Я выбираю... исповедь

Кудряшов возвращался в тот вечер домой поздно. Преподаватель физики задержался в школе до половины десятого: не хотелось нести домой тетради, и он проверял контрольные прямо у себя в кабинете. Только здесь, среди привычных стен, он чувствовал себя уютно, только в классе, среди колб и амперметров, преподаватель мог забыть о своем горе…
Осень в этом году выдалась чрезвычайно дождливая. Наступил уже ноябрь, а снег еще не выпал. На улице серо и неприглядно, на душе тоскливо и слишком тяжело. Михаил Сергеевич шел по мокрому тротуару и думал о быстротечности жизни, о том, что завтра в его честь устраивают прощальный ужин - Кудряшову исполнилось уже шестьдесят, и директор решил отправить его на заслуженный отдых. Да и преподаватель особо не сопротивлялся этому: после гибели жены и сына в автокатастрофе барахлило сердце, трудно стало вести уроки, мужчина на глазах превращался из жизнерадостного человека в задумчивого, угрюмо - молчаливого старика.
Так и шел он, предаваясь своим мыслям… Уличный фонарь тускло освещал его сгорбленную спину, дождь надоедливо барабанил по асфальту, по зонту, но преподаватель не замечал этого, его глаза были влажными, вот только непонятно отчего: или это капли дождя попали на его морщины, а может быть, это были скупые мужские слезы, стекавшие по его щекам, ведь на душе у человека была такая рана, которую не могло залечить, наверное, никакое время…
Очнулся он от своих мыслей только возле подъезда. Там опять было так темно, что нельзя было увидеть даже собственной руки на расстоянии десяти сантиметров.
«Хулиганье! Опять выбили лапочку!» - выругался Михаил Сергеевич прямо в голос, и на ощупь побрел по лестнице. До его двери было ровно 34 ступеньки, это физик знал точно, ведь каждый раз, поднимаясь по лестнице, он считал их.
«Своеобразное хобби», - объяснял он друзьям, когда те удивленно спрашивали его об этом занятии.
«Один, два, три, четыре, пять…», - шептал мужчина, и каждое его слово эхом повторялось в темном подъезде. Подходя к двадцать первой ступени, Михаил Сергеевич случайно выронил ключи. Звон падающей связки оглушил его, на минуту он вновь очутился в том злополучном такси, быстро мчавшемся по московскому переулку. Вот он поворачивает голову и видит перед собой неизвестно откуда взявшуюся газель…Еще секунда - и этот страшный, пронзительный визг тормозов, кювет, огонь, кровь, кровь… Она повсюду. Боже… Славик, Маргарита… А в ответ тишина, сплошная, жуткая, вечная, пустая… тишина…
От этих воспоминаний закружилась голова, выступил пот, дрожащими руками Кудряшов вынул из кармана зажигалку и чиркнул ею, пытаясь найти потерянные ключи. Но как только огонь осветил лестницу, мужчина увидел на бетонном полу зеленую выцветшую тетрадь, а возле нее и свою связку. «Неужели Зинка, соседка, тетрадь потеряла? - подумал он. - Совсем учиться перестала, бездельница!». Быстро подняв вещи, Кудряшов побрел дальше.
В его малогабаритной квартире было тоскливо и тяжело: везде темнота и одиночество, никто не радуется его приходу, не накрывает на стол, не обнимает, не спрашивает, как дела… Здесь вообще никого нет, только паутина, свисающая с потолка, да засохшие цветы Маргариты, пугающие своей безобразной тенью, падающей от света одинокого уличного фонаря.
Мужчина лег на диван и начал смотреть в одну точку на потолке. Делать ничего не хотелось, думать не было сил. Сейчас он просто жил, моля Бога о скором уходе в иной мир…
Проснулся он около двух ночи, и неожиданно вспомнил о выцветшей тетради, которую нашел сегодня в подъезде. Она была немного помята и не подписана. Михаил Сергеевич открыл ее и увидел ровный красивый почерк, буква к букве, слово к слову, уже давно преподаватель не встречал такой каллиграфии. Тетрадь была исписана наполовину, Кудряшов повертел ее в руках и начал читать
« Наверное, скоро конец…Да! Просто конец…И не будет больше боли, страха, унижения, одиночества, ничего не будет…Смерть - вот мой выход… Я не боюсь, просто обидно немного, нет, не немного, очень обидно, так обидно, что слез не хватает, а от крика болит уже не только горло, а все тело, все, до последней жилочки, до последней вены! Не могу я так, слышите, не могу… Знаю, не помочь мне уже, поздно, да и некому, вот и здесь я совсем одна, если даже умру - не скоро найдут, а ведь все могло быть совсем иначе… Ненавижу его , слышите, ненавижу, убила бы, да не смогу, знаю, что не смогу, сил нет, одна боль, её так много, что лучше уж умереть, чем вот так, всегда быть с ней, всегда чувствовать ее, ощущать, помнить, даже требовать ее… Нет, не могу, устала…»
«Что за чертовщина», - подумал Михаил Сергеевич, прочитав первый абзац загадочной тетради… Что это? Сочинение. Не похоже. Кто эта девочка, о чем она пишет? Может, это шутка? У сегодняшней молодежи такие странные шутки, но тогда кому она адресована? Почему тетрадь валялась так, без присмотра?
