Памяти стрижи

 


Подмосковье. Сто пятый километр от Москвы. Деревянный дом. Двухэтажный, в три подъезда. В каждом подъезде коридор первого этажа и лестница на второй этаж. На каждом этаже по три отдельных комнаты и одна общая кухня.

Мы жили на первом. В каждой комнате - своя печь, которую топили дровами.
В каждой комнате жила семья:
В самой большой, жила семья Рязанцевых : папа, мама, сын и дочь. Глава семьи работал в Райкоме, ходил в военной одежде, и вся грудь была в наградах. Соседи шептались: За какие заслуги? Он не воевал; войну прошёл в тылу.

 Рязанцев был неизлечимым графоманом...он писал стихи. Потом выяснилось, что он их подворовывал из классической литературы, но его за это строго не судили. Соседи не подозревали о существовании классической литературы, а поэтому, женщины- соседки, относились к нему с уважением и с лёгкой снисходительностью.
Соседи- мужчины - с насмешкой, Рязанцев не пил спиртное...
Они, Рязанцевы, считались богатыми. Глава семейства носил роскошные бурки(мягкие сапоги), а жена Клава покрывала голову пуховым Оренбургским платком. Высокая, статная женщина! Её чёрная, с вкраплинами седины коса, толщиной с кулак, по королевски обрамляла голову, и когда она её распускала, волосы рассыпались волной ниже колен.
Это было эйфорическое зрелище!
Раз в две недели Клава мыла голову. То есть Клавину голову мыли все соседки. В общей кухне ставили корыто, по центру, на двух табуретках.
На всех керосинках нагревалась вода в ведрах и ковшиками, женская половина комуналки поливала голову согнувшейся Клавы, которая яростно намыливала её хозяйственным мылом. Затем, вытерев эти каскады чёрно-седой лавы, закрыв дверь за всеми вышедшими помощницами, Клава, как могла, мылась в оставшейся мыльной воде.
Замотав голову полотенцем, она звала мужа:
Петр! Иди купаться! Рязанцев важно шагал по узкому коридору с чистой парой исподнего.
Затем мыли дочь Катю и маленького Вовку. Они помещались в корыте вдвоём. Соседи терпеливо ждали возможности выхода на общую кухню. Банный день - это святое! Тем более, что на следующий вечер, по очереди, то же самое проделают и другие жильцы нашей маленькой коммуны. Иногда, всей гурьбой ходили в городскую баню. Чаще зимой, так как на кухне стоял холод и мыться было неуютно. Очередь в баню была громадной, и на поход этот уходило пол дня. Вечером, с тазиками подмышкой, по хрустящему снегу, распаренные, чистые и благодушные, мы возвращались в свою комуналку и пили чай с сухарями. Сколько я не пыталась в дальнейшей жизни пить "чай с сухарями" - не находила ни того вкуса сухарей, ни того аромата чайного.

В комнате поменьше жила семья Самарцевых. Самарцев папа, и Самарцева мама.Оба - бухгалтеры. Их дочь Люба, в отличие от папы и мамы, обладателей курносых носов, носила длинный нос и торчащие уши. Бабушка Самарцева (мама бухгалтера Самарцевой) тоже жила с ними, и когда соседи удивлялись, откуда у Любы такой длинный нос, бабушка Самарцева делала строгое лицо и отвечала:
- Всё от Бога...Как купалась бабушка Самарцева, ведал один Бог, так как бабушка не влезла бы и в три корыта стоящих на кухне. Это покрыто тайной...

В самой маленькой комнате жила Вера Михайловна и...четверо внуков. Трое пацанов и я... Двое старших - сироты; их растила моя бабушка;их отец (её зять)погиб на фронте, а дочь её умерла на столе, во время операции аппендицита.
Гришка (третий), был подброшен ей моей тёткой(бабушкиной второй дочерью). Она уехала на заработки в Сибирь.
Я, её внучка, ребёнок её третьей дочери, прожила там несколько лет. Это был тяжелый период в жизни моей мамы. Развод с моим отцом. Безденежье. Двоих детей не прокормить! Мой брат остался с ней, а меня отправили на "картошку и грибы".
 
       В нашей комнате стояла большая печь. С заслонкой. Я позже, ни разу в жизни не ела таких вкусных щей. Они были пустые, без мяса, и поверьте мне, нет ничего на свете вкуснее...
 
Дрова для топки складывались в поленницы во дворе и никто не брал соседское. Никогда!
Во дворе стояла уборная. Домик деревянный, который, по сегодняшним понятиям, назывался бы – туалет.Один "туалет" на весь дом. По утрам все дружно выстраивались в очередь - каждый со своим «кружком». Эх, уметь бы рисовать: Петр Васильевич, ранними утрами, с кругом подмышкой! ..Как спасатель, со спасательным кругом на курорте...
 
По ночам, все кому «приспичивало», на цыпочках, бегали в кухню, где стояло общее ведро. Ведро выносили по графику, сделанному моей бабушкой. Кухню тоже мыли и скоблили по очереди.
Мне запомнился портрет Сталина на кухне. Он висел прямо над тремя керогазами, стоящими в ряд. Висел высоко, но брызги от жира долетали. Портрет любили мухи. Изрядно обгаженный мухами, "ОН" выглядел очень смешно. На подоконнике лежала мухобойка, и женщины шлепали ею по портрету, предохраняя кастрюли крышками.
- Ох! доиграетесь!- говорил Рязанцев. Что, так трудно помыть с мылом?...

По субботам, вся коммуналка собиралась в нашей комнате. Играли в домино.Проигравший проползал под столом, а все сидящие стучали ладонями по верху, прикрытому белой вечнонакрахмаленной скатертью. Старший внук моей бабушки умел играть на гитаре. Бабушка пела романсы. Голос у неё был волшебный. Летними вечерами из открытого настеж окна звуки гитары и нежного голоса останавливали прохожих.
Летом все ходили по грибы. Во дворе стоял сарайчик, в котором стояли бочонки, зарытые наполовину в земляном полу. В бочонках засаливали грибы и капусту. Нигде я не пробовала таких вкусных солений!

Наша коммуналка... Я думаю, благодаря моей бабушке, у нас никогда не было ругани. Её все боялись и очень уважали. И вспоминая эту тяжёлую жизнь, я ловлю себя на том, что улыбаюсь...Это счастливый кусочек из моего детства.
Дети умеют быть счастливыми...