Глава 37 одиночество

 Наступило новое утро. Я проснулся, полон сил. Энергия нового дня, новой жизни бурлила во мне. Ее было такое количество, которое с большим трудом способен уместить в себе человек. Сварив кофе, я подошел к забору. Небольшие волны появившиеся на водной глади вторили моему состоянию. Штиль остался где-то позади, где-то вчера, уступив место новым волнам, новому состоянию, новой жизни. Я орал, переполняемый эмоциями и чувствами, мне было хорошо и спокойно. Медленно, но уверенно ко мне приходило душевное равновесие и покой. Нервное состояние уходило, оставляя меня наедине со своими мыслями. Я стал прислушиваться к своему организму, к своим ощущениям, я придавался любимым занятиям: работе, чтению, музыке, но этого было мало. У меня почему-то оставалось время. Складывалось такое ощущение, что в сутках не двадцать четыре часа, а гораздо больше. Я все успевал, у меня все получалось. Переизбыток энергии не давал мне покоя. Я не знал, как выразить то, что происходило в моей жизни. Я свободен!!! Я купил альбомы и начал рисовать все то, что происходило в моей голове.
Абстрагируясь от внешнего мира, я уходил в свой собственный мир, который рождался у меня в голове. Я пытался создать гармонию этого внутреннего мира, все явственней чувствуя разницу между внешним миром и миром, созданным у меня в голове. Я становился все более и более аутичен. Я сбегал от людей, уединяясь в своей мастерской под предлогом большого количества заказов, если мне не хотелось ни с кем видеться и разговаривать. Работа стала домиком улитки панцирем черепахи, в которые они прячутся в случае опасности. Так и я прятался от всего, что меня окружало в этот свой домик. Я все больше и больше видел несовершенство внешнего мира. Это меня пугало я не хотел жить в этом мире. Я жил один, в своем доме. Я просыпался утром, принимал душ, завтракал и уходил в работу. Вечером вставал из-за стола ужинал, принимал душ и ложился спать, а в голове рождались новые колье, серьги и кольца я вскакивал, чтобы сделать эскиз, боясь, что к утру забуду и, приходил в себя следующим вечером, когда сидя за столом, я рассматривал почти готовую, новую вещь, которую зарисовывал накануне. Я не спал почти двое суток и мне не хотелось этого. Я как одержимый работал без выходных по восемнадцать двадцать часов в сутки. Мне не нужен был отдых. Я отдыхал, работая, занимаясь своим любимым делом. Это как наркотик, без которого не представляешь себе жизнь. Как-то я разговаривал с наркоманом о том, почему он колется. На что получил исчерпывающий ответ. “Потому, что я не могу без этого. Когда принимаешь дозу, мир меняется, он становится интересным, неожиданным и красочным. Ты отрываешься от земли и не находишься на планете. Ты как бы наблюдаешь за всем со стороны. Когда прекращается действие дозы, ты возвращаешься в этот серый, скучный, невзрачный мир, в котором нет желания находиться, нет желания жить в нем потому, что тебе неуютно тут, и ты, в стремлении выйти из этой среды, принимаешь очередную дозу”. Он, этот наркоман, описал мое состояние и восприятие. Примерно в таком состоянии я пребывал. Ко мне время от времени заглядывали друзья и вытягивали куда-нибудь отвлечься. Хватало меня на один вечер в неделю. Меня быстро утомляли компании и никому не нужные разговоры и я снова уединялся. Я отмежевался от всех, кто пытался стать моим другом. Мне не нужны были друзья. Мне нравилось мое одиночество. Я был я. Со всеми своими недостатками и со своим миром. Когда у меня уставали пальцы от работы, затекала шея и спина, я вставал из-за стола, выходил во двор и занимался с Толстым, потом снова работа и снова пока не наступало окаменение в руках. Я садился в машину и ехал в спортзал. Приезжал после тренировки вымотаный до изнеможения, но довольный, доставал альбом и карандаш и рисовал. Рисовать я не умел с детства. В школе у меня по рисованию была твердая двойка потому, что я не мог ровно нарисовать вазу. Пять в итоговой ведомости мне поставили только потому, что не хотели портить все остальные пятерки, просто дали мне окончить школу с медалью. Мне не важно было, что было в школе. Мне не важно было, умею ли я рисовать, альбомы я не показывал никому и никогда, для меня был важен процесс выражения того, что у меня происходило в голове. А в голове рождались непонятные иногда даже для меня, предметы и фигуры. Странные пейзажи пустыни без песка с потрескавшейся землей и с сухим деревом вдалеке, которое почему-то отбрасывает тень в сторону солнца, а на переднем плане пень, произрастающий из мускулистой мужской спины, откуда то из под земли и на этом сухом старом пне совершенно, свежий росток новой жизни. Скорее всего это все возникало в моем воображении под впечатлениям полученным от просмотра картин Дали а может под впечатлением того что происходило в моей жизни. Не знаю, но это рождалось в моей голове в моем больном воображении. С предметами происходили какие-то метаморфозы. Устойчивые в реальном мире предметы меняли свою природу. Они искажались и меняли цвета. Я разговаривал с предметами как с живыми существами. В любом незаметном для всех предмете, в пятне на стене или потолке, я видел фигуры, которые оживали и жили своей жизнью. Нет, я не сходил с ума. Отнюдь. Я был в здравом уме и доброй памяти. Я нормально общался, адекватно воспринимал окружающий мир, веселился, иногда с приятелями, через мою жизнь вереницей проходило неимоверное количество женщин имена многих из них я не вспомню, даже если приложу массу усилий. Я раз в неделю ездил в Ростов по делам связанным с работой. Я спокойно