Питер

Когда я впервые приехала в этот город, он состоял из декораций. Реальность проступала медленно, годами: люди, животные, камни, воздух, вода... Я приехала между ноябрем и декабрем, в шесть часов утра. У платформы стояли таксисты. Меня не ждали нигде, но я знала, что поеду в общежитие на улице Опочинина. Других адресов не было. Все пассажиры растаяли, а я все стояла на платформе в окружении таксистов. Потом один решил меня подвезти, чтобы прогреть мотор. Как ехали – не помню. Видимо, молча и с запотевшими стеклами. Дверь в общежитии оказалась закрытой, но я громко стучала и разбудила вахтершу. Тогда еще не было охранников. Разбудив ее, я испугалась, но было уже поздно. Сонная, она меня впустила. Мы поднялись на несколько ступеней, повернули в единственную дверь налево и оказались в проходной комнате, где было два стола, два дивана, шкаф, окно, телевизор, кафельный пол с большой аккуратной тряпкой. На стене висели портреты тех знаменитостей, которые здесь когда-то жили. Мне представилось, что они жили прямо в этой комнате, рядом с вахтершей, и она их всех помнит. Она вела себя так, как будто это было правдой. С большим достоинством, не выражая никакого недовольства моим ранним визитом, она расспросила, кто я, откуда и зачем приехала. Кажется, она меня понимала лучше, чем я сама. В комнате немного пахло плесенью, и все предметы казались чуть скользкими. Я уже не помню ее лица. Вернее, помню два лица, они дежурили по очереди, но кто был в тот день, не знаю.

Позже оказалось, что комендантов, вернее комендантш, тоже двое, вернее две. И обе они готовы были меня вселить за очень небольшую плату. Вообще мне странно везло с самого начала, с таксиста. Я хотела поселиться в заброшенном спортзале на матрасе, но мне предложили угол в комнате, сказав, что в спортзале холодно, темно и неуютно. Спасибо добрым людям. Вернее, они были не столько добрыми, сколько нормальными: не жадными, не вредными, не чрезмерно любопытными, не навязчивыми. «Надо жить – живи, мы со своей стороны откроем дверь, дадим кровать, подвинемся и будем тебя терпеть, как будто так и надо». Чудесные люди. Как сказал Бродский, «Это по-христиански, или – в этом и есть культура.» Хотя тогда еще я этого не знала, просто удивлялась, что все так легко и спокойно.

В комнату № 74 на пятом этаже я вошла с выделенной мне железной кроватью. Римма и Вика, которые там были, немного удивились. У Вики был деревянный топчан, а Римма спала на полу, на шкурках. Третья, Лариса, была в институте, но кровати у нее тоже не было. Первое, что меня удивило, были шкурки на полу и черноватая Римма. Второе – книги на полках, и особенно «Улисс», который за два года до нового века там, откуда я приехала, был наперечет. А между тем приехала я вовсе не из глуши, кажется. Милая Вика начала сразу улыбаться, а трагичная Римма – спрашивать о главном, о мечтах и идеалах, и т.д. Она уже пережила разочарование, только не знала, в ком, в себе или в жизни. Мне это только предстояло. Вика же была философом. Третья, Лариса, училась, поэтому и была самая умная (а может быть зависимость обратная – не знаю). Она пришла вечером, заснеженная и усталая. Меня ей представили, она сказала: «Очень приятно. А никто не слышал прогноз на завтра? Впрочем, что бы там ни было, я все равно замерзну и промокну». У нее были очень дырявые ботинки: подошва каждого разломилась пополам, это были ботинки со щелями, с двумя одинаковыми щелями, которые уже нельзя было заделать. Я подумала: «А ведь зима только началась, когда же они успели? Неужели это их нормальное состояние?» Похоже было на то. Но за Ларису я не сильно волновалась, казалось, она может ходить и босиком. А снег был удивительно мягким, и крупным, и красивым. Заканчивался первый день.
 
Спать было как всегда приятно, но немного странно. Думалось: что же делать после пробуждения? Не находя ответа, я проспала до обеда, потом вышла на улицу и нашла там бусы в снегу, подняла их и положила в карман. Почему-то было радостно. В детстве мечтаешь найти что-то интересное, а тут нежданно-негаданно и случилось. Выйдя на Наличную улицу, я пошла в направлении станции метро «Приморская». По дороге попался кожно-венералогический диспансер с объявлением «требуется уборщица». Я зашла, с кем-то поговорила, но им нужно было устроить человека официально, и поэтому было желательно, чтобы у него была какая-то регистрация. Мне посоветовали позаимствовать свободную трудовую у кого-то из подруг в общежитии. Все складывалось как нельзя лучше, в первый же день. Но свободной трудовой не нашлось. Вернее была одна, но ее хозяйка не захотела иметь неприглядную запись, даже несмотря на халявный трудовой стаж. Около двух недель прошли в замешательстве. За эти дни кончились запасы сухого китайского супа и небольших денег. Страшно не было, а было странно: я живу в Петербурге. Уже две недели живу, хожу по улицам, езжу в метро, на троллейбусе и в автобусе. Я знала, что напрягу все имеющиеся силы и продлю это как можно дольше: на несколько лет, десятилетий, а может быть на всю жизнь.

Однажды мне приснился сон: я поехала навестить родителей, а вернулась на пустое место. Поезд пришел, туман рассеялся, а города нет, вместо него бесконечная платформа. И я подумала: сама виновата, не надо было уезжать. Но через несколько лет все-таки уехала, надолго. А когда вернулась, то он стоял на месте, к великой радости.

И никто еще, кажется, толком не объяснил, что же в нем такого особенного? Почему он то появляется, то исчезает? Почему весной и летом здесь розовый воздух, а зимой и осенью капли дождя отскакивают от гранита как мячики? Почему так много людей уверены в том, что нет места лучше на Земле, и трудно с ними не согласиться?


Говорят, что скоро его не будет, дома стираются ластиком, а на их месте дырка, где уже ничего не нарисовать, а можно только вклеить какую-то вырезку из журнала. И все-таки...