Зависть

Сейчас свобода и демократия одинакова не для всех. Есть такие, а их очень много, кто получает зарплату ниже прожиточного минимума. И им остаётся мечтать, что они когда-нибудь нажрутся. Сравним их свободу и демократию со свободой и демократией какого-нибудь олигарха, Лужкова, например, олигарха подпольного, по состоянию средств его жены. Который на торжественных вечерах машет рукой впереди всей страны, напевая песню «Дорогая моя столица…»
Но как теперь все уже понимают, дорогая она скорее не по чувству, испытываемому её жителями, а по реальной дороговизне проживания в ней. А, с другой стороны, он проявляет заботу о трудящихся, докладывая людям, что на такой-то улице повесили фонарь, там-то во благо народа снесли детскую площадку для строительства очередной многоэтажки…
Однажды даже поставили задачу восстановления завода «ЗИЛ», показав Лужкова в своей демократичной кепке сидящим за баранком автомобиля марки «ЗИЛ». Я вздохнул с облегчением: наконец-то «ЗИЛ» заработает…Но прошло какое-то время, и оказалось, что завод «ЗИЛ» оконфузился, а потом и вовсе приказал долго жить.
Но, хватит о негативном. Я хочу рассказать о свободе и демократии моей юности.
Мне кажется, что сейчас время как будто остановилось, а когда-то оно бурлило, вынося меня на поверхность. Во-первых, в то время люди ничего не слышали ни о каком ГУЛАГе, во дворе у нас никого не забирали. Напротив. Меня распирало от гордости за свой народ, за страну. В школе всем предлагали вступить в разные кружки, спортивные секции, участие в разного рода турнирах. Шахматный, например. Когда я посещал Планетарий, то был уверен, что это государство заботится обо мне, и в школе, и в парках и садах организует выступление артистов для моего воспитания, чтобы сделать лучше, образованней.
На районной олимпиаде по химии я занял первое место. В десятом классе третье место на математической олимпиаде. И параллельно, третье место по боксу на Чемпионате Москвы среди юношей.
Я учился на втором курсе МИФИ, и мне казалось, что я обязательно сделаю научное открытие. То вдруг после победы на открытом ринге казалось, что, напротив, надо бросить учёбу, чтобы всерьёз заняться боксом.
Мать с гордостью за меня говорила соседкам по коммуналке: «Он у меня учёным станет».
И только сестра ехидно вставляла: «Настучат ему по башке, дураком будет».
А тут ещё в одной из центральных газет напечатали мой первый рассказ. Я почувствовал себя на гребне успеха.
Сейчас экономики как науки как будто нет, она застыла на идеях Адама Смита, а ведь личность человека та же частная собственность. А вся недвижимость, контракты – суть частно-общественных отношений. Время Сталина и первые годы после его ухода были великими годами социализма, когда государство предлагало мне по сути быть капиталистом – вкладывать свою частную собственность, то есть личность, в любое посильное дело. Выбирать любую профессию наравне с остальными, и если у тебя есть талант, то станешь кем заблагорассудится: токарем, трактористом, дояркой, космонавтом, директором предприятия.
И вот однажды мне довелось зайти к двоюродному брату, который служил лётчиком в Германии и в чине капитана приехал в отпуск домой. Рядом с ним сидел дядя, майор, который в то время проходил курсы повышения квалификации в Военно-воздушной Академии. И разговор у них, конечно, шёл об авиации.
Брат, увидев меня, воскликнул: «А, студент! Как дела? Кем, всё-таки, хочешь стать? Учёным или спортсменом?»
Дядя сказал: «Я слышал, ты ещё и литературой занялся? Ну прочти нам, что напечатали».
Я прочитал им материал, а брат неожиданно сказал: «А ты никогда не думал, чтобы служить в авиации?»
Я опешил, предложение показалось мне нелепым, но дядя неожиданно поддержал брата: «А что? Тут ты мечешься из стороны в сторону, а в армии ты как раз будешь на месте. Занятия спортом там приветствуются. А, начнешь стихи писать – у нас своя газета».