Не найдя ответы на свои вопросы, Михаил Сергеевич быстро встал и направился в прихожую, к телефону, но, осознав, что сейчас третий час ночи, положил трубку обратно. Затем он снова вернулся в спальню и еще долго бродил в недоумении, то пролистываю книгу по психологии, то просто без дела слоняясь из угла в угол, пока вновь не взял в руки тетрадь и не начал читать…
« Я помню свой 10 «б» класс, помню Верку, свою подружку…Жаль, что даже она не помогла мне в трудную минуту, но я не злюсь на нее, я вообще ни на кого не злюсь, не знаю, как бы я сама поступила в такой ситуации, ведь понимаю я, что друзья - наркоманы - это страшно, стыдно, противно, грязно…Это когда я была одной из лучших в классе, когда была богата, красива и интересна, тогда со мной дружили, меня приглашали на вечеринки, в гости, а вот кому нужна подружка с одной мыслью в голове: «Где бы найти наркотики, с кем бы пойти в ближайший притон, у кого бы занять «кеш», как бы что – то продать или как обмануть родителей…» - такие не нужны никому.
Помню, как однажды пришла в гости к своей однокласснице и учинила там такой страшный кавардак, что до сих пор стыдно. Мне рассказывали, как пытались снять меня с окна 9 – этажного дома, а я в ответ кричала, что я птица, что мне летать нужно, что только в небе есть простор для меня. Да, сейчас смешно вспомнить об этом, но вот именно после этой моей выходки в одном из самых престижных кварталах нашего города, в самом центре, друзья перестали разговаривать со мной, считая, что я просто-напросто сошла с ума. Их испуганные родители запрещали им разговаривать со мной, а вскоре меня даже из школы выперли: не может же в престижной гимназии учиться наркоманка, девочка, которая в 16 лет уже несколько раз пыталась порезать себе вены… Вы спросите, куда же смотрели мои родители? Куда? На свой бизнес - дело всей их жизни. Помимо работы, у моей матери были и другие увлечения: она имела сразу двух любовников и все свое свободное время отдавала им; а отец, человек амбициозный, слишком заботился о своей репутации, что бы заметить, что его дочь, которая всегда была самой послушной и правильной, вдруг увлечется простым подонком, до беспамятства влюбится в него и «подсядет» вместе с ним на иглу. Банально, грустно и прозаично, даже несколько невероятно, наверное, но это правда, просто глупая правда.
Я помню, что в первый раз это случилось в клубе «Red», мама тогда отпустила меня гулять с друзьями на целую ночь. В то время я была очень хорошенькой, все только и говорили мне об этом. Да я и сама, если честно, знала, что в свои шестнадцать лет я выгляжу необыкновенно хорошо: невысокая, приятная девочка, с большими голубыми глазами, огненно рыжими вьющимися волосами, с уже правильно сформировавшейся фигурой, с голоском, словно у соловья, с прекрасным чувством юмора; я была желанной для многих, но сама была увлечена только им, Игорем, парнем из нашей школы. Он был на год старше меня, красавец необыкновенный, как считала я тогда. Все мои мысли и желания были только о нем, больше всего на свете я хотела очутиться в его объятьях, хотела чувствовать его дыхание, его запах, обжигаться теплотой его рук. О моем увлечении Гариком знали многие, кто – то посмеивался, кто – то сочувствовал, а кто – то просто открыто смеялся мне в лицо: ведь мой герой был самым крутым парнем в школе, у него давно были девушки намного старше, все из числа красавиц - моделей, а я хоть и была ничего собой, но все – таки не годилась на роль его пассии.
И вот на той злосчастной вечеринке ко мне подошел один из его друзей, противный, скользкий тип Юрка, я не знала его особенно хорошо, но слышала от подруг, что он гад.
Он подошел ко мне и предложил пойти к нему коктейльчика попить, я в ответ отказалась, но он настоял, сказав, что он взамен расскажет мне про Игоря и вообще устроит нам встречу, о которой я так долго мечтала.
Уже через полчаса я сидела в гостиной у Юрика и ждала, пока он приготовит коктейль. Он делал напиток на кухне, приговаривая, что вот - вот придет Гарик. А я сидела и ждала, как полная дура, ожидая чуда, которого в тот вечер так и не произошло.
