Глава первая

Миша

В своем почтовом ящике, что у входной двери подъезда, я обнаружил письмо. Признаться честно, я давненько не получал рукописные письма – в основном идут потоком электронные версии – от друзей, подруг… А вот такие письма – по старинке… Интересно, что внутри? Послание, написанное рукой, настолько заинтриговало меня, что я почувствовал дрожь в пальцах, хотя и понятия не имел, что в конверте.
Трясясь, словно пациент Альцгеймера, я аккуратно оторвал край и извлек содержимое. Внутри оказался листочек в клеточку и открытка… Скрывать не стану: она была мне знакома… Дрожащими руками (теперь от возбуждения и страха) я отогнул цветную страничку и увидел надпись, сделанную собственноручно три месяца назад:
«Диме».

Я покрылся холодным потом и схватился за косяк. В голове сразу взорвались тысячи прожитых мною дней, они перемешались, затянулись в воронку и на всеобщее обозрение вытянулись несколько очень ярких, насыщенных эмоциями картин.


…Два веселых парня катаются с горки, вокруг предпраздничная суета, люди веселые, радостные – завтра Новый Год! Я вместе с Димой прогуливаюсь по Арбату… Мы видим цветочную лавку, подходим ближе – снег в лицо, ветер воет и пахнет мандаринами! Я покупаю открытку «С Новым Годом!», протягиваю все это Диме…

– С праздником…

– Спасибо… Не подпишешь? – он смотрит с радостью и улыбается во весь рот свой мальчишеский. Я киваю, согреваю теплом своего дыхания его замерзшие пальцы и беру из его ледяных рук открыточку, извлекаю ручку и делаю надпись – «Диме»…


Кафе, столик у окна, я в слезах, подходит симпатичный парень и садится рядом, он ест свой бутерброд, а заодно говорит мне, что жизнь не зацикливается на одном и том же, она стремительно вращается – главное смотреть на нее под правильным углом!.. И тогда будет видно движение…


Боже, но я думал все кончено... все…

Я вышел из квартиры – Марина могла тихо подойти и увидеть это странное письмо от Димы. Мы только что вернулись из Парижа, где провели незабываемый Новый год, я был на седьмом небе от счастья, даже не подозревая, как может быть хорошо с любимым человеком…
Прикрыв дверь, я встал на одну ногу – в трусах в подъезде стоять довольно прохладно – и развернул послание.

Увидев знакомый косой почерк Димки, я почувствовал трепет в сердце и боль, тупую, ноющую, не такую острую как прежде, но все же боль…
«Миша! Добрый день!

Пишу тебе, чтобы… сказать «Прости за все». Ты не поверишь – это письмо я писал ровно две недели. Ровно. Оно лежало у меня на тумбочке, и я писал туда по строчке в день… когда мог что-то делать… Я писал… Это последнее, что напомнит тебе обо мне…
Прости меня за то, что я люблю тебя.

Ложь – самое страшное, что придумало человечество… Ты никуда не уезжал. Ты просто… солгал. Тебе нужна она, а не я. Ты мог сказать, и я бы исчез из твоей жизни навсегда, и это было бы честно… по крайней мере честно… с твой стороны. Зачем ты давал мне надежду на будущее? Зачем ты со мной тогда встретился? Ты ведь тогда знал Марину, вы жили вместе... вы любили друг друга! Я знаю это – я видел твои глаза, когда ты ее целовал… Ты думал о ней тогда? В тот день, когда мы катались на горке? Или обо мне? Впрочем, обо мне думать совсем не обязательно…

Зачем я тебе пишу? Я хочу сказать тебе, что я не стану убивать любовь… да, с моей стороны это была именно любовь… Эти отношения были очень дороги мне, важны. То, что я называю «любовью» ты знаешь – я рассказывал тебе об этом. Наши отношения я называю любовью… У меня от тебя осталась только Любовь, которую ты убил в себе… А я не стану ее убивать – она бесценна для моей души… Я оставлю ее тебе – делай с ней что хочешь! Около памятника нашей любви – в красивой открытке, в красивом переплете… Без тебя она мне не нужна… ты со мной не будешь никогда, а одна любовь мне не нужна… Я с ней умру…
Если бы ты знал, как мне было больно… А теперь больно будет тебе, поверь, ничто не уходит так просто, за все придется заплатить!.. И даже если я не приму никакого решения, ты все равно будешь страдать… так устроен этот мир.

Я все тебе сказал еще тогда, это просто эмоции… Они льются из меня помимо воли. Я написал их и хотел выкинуть – пусть горит в пламени этот лист бумаги, но понял – если ты не прочтешь, меня не отпустит. Напоследок, ты знаешь, что я тебя любил. Так вот, прости меня за то, что я любил. Прости. Прости за то, мне дорог ты… твои глаза… твой голос… Прости меня за то, что я любил...

