Одинокая глубина любви

Ненависть.
Себя я обнаружил где-то в лесу. Я просто стоял меж деревьев, словно сам был деревом. Оглянулся, сделал пару шагов в одну сторону, потом в другую, пытаясь сообразить, где я и как здесь оказался.
Я замер, прислушиваясь, пытаясь услышать стук колёс поездов или шум проезжающих автомобилей, но сквозь спокойно идущий дождь не было слышно ничего. Тогда я попытался вспомнить, как я здесь оказался, но голова была пустой. Или?
Или вся информация в ней переместилась. Я пытался сосредоточиться, но не удавалось ни на чём сфокусироваться – я соскальзывал со всех воспоминаний. Вдруг, появился список. В этом воображаемом списке перечислялись всевозможные чувства, а рядом в квадратных скобочках стояли различные цифры. Список тоже был размыт и плохо различим, я постоянно пытался сделать его четким, но получал лишь усиливающуюся головную боль. Наконец, я плюнул на его размытость.
«Счастье[1]». Я не был этому удивлён. Мне было просто интересно, что же там. Я мысленно открыл список. В нём оказалась запись воспоминания, как мне в детстве купили электронную игру. Мне тогда шесть лет было. Сразу стало больно в душе – за двадцать девять лет, всего одно воспоминание о счастье и то из далёкого детства.
«Удовольствие[1]» Я снова приуныл. Этот список был классификацией всех воспоминаний, по их эмоциональной окраске, возможно, одно и тоже воспоминание может находиться сразу в нескольких группах. Я открыл список. В нём была запись о вкусном мороженом из взбитых сливок. Примерно в том же возрасте родители меня взяли в гости к своим знакомым, где я и попробовал то самое мороженое. Мне стало ещё тоскливее.
Я вяло полистал список. Большей из всех групп оказалась «Боль», она росла ежесекундно, точнее, просто-напросто отсчитывала эти секунды. Число в скобках было настолько большое, что я затруднялся назвать его.
В конце списка я увидел группу «Смерть» и рядом циферку один. Я не удержался от смеха. В нём я не сдерживался – всё равно никто здесь не услышит, как я заливаюсь истерическим ржанием.
Запись о смерти немного отличалась от других – в ней была полоска прокрутки воспоминания, и я мог выбрать, откуда начать «показывать» его. Я начал почти с самого конца.
Я веду автомобиль по небольшой загородной дороге. Рядом сидит девушка, моя девушка. Мы о чём-то спорим, но слов не слышно, и субтитры «оператор» забыл приложить. Я остановил воспроизведение, мысленно нажав на паузу. Убрал список и начал вспоминать «по старинке». Вспоминались вещи, только как-то плотно связанные с этой сценой. К сожалению, ни своего имени, ни имени девушки я не вспомнил, но вот что происходило я смог понять. В этот день мы ехали на дачу, отдыхать на все выходные.
С самого утра общение у нас не заладились. Девушка начала упрекать меня, в том что я не люблю её, использую. Я возобновил воспроизведение воспоминания, и мысленно стал додумывать. Наш разговор. Вот она говорит, что я такой мерзавец, потому что не подарил цветы, что я вообще давным-давно не дарил их ей. Вот она ещё сильнее взвинчивается и начинает закатывать истерику, что я не водил её в кино и не приглашал на ужин в ресторан, что все нормальные люди так делают, а я нет. Тут я срываюсь.
Я знаю, что эта девушка – стерва. Она ни чувствует ко мне никаких чувств, просто использует. Ей просто хочется получать цветы, ходить в кино и рестораны бесплатно. И она знает, что я её люблю, поэтому чувствует себя хозяйкой ситуации, она думает, что может мной манипулировать.
Я срываюсь, бросаю руль и накидываюсь на неё, начиная душить. Она начинает сопротивляться, я хватаю её за запястье и выворачиваю руку так, что она ломается с хрустом. Я не отпускаю его и продолжаю выворачивать. Девушка задыхаясь хрипит от боли, брыкается. Тут она из последних сил дёргает ногой и задевает, брошенный мною руль, Длинный острый носок её дорогих туфель толкает руль в сторону, машину сразу сносит на обочину и она влетает в дерево на полном ходу. Больше ничего. Смерть.
Я с яростью пнул вязкую землю, та разлетелась дождём в стороны. Легче найти себе рабыню, пусть придётся платить ей заоблачную зарплату, но зато, она будет делать всё, что мне захочется. Если я захочу, чтобы она лежала рядом, положа голову мне на калении, значит, она ляжет, если захочу пойти в спальню и развлечься, значит она пойдёт. Она не будет «ездить» по мозгам, мол, я её плохо развлекаю, не вожу по барам с ресторанами, поэтому она не пойдёт «на контакт». Если я захочу, рабыня пойдёт со мной в кино. И пойдёт не потому, что я её туда позвал, чтобы потом она разрешила мне с ней развлечься, а ведь без «предварительной платы» она и шагу лишнего со мной не ступит. Рабыня пойдёт со мной, потому что я хочу, чтобы она была со мной рядом в кино, а не для её подкупа.
Я начал прыгать со злости на месте, с ожесточением ударяя пятками по жиже размокшей земли. Зло пнул дерево пару раз так, что трухлявая кора разлетелась во все стороны. Плюнул.
Медленно побрёл, не зная куда.
Любовь. Боль.
Сколько ушло времени, чтобы добраться до города, я не знал, но мог догадываться по таймеру боли, тикающему у меня в голове. Я дошёл до остановки, дождался маршрутного такси «Транслайн». Ждал я именно его – это был большой длинный автобус, в котором было комфортно ехать. Заходя в него я ухмыльнулся – я был насквозь мокрый, а думал о комфортной поездке. Сидеть в мокрой сырой и липкой одежде даже в президентском номере отеля будет некомфортно. И почему этот дождь льёт не переставая? Да ещё так одинаково льёт, монотонно.