Юра принес стакан с зеленовато-голубоватой жидкостью и произнес тост: «За любовь!». Мы выпили коктейль, и я вдруг почувствовала себя так, будто меня по голове пыльным мешком ударили. Плохо осознавая, что происходит, я будто видела все сквозь пелену. Юрка гладил меня по ногам, откровенно лапал меня и лез целоваться. Я не могла пошевелиться, не могла кричать, не могла оттолкнуть его, руки и ноги были словно не мои, они не слушались, не двигались…Я не могла сопротивляться, но понимала, что со мной вытворяет этот гад. Мне было так противно, так страшно, так горько, что от всех этих эмоций я просто отключилась до самого утра.
Проснулась я на полу, в какой – то прихожей, голова болела так, что невозможно было даже открыть глаза. Я долго звала маму, или хотя бы кого – нибудь, но ответа не последовало. Я попыталась приподняться, но тело так чудовищно ныло, так болело, что от боли я вновь потеряла сознание.
Очнулась я, наверное, часа через два, и первым, кого я увидела, был он, мой самый лучший, самый прекрасный принц на земле. Игорь помог мне встать, отвел в ванную умыться, помог переодеться и усадил на диван. Он постоянно молчал, но ухаживал за мной с такой теплотой и нежностью, что я смогла позабыть даже о своей чудовищной боли.
Нет, чтобы уйти тогда, убежать куда глаза глядят, подальше от него и от его дружков, так нет же, осталась с этим уродом, который поначалу был самым прекрасным, как мне казалось человеком на земле…
Он принес что – то в стакане и прошептал: «Пей!» И я, повинуясь его власти, выпила все до последней капли.
Я помню, как закружилась голова, как заплясали в медленном вальсе лучи непонятного света. Я видела, как занавеска окна, находящегося напротив меня, дышит, шевелится, пульсирует; мне казалось, что это сам Бог разговаривает со мной, то появляясь из своего укрытия, то вновь возвращаясь обратно. Бог звал меня куда – то, но я не могла разобрать его слов.
Я видела Игоря, всего светящегося, парящего над полом; он ненадолго исчез, и я, ожидая его, рассматривала картину, висевшую на стене. На ней была изображена избушка в лесу, но в тот момент мне казалось, что это вовсе не картина, а вполне реальные деревья, ожившие и тянувшиеся ко мне своими корявыми пальцами, пытаясь увлечь меня в свой мир тьмы и одиночества. Избушка вся деформировалась, стала похожей на кусок грязи или пластилина, разогретого, распаренного на солнце. Она передвигалась, переваливаясь из стороны в сторону, приобретая немыслимые формы и очертания. Она кряхтела, выла, даже стонала так, что хотелось убежать, спрятаться, вырвать себе уши, только бы не слышать этих звуков. Я помню, как проваливалась в какую – то бездну, в какую – то фиолетовую кашицу, до тех пор, пока не пришел Игорь.
«Юля», - тихо позвал он меня, и притянул к себе. Я растворялась в нем, таяла как масло на горячей сковороде, я пыталась дать ему как можно больше нежности, теплоты, но он сам забирал все без остатка, не давая полностью насладиться собой, не разрешая почувствовать реальность происходящего…
Очнулась я только ночью; меня беспрерывно тошнило, казалось, что желудок скоро вывернется наружу, я думала, что умру, что не выживу в таких муках… но к утру полегчало.»
Михаил Сергеевич отложил тетрадь в сторону, пошел на кухню, налил в стакан молока и молча сидел так, думая об ужасах написанного, о том, что тот Игорь мог быть его сыном, мог так же увлекать девчонок в мир грязи и бесстыдства, в мир нереальных, недействительных ощущений. Он вспоминал, что тоже часто не занимался сыном, что слишком много времени тратил на дела не столь важные и не столь нужные. Однажды ведь и Славик пробовал наркотики, нет, не сильные, но все же он курил какую – то дрянь, жевал какие – то грибы, в общем, ему с матерью казалось, что они потихоньку теряют сына, который подолгу не появлялся дома, таскал деньги из кошелька, и вел себя непривычно странно. Но сын справился с проблемой сам, ему было тогда уже девятнадцать лет, а этой девчонке только шестнадцать.
Боже, как часто мы теряем из виду самые нужные, самые главные стороны нашей жизни, распыляя всю свою энергию на какие – то непонятные, никому не нужные дела. Я столько лет проработал в школе, видел столько несчастных детей, но я не обращал на них внимания, я не верил, что в детских глазах тоже может отражаться горе и скорбь, я не мог и предположить, что у них тоже бывают проблемы, и проблемы взрослые, порой даже гораздо важнее наших…
«Глупцы, мы просто глупцы!» - прошептал Кудряшов вслух и вновь пошел читать исповедь в тетради.