Дима»



Я дочитал, сглотнул и перечитал последние строки. Он просит простить его за то, что он любил. Это жестоко, зачем так?.. Ведь я все объяснил, все рассказал, мы друг друга поняли, простили и даже кофе выпили… После того, что было между нами я долго разбирался в самом себе, пытаясь осознать: кто я есть на самом деле и понял, что любовь к мужчине – не мое. Я люблю Марину и хочу быть только с ней. Но…

Эти строки: «И даже если я не приму никакого решения, ты все равно будешь страдать…». Это угроза? Какое решение он собрался принимать? Искренне надеюсь, что это не глупый поступок, и его решение не повредит никому из моих близких!..

И эти слова – прости…

Дима, зачем?..

Я разорвал письмо на мелкие кусочки и выкинул его в мусорное ведро. Нет слов – парень явно придурок, раз не понял, что я вовсе не голубой, а просто друг.



*


Щегольская

29 декабря 2007 года

Инна Степановна сначала не поняла, кто звонит. Она долго стояла с молчавшей трубкой и повторяло одно и тоже:

– Алло, говорите! Ну, говорите же!..

А когда поняла, чей голос смеется в трубке, поддразнивая ее, чуть не потеряла дар речи от охватившего ее титановой хваткой ужаса. Страх сковал ее, парализовал мозг, она не могла думать. Если бы смогла, то бросила бы трубку к чертовой матери и сменила бы телефон, а лучше – квартиру. Но незнакомое чувство, породившее почти полную контузию, заставило ее выслушать до конца то, что хотел сказать ей звонивший.

– Я так понял, ты меня узнала, старая ты проказница, – прогудел голос.

Трубка выпала из рук Щегольской, она, словно вернувшись на 50 лет назад, стала поспешно наклоняться и поднимать телефон: не дай бог рассердится!.. Когда она вернулась к телефону, собеседнику уже поднадоело ждать, и он довольно грозно отчитал ее за слабые, расшатанные нервы.

– Расслабились вы, – ворчал человек, – я не собираюсь ваши нюни терпеть. Ты поняла, что я от тебя хочу? Ты придешь?..

– Я постараюсь, – пообещала Щегольская, задыхаясь.

– Уж постарайся, – засмеялся собеседник, хотя смехом это жуткое клокотание и бульканье назвать можно с большой натяжкой. – Ты у меня в руках, не хочешь загреметь за свои действия в 39-м, прибежишь во время, без опозданий. Давай, милая, красься, а ты всегда была модницей, и вперед! Я тебя жду ровно через неделю, в нашем старом месте, ровно в шесть вечера. Внуку привет, дочке респект.

И отсоединился. Инна Степановна еще с минуту постояла, слушая противное пищание дорогого аппарата, потом, словно опомнившись, аккуратно положила трубку на место и потрогала горящие адским пламенем щеки.

Телефон зазвонил вновь.

Щегольская отпрыгнула от него, словно от ядовитого тарантула, который собирался напасть, и резвее своего внука помчалась в ванную, где ее активно выворачивало наизнанку. Она чистила зубы и сморкалась, но смрад того страшного времени, откуда пришел звонивший человек, все никак не выветривался. Телефон надрывался совсем недолго, с минуту, и успокоился, а Инна Степановна провела в ванне еще добрых полчаса.


*


Кабинет генерала Осинцова

Несмотря на то, что за окном уже давно стояла тихая безоблачная глубокая ночь, сожравшая все улицы Москвы, заседание экстренной комиссии Федеральной службы кардиналов не заканчивалось. В небольшом помещении, где проходило собрание, было слишком накурено; электрический свет лупил по глазам, не давая сосредоточиться молоденькой секретарше, которая вела протоколирование заседания. За столом для совещаний сидело трое человек: генерал Виктор Владимирович Осинцов, руководитель службы кардиналов, его первый заместитель полковник Альберт Анатольевич Сваров и начальник отдела расследований полковник Безиф Игоревич Тварский.

Вика, молоденькая секретарь службы, никак не понимала, к чему ее присутствие на этом заседании. Одно дело, когда требуется вести точное протоколирование всех произносимых слов, но сегодня (равно как и вчера и неделю назад, с тех самых пор, как стали происходит убийства) в протокол заносится только пара фраз. Все остальные часы обсуждений тонут в ушах троих заседающих.

– Виктория, изымите из протокола информацию со сводками из Рязани, – велел Тварский, закуривая, наверное, пятидесятую по счету сигарету за этот час. На вид ему чуть за пятьдесят, он был самым молодым из начальства службы кардиналов. Всегда идеально причесан, красиво и дорого одет. Безиф Игоревич никогда не забывал здороваться, поздравлять с профессиональными праздниками и восьмым марта, а на Новый год всегда дарил милые безделушки. Конечно, на день рождения, всемирный женский день и прочие праздники единственная в Федеральной службе кардиналов девушка Виктория Зайцева получала массу подарков, но от самой службы, а не лично от сотрудников. Лично дарил только Безиф Игоревич, и Вика, девушка не замужняя и очаровательная во всех отношениях, положила свой зоркий глаз на холостого полковника. Альберт Анатольевич Сваров, полковник военной службы был давно и прочно женат на известной писательнице; его жена писала толстые книжки о милиции и преступлениях, совершенно не понимания системы правоохранительных органов. Как-то раз из-под пера борзописицы вышел опус под названием «Следователь с Петровки». Вика долго и заразительно смеялась, читая о сложностях работы следователя прокуратуры, кабинет которого находился в МВД в отделе уголовного розыска. Мало того, что следователь прокуратуры работает совершенно в другой службе, вовсе не в МВД, а в комитете расследований, так Сварова присвоила ему звание генерал-майора. Когда Осинцов, красный от смеха, спросил Альберта Анатольевича почему он не просветит жену в сложную систему правоохранительных органов, он ответил:

– Валенька запрещает мне совать полковничий нос в творческий процесс, – отмахнулся Сваров. – Когда я читал рукопись, над ней уже работали редакторы. Я сказал: милая, следователи в прокуратуре, а в МУРе оперы, исправлять было уже поздно: ведь всю книгу не перекроишь!

Генерал же Осинцов был человеком старой закалки; мог работать всю ночь на пролет, а утром, ровно в половине десятого, как ни в чем ни бывало, явиться на работу. Сотрудникам он давал отгулы, выходные за ночную работу, но сам никогда льготами не пользовался. Когда дела подходили к концу, и решение Федеральной службы кардиналов сдавались в прокуратуру для ведения следствия, Осинцов ходил темнее тучи, прекрасно зная, что их труд может быть потерян из-за нечистоплотности прокурора или следователя. Особо страшно смотреть на этого высокого статного мужчину под шестьдесят, когда очередное дело, спущенное «сверху» разваливалось прямо на глазах только лишь потому, что виновным оказывался высокопоставленный чиновник. Прокуратура просто изымала из дел решения Федеральной службы кардиналов и уничтожала их. По закону, решения нигде регистрируются, особого реестра решений службы нет. Все документы, которые принимаются кардиналами, печатаются в единственном экземпляре и прикладываются к делу. А дальше – на усмотрение прокуратуры. Пользоваться ими или нет – дело прокурора. В суде документы кардиналов имеют наивысшую юридическую силу, однако в тексте приговора они не отмечаются и в описях не присутствуют.

– А сводки из Иркутска? – спросила Виктория, просматривая отчет.

– Изымайте все, – велел Осинцов, – я думаю, нет смысла опираться на эти сводки. Мы и так в курсе последних событий. Три криминогенные зоны: Иркутск, Москва и Рязань. География обширная. Сетка преступлений слишком тесная, мы не можем предположить, что это действует один человек. Скорее, группа лиц. Что странно: каким образом им удаются копировать почерк убийств друг друга? Рассмотрим последние два преступления…

 Викториё Владимирович зашуршал бумагами на столе, отыскивая заключения судебно-медицинской экспертизы вскрытия тел из Рязани и Иркутска.

 – Так, оба убитых – мужчины средних лет, тому, что из Иркутска сорок один, а Рязанскому – сорок три. Способ убийств один – удушье, – зачитывал Осинцов. – Орудие – прочная нить из шерсти с золотым покрытием. На теле обнаружены крошки золотой краски… После удушья, когда жертва погибла, тело замораживали и… употребляли в пищу. Об этом свидетельствуют характерные следы человеческих зубов на частях тел жертв. Причем: на последних двух трупах следы найдены на правой ноге, предыдущих двух – на руках и животе. Синхронное убийство. Разница во времени между совершением этих двух преступлений – два часа. То есть убийца не мог за такой период времени добраться из Рязани в Иркутск; слишком мало времени. Равно как и узнать о преступлении через СМИ чтобы скопировать это преступление – это автоматически отклоняет версию, что маньяк один, а все остальные трупы – просто под него копируют.

– Почему не мог? – спросил Безиф Игоревич. – Криминальные новости сейчас очень популярны, у них самые высокие рейтинги, выше только у ток-шоу! И, соответственно, сеть корреспондентов у них обширная! Нам бы столько сотрудников!

– Труп мужчины из Рязани был обнаружен только рано утром, – возразил Осинцов. – А убийство произошло между двадцатью и двадцатью одним часом. Конечно, то, что он был обнаружен утром, не означает, что труп увидели только в шесть часов, возможно корреспонденты уже успели снять произошедшее на камеру и уехать. Безиф Игоревич, проверь, были ли в вечерних или в ночных выпусках криминальных новостей упоминания об этой жертве. Если нет, это означает, что у убийц есть внутренняя связь. И по ней они передают друг другу информацию. А может быть, не связь, а договоренность. Но суть одна: их двое или больше и они – единомышленники. Возможно, мы имеем дело с какими-то психически нездоровыми людьми… Стоит проверить сводки психиатрических лечебниц. Альберт Анатольевич, узнай, не сбегали ли близ Иркутска или Рязани с Москвой с лечебниц каннибалы?


-----------------------------
ДАЛЕЕ ГЛАВА ВТОРАЯ
-----------------------------