.
– Вы хотите знать, сделал он это или нет?
– Да.
– На чье имя?
– Вот.
Посетительница положила на стол свой паспорт и свидетельство о браке. Хозяин снял трубку. Коротко отдал распоряжение проверить, есть или нет в числе клиентов Михаил Николаевич...
– Извините, у нас ваш супруг не числится. Может быть в другом банке?
– Спасибо. Не знаю...

ЗАСАДА
Не получилось. Ни цепь прокипятить, ни другого чего. Подружка встретила возвращающегося с рыбалки Николаевича в переулке.
– Не ходите домой, дядя Миша. Там вас какие-то дядьки на машине ждут.
– Милиция?
– Нет! Наоборот. Они минут двадцать назад приехали, про вас у меня спрашивали: что, да где, да во что одеты, да когда вернетесь... Хорошо, что наши бабки куда-то ушли.
– Что ты им сказала?
– Сказала, что в куртке с рюкзаком, что на рыбалку ушли и не скоро придете. А главный их, противный такой, на щеке шрам, сказал, что придется подождать.
– А может, мне самому они нужны? - усмехнулся Николаевич.
– Я бы не сказала.
– И сколько их?
– Трое, на БМВ. Один, тот со шрамом, в машине сидит возле Черкашиных, напротив дома. Второй на вашем крыльце ждет, а третий на нашей скамеечке.
– Значит, на БМВ, трое и шрам... Вот здесь? - уточнил Николаевич.
– На себе не показывайте, да здесь... наискосок от носа к уху, - согласилась Катя.

Николаевич задумался. Похоже, что встречи не избежать. Он перебросил через низенький забор удочку и сетку с рыбой, повесил свою сумку на плечо девчонки.
– Вот что, Катя, помоги мне еще чуть-чуть в этом деле, раз уж ввязалась. Отнеси сумку, спрячь ее в крапиве за автобусной остановкой и посиди, меня подожди. Если долго не будет, значит — судьба такая. Возьмешь сумку себе и удочку с рыбой тоже.
– Не ходите!
– Не лезь. Это мужские дела. И спасибо, что предупредила.
Николаевич вернулся на околицу, прошел за огородами до дома соседей. Глядя на него, трудно было сказать, что это идет не молодой почти пятидесятилетний мужик. Волк — не волк, змея — не змея, но не совсем человек, это уж точно. Слегка оперся рукой на колышек плетня, перемахнул через него. Вот так же ловко прыгают через ограждение молодые пацаны в метро, чтобы сократить дорогу к эскалатору. Нисколько не таясь, как у себя дома, прошел по межевой тропинке до сараев, открыл калитку во двор. Соседская дворняжка приветливо вильнула хвостом. Познакомились, пока велосипед чинили.
Николаевич выглянул на улицу.
– Парень, слышь, подсоби чуток, не могу один картошку из подвала поднять, - попросил он долговязого, который лениво покуривал сигарету.
– Некогда мне.
– Да брось ты, некогда. Николаевич раньше чем через два часа не вернется, а тут дел на две минуты.
Парень сокрушенно покачал головой. Привяжется такой дед-пердун, и ведь не пошлешь. Старших уважать надо, научили в школе, блин. Бросил окурок в пыль, притопнул подошвой.
– Пошли, где твоя картошка?
– Да тут вот, тут... - семенит перед ним дедок, показывая дорогу. Зашли в огород, свернули к амбару.
– Нах, дед столько сажал... Да… Ты чё?
– Всего-то и дел, и двух минут не понадобилось, - бормотал Николаевич, подтягивая ноги тимуровца к скрученным за спиной рукам.
Простит бабка соседка за белье и бельевую веревку. Прикрутил, проверил узел, удовлетворенно хмыкнул. Надежно получилось. Засунул в рот парню два носка. Ничего, они постиранные, мог бы и его. Да они грязные, противно в руки брать... повязал рот бабкиным чулком, чтобы не выплюнул угощение. Верзила замычал, похоже, что и недовольно как-то. Открыл глаза. Михаил Николаевич приложил палец к губам. И по выражению глаз парень понял, что лежать надо тихо-тихо, смирно-смирно. Глядишь, и доведется еще пожить. Из внутреннего кармана ветровки на свет появился небольшой пистолет. «Чезет-75 Кадет», хороший аппарат: тихий, хлесткий, аккуратный. Николаевич проверил обойму, полная. Умело передернул затвор, поставил на предохранитель, сунул задний в карман.