Брат добавил: «Будешь на всём готовом, не отвлекаясь на хозяйственные заботы. А получать, знаешь, сколько будешь?», - и он назвал такую цифру, что я поверил - с такими деньгами жить можно, да ещё как!.
Тогда брат предложил: «Выпьешь с нами?»
Дядя поддержал: «У тебя, я знаю, спортивный режим, но иногда расслабиться не помешает. А после пойдём, погуляем, а?»
Я, неожиданно для себя, согласился: «Можно, налейте стопку».
Брат протянул стопку, я выпил, закусил, и неожиданно всё моё существо пронзила и закружила романтика, и я подумал: «А почему бы и нет? Не понравится, отслужу положенное и выйду на гражданку».
Потом мы гуляли в парке, и я расспрашивал своих родственников об авиации, а душу пронзали мечты о будущей жизни, сродни тому, о чем поётся в популярной песне: «А еду, а я еду за туманом, за туманом и за запахом тайги».
И я сказал дяде и брату, что мне уже девятнадцать, и я завтра же пойду в военкомат и попрошусь в лётное училище.
Так я попал в училище. Здоровье, как на зло, не подкачало. Родных и близких я о своём решении не оповестил, сказал правду только перед отъездом. Отец как раз был в подпитии, и, стоя у окна, будто герой кинофильма, вещал: «Лети, мой сын, высоко в небо , словно сокол! Будь лётчиком, как подобает настоящему мужчине!»
Мать ничего не сказала, молча переживая о том, не случится ли чего плохого с её сыном.
А только сестра к месту и не к месту со злорадной улыбкой повторяла: «А здорово ему по башке настучали, что он такой номер отколол!».
А я уже по пути в училище стал осознавать, какой легкомысленный поступок совершил. Нет, если бы сразу летать, войти в образ летчика, это б ещё ничего. А тут, ещё трясясь в поезде, почувствовал себя в тисках системы, а получится ли ещё стать летчиком? Теперь это главная цель.
Но, когда начался курс молодого бойца, я проклял дядю вместе с братом. Как сейчас помню наши марш-броски, когда я вскакивал с кровати среди ночи, полз весь в грязи, а строевик капитан Книжак как-то нарочно вдавил меня носком сапога в грязь, чтобы потом счищал грязь за счет сна.
При этом Книжак со злобой сказал: «Это чтобы служба мёдом не казалась».
Он меня невзлюбил, узнав про мои поэтические упражнения. За каждый промах – плохо почищенный сапог или не очень свежий подворотничок называл «ЧП эскадрильи». Но я держался, мечтая добраться до руля самолета.
И дожил до полётов, которые начались зимой. Но вместо киношной романтики ощутил неимоверную жару человека, зажатого в клетку, песок на зубах, сначала встречал другие самолеты, поддерживая их за крыло, а потом сам садился в самолёт, и, оказавшись в воздухе, чувствовал, что моё существо сотрясает мат инструктора за каждый промах, что не так долго держал высоту, скорость, не во время за шел в разворот, что…
Но как-то нам инструктор признался: «Знайте, если я молчу, это значит, что даже не хочу тратить на вас силы, это значит, у вас не выходит никакого полёта».
И вот первый отпуск. Сентябрь. Я еду в поезде домой, связанный одной решимостью: пойти в институт и уговорить тренера по боксу, чтобы он нашел нужных людей отозвать меня из армии. Не получится в МИФИ, найду другой ВУЗ. Есть такие, что с моим чемпионским званием оценят, и что-нибудь придумают, выпишут нужные справки, отзовут из армии.
После восклицаний встречи дома, когда я вошёл, сверкая блеском курсантских погон, мать сказала: «Жалко, дяди Лени и Толи нет рядом взглянуть на такого молодца. Они у бабушки на Селигере сейчас».
И меня неотвратимо потянуло к бабушке на Селигер. Хотя бы на пару дней. Чтобы все увидели, что я выдержал невзгоды армейской службы, не сдался. И поехать в мундире, чтобы все видели, что я причастен к тогдашней мужской элите.