мог жить и отвечать за свои поступки во внешнем мире. Как бы входил в него, чтобы проделать определенную работу и, как только работа была выполнена, я возвращался домой и снова погружался в мир образов. В доме постоянно играл блюз, который не позволял мне выйти из этого состояния. Мне не хотелось из него выходить, мне было комфортно в нем. Я не знал, работает у меня телевизор, стоящий в спальне или нет. Он мне был не нужен. Мне хватало занятий, мне было не скучно без него. В конечном итоге я просто перенес его на чердак. Когда я уставал совершенно или мне просто надо было отвлечься, я погружался в книги. Из одного нереального мира своей жизни в другой нереальный мир созданный Гюго, Аристотелем, Гете, Фейхтвангером, Данте, Кастаньедой. Этот мир меня забирал к себе, давая возможность отдохнуть от своего мира, мира который я создал сам и в котором находился. Так я и кочевал из мира в мир. Меня раздражало чье-либо присутствие в течение долгого периода времени. Компании собирались у меня редко, потому что я не приглашал их к себе. Всем нравилось у меня бывать, в моем доме был особенный мир, лишенный комплексов. Единственное условие было не оставлять после своего ухода развалины и не напрягать меня всяческими просьбами типа: “а есть у тебя что-нибудь поесть” на что незамедлительно следовал ответ: “Открой холодильник и посмотри, если ничего не найдешь, открой морозильник, возьми мясо и приготовь себе что-нибудь сам”. Все кто попадал в этот дом, расслаблялись и вели себя так, как им бы этого хотелось, не боясь, что действия и желания не правильно истолкуют. Присутствующие расслаблялись и отдыхали морально. В те редкие случаи, когда я позволял собраться у меня в доме компании я делал импровизированный стол на полу, а проще говоря, расстилал покрывало на полу, разбрасывал подле него подушки и всяческие мягкие вещи. Этот импровизированный стол по началу всех настораживал, пришедшие смотрели на это как-то с опаской, но все же рассаживаясь вокруг. Через пятнадцать минут сидеть становилось неудобно, и все начинали укладываться вокруг “Стола”. Спустя полчаса они начинали понимать всю прелесть ситуации. Беседа проходила в непринужденной атмосфере, кто-то вставал и уходил танцевать в другую комнату, иногда в одиночестве. Просто человеку необходимо было выплеснуться, выбросить лишнюю энергию и он спокойно это делал, ни на кого не обращая внимания и никто в свою очередь обращал внимания на танцующего. Вахтанг со словами: “Вах! атайды, генацвале!”, отстранял меня от мангала и брался готовить шашлык. Девчонкам быстро становилось жарко от принятого внутрь алкоголя, и он сумасшедшего лета. Они сбрасывали с себя все, кроме нижнего белья и выходили загорать во двор, на что тоже никто особенно не реагировал, наверное, кроме Вахтанга. Как истинный грузин, он не способен спокойно смотреть на красивых и почти раздетых женщин. Все происходило естественно, как “Так и надо”. Никого ничто не смущало и не стесняло, и комплексы быстро улетучивались. Бублик кружил возле Алены, оттягивая ее футболку в районе груди со словами “Алена! У тебя такая грудь, что когда я смотрю на нее, у меня пенсне накаляются”, и в этот момент из его дорогих очков, с которыми никогда и ничего не случалось, вываливается линза и падает Алене под футболку. К вечеру становилось шумно и беспредельно. Сыпались, анекдоты, шутки, крики и музыка, начинались горячие танцы и купание в море нагишом. Сильно закомплексованным марихуана помогала войти в образ и вот уже самый строгий и правильный дядечка, во все горло орет в сторону моря “Я люблю тебя жизнь”, и от этих слов и собственной эйфории заливается непринужденным искренним смехом. И вот, уже Дмитрий лезет на холодильник поддерживать потолок, изображая атланта. Рустам сидит с гитарой в руках, отключившись от всего вокруг, и играет блюз, играет классно, он бывший профессиональный музыкант, и вернуть его в наш мир большая проблема. Евгений, принесший с собой …. подбирает ритм, подстраиваясь под игру Рустама, кто-то взял с полки маракасы и присоединился к дуэту. Вот Елена успокаивает раздухарившегося от алкоголя и марихуаны Константина поцелуем и словами “Никита больше не позовет”. После этого Константин успокаивается и, развалившись на полу в подушках, мирно засыпает под блюз Рустама и под шум моря за окном. Вот Юлия с Андреем обсуждают последнюю книгу Пелевина. Вот Кристина с Валерией, набравшись смелости, танцуют стриптиз под, все тот же, блюз Рустама, под “Вах! Какые дэвачкы” Вахтанга и под одобрительное посвистывание мужа Юлии Олега. Каждый здесь делал то, что хотел, не переступая определенных рамок поведения. Существовали правила, которые нельзя было нарушать, да никто и не пытался это сделать. Грустно было только Толстому, которому все это действо мешало спать. Мне интересно было время от времени устраивать такие сборища. Я сидел в сторонке в кресле и смотрел на этот праздник со стороны, слушая блюз Рустама, наблюдая за гостями с улыбкой на лице. Небольшая порция марихуаны придавала этому действу особый шарм. Потом, устав от праздника кто-то вызывал такси и ехал домой, кто-то засыпал в подушках на полу, кто-то располагался на диване, кто-то ложился во дворе, на кровати, под звездным небом. Я уходил в спальню и спокойно засыпал. Утром, все довольные и счастливые, помогали мне наводить порядок после гулянки, и разъезжались по своим делам, оставляя меня одного в собственном доме с собственными мыслями в собственном мире. Очень быстро за моим домом закрепилось название “Оазис беспредела” в хорошем смысле этого слова.