Дом детского счастья

Иногда, чтобы перебить тягостное ощущение от дня сегодняшнего, я вспоминаю. Потому что там, в прошлом, много хорошего - того, что лечит и дарует ощущение светлой радости. Самые добрые воспоминания - самые старые: из детства, в котором я была по-настоящему счастлива. Тогда весь мир любил меня, а я любила весь мир. До какого-то момента весь мир для меня заключался в нашей квартире, которая до сих пор снится, в которую я мечтаю вернуться и во сне, и наяву.

Пятый этаж высокого сталинского дома, обычная деревянная коричневая дверь, резкий перелив звонка, и вот, я в прихожей. Прихожая - это отдельная комнатка, слева - старая резная этажерка, грустно поскрипывающая под грузом журналов «Юность», «Новый мир», «Октябрь», «Красная звезда», зеленый невысокий столик с телефоном и всякими щетками и расческами, а над ним, на стене - щербатое зеркало без рамы. А справа: а справа - огромный, до потолка, черный дубовый гардероб, из которого пахнет ваксой и нафталином: там зимняя одежда, залежи обуви, какие-то старые сумки, портфели, есть даже валенки. Если в него залезть, то скоро начинаешь чихать, поэтому прятаться там бессмысленно, если только от самой себя, но в детстве и в голову не приходит от себя прятаться. За гардеробом хранятся мои друзья по прогулкам: санки, вырезанные дедушкой деревянные лопатки, сачки и уже потерявшие яркость большие цветы из гофрированной бумаги, оставшиеся от множества первомайских демонстраций. Прихожую от остальной квартиры отделяет дверной проем, в котором никогда не было двери, только зеленая занавеска с бахромой, навсегда пропахшая крепким табаком: в прихожей всегда курили.

Потом коридор, широкий настолько, что я могла в нем разворачиваться на трехколесном велосипеде. Пол из крашенных в коричневый цвет досок, между досками - щели, и, если постараться, из какой-нибудь всегда удавалось выудить копеечку, а то и две. Если идти прямо по коридору, окажешься на кухне - это сердце квартиры, здесь всегда уютно и тепло. По вечерам кухня залита мягким желтым светом от тканого абажура, бабушка стоит у плиты, от которой вкусно пахнет жарящимися котлетами из ближайшей кулинарии. Рядом мама, она жарит семечки, боится отойти, потому что у нее они всегда сгорают. Отец и дедушка расположились у стола - пьют чай из стаканов. А стаканы в подстаканниках, у папы - в элегантном, кружевном, из желтого металла. Дедушкин же - оловянный, серый, старый-престарый. Иногда вокруг стола собираются все-все и играют в лото (по две копеечки за карту) или в «дурака», мне играть не разрешают, поэтому я сижу у дедушки на коленях и вдыхаю любимый запах дерева и лака, в котором перемазана его одежда, он же столяр. Перед праздником на кухне особенно здорово: бабушка мечется от кастрюли с тестом к кастрюле с варящимся холодцом, вся кухня пахнет вкусной, праздничной едой, раз в минуту забегает кто-то из домочадцев, чтобы ухватить кусочек или просто поболтать. А я сижу на деревянном стуле с высокой прямой спинкой у самого окна, в углу, чтобы не мешаться, и помогаю: протираю крахмальным полотенцем рюмки и фужеры. У меня за спиной белый буфет, у него много выдвижных ящиков, в которых так классно рыться, выуживая маленькие сокровища: монетки, химические карандаши, блестящие пуговки, сроднившиеся насмерть с фантиком сосалки «Театральные». Протерев посуду, я иду в ванную - положить полотенце в бак с грязным бельем. В ванной просторно, сама ванна просто огромная, я в ней даже могла плавать чуть-чуть лет до шести. Это когда разрешали, а чаще же всего мне ставили на дно ванны маленькую цинковую ванночку, наполняли ее водой и позволяли там бултыхаться долго-долго. Но бултыхаться было скучно, куда веселее было просто полулежать в воде и смотреть на танцующий огонек в усыпляюще гудящей колонке. Иногда я запиралась в ванной изнутри, вставала на табуретку и доставала с полочки чудесную вещь: круглую синего стекла баночку с резиновой грушей. Если нажать на грушу - из носика баночки выстрельнет струйка дядюшкиного одеколона. А если к струйке поднести горящую спичку - получится почти плюющийся огнем дракон. А иногда табуретку я ставила у раковины, тогда, забравшись на нее, я видела себя в зеркале, почти всю: с головы до ног. Я рассматривала треугольное родимое пятно на груди и мечтала о том, что когда-нибудь я вырасту, встречу красивого, умного мужчину, который безумно в меня влюбится, в меня и мою треугольную родинку. Он непременно будет любить ее целовать. Детские мечты никогда не сбываются целиком...

Первая по длинному коридору - комната моих родителей и меня. Но можно считать, что это только моя комната, потому что мама и папа приезжают редко, чаще хозяйничаю там только я. На стене над кроватью часы, они тикают и качают маятником. Их надо заводить раз в сутки большим ключиком, который, проворачиваясь, ужасно скрежещет, так, что кажется, сейчас сложный механизм не выдержит, и часы больше никогда не скажут тик-так. И тогда кончится жизнь. В углу дубовый резной буфет, в котором пахнет конфетами, их покупают и прячут в буфет до праздника. И бабушка как бы не замечает, что пакет с конфетами с каждым днем худеет, зато за моей кроватью образуются залежи фантиков. Конфеты всегда разные, в хорошие времена - «Белочки» и «Мишки», в обычные - «Цитрон» и «Раковые шейки». На буфете в одну линию, по росту, хоботами налево выстроились слоники, их семь, у самого большого не хватает бивня, у маленького - отколото ухо. Рядом с буфетом окно, оно огромное, с широким, вечно холодным, потому что каменный, подоконником, на котором я могу и сидеть, и лежать, чем и занимаюсь часто, читая или глядя в окно. За окном верхушки старых лип и каштанов, а чуть дальше - таинственное здание интерната, в котором живут больные дети, нам не разрешают ходить к ним за забор, при нас об этих детях говорят, понизив голос, со странной, одновременно жалеющей и презрительной интонацией. А мне непонятно: как можно жить в школе, без бабушек и дедушек, всем вместе, день за днем, год за годом. Я жду момента, когда меня начнут отпускать гулять одну, тогда я уж точно проберусь за забор и все узнаю об этих детях.