Он еще раз погрозил верзиле пальцем и выразительно провел рукой по горлу. Парень послушно кивнул и даже закрыл глаза, показывая, что он ничего не видел, ничего не слышал и ничего никому не скажет.
Никуда же не спеша, по-хозяйски Николаевич вернулся во двор, встал на перевернутый бочонок, заглянул через высокий сплошной забор в соседний двор.
– Здорово, паря. Чё, Николаич ещё не пришел? - поинтересовался он у сидящего на крылечке в расслабленной позе крепыша.
– Не... на рыбалке он, - лениво ответил парень, не открывая глаз. Пригрелся на солнышке, дремлет, рассолодел.
– У тебя курить есть?
– Есть.
– Я тогда зайду, угостишь?
– Угощу. А ты кто такой?
– Да я, это, сосед вот, Катькин... - что сказать-то... не дед же. Да ничего и не надо говорить. - Я заодно и лопату верну, брал намедни.
– Неси, долги надо отдавать, - согласился собеседник.
Николаевич снова по-стариковски сгорбился, вышел на улицу, едва передвигая ноги. Опираясь на лопату, как на посох, проковылял к соседским воротам. Кряхтя, вошел. Остановился. Парень, не поднимаясь, ждал его. Над перилами торчала его бейсболка. Михайлович прошёл, встал напротив, опёрся на лопатку с небольшим, отполированным за долгие годы, высотой только-только до пояса черенком. Универсальный инструмент. Катина бабка очищала этой лопатой деревянный тротуар от грязи после дождей, ею же рубила молодую крапиву на корм поросенку.
– А вы к Мишке по делу, или как? - поинтересовался дед у парня.
– Тебе какое дело? - недовольно буркнул, не открывая глаз, парень. - Меньше знаешь, крепче спишь.
– Да я просто, если что, я проводил бы, знаю, где он рыбачит. Здесь рядом... мне бы сигаретку, ты обещал угостить, - растерялся Николаевич.
– А... - расслабился парень, не глядя, сунул правую руку в карман джинсов за пачкой с сигаретами.
Николаевич сделал небольшой шажок левой ногой вперед и с коротким выдохом точным тычком лопаты перерубил толстую накачанную в спортзале шею. Почти до позвоночника. Добавлять не надо. Отскочил в сторону, чтобы не попасть в фонтан крови. Метнулся к калитке. Посмотрел в щель. Все спокойно. Третий сидит в машине, музыку слушает. Вот и чудненько...