Пароход к турбазе «Селигер» отходил в двенадцать дня. До деревни Заборки, где жила бабушка от турбазы надо ещё было как-то добираться, и тут, уже при подходе парохода к пристани, я увидел дядю и брата в гражданской одежде, окруженных какой-то молодёжью. Я им сообщил телеграммой о приезде, но не ожидал, что они придут прямо на пристань, и это было очень волнительно. Вот уже опустили трап, я схожу на пристань и невольно приосаниваюсь как покоритель неба, достойный носить этот мундир. А дядя радостно восклицает: «А мы тут тебя всей бандой встречаем!»
Толя подхватил: «Знакомьтесь – это мой брат лётчик, а это Петр, инженер, Николай, физик, Владимир, лирик из Литинститута. Гоша, строитель. А вот и Лёха, доцент.
Я со всеми здороваюсь за руку, говорю Лехе: «Очень приятно, никогда не был знаком с ученым такого ранга!» А тот, уже в годах, отвечает: «Вам там в небе, наверное, некогда».
Физик перебивает: «Хватит делиться по званиям. Мы все просто советские люди, и я думаю, настоящие».
А Пётр-инженер, пытливо глядя, сказал про меня: «А, если парень был в небе и не струсил, остался на посту, он тоже настоящий».
Владимир хотел поговорить со мной о стихах, но дядя прервал: «Довольно лирики, - и обратился ко мне, - выпить привёз?»
Только тут до меня дошло, что вся команда в подпитии, и для полного баланса им необходимо добавить. У меня с собой было три поллитры: одна своя и две мать дала для бабушки, чтоб заплатить за дрова. Ответить отказом я не решился Дядя и брат знали мой прижимистый характер, и дядя для верности закричал: «Ты что? Целый год отслужил и не выпить за авиацию?»
Я открыл чемодан, а дядя схватил сразу две бутылки, две банки консервов, огурцы, хлеб, и тут же начал открывать банки консервным ножом. Тут же расстелили газету, первый стакан протянули мне, и дядя приказал: «Пей. За твой отпуск, что не спасовал, выдержал – ценю».
Физик перед употреблением добавил: «Не просто за авиацию, а за настоящую авиацию, советскую, самую лучшую в мире!»
После выпивки двинулись к турбазе. У Гоши откуда-то появилась в руках гитара. Он аккомпанировал, а все хором запели. Слов не помню, только припев: «Денег нету – не беда, водки нет – вот это да!»
Потом пошли всей бандой через Ельцы, мимо турбазы. Около лавочки возле магазина сидели люди. Кто-то произнёс: «Ба, ещё один лётчик, а чей это?»
Какая-то баба сказала: «Не узнаёшь что ли? Этот ж бабы Нюры внук, Слава».
Какой-то дед добавил: «Дак, у них все летчики, династия… Ещё у них Коля был летчик, в войну погиб». Ему ответили: « Помню, ладный был парень, царствие небесное. Погиб героем».
Господи! Я почти не знал этих людей, редко бывал в Ельцах, мало интересовался ими, а в это время ко мне подскочил турист, которого я слабо помнил по предыдущему отдыху, воскликнул: «Слава, здравствуй! Помнишь меня? Я Николай. Помнишь волейбол? Ты здорово играешь. Выручай. Мы группу на группу играть собираемся. Выручай!»
Николай-физик закричал: «Нет, никуда мы его сейчас не отпустим! Он наш. Празднуем его возвращение на землю».
Николай- турист сказал: «Жаль».
«Банда» саданула водки из другой бутылки, и мы двинули дальше . Гоша наигрывал цыганочку, а мы подпевали: «Если б не было бы речки, если б не было моста…»А в самом центре поселка Ельцы компания замолкла. Воцарилась тишина, потом Володя-лирик, самым высоким голосом разразился: «Ах, если б не было моста!»
А дальше опять под приплясывание, под притоптывание пошла цыганочка.
Тут я увидел Юрку, знакомого инженера с турбазы, приезжавшего на турбазу из Ленинграда, который имел разряд по шахматам, и мы с ним часто вступали в шахматные баталии. И он был высокого мнения о моих способностях в этом деле.
Юра подошел, поздоровался, потом воскликнул: «Надо же! То я тебя уговаривал бросить бокс, а ты уже в небе летаешь! С тобой точно не соскучишься».