К сожалению, сидячих места не оказалось, хотя, сколько я не ездил в «транслайнах», стоял всего несколько раз. Рядом со мной стояла ужасного вида тётка, едва помещавшаяся в проходе, настолько толстой она была. И почему я сразу не заподозрил подвоха? Когда автобус резко затормозил – на дорогу выбежал какой-то человек – эта тётка повалилась, повалилась прямо на меня. Я попытался отскочить в стону, и мне удалось «спастись» от завала жиром, но я всё же был сбит с ног.
Я выругался, проклиная этот ходячий кусок сала. Теперь я ко всему прочему извалялся в грязи. Но было что-то, что меня заинтересовало – пока я падал, мой взгляд пробежался по кому-то, я даже не разглядел, мужчина это был или женщина, сидевшему на заднем сиденье в тени и что-то поспешно записывающему в тетрадь.
Поднявшись, и ещё раз выругавшись на тётку, я подошёл к этому человеку, сел рядом. Я до сих пор не мог понять кто это – по телосложению – парень, одет просто – джинсы, кроссовки, майка и лёгкая куртка. А вот лицо мне увидеть не удавалось – оно было скрыто тёмно-серой силиконовой маской. Маска была в форме лица.
Я пригляделся, и увидел, что парень не пишет, а рисует карандашом. Сейчас он завершал сценку, как на меня заваливается огроменная тётка, а я с диким ужасом в глазах пытаюсь скрыться. Рисунок был очень эмоционально заряжен – парень умел передавать эмоции, через простенькие штришки карандаша.
Мне захотелось бы сейчас спать, если бы голова не начала так сильно раскалываться. Только я сел в мягкое, уютное кресло, как стало невыносимо плохо. Сейчас, мне казалось, что всё вокруг словно отразилось – белое стало чёрным, утро превратилось в вечер. И произошедшее, я призадумался – было утро, когда мы ехали, и сейчас утро, неужели, я валялся сутки в лесу? Нет, тогда бы я был весь грязный, даже хуже чем сейчас. Меня словно переместили из машины в лес, в момент удара.
- Неважно выглядишь, - начал разговор парень, дорисовав картину и поставив в углу дату и время.
- Да уж, - я ухмыльнулся, понимая, что не могу видеть лицо и его эмоции за маской, не могу определить настрой собеседника, да и вообще не могу ничего о нём сказать.
- О маске подумал? – угадал парень, - за ней хорошо скрываться. Хорошо, когда люди не видят, как ты выглядишь, читается ли боль на твоём лице или оно по-младенчески радостное.
Я кивнул и тут же об этом пожалел – внутри головы словно здоровенный булыжник перекатился с одной стороны в другую и ударил по черепу, норовя пробить его и вылететь.
- На работу едешь или учишься ещё? – Попытался я продолжить разговор.
- Вообще-то я не работаю и не учусь – высшее образование у меня уже есть.
Высшее есть, значит ему не меньше, чем двадцать.
- Гадаешь о возрасте? – Снова угадал парень.
- Ты что, мои мысли читаешь? – Возмутился я.
Маска как была каменной, безжизненной, так и осталась, но из-под неё послышался смех.
- Я не экстрасенс, просто каждый, кто начинает общаться со мной, начинает думать об этом – какие эмоции под маской, какой у меня возраст – скрытое, всегда интересует людей.
Я промолчал, соглашаясь. Парень закрыл общую тетрадь и начал смотреть в окно.
- Куда же ты тогда едешь? – Наконец спросил я – мне действительно стало интересно скрытое.
Почти каждый человек носит на своём лице маску, но стоит одеть настоящую, и как тебе хочется залезть под неё.
- Я просто еду, из никуда в никуда. Сейчас в депо, на конечную – там позавтракаю и снова в путь. Я постоянно катаюсь в маршрутках, сидя здесь. Смотрю на улицу, делаю зарисовки.
- А ночуешь ты тоже в депо? Зарабатываешь, продавая картины? – На меня нахлынула тонна вопросов, даже голова стала меньше болеть, под их давлением.
- Нет, - парень покачал головой, - ночую я в одном офисе – мне разрешили ночевать там бесплатно. Рисунки – они только для меня – я не продаю, слишком они мне дороги.
- А глянуть то хоть можно?
Парень молча протянул тетрадь.
Я бегло пролистнул страницы – все рисунки были цветными.
- Цвета я наношу ночью, в офисе – днём я могу зарисовать лишь каркас, и только ночью мне удаётся подобрать нужные цвета.
Я наобум открыл страницу. На ней был нарисован ёжик. Миленькое существо, и девушки, завидев такого, всегда начинают умиляться, какое прелестное создание, но я ещё никогда не видел такого ежа.
Это был не ёж – комок боли и страдания. Его иголки, с ними было что-то не так. Они были обращены острым концом к нему, и чем сильнее он пытался сжаться в комочек и спрятаться от боли, тем сильнее они впивались в его тело. По иглам текли тоненькие струйки крови. Длинный, извилистый красный след уходил куда-то за горизонт.
Я отвёл взгляд от картины. Мне стало жарко и тяжело дышать, словно это моё тело было всё истыкано иглами, впивающимися в плоть, словно пиявки или клещи.
- Что означает этот рисунок? – Тяжело дыша, спросил я.
- Это любовь.
- ЧТО?!
- Любовь, друг мой. Любовь и боль – не разлучимые спутники. Этот ежонок двигается вперёд, ищет свою вторую половинку. А когда он её найдёт – она снимет с него иглы, убрав боль и страдания. Она своим нежным тельцем насадиться на иглы и вытащит их, уже застрявших в её теле.
