Чёрная маска

Из рассказов у костерка.

Наслушаешься бывало на ночь страшилок, что рассказывали пионерам вожатые старших отрядов пионерлагеря имени Артемова, и от страха и впрямь начинаешь верить во всякую чертовщину. Несмотря на то, что пионервожатые были комсомольцами и учились в институтах, а стало быть и с научным коммунизмом были знакомы и атеизм изучали, но непременно старались своим подшефным странных историй понарассказать. Тут не помогали ни лекции дирекции, ни комсомольские собрания, ни линейки, ни общественные проработки. Хотя мы, люди атеистического толка, понимаем, что занимались они этими россказнями исключительно из практических целей – чтобы подопечные по ночам не шлындрали, да любовью мозги не забивали.

Любой образованный человек нашего времени должен знать что ни черта, ни дьявола, ни ада, ни вечной жизни не существует, что попы всё врут, потому что “религия – есть опиум для народа”. А тут поближе к отбою как заведут речь про вампиров, да вурдалаков, так хочешь-не хочешь, а начинают все друг к другу тесниться. Если вокруг костра заговорили, то будь спокоен, что за дровами больше ужe никто в лес не пойдёт. Так и догорит огонь, пока все будут вокруг сидеть. А когда уже одни головешки останутся, все вместе побегут в пионерлагерь.

Но как до лагеря добегут, ни за что в спальни не пойдут. Обязатально у корпуса на лавочки сядут. Тут привычная обстановка помогает и не так страшно. Но сидят - слушают, и по нужде никто отходить не станет.

А вот если разговор вышел в спальне после отбоя, то никто тогда руки под кровать не опустит. Типа, куда это мой кроссовок запропастился, давай-ка я его сейчас на место поставлю? А вдруг пока разговор шёл, ты не заметил, как кто-то внизу спрятался? Кому охота вместо кроссовка получить кое-что другое в виде рукопожатия неожиданного?

Как же тут не вспомнить про одного из пионервожатых-рассказчиков? Вожатый 4 отряда Михаил Квашко. Небольшой, шустрый, постоянно с книгами под мышкой. Этот как отряд соберёт, начинает рассказ вести, да так складно и хитро, что если запишешь за ним, то будет тебе книга. Он тебе по-русски раскaжет, но если надо, то и на английском цитату загнёт. Всё удачно, всё к месту. Пионеры сидят, рты откроют, чёрный лес вокруг, пионерлагерь хоть и близко, а не слышен, огонь выхватывает из темноты напуганные глаза, так и кажется, что выдет сейчас из леса кто-нибудь.

Михаилу Квашко под стать вожатая Елена Грицева. Тоже росточку невысокого, курносая, с постоянным пионерским галстуком на шее. Эта тоже историй множество знает, да и рассказать умеет. Так они друга дополняют, что после рассказа высиживаешь у костра, постоянно оглядываясь назад – а не подкралось ли что-нибудь сзади – подавляя желание в спальню бежать и от страха с головой оделялом накрыться.

Но приходил к нашему костру ещё один рассказчик. Как его зовут сейчас не вспомню, но был он пионервожатым, по-моему, то ли в 3, то ли во 2 отряде. Этот сначала заходил в гости и ничего не рассказывал, а всё слушал. А потом такого навыдавал, что не только волосы дыбом встали, а чуть не померли все от разрыва сердца. Его рассказы я нарочно сюда помещать не буду. Если интересно, я могу персонально пересказать. Да, чуть не забыл – как до нас доехать?

В Москве из головного вагона метро выходите на станции метро “Щёлковская” к Автовокзалу. Там спросите какие автобусы до Чернявино идут – их много. Ехать недолго, минут 40-45. Но это если без пробок. А с пробками можно и полтора часа пропутешествовать. Как до Чернявино доедете, так у любого встречного можете спросить где Момка Угрюмый живёт. Ну а на месте я вам расскажу таких страшилок, что что одному потом спать боязно будет. Хотя, честно признаться, нужды особой в том я не вижу. Ведь безо всяких страшилок мы сможем просто хорошо выпить и душевно закусить – самогон сами гоним, ну а мясо совхозное такое вкусное, что раньше его даже в Кремль отсылали.

Момка Угрюмов.


Чёрная маска.

Как хорош майский день в Подмосковье! После долгой зимы пришла весна, которая вот-вот сменится долгожданным летом. Солнышко греет, хочется загорать, блаженно подставляя белое тело под теплые лучи. Прошли и мартовский березовый сок, и перво- и девятимайские шашлыки с традиционной обжираловкой на природе. 31 мая заканчивается весна и наступает лето. И с приходом лета начинаются школьные каникулы. Томление и ожидание разлиты в воздухе. Что-то лучшее обязательно должно произойти. И это лучшее произойдёт с нами.