«Этот меня знает, к нему не подойти».
Николаевич повернулся к агонизирующему. Картина не для слабонервных. В кино, когда пуля попадает в человека, ножиком или чем другим его прикончат, труп лежит красиво. Не дергается. В настоящей смерти все не так эстетично. Слетел парень с крыльца, изрыл кроссовками землю, все ступеньки и тротуар кровью залил. Ведро с помоями опрокинул. Хрипит и посвистывает перебитое горло. Дыши — не дыши, все одно через аорту жизнь выплескивается короткими толчками. Хорошо, молодец просто, что бейсболку не испачкал. Николаевич вернулся к калитке. Приоткрыл, высунулся немного, коротко свистнул, махнул рукой и тут же спрятался. Поди-ка разбери, кто звал и зачем! В этом нелепом уборе он за подельника вполне сойдет.
Отзывчиво рыкнул двигатель, лень седоку пешком через дорогу идти. Поезженная машина притормозила возле ворот. Водитель выскочил из машины, резко распахнул калитку.
– Пук! Пук! Пук! - трижды передернулся затвор «Чезета». Снизу вверх, чтобы в машину не попасть, с двух рук. По всем жизненно важным. Хватило бы и первых двух. Парня откинуло назад. Упал на спину в проходе. Он еще пытался сунуть руку за спину, вытащить свою пулялку, но смерть вот она. Садится, пружинисто встает на ноги. И никакая она не бабка с косой, а тот самый дурак, что продал две недели назад редкую монету антиквару.
Только не дурак он, получается.
Или она... Наклонилась смерть, умело взялась за лодыжки, рывком втащила во двор, похлопала по карманам завернувшейся куртки, вытащила бумажник с деньгами и документами. Подмигнула.
– Короткая жизнь получилась, да? - спрашивает.
А что ей ответишь, и как? Пузырится алая кровь на губах, стекает струйкой к уху по шраму на щеке. Капает в пыль, превращается в серые шарики. Они намокают, чернеют. Смерть гуманная. Полуигрушечный пистолет неотвратимо приближается к глазам как электричка к собаке, с лапой зажатой на стрелке путей. Еще один хлопок. Чтобы не мучился. Аккуратная дырка на почерневшем от пороха лбу.

Николаевич вернулся к третьему. Освободил рот.
– Вам от меня чего надо было?
– Монеты.
– Кто послал?
– Сами.
– Сами с усами, - пробормотал Николаевич. - Кто про монету сказал?
– Антиквар. Сразу, как ты её сдал. Мы и подумали, что ещё могут быть. Ты нас не видел, мы у него были в соседней комнате. Шрам за тобой в тот раз и прошёл.
– Было у меня подозрение, что неспроста парень в деревне вместе со мной выходил, да не поверил чутью. Думал он и в самом деле домик для дачи купить хочет. Надо было твоему шраму сразу башку оторвать. Теперь вот всех вас «дачников» приходится...
– Дяденька, не надо, - почувствовал парень черное крыло беды.
– Не надо, мальчик, во взрослые дела вмешиваться. Чья машина?
– Шрама, он ее в прошлом году из Германии пригнал.
– Меня такие подробности мало интересуют, закрой глаза.
– Дя...

«CZ-75» сделал дело, может и уходить. Николаевич аккуратно протер пистолет подвернувшейся тряпкой. Булькнула вода в колодце, разошлись круги, ударились в замшелый сруб. Не успела вода успокоиться, а Николаевич уже взял в доме куртку со своими документами. Осмотрел комнату, вроде все...
Закрыл дверь на замок. Сел за руль БМВ.
Машина вывернулась на трассу, её занесло, но выправилась и одним прыжком преодолела расстояние до автобусной остановки. Затормозила на юз. Катя дернулась, не видно же за черным тонированным стеклом, кто там едет. Но куда убежишь?
Да и не надо убегать. Ничего страшного, из неё вышел дядя Миша. Как это он... у них машину выпросил.
– Спасибо еще раз, малыш. Мне приходится уезжать, - прошел сосед как мимо столба, сунул руку (и как он ужалиться не боится) в густые заросли крапивы, вытащил свою верную спутницу. Вернулся. Открыл пассажирскую дверь, кинул сумку на продавленное, прожженное в нескольких местах сигаретами, сиденье.
Подошел к девчонке. Вообще-то не стоило бы свидетелей оставлять, но жалко, и не виновата она ни в чем. Да и кроме нее кто-нибудь мог слышать-видеть. В деревне за каждым плетнем глаза и уши.
Взгляд у дяди Коли нехороший, колючий, знобкий. Слова жесткие. Говорит, словно гвозди вбивает.
– Лучше будет, девочка, если ты меня забудешь. И машину, и всё остальное. Навсегда. Рыбу с удочкой себе все-таки возьми. Незачем добру пропадать. Ментов сама не вызывай, пусть кто-нибудь другой. И вообще, пока домой не ходи. Погуляй пока. Дай мне время выиграть, - посмотрел долгим взглядом в глаза, убедился, что все правильно поняла, повернулся, упал за руль. Рванул с места. Через несколько секунд уже и мотор не слышно. Мигнули стопсигналы на повороте. Еще в воздухе запах выхлопных газов. А как и не было. Ни его, ни машины, ни берега, ни крепких мужских поцелуев. Ничего. С собой не позвал. И даже на прощание не обнял. Скотина!