- Но ведь тогда она будет мучится, - негодовал я.
- Да, - кивнул парень, - но в её теле застрянут не все иглы – часть выпадут. Потом ежонок повторит её действия, и опять часть игл упадут на земь. Они будут повторять это, пока все иглы, причиняющие боль не исчезнут.
Я глубоко вздохнул. Такое самопожертвование. Насаживаться на иглы, чтобы вытащить их из тела любимого. Да, это действительно любовь.
Я посмотрел на соседний рисунок и меня снова покрыл холодный пот.
На рисунке был изображён милый пёсик белого цвета, но у него вместо лап были воткнуты острые, местами зазубренные осколки стекла. По ним тоже стекала кровь. Каждый шаг этого пёсика отдавался ему всё больше и большей болью – острые куски стекла всё глубже и глубже врезались в его тело. Совсем скоро они разрежут важные органы или артерии и он умрёт, но, не смотря на это, он продолжает путь.
- Опять любовь, - снова, вздохнул я.
- Когда он её найдёт, то она вынет из него осколки. Он станет инвалидом и не сможет ходить, но его понесёт любовь. К сожалению, не всем дано её найти или удержать. Скорее всего, он как и ёжик не дойдёт до неё и умрет
Я захлопнул тетрадь и протянул парню.
- Если я увижу ещё хоть один рисунок про любовь, то у меня не выдержит сердце от боли. Неужели ничего красивого, романтического не рисуется? – уже зло начал я, - чтобы позитивом от рисунков заряжаться, а не болью.
Парень опустил голову и потупил взгляд в грязный пол.
- Боюсь, у меня не получиться – в эти рисунки, я вкладываю свои эмоции, свою боль и страдание, именно это делает их такими живыми, насыщенными. Именно поэтому, стоит на них взглянуть, как боль накидывается на тебя и начинает душить.
- Душит не боль – любовь.
Автобус доехал до конечной, и остаток людей вывалился на улицу.
- Вижу, в твоих глазах есть это чувство. Расскажи, - парень не торопился выходить.
- Есть одна девушка, - начал я, - она меня не любит, а она для меня любовь на всю жизнь, - я остановился, думая, что стоит рассказывать, а что нет.
- Скучно, протянул парень, - неужели твоя история на этом заканчивается?
- Нет, нет, - замотал я головой, испугавшись, что он меня прогонит, - мы ехали на дачу, провести там выходные.
- Ску-у-учно, - ещё нужнее протянул парень.
- Слушай, и не перебивай, - гаркнул я, - девушка эта настоящая стерва. Закатила мне истерику, и я не удержался, бросив руль начал её душить. Сломал ей руку, а потом машина влетела в дерево.
- Ох, - опешил парень, - ничего себе.
- И что теперь? – тяжело спроси я.
- Теперь идём завтракать. Могу дать сухую и чистую одежду, если не хочешь идти в таком виде домой.
- Я вообще-то серьёзно, - надушившись, произнёс я, и по-дружески толкнул парня в плечо.
 - Забыть о ней, найти ту, которая будет любить. Которая сможет вынуть иглы из твоего больного и умирающего сердца.
Больше парень ничего не сказал, взял тетрадь, несколько карандашей и вышел на улицу. Дождь уже перестал лить, тучи растворились, и на небе засияло солнце. Я последовал за парнем.
Парень купил два десятка дешевых пирожков с картошкой в привокзальном ларьке.
- Всегда здесь завтракаю, - прокомментировал он, - а обедать лучше в небольшой кафешке на другой конечной станции, ну а ужинать я люблю в ресторане, рядом с тем офисом, в котором ночую.
Я растерялся, не зная, что делать, говорить и как реагировать.
- А ты можешь научить меня рисовать так же? – Спросил я, больше не найдя, что сказать.
Парень медленно пошёл к вокзалу, жуя маленькие горячие пирожки. Прохожие постоянно смотрели на него, обращали внимание. У кого-то возникал страх – мол, террорист какой-то. По другим читалось отвращение, наверняка они думали, что этот парень псих, или как минимум ненормальный. Я стоял и смотрел на то, как он просто идёт и ест, а все с интересом смотрят на него, парня в серой силиконовой маске.
- Ты идёшь? – Крикнул парень, обернувшись.
Казалось, его совершенно не волновало, что все на него смотрят, а некоторые не смотрят, потому что не культурно глазеть. А может, его как раз таки это задевало? Может, сейчас он сконфужен и зажат? Как бы там не было – совершенно не видно под его «мёртвым лицом»
Я догнал его. Мне было непривычно, что все смотрят в мою сторону, пусть не на самого меня, а на человека идущего рядом, но ведь меня они тоже замечают. Когда мы дошли до камер хранений, я уже немного попривык к повышенному вниманию.
Парень открыл одну из ячеек, извлёк из неё чистую и сухую одежду.
- Извини, нижнего белья предложить не могу, - всунув мне в руки одежду, произнёс парень, абсолютно невозмутимым голосом.
- И всё? – Только и спросил я.
Парень закрыл ячейку и пошёл обратно к автобусу. Я поспешил за ним, неуклюже прижимая вещи к туловищу, чтобы не уронить.
- Пока да, - не переставая жевать, ответил парень.
- Пока? – переспросил я.
- Ты же не собираешься сейчас уходить, я же вижу – я тебя заинтересовал.
Он был прав. Настолько загадочного и необъяснимого собеседника я ещё не видел. Да и вряд ли найдётся ещё один такой человек. Мы вернулись в автобус. Кондукторша высказала претензию к парню, за то, что он задержался. Парень лишь развёл руками.
- Переодевайся быстрее, - поторопил меня парень.
Я крякнул и раскрыл рот от удивления. Автобус уже покинул автопарк и выехал на проезжую часть.