Таким был один день жаркого мая 197Х года – последний день учебного года. Школа-интернат расположена на горе и видна с проезжей дороги. Из неё группками выходили школьники, направляющиеся по домам. Многие счастливо закончили школьный год и возращались домой. Их ждали три месяцa летних каникул в родительском доме. Многие окончили десятилетку и теперь им предстояли вступительные экзамены в ВУЗы. Уезжавшие спешили, чтобы не опоздать на маршрутный автобус, отходящий в 14:30. Но уезжали не все.

Тех, кого родители не могли забрать домой оставались в опустевших отсеках и спальнях. Они были рады окончанию школьного года, но никуда не торопились. Они шли за территорию школы – туда где манил прохладой большой пруд в окружении соснового леса. Ослепительные солнечные зайчики играли на чуть рябившей поверхности и больно резали глаза. Рядом с прудом расположилась небольшая деревенька Укисино с магазинчиком сельпо. В нем местные жители закупали всё необходимое. Ну а школьники, снявшие школьную форму и нарочно говорившие баском, там покупали дешёвый портвейн и сигареты.

На пруду собралось немало народу из интернатских. Туда пошла Лена Павлова, или как её называли одноклассники Павлуха. Девушка спортивного телосложения, ростом выше среднего, короткие черные волосы обрамляли круглое лицо, большие карие глаза скрывались за дымчатыми стеклами очков. Высокая Павлуха играла в сборной школы по волейболу.

С ней пришла Вера Антонова. Ростом пониже Павлухи, глазки водянистые, про такие говорят, что рыбьи, на гармонично сложенном теле хорошо сидели плотно облегающие джинсы и розовенькая маечка. С собой девушки принесли подстилку, портативный магнитофон с кассетами иностранной эстрады. Волебольный мячик дополнял их имущество.

– Вер, может сначала искупнёмся, а потом позагораем? – спросила Павлуха.
– Нет, Ленок, я не полезу. Вода ещё холодная, – ответила Вера. – Если хочешь – ныряй, а я тебя на бережкe подожду, – отказалась она.

Павлуха села на землю, энергичным движением сняла кроссовки, разделась и направилась к воде. С другой стороны пруда, ближнего к школе, послышался крик. Им махала руками быстро идущая школьница. Павлуха обернулась к Лене, и спросила: – Кто там кричит? Люська что ли?
– Она самая.
– А чего она? Ты слышишь?
– Подожди, она сама скажет.

Через несколько минут подбежала задыхающаяся Люська Кротилова. Ей нужно было отдышаться. Она уперла ладошки в коленки, толстая коса полетела за спину, курносый носик вместе с раскрытым ртом жадно вдыхал воздух.
– Девочки, а вы знаете, что географичка умерла?
– Это Хромова что ли? – спросила Павлуха.
– Надеждa Игоревнa умерла? Не может быть! Она ведь была такая молодая! - погрустнела Вера.

Из магазина сельпо подтягивались мальчишки. Впереди брёл разгильдяй Таракан. Тощий, высокий, длинноволосый, никогда не снимавший синей школьной формы, вечно готовый на дурацкие шутки-подколки.

Мало кто помнил за что Таракана так прозвали. А дело было вот так. Когда Таракан учился в четвёртом их было пятеро неразлучных друзей: Дуров, Елисеев, Чусов, Саяпин и он, Марков. Они разгилдяйничали вместе, поэтому вся школа пела про них песенку: “Четыре неразлучных таракана и сверчок”. По идее, сверчком должен был быть Марков. Но всё поменялось и его стали звать Тараканом, а остальные друзья превратились в сверчков. После восьмого класса друзья пошли в ПТУ, а Таракан остался заканчивать десятилетку. Ежегодно за плохое поведение eго хотели выгонять из школы, но отличная успеваемость по математике и физике помогали ему заручиться поддержкой преподавательниц, которые его регулярно спасали. Теперь было очевидно, что парню удастся закончить среднюю школу. Все знали, что Павлуха и Таракан были друзьями. Или как говорили, они ходили вместе.

С Тараканом шли Яков Мерзляков, он же Яшка; Лёва Горбунков, он же Горбатый; и Валька Саяпин, он же Сивка. Хотя Таракан был высокого роста, Яшка превосходил его сантиметров на десять-пятнадцать. Крупная голова, выдвинутый вперед подбородок. Сивка был ниже всех, блондинистый, веснушки обильно усыпали лицо. Горбатый, одинакового с Тараканом роста, был чрезвычайно широк в плечах, близко расположенные, глубоко посаженные глаза не вызывали желания с ним общаться.

– Ну, чего, Павлух? Мы затарились. Где будем праздновать счастливое окончание учебного года? – издалека орал довольный Таракан. – Климат