Контрабанда

Откуда в одном стакане виски столько головокружения? Откуда в одной затяжке столько мысли? Откуда в одной голове столько условностей?

Вспоминала она его редко, но всегда разгребающего обеими руками неловкость (таким уж он ей запомнился). Чужая неловкость была её коньком, а у него хобби – дрессировать неловкость . О как легко, двумя взмахами рук, он разбивал всякую неловкость вдребезги! Странный он был: пил виски, когда она курила, курил, когда она пила виски и чайными ложками проносил в её жизнь любовь, ту самую, что чернилами въедается в мозг и нитями тока в сердечную мышцу, ту, что не вымоешь потом ни одним порошком. Вспоминать она любила ещё меньше, чем ломать условности.
Забавный он был: время от времени проводил сеансы возвращения её туда, откуда когда-то давно её вырвала цепкая рука взрослой жизни. Он ломал условности и контрабандой приносил в её жизнь ноты, цветной картон и детские стихи, он садился на ковёр в её зале и вырезал цветные песни, задорные, лёгкие, но не лишенные смысла песни о детстве. И опять же никакой неловкости, даже когда нежно-лиловые слёзы из голубых глаз катилась по её щеке. Странный он был: доводил до слёз и плакал вместе с ней, но одна его улыбка -- и пересыхали, казалось, даже океаны, не говоря уж о каких-то двух ручейках слёз. Он уходил, а на её губах оставался вопрос: откуда он столько знает о ней, ведь сама она не знает о нём ровным счётам ничего?
А иногда, пока она спала, он проносил в её «крепость» мешок с перьями, развязывал верёвочки и творил на полу перьевое безумие, садился в центр этого безумия и смотрел, как она спит. Он мог долго смотреть, не потому, что она долго спит, а потому что приходил рано, всегда с запасом, чтобы час-другой смотреть в её закрытые глаза, и думать о чём-то своём, о том, чего никто никогда не узнает. Как человек, переполненный условностями, она всегда просыпалась ровно в 9.23 и, едва завидев его и совсем не успев умилится, приходила в ярость, возмущалась, кричала, бежала за метлой и гнала его из дома, из своей крепости, гнала рассержено, кричала отчаянно, выметала ему вслед перья, все до единого. Затем выметала ещё раз и ещё, протирала пыль, мыла полы, проветривала комнату, чтобы ни пера, ни духу его здесь больше не было. Обессиленная падала на постель, и казалось ей, что всё до единого пера, до единой пылинки вымела, вымыла и выветрила. Но стоило только этой мысли укрепиться в её голове, как с люстры медленно вальсируя спускалось одно перо, а за ним не смело, пританцовывая в ритме танго, второе. Кружась, в только им известном танце, перья то приближались друг к другу, то отдалялись, а иногда и вовсе превращались в единое целое. Она смотрела на эту гармонию, успокаивалась и задумывалась, как и зачем он всё это делает.. А она?
Таким уж он ей запомнился - силуэтом, убегающим в тучу перьев, и возвращающимся с цветными карандашами в рюкзаке, снова понуро уходящим в ночь, а утром возвращающимся с полевой ромашкой в руках..

И откуда это в 40 градусах столько воспоминаний? Откуда в клубе дыма столько его запаха? Откуда в прямой линии столько любви к замкнутом кругу?