- Люди же смотрят, не удобно как-то, - начал торопливо оправдываться я.
- Ах да, я совсем забыл, что тебе неловко, - небрежно произнёс парень, - выбор за тобой – можешь целый день ходить в мокрой и грязной одежде только потому что не можешь быстро переодеться. На тебя никто и внимания то и не обратит. Торопись, сейчас подъедем к первой остановке, и зайдёт народ – тогда ты точно не переоденешься.
Ругаясь, я начал торопливо переодеваться. Слава богу, успел. Когда автобус проехал по кольцу и шипа остановился около остановки, я уже был в чистой и сухой одеждой. Парень извлёк из-за последнего сиденья, где он обычно сидел, полиэтиленовый пакет, засунул туда сырые вещи и закинул обратно за сиденье.
Мы уселись на места. Он сел рядом с окном, сказав, что по другому ему неудобно сидеть.
- А ты можешь меня научить рисовать так же потрясающе, как и ты? Чтобы людей хватали сердечные приступы от боли, передаваемой через твои рисунки?
Парень покачал головой.
- Почему?
- Ну, например, потому, что я абсолютно не умею рисовать, - он усмехнулся, - а во-вторых – у тебя должно быть что-то своё, какой-то другой дар.
Дар. Тут я вспомнил про тот список всех воспоминаний. Только зачем он мне? Какая польза? Одно дело ты потрясающий художник – все начинают смотреть на тебя с уважением. Если только ты не алкоголик, рисующий всякую мазню.
- Есть что-то своё, - я кивнул соглашаясь. Вот только бесполезен мой дар. Одно дело уметь передавать такую боль через картины, а другое, - я немного замялся, но потом сообразил, что парень меня поймёт, - а совсем другое иметь в голове список всех воспоминаний, разбитый на группы по эмоциям.
- Я не сразу научился так рисовать. А сейчас, можешь сесть на сиденье вперёд? Я хочу вздремнуть, а то пол ночи не спал.
Я услужливо пересел. Парень снял обувь. Достал из-за сидений простынь, небольшую подушку, постелил и прилёг.
- По началу, у меня просто получалось красиво рисовать, а совсем скоро мне стало удаваться «заряжать» свои рисунки своими эмоциями.
Парень замолчал и почти сразу уснул. Мне стало одиноко и как-то холодно.
Отвращение.
Через несколько часов автобус добрался до своей конечной остановки. Парень проснулся, торопливо убрал простыню с подушкой. И как он может спать, когда кругом толпа людей, и каждый хочет скинуть его, парня, нагло занявшего несколько сидений и сладко спящего?
- После утреннего сна, всегда следует размяться, - сказал парень.
Я поспешил за ним. Для начала он выполнил пару простеньких физических упражнений, а потом сорвался с места, словно караулящий хищник, завидев добычу. Первые метров сто он бежал как угорелый, потом перешёл на прогулочный бег, и мне удалось его нагнать.
- Ты сказал, что вы влетели в дерево на полном ходу, что случилось с тобой, мне понятно, а где девушка?
Я уже начал задыхаться, хотел дёрнуть парня за руку и остановиться, но он вывернулся и ушёл от захвата.
- Я не знаю, может она сдохла? – задыхаясь прошептал я.
- Тогда это скучно, я всё же надеюсь, что она осталась жива, - парень на ходу извлёк из штанов мобильный телефон, средненький такой, но весьма стильный, - позвони в госпиталь, возможно, она там. И не вздумай останавливаться, - парень подкинул телефон мне.
Его я едва не уронил, парня это совершенно не заботило. Интересно, а чтобы он сказал, если бы я всё же уронил и разбил телефон?
- Здравствуйте, - начал я, когда в трубке отозвался женский голос, - к вам сегодня не поступала девушка, после автомобильной аварии? – имя называть было бессмысленно – вряд ли у них есть экстрасенсы, угадывающие имена, а документов при ней не было.
- Да, - голос хотел ещё что-то сказать, но я его перебил.
- Что с ней?
- Она сейчас в реанимации, незначительные травмы и, - голос остановился, - перелом позвоночника – она будет прикована к пастели на всю жизнь. А вы кем ей приходитесь? – всё же спросил голос, но я уже прервал звонок.
За время разговора я заметно отстал от парня, он начал теряться среди немногочисленных прохожих. Мне пришлось ускорить бег, но фигура парня, мелькающая между людьми, скрывалась, едва мне начинало казаться, что я его догоняю. Он что убегает от меня? Я сунул телефон в карман и помчался так быстро, как мог. Мне стало просто необходимо его догнать.
Догнал я его уже около автобуса. Я и не заметил, как мы сделали петлю, пока мчался через дворы и улочки за «убегающим кроликом». Парень дышал ровно, словно я сейчас не гнался за ним целых двадцать минут. Он протянул руку, требуя телефон.
Отдав ему желаемое, я влетел в автобус и рухнул на задние сиденья.
- Что там с девушкой-то, ато ты как-то внезапно отстал, - невозмутимо заговорил парень, сев на сиденье вперёд, спиной ко мне.
- Она теперь с койки всю оставшуюся жизнь не встанет, - отдышавшись несколько минут, ответил я.
- Да, тебе повезло, - парень закинул ногу на ногу, - её настигло наказание, жаль, сотни миллионов других как она спокойно проживают жизнь, не думаю ни о чём.
Автобус тронулся с места, выезжая на свой обычный маршрут.
Раскаяние.
Вот уже больше суток прошло с тех пор, как я встретил и познакомился с моим скрытным другом, который до сих пор не сказал своего имени. Сейчас уже за полдень, я еду в одно место, куда мне совершенно не хочется, но надо. Так я решил сам, да и «человек в маске» со мной абсолютно согласился.