А еще за окном небо, много неба, и закат: то огненно-красный, то нежно-розовый, то весело-оранжевый. И антенна на крыше соседнего дома, на ней часто сидят вороны, и ими меня пугает бабушка, говоря, что они прилетают проверять, как я ем, и если я не доем суп, они меня не пустят в детский парк. Я смеюсь и говорю: «Враки это все!», но суп, на всякий случай всегда доедаю. В последние дни декабря у окна в моей комнате ставят елку. Она невысокая, но мне кажется гигантской, у нее на верхушке розовый шпиль с четырьмя колокольчиками, на ней много шаров из немецкого набора, а еще шишки, совы, домики и корзины с фруктами. И гирлянда с лампочками в виде свечек. В новогоднюю ночь под мерцающей елкой всегда появляются подарки от Деда Мороза. Я мечтаю хотя бы разик увидеть, как он подлетает к окну на волшебных санях и протискивается в форточку, поэтому все новогодние ночи я сплю плохо, часто просыпаюсь, чтобы застать момент появления подарка, но ни разу мне так и не удалось увидеть чудо своими глазами.

Иногда, когда дядюшка оседает у очередной «невесты», мне разрешают спать в большой комнате на его диване. Комната и вправду большая, в ней много воздуха, а в центре вечерами дедушка учил меня танцевать вальс. Тогда круглый стол отодвигают к стене, и мы кружимся под патефонные пластинки. В углу стоит телевизор, в нем мало интересного: бабушка любит «От всей души» и «Сельский час», дед смотрит «Международную панораму», дядюшка - хоккей, футбол и документальные фильмы. Все художественные смотрим всей семьей, под семечки и чай. Иногда показывают мультики, «В гостях у сказки» и «АБВГДейку» по выходным. По праздникам - «Кабачок» и «Голубой огонек». Все остальное совсем скучно. У стены стоит платяной шкаф, он для меня лучший сундук со сказками. В нем хранятся старые, ветхие, перевязанные ленточками фотоальбомы, кипы присланных за лет тридцать открыток, жестяная банка из под селедки с миллионом пуговиц. Фотографии можно смотреть только со взрослыми, но это не расстраивает, потому что и бабушка, и дед сами любят перелистывать эти картонные страницы с наклеенными пожелтевшими фотками. С ними смотреть альбом интересно, каждая фотография рождает у них массу воспоминаний, они рассказывают, иногда перебивая друг друга, истории из прошлого, биографии изображенных людей, байки и семейные легенды. Все эти истории я знаю уже наизусть, но почему-то все равно каждый раз слушаю с замиранием сердца про жизнь при царе, про двадцатые годы, про войну. Я собираюсь научиться писать, записать все бабушкины и дедушкины рассказы и отправить в журнал «Юность», потому что там печатают все самое интересное. А когда дед на работе, а бабушка хлопочет на кухне, я достаю банку с пуговками, толстую суровую нить и собираю бусы. Иногда подбираю пуговки по цвету, иногда по размеру, а иногда, как придется. Но каждый раз получается красиво и нарядно.

Под потолком висит люстра с пятью плафонами, плафоны похожи на колокольчики и смотрят вверх, в них падают обжегшиеся мухи, мошки и мотыльки. Можно лежать на бабушкиной кровати и рассматривать через матовое стекло плафонов залежи мертвых насекомых. На бабушкиной кровати вообще здорово: из подушек и одеял удается свить гнездо, в котором так уютно свернуться калачиком и засыпать под бабушкину сказку про мальчика Антона и ослика. А еще можно уткнуться в стену и засунуть нос между ней и кроватью, туда, вниз, откуда иногда одуряюще пахнет созревающими бананами, их покупают зелеными, заворачивают в газету и прячут под кровать. Там же, под кроватью хранится патефон и коробка с пластинками. Их достают часто, потому что мы все любим музыку: и слушать, и подпевать. Бабушка любит «Брызги шампанского» и Робертино Лоретти, дед - «Когда б имел златые горы» и Русланову, а я - Утесова с его «Водителем кобылы» и «Утомленным солнцем».

В этой комнате два окна, одно выходит туда же, куда и мое: на интернат и закат, а другое - на соседний дом. Из него видны чужие окна и жизнь за ними. Особенно вечером, когда там, в том доме, зажигают свет. Можно сидеть на подоконнике, подвинув горшки со столетником и декабристом, и смотреть, как там, в чужих квартирах, живут чужие люди чужой жизнью. И придумывать эту самую жизнь, истории про этих людей. Это даже интереснее «Сельского часа» и программы «Время».

В нашем доме хорошо всегда, и в будни, и в праздники. Все, кто здесь живет, и кто приходит в гости, - мои любимые люди. Я люблю их, они - меня. Мне спокойно и счастливо каждый день, я даже не хочу становиться взрослой, потому что кажется, что там, во взрослой жизни, все будет совсем не так, а не так я не хочу. Я хочу навсегда остаться в этой квартире, среди этих вещей, с этими людьми. Здесь мой дом, мой мир.