Я сказал: «Юра, мы празднуем моё прибытие на землю. Завтра встретимся. Ты в каком номере?»
Юра ответил, договорились на завтра.
Тут ко мне подошел совершенно незнакомый парень, протянул руку, сказал: « Я только из армии. Готовлюсь к соревнованиям по боксу, не постоишь в паре? Меня зовут Глеб».
Я представился, договорились встретиться завтра на волейбольной площадке.
Из нашей компании послышались недовольные голоса: «Хватит о делах. Сегодня только праздник. Все дела завтра».
И компания потащила меня дальше. Мы с песней направлялись в Заборки, в гости к бабушке. Встречные туристы улыбались, видя нас, таких весёлых, некоторые прихлопывали в такт песне.
Тут Толя сказал мне: «Ты ещё маленький был, когда известие о гибели Коли пришло. А к нам его однополчане приезжали, и один из них сказал, чтоб Николая не ждали, его подбили над вражеской территорией, а он не такой, чтобы сдаться в плен. А после сообщили, что его самолет врезался во вражескую технику, нанес врагу урон, а сам погиб».
Мы уже подходили к пригорку, за которым деревня, озеро. Я оглянулся. На полях цвёл овёс. А у обочины как глаз земли выглянул цветок. И мне показалось, что это павшие взглянули на меня. Тогда я достал третью бутылку и сказал: «Выпьем за дядю Колю, за настоящего русского, советского человека!»
Бабушка увидев нас воскликнула: «Ещё один лётчик!»
Сели за стол. Бабушка выставила нам ещё одну бутылку. Восклицали за авиацию, а я сидел гордый в центре компании. Как же мне было хорошо, ведь и я не посрамил род!
Почти весь отпуск я провел на турбазе, не снимая мундира. Снимал его только на время игры в волейбол или, занимаясь боксом. Приходил на танцверанду, где уже ждала наша компания с примкнувшими к ней девушками.
А однажды ко мне подошла девчушка совсем молоденькая и сказала, обратясь ко мне: « Люблю военных! А познакомиться с вами можно? Хотите этого?»
Я смутился, все это заметили. Гоша вступился за меня, сказав девушке: «Вас Юлей, кажется звать? Так вот что Юля, не могли бы вы не наезжать так на нашего друга? А то он парень скромный»
Но Юлия проигнорировав его, подошла ко мне со словами: «Хотите, вы там будете служить, а я вас буду ждать?»
Владимир-лирик воскликнул: «Как у вас всё просто! А по этому поводу поэмы слагаются».
Петр-инженер добавил: «Такое предложение требует исследования, кстати».
Строитель Гоша сказал: «А я по этому поводу исполню романс!»
Но я ответил Юле: «Хочу».
Физик Николай воскликнул: «Вот это по нашему. Одно слово и на всю жизнь!»
Юлия меня дождалась, и мы поженились. А в училище я в тот раз вернулся, и то сказать, какое это было училище, преподавали не хуже, чем в институте. Ели шоколад, форма с иголочки.
Но профессиональным летчиком я так и не стал. Пошла пора хрущевского разоружения, наши стратегические бомбардировщики «ИЛ-28» списали, и нам предложили переучиваться на гражданские самолеты. Тогда я вернулся в институт. Но рёв моторов остался в моей душе навсегда, так что с авиацией я так и не распрощался.
Мне хочется плюнуть в рожу всем экономистам-либералам, не понимающим, что личность человека – это и есть его частная собственность, как талант и честь, и необходимо дать прежде всего каждой личности раскрыть свой талант, как это было во времена моей молодости.
Разве квартира, например, как частная собственность, заменит талант и гармоническое мироощущение человеку? А что касается недвижимости, так тут творится сейчас беспредел. Некий Чубайс владеет РАОЕЭС как своей вотчиной. Частные интересы клана становятся выше государственных. Не хватает денег на науку, академики работают сторожами. Нет государства, блюдущего честь страны и интересы простых граждан.
Я не завидую новым паразитам, свалившимся на нашу голову в лице олигархов. А завидую самому себе, жившему в такое время, когда самый даже небольшой талант имел право на раскрытие. Как же я был богат! Чувствами, мироощущением, друзьями, верой в завтрашний день!