«Вот так моя мечта и осуществилась. Теперь я была со своим принцем, Игорем, любимым, самым важным и главным человеком моей жизни. Кем он был в действительности, я поняла гораздо позже, когда уже сидела с ним на игле, вовсю употребляя самые дорогие наркотики: кокаин и героин, причем, снабжая ими не только себя, но и своего возлюбленного.В общем, я любила его всей душой, отдавая ему всю себя без остатка, даря ему не только свою молодость, но и любовь своих родителей, своих друзей, даря ему всё свое будущее, а он брал все это, и с животной, беспощадной злостью и эгоизмом просил ещё больше, совсем не жалея меня…
Я ушла из дома, когда там уже нечего было красть, я жила с ним, с его друзьями. Часто, когда была сильная ломка или когда он кидал меня в объятья своих приятелей, я пыталась покончить жить самоубийством, но меня всегда спасал он, я думала из – за любви, а на самом деле - он не хотел терять свою золотую жилку, свою рабыню, свою девочку, которая беспрекословно выполняла все его просьбы и все его прихоти.
А когда я забеременела, мой Игорь просто отмахнулся от меня, прибавив напоследок, что ему не нужна «брюхатая». «Слишком много хлопот, да и денег за тебя теперь не получишь…» - процедил он сквозь зубы.
Я сначала не поняла, про какие деньги он говорит, но Юрка намекнул на приятелей, и меня вырвало прямо на пол от боли и недоумения. Я не верила, что такое возможно, я долго жила с мыслью, что это не так, что Гарик просто пошутил, он просто запутался, а когда родиться наш ребенок - все будет совсем по – другому.
Но по-другому не произошло. Я родила свою девочку прямо в мокром, сыром подвале, среди вони и грязи, у меня не было санитаров и врачей, я была одна, совсем одна, под дозой какого - то дешевого кокса. Я не чувствовала боли, не чувствовала страха, но осознавала, что вот в тот момент рождается новая жизнь…
Не знаю, убила ли я ее сама, или она умерла при родах, но то, что она не кричала и не подавала никаких признаков жизни - это было точно. Моя девочка умерла, даже не взглянув на этот свет, даже ни разу не вздохнув, ни разу не открыв глаза… А вместе с ней умерла и моя надежда на счастливое будущее, будущее без наркоты, притонов и без Игоря…
Так сильно я не ревела даже в самые страшные моменты моей жизни, я хотела умереть, но под рукой не было ничего, что могло бы помочь мне в тот момент. Я была совсем одна, и в первый раз за очень длинный промежуток времени я хотела очутиться в объятьях своей мамы, а не того страшного человека, которого я считала самым прекрасным на земле.
Не знаю, как выжила тогда, как не умерла от ломки, от кровопотери, от голода.
Прошло уже несколько недель после родов, но я так и не вернулась к нему, что - то перевернулось во мне, что – то изменилось, я больше не хочу его видеть никогда, слышите, никогда…
Сейчас холодно, но в подвале жить можно, здесь у меня даже немного уютно…Я привыкла, вот только кровь постоянно идет, я знаю, что это плохо, но ничего поделать не могу… Мама никогда не поймет меня, а папе вообще всегда было наплевать, так что пусть лучше они думают, что я умерла, чем потом будут стыдиться своей родной дочери…»
На этом история заканчивалась, больше нигде не было ни слова, ни пометки, ничего, за что бы мог уцепиться Михаил Сергеевич. Он долго рассматривал тетрадь, вновь пробежался глазами по тексту, может, он упустил что – то, может, не понял,… как очутилась эта тетрадь в его подъезде, что за девочка эта Юля, может, он знает ее, может, она его ученица? Но ответов он так и не нашел.
«Да, жаль девчушку!» - тихо прошептал Кудряшов, закрыл тетрадь и молча заснул. И только дождь еще долго барабанил в окна пожилого человека, пытаясь помочь ему справиться с тревогой, болью и одиночеством.
А на утро преподаватель лично проверил все подвалы своего микрорайона, он искал рыжеволосую девочку Юльку, невысокую, хрупкую, с большими голубыми глазами, но так и не нашел…Неизвестно, была ли она еще жива, скорее всего, нет: наркотики, боль и одиночество убили молодое хрупкое тело.
И никто не знал, что случилось с ней после той исповеди, написанной в тетради.
Да и не узнают теперь об этом уже никогда, ведь кладбища, как известно, безмолвны. О жизни человека на земле напоминают только могилы. И у Юльки она была, безымянная, под номером 777, близ Ярославского монастыря…
Счастливый номер, вот только жизнь несчастливая…