Ожидание

Небо, оно такое синее. Не голубое, а именно синее, как свечение биополя детей «Индиго». Оно так низко надомной, что хочется вжать голову в плечи и пригнуться, как это делают когда проходят под низкими дверными проемами. Оно кажется неприлично тяжелым, скользким и твердым: такие миллионы тонн непробиваемой синевы.

Облаков нет. Небо, словно лед, по которому все облака укатились прочь, куда-то за пределы видимого. Толстый, скользкий, тяжелый и синий лед.

В горле комок, который я пытаюсь протолкнуть вовнутрь при помощи самогона, но у меня ничего не выходит. Еще эта боль в районе солнечного сплетения, она такая надоедливая. Желание присесть не оставляет меня, но надо идти.

Пахнет деревянными шпалами, пропитанными антисептиками. Я шагаю по ним. Один шаг – одна шпала. Я не знаю с какой стороны появится поезд. Может, я иду навстречу смерти, а может, это она догоняет меня. В любом случае результат будет один и тот же. Об этом, кстати, я стараюсь не думать – как я буду выглядеть, после того, когда меня переедет поезд.

В глазах то и дело темнеет, то ли от того, что я перегрелся на солнце, то ли от самогона. Губы горят, они обветрены. Шпалы под ногами кажутся мягкими. Я вот-вот потеряю сознание, но не этого я хочу, потому снимаю майку и обвязываю голову.

По обе стороны от железнодорожного полотна поле. Настоящее русское поле. Безграничное. Трава такая мелкая и желто-зеленая, выгоревшая и обезвоженная. С правой стороны, довольно далеко от меня, находится федеральная трасса. Разноцветные маленькие точки движутся с большой скоростью - это автомобили. Водители, тоже самоубийцы и просто убийцы, только они об этом не догадываются. В основном не догадываются.

Жарко. Очень жарко и пахнет потом. Меня не покидают мысли о том, что из-за такой жары, мой труп завоняет еще задолго, до того как машинист электровоза сообщит о случившемся диспетчеру и мой труп найдут.

Звонит сотовый телефон. И я его выбрасываю.

Психоз, отчаяние, аффект или что там ещё придумали? Впрочем, не так важно. Я не буду думать об этом. Если ты решаешь покончить с собой, то лучше не вести никаких внутренних диалогов, иначе всё испортишь. Не надо ничего взвешивать и искать смысл.

Умереть! Ведь всё решено.

В данный момент я нахожусь на участке железнодорожного пути, где средняя скорость движения составов 80 километров в час. При такой скорости тормозной путь грузового локомотива составляет примерно 850-900 метров. Так что меня точно собьют.

Самогон и жара – преобразователи моей действительности.

Вдали появляется поезд.

Да, все-таки это я двигаюсь навстречу смерти. И это, наверное, правильно.

Чувствую себя сейчас как перед операцией. Наркоз булькает в желудке. Антисептическая шпалопропитка. И страх. Мой хирург это машинист, ассистент хирурга – помощник машиниста.

Мне подают гудок. Наверное, оповещают о скором начале операции. Если всё пройдёт успешно, то я обрету что-то новое, лучшее, а если нет, то, по крайней мере, избавлюсь от всего этого.

Время замедляется.

Шпалы дрожат.

Руки трясутся так, что я теряю пластиковую бутылку с наркозом.

Звук гудков всё громче и громче.

Стук колёс.

Я почти теряю сознание.

Небо становится серым…

Мысли путаются…

От гневных гудков кожа покрывается мурашками…

Я запинаюсь и падаю на колени.

Это всё: гудки, небо, воспоминания переплетаются воедино. В липкий тяж, который меня крепко стягивает и душит, душит, душит!

Вдо-о-о-о-о-о-ох……

Вдо-о-о-о-о-о-ох……

Вдо-о-……………….