Мне сейчас было не по себе. Я не находил себе места, было тесно в своём теле, я не мог сосредоточиться и осмыслить всё. Первое, что меня тревожило – лёгкость. Словно, я просидел в затхлом и сыром подвале всю жизнь и только теперь меня выпустили на свежий воздух, и я никак не могу им надышаться. Скорее всего, дело в парне – ещё вчера вечером я понял, что абсолютно не могу смотреть ему в глаза – боль становиться настолько невыносимой, что, кажется, тебя на клочья разрывает. Его боль – она передаётся не только через рисунки, но и просто выплёскивается из него. Её в нём настолько много, что он не способен удержать её внутри. И только я покинул его, как эта боль ушла, и мне стало совсем легко.
Больше всего меня сейчас волновало произошедшее утром. Утром в офис пришли сотрудники, с которыми меня любезно познакомил парень. Около часа мы шатались по офису и знакомились. Уже наста пора уходить, но я заметил гитару, самую обычную гитару, которую принёс один мужчина – сегодня после работы он собирался на шашлыки с ещё несколькими коллегами.
Меня что-то дёрнуло, и я попросил её подержать. Зачем? Я никогда не интересовался гитарами, играть не умел, да даже держать правильно не умел. Но едва она оказалась в моих руках, как пальцы сами начали что-то наигрывать. Я не играл – всё получалось само, я лишь мысленно корректировал, на что делать упор, какие эмоции вкладывать в музыку. Уже через несколько минут послушать мою музыку сбежался весь офис. Я никогда не слышал мелодию, что играл – видимо, она придумывалась мной сама.
Когда я пересилил себя и остановился – весь офис плакал, кто-то бился в отчаянной истерике от той тоски, что я нагнал мелодией. Да, сейчас меня переполняла тоска, чрезмерная тоска. Мой знакомый поспешил вывести меня из здания. Ухмыльнулся, своей необычной «улыбкой под маской», похлопал меня по плечу и сказал, что это и есть «что-то своё». Он даже немного позавидовал, что мне доступен столь массовый гипноз. Можно просто выйти на проспект, начать играть и люди будут умирать в пытках от той тоски, что будет исходить от меня. Конечно, можно носиться с рисунком и заставлять людей смотреть на него до собственной смерти, но это уже явное насилие…
Мне стало не по себе от таких мыслей. Они быстро сменились другими – в голове сейчас был настоящий калейдоскоп. Я уже начал представлять, как можно использовать такой дар. Можно спеть серенаду девушке и после одной песни она будет готова прыгнуть со мной в постель, а потом, после бурной ночи, можно будет её пытать.
- Тьфу, - я с отвращением плюнул, с отвращением к своим грязным мыслям.
С каких пор, я считаю, что кувыркания с незнакомками приносят больше удовольствий, чем поднебесная кристально-чистая любовь? Нет, конечно же нет, вот только где её взять, любовь-то? Чтобы поднебесная и чистая! Нет у людей такой сильной любви. А вот красивые незнакомки встречаются на каждом углу – вполне можно довольствоваться ими.
- Тьфу, - я плюнул с ещё большим отвращением к мыслям и выругнулся.
Сейчас в автобусе людей почти не было – «мёртвое время». Я быстренько стащил с себя куртку и лёг на сиденья, подложив её под голову. А ведь хорошо вот так лежать в тёплом уютном автобусе, который слегка трясет на неровной дороге. Мой знакомый хорошее место нашёл.
Я не заметил, как задремал – спал я всего пол ночи, как и парень. Ночевали мы вместе в офисе – возвращаться в свой пустой и мёртвый дом, в давящую тишину и убивающее, сводящее с ума одиночество, я не хотел. Парень пол ночи занимался разрисовкой своих рисунков, а я просто бездельничал – шатался по офису, редко беседовал со знакомым, в перерывах между рисунками. Мне просто нужно было, чтобы кто-то был рядом, кто-то ходил, шумел, чтобы мне казалось, что я не один.
Уснуть я уснул, а вот список воспоминаний мне был доступен даже во сне. Его можно было закрыть и поплыть по течению «обычных снов», но я предпочёл воспользоваться новой возможностью. Я долго листал размытый список, в поисках желаемого и, наконец, нашёл. Воспоминание о первой ночи с моей девушкой. Это была единственная ночь, когда я был счастлив. К сожалению, на утро я увидел Ольгу в её привычном виде – злую и беспощадную стерву, которая только и может требовать, не давая ничего взамен. Видимо, после той ночи она посчитала, что теперь я её раб. Я ведь действительно был рабом, только не её. А любви к ней. К счастью, в ту ночь я ещё ни о чём не подозревал и был счастлив. Это воспоминание находилось в группе боли, по понятным причинам – всё, что касалось Ольги, было болью.
Я уже приготовился к просмотру «изображения», когда по телу пробежал холодок от еле ощутимого прикосновения нежной руки Олечки. Сейчас я безумно любил её. Я таял от простого нахождения рядом с ней. Всё было как в первый раз, именно так, как и было. Для меня не существовало будущего и всего того, что произошло потом, я был просто счастлив.
Я проснулся, только после того, как пережил всю ночь, до самого её конца. Торопливо выскочил из автобуса, осознав, что это моя остановка. А ведь парень был прав – дар стал сильнее. Я теперь могу не просто «пересмотреть» воспоминания - пережить их. Пережить без ощущения вторичности, а так, как это было в первый раз. Я могу пережить хоть сотню раз своё единственное воспоминание в группе «счастье» и быть действительно счастлив. Могу всю жизнь так и жить на искусственном счастье. Вот только почему по моим щекам текут ручьём слёзы? Почему, вернувшись из «счастливого момента» мне сейчас так больно? Так больно, словно вся моя прошлая боль разом накатила.
В раздумьях я совсем не заметил, как ноги меня сами довели до госпиталя, а потом до палаты, где лежала Ольга. Здесь было безлюдно и как-то совсем одиноко. Не было здесь заботливых родителей, которые бы не отходили от своего пострадавшего дитя. Никого не было – все предыдущие «жертвы» ненавидят Ольгу и, наверное, как и я хотят её убить. Теперь и я уже «прошлая» жертва, и действительно рад, что так получилось.
Я зашёл в палату. Девушка была в сознании – ей же хуже. Медленно я подошёл к койке, присел рядом.
- Я зашёл попрощаться, - тихо и спокойно произнёс я, глядя девушке в глаза, - больше мы не увидимся. Я тебя больше не держу – можешь теперь свободно наслаждаться жизнью. И ГНИТЬ ЗДЕСЬ В ОДИНОЧЕСТВЕ, ПОТОМУ ЧТО ТАКИЕ КАК ТЫ НИКОМУ НЕ НУЖНЫ, - гаркнул я, резко перейдя на крик.
Девушка хотела что-то сказать, но у неё ничего не получилось. На глазах у неё заблестели слезинки. Я встал и отправился на выход.
- Хорошо провести времечко, - уже легко кинул я, выходя из палаты и, не оборачиваясь, демонстративно помахал рукой.

Я сидел на остановке. Поход к Ольге занял у меня крайне мало времени, потому автобус с моим знакомым подойдёт не скоро. Установка временных рамок всегда подгоняет и добавляет интерес к происходящему. С парнем мы договорились, что он будет на этой остановке примерно через пару часов.
Я сидел на остановке и думал. Небо опять заволакивали бурые тяжёлые тучи, намеревавшиеся вот-вот лопнуть и разразиться небывалым ливнем. Где-то далеко на горизонте сверкала ослепительная молния, подтверждая намерения туч. Сидя думалось плохо, поэтому я решил прилечь на лавке, подложив куртку под голову. Людей сейчас не было, они будто бы вымерли – кто-то на работе, кто-то учится, ну а кто бездельничал в это время, просто не решался выйти, боясь прохладного ветра и надвигающегося ливня.
Лёжа думалось легче и правильнее. Я думал об Ольге. Много ли в нас различий? Будь я на её месте, то тоже бы гнил в одиночестве. Родители старые и живут в другом городе и даже не интересуются моей жизнью, впрочем, как и я не интересуюсь их. Знакомых мало, а таких, чтобы ходили и навещали в госпитале, и вовсе нет. Чем же мы тогда различаемся? Тем, что она живёт полной жизнью. Берёт всё что хочет, не отдавая ничего взамен, а я чувствую себя гостем в этой жизни. Я не хочу брать всё – это не делает меня счастливым, я просто хочу любви и любить. Только когда любовь ко мне переплетается с любовью от меня, направленной к любящему меня человеку, я чувствую себя счастливым. Когда же этого нет, то я чувствую себя самым несчастным человеком в этом холодном мире.
Наконец подошёл автобус, в окне которого я увидел знакомую тёмно-серую маску. Я поспешно спрыгнул с лавки, схватил куртку и забежал внутрь. Парень был задумчив, молчал. За то время, что я провёл с ним, я научился различать его эмоциональное состояние, не видя лица.
- Назови своё имя, - произнёс парень так тяжело, что по моей спине пробежались мурашки.
- Павел, - тихо ответил я.
- Андрей, - всё тем же голосом произнёс парень.
Несколько минут мы сидели молча. По Андрею было видно, что он собирается что-то сказать, но никак не соберется.
- Я вижу, тебя что-то сильно тревожит, - начал я, не желая сидеть молча.
Андрей сделал странный жест головой, не то отрицая мои слова, не то просто делая вид, что не понимает, о чём это я.
- Насколько ты готов помочь мне? – Каким-то совсем непонятным голосом спросил Андрей.
Ответить на этот вопрос я не спешил – по голосу было видно, что мне придётся не за карандашами в магазин сбегать.
- Ну? – поторопил меня парень.
- Нет уж, ты скажи, что ты хочешь от меня, а я решу – помогу или нет. С завязанными глазами я в петлю не полезу.
- Помнишь, я тебе вчера говорил про несправедливость? – Начал Андрей, я кивнул, - так вот, мне нужно, чтобы ты вернул один мой долг.
- Не понимаю.
- Одна девушка. Её нужно убить, - Андрей тяжело вздохнул, - она сделала меня таким. Если бы она меня полюбила – сейчас я был бы богом, не меньше.
- Но она-то не виновата в этом, - начал я оправдывать девушку.
- Думаешь, матери погибшего ребенка важно, что это был несчастный случай или преднамеренное убийство?! Виновность - не виновность – не имеет значения. Это нужно лишь для поклонников обманчивой власти и справедливости. Самим же жертвам это не важно. Наши с тобой эмоции выплёскиваются, потому что им не хватает места внутри – вспомни, как утром тебе стало легко и хорошо.
- Как ты узнал? – Растерялся я.
Под маской лицо Андрея исказилось улыбкой пропитанной болью.
- Я помню. Мне самому стало легко, когда я нарисовал первый эскиз. Теперь же я рисую около дюжины картин в день, а боль не убывает ни на грам. Её становиться всё больше, она всё неудержимей и нестерпимей. Даже самые страшные телесные пытки показались бы мне курортным отдыхом, если бы моя душевная ушла.
Я молчал, не находя нужных слов. Я понимал Андрея – те чувства, что выплеснулись у меня через музыку – они ушли из меня, словно я выдернул затычку на дне души, но стоило мне закончить игру, как затычка вернулась на своё обычное место и тоска снова начала набираться. Сколько же боли в парне, что даже при отсутствии затычки, его боль не уменьшается?
- Как же я смогу убить её? – Решившись, спросил я тихо, чтобы немногочисленные люди не смогли услышать меня.
- Я давно всё продумал и спланировал, не беспокойся, - воодушевился парень, - вот только сам я не могу её убить.

Я сидел в пустой квартире той девушки, что мне следовало убить. Уже давно свечерело, а её всё не было, хотя, Андрей меня предупредил, что она может придти глубокой ночью. Танцы, клубы, дискотеки, веселье в постели, разврат и похоть. Она, как и Ольга, брала всё от жизни, не отдавая ничего взамен.
Андрей и вправду всё продумал. Ключи от квартиры у него были – он их стащил, когда встречался с этой девушкой. По его словам, он около года пытался «влюбить» её, но всё безуспешно – она могла любить, но ей это было не нужно – ей вполне хватало веселья в жизнь. Она не понимала, что любовь такой силы, сделала бы её куда счастливее, чем все эти танцы и разнузданная жизнь.
Я уже ненавидел эту девушку.
Разве можно променять настоящее, неподдельное счастье, которое будет у тебя постоянно, на какую-то единичную ерунду? Разве в сорок, пятьдесят лет можно будет так же веселиться? Нет, а любовь, как и десять, двадцать лет назад будет согревать и приносить счастье.
 По плану Андрея, я должен напасть на девушку со спины, вколоть в шею парализующее вещество, оттащить тело на кухню и инсценировать взрыв бытового газа. Проще не бывает, вот только это ожидание, оно убивало. Страх начинал биться в теле. Если девушка не придёт в ближайший час, то я скорее всего уйду, не выполнив обещание.
Время шло, я уже был готов уйти, но тут клацнул ключ, мягко вошедший в замочную скважину. Я быстро зашёл в туалет и затих. По моим расчётам девушка должна была пройти в конец коридора, чтобы разуться, а я в это время должен был напасть сзади. Скрипнула отрывающаяся дверь, и из подъезда начали доноситься голоса. Один был мужской, другой принадлежал хозяйки квартиры. Парень или мужчина навязывался в гости попить чайку, пошалить в постели, а девушка неохотно ломалась. Вот стерва. Беседа продолжалась около пяти минут. Я уже думал, что сейчас она его впустит и тогда мне конец – наверняка, там, в подъезде, стоит буйвол, способный меня разорвать как грелку.
Наконец, у «буйвола» кончилось терпение, и он раздосадовано попрощался. В голосе девушки было разочарование – она явно хотела, чтобы он остался, но перегнула палку. Останавливать парня она не стала. Сильно хлопнув дверью, она прошла в коридор. Сердце начало стучать так сильно, что я боялся, что она услышит его раскатистые удары.
Вдруг, в туалете зажёгся свет – девушка решила сперва справить нужду. Я весь напрягся, готовясь к прыжку. Дверца начал открывать под напором руки девушки, и я словно тигр или лев прыгнул вперёд. Я влетел девушке плечом чуть ниже груди и ещё в падении успел вколоть содержимое шприца, сквозь тоненькую, вызывающую маечу.
Тишина, только стук моего сердца. Девушка была в сознании, но не в силах пошевелиться.
- Попалась, - улыбаясь, опьянённый от успеха, выпалил я.
Не торопясь, я оттащил тело на кухню, усадил его на стул. Хороша кукла. Была бы она хоть капельку в моём вкусе, то я бы не упустил возможности воспользоваться ситуацией. Девушка издавала какие-то хрипы и стоны, чем меня раздражала. Проклятая тупая глянцевая стерва.
- ДА ЗАТКНИСЬ ЖЕ ТЫ, - заорал я, и со всей силы пнул её в бок.
 Интересно, она сейчас чувствует боль? Я прошёл в спальню, сорвал занавески, сложил их кучей на кровати. Принёс книг из зала и кинул их в кучу. Полил бензином из пузырька, который мне дал Андрей. Зажёг импровизированный костёр. Поспешил на кухню, открыл газ. Ещё пару раз от души пнул девушку в бок. На её глазах блестели слёзы, как и на глазах Ольги. Выходя из квартиры, я любезно закрыл её на замок.
Сильнейший взрыв прогремел, когда я уже брёл в сторону офиса, где Андрей, скорее всего, сидел сейчас и заряжал свои творения разноцветной болью. От взрывной волны повылезали стёкла в других квартира. Да, пострадали невиновные, но их боль никогда не сравниться с той болью, что внутри Андрея.
Через несколько минут я уже забыл произошедшее, и торопливо семенил по тёмным улочкам. Я ежился от холодного и пронзительного ветра. Мне не очень то хотелось находиться на улице, когда начнётся ураган. Он уже начинался, потихоньку разминался перед сокрушительным ударом. Ломаные лезвия молнии периодически разрезали тьму, а шквальный ветер волочил по земле всякий мусор. Небо прорвалось, когда я вошёл в офис. Капли так сильно били во входные стеклянные двери, что казалось они размером с кулак, и это взбесившаяся толпа ломится в двери.
Недосягаемая глубина чувств.
В офисе было темно и тихо, только слышался стук моего сердца. Здесь никого не было, кроме меня. Я обошел все углы, в поисках Андрея, но его не было. Судя по всему, он ушёл недавно – рисунки были разбросаны по столу. Наверное, он отошёл куда-то, только куда? Сегодня я слишком устал и многое перенёс, чтобы думать о чём-то, поэтому я решил лечь спать. Включив свет, чтобы устелить спальное место, я заметил следы крови на стене, напротив рабочего стола Андрея. Следы не были похожи на брызги, скорее на разводы, словно кто-то окровавленной рукой прикоснулся или чем-то другим. На несчастный случай не похоже - слишком много было таких пятен на стене.
Закончив осматривать разводы крови, я присел за рабочее место Андрея и стал рассматривать рисунки, валяющиеся на столе. Они совсем не были похожи на все другие – штрихи более агрессивные, контуры неровные, словно рисовались в истерике. На одном из них была изображена уже знакомая мне покойная девушка – она сидела, касаясь одним коленом земли, а на другое опираясь рукой. У неё была опущена голова, словно она преклонялась перед королём. За её спиной угадывался мой силуэт, но он был слишком размытым и нечётким. Грудь девушки пронзало длинное и узкое лезвие меча, которое я сжимал с особым ожесточением. Всё это было похоже на благородную казнь.
Я взял второй рисунок – на нём изображалось здание необычной формы. Это была двенадцатиэтажка, только выполненная в форме трёхконечной звезды с тупыми концами. На рисунке вид был снизу вверх. Если бы я хотел вживую увидеть то, что изображено, мне бы пришлось встать почти вплотную к стене здания. Рисунок был тёмный, как и текущий вечер, который плавно перетекал в ночь. На крыше во тьме угадывался силуэт Андрея, уже готовящегося спрыгнуть вниз.
Быстро накинув куртку, которую я уже снял, готовясь ко сну, я пулей вылетел из офиса. Гостиница находилась в паре кварталах от офиса, но я не заметил, как добежал до неё. К этому моменту я уже промок до последней нитки. Андрей стоял на краю крыши, собираясь прыгнуть. Я думал, что шум ливня заглушит шум моих шагов, но парень услышал меня и резко повернулся.
- Стой, - глупо выкрикнул я, чтобы он услышал за шумом ливня.
- А я вот тебя ждал, думал, ты придёшь позже, - покачал парень головой.
В тусклом свете я разглядел кровавые подтёки на его белой майке, но ран не видел. Следы уже почти исчезли под напором тяжёлых струй дождя. По небу раскатывались взрывы грома и блестела молния.
- Отойди от края, а то упадёшь, - предостерёг я Андрея, но он лишь рассмеялся.
- Так и должно быть, - он развёл руками, - такова действительность.
У меня начала раскалываться голова от жуткой боли, началась дикая мигрень: каждый удар капельки отдавался раскатистым взрывом боли в моей голове. От Андрея слишком сильно «фонило» болью, если бы он излучал радиацию, то я бы уже был смертельно облучён.
- Хочешь, объясню, почему всё так? – Начал парень и, не дожидаясь ответа, продолжил. – У каждого человека есть максимальная глубина его чувств. Величина вполне изменима.
Мне казалось, что Андрей пьян, но я просто искал ему оправдание.
- Моя глубина чувств аномальна. Она в десятки раз больше, чем у обычного человека. Простой человек может быть на седьмом небе от счастья, когда он любит и любим, но это не сравнится с тем, что я могу чувствовать. Я не говорю, что человек не может любить, просто, если бы он мог полюбить с той силой, с какой могу я - его прежняя безумная любовь показалась бы мимолётной симпатией, если не меньше.
Я медленно начал подходить, но Андрей маневрировал в бок, не давая мне приблизиться. Боль становилась невыносимой, казалось, что моя голова вот-вот взорвётся. Я несколько раз с силой ударил запястьями по вискам, пытаясь её заглушить, но безрезультатно.
- Люди с такой глубиной рождаются, от силы, раз в тысячу лет, - тем временем продолжал Андрей, - но мне повезло – та девушка, которую ты убил – она обладала такой же глубиной чувств. Если сравнить эту глубину с глубиной колодца, то только эта девушка могла полностью заполнить ёё любовью и сделать меня счастливым, но она была слепа и променяла глубину чувств на поверхностное веселье. Она оттолкнула меня, обрекая тем самым на страдания до последних моих дней. Она была надеждой, но ты убил её, тем самым убил и меня.
Я упал на колени, сжимая голову руками, корчась от боли. Сейчас я точно сойду с ума от неё.
- Твоя глубина много больше, чем у простых людей, она почти как у меня, но всё же людей, способных заполнить твой колодец куда больше. - Андрей залез рукой в карман Джинс, попятился к краю. – Пора заканчивать, иначе твои мозги сейчас сварятся от этого страдания. А ведь моя боль куда сильнее, чем та, которая убивает тебя.
Андрей замер и снял свободной рукой маску со своего лица. Правый висок был весь разбит. Вытекающая из ран кровь мгновенно смывалась дождём. Сверкнула молния, и я разглядел его лицо. Оно было такое же, как и маска, только всё изрезанное. Раны были старые, на их местах остались лишь тоненькие шрамы.
- Когда та девушка послала меня в последний раз – невероятный объём боли заполнил мой колодец. Страдая так, как сейчас страдаешь ты, я изрезал лицо бритвой. На руках ещё куча порезов: я пытался заглушить душевную боль болью физической, но это сработало лишь на очень короткий промежуток времени.
Я завалился на бок, свернулся клубком, сжимая голову руками.
- Вот, - Андрей достал из кармана полиэтиленовый герметичный пакет, в котором лежал листок бумаги.
Он бросил пакет ко мне. В него был вложен камень, чтобы не сдул ветер.
- Это список всех, чья глубина любви может сделать тебя счастливым. Он не большой, но ты уж постарайся закончить свой путь не так, как я. Кстати, в нём только русские девушки, - как бы невзначай добавил Андрей.
Андрей раскинул руки в стороны, словно крылья, и откинулся назад. Через несколько секунд меня ударило волной боли, от которой я потерял сознание,. А когда пришёл в чувства, дождь уже прекратился и на небе светил большой диск луны. Я поднялся на ноги, подобрал пакет, убрал его в карман и отправился домой. Мне предстояло либо найти любовь, либо умереть от безысходности, но сперва мне хотелось выспаться и согреться – ещё не хватало слечь с температурой под сорок.
6 Апреля – 14 Апреля. 2008 год.