Николаевич гнал машину, не жалея. При этом аккуратно, нет нужды нарушать правила дорожного движения. Доехал до областного центра. К антиквару бы еще зайти... отблагодарить. Некогда. Ладно. Пусть живет.
На окраине остановился, протер носовым платком все, чего касался руками. Здесь же возле конечной остановки автобуса бросил машину открытой с ключами в замке зажигания.

ПРОКАТИЛИСЬ
Оглянулся через плечо: «Повезет, кто-нибудь на ней надумает покататься».
Как в воду глядел. Не прошло и часа, как возле машины остановились четверо подростков.
– Гляди, Апполон! - толкнул один из них рыжего, похожего на лидера «Иванушек» парня. - Тачка пустая, ключики...
– Нормально. Пацаны, прокатимся?
– Да ну ее, палево... - попытался отговорить друзей самый осторожный.
– Фигня, - флегматично оценил ситуацию четвертый. Молодой, жизнь еще не тюкала в темя.
– Не хочешь — оставайся, никто силой не тянет. Потом пожалеешь, - подзудил первый.
Не получилось отговорить. Сели. Поехали.
Апполон лихо затормозил возле продуктовой палатки. Зашли веселой копанией, взяли баночного пива.
– У тебя рабочий день закончился? Закрывай лавку, поехали с нами, - позвали они молоденькую продавщицу.
– В другой раз. Мне еще всю ночь тут торчать, - не согласилась она.
– Смотри, с нами рабочая ночь веселее. Ладно, мы за тобой утром подъедем! - пообещали покупатели.
Недружно хлопнули дверки. Зашипело пиво открытое умелыми руками. Поехали сначала без цели, но неожиданно созрел план.
– Погнали на объездную. Телку снимем, - предложил Апполон.
– Мимо поста, еще остановят.
– Хрен они остановят, тачка крутая, вся тонированная. Еще и по стойке смирно встанут, честь отдатут.
Апполон лихо развернулся через сплошную, прижал газ и помчался туда, откуда недавно приехал Николаевич. Мимо будочки прехали без проблем. Вырвались на трассу. Там по ночам вдоль трассы неторпливо прогуливались подруги на час. Остановились возле первой из них. Отказалась ехать. Молодая, побоялась с четверыми. Ну и дура. Ничего, в сотне метров другая на камушке сидит.
Только успели тронуться, как навстречу попалась милицейская машина. Сидящий сзади парень, который отговаривал друзей кататься, оглянулся и увидел, что патрульная машина тормозит. Почувствовал неладное.
– Парни! Менты разворачиваются. Тормози, бежим!
– Гони, Апполон, хрен догонят, - махнул вперед рукой молодой и выбросил через окно пустую банку на обочину.
Погоня была быстрой и недолгой. На крутом повороте Апполон не справился с тяжелой машиной, вылетел на обочину. Обняла бээмвуха старый тополь. Когда подъехали милиционеры, вокруг дымящегося металлолома ходил невредимый (ни одной царапины) парень, который предлагал бежать. На старой машине подушек безопасности не было. А вот остальным помощь не понадобилась.

Продолжение - Одиночество в толпе: http://proza.ru/2008/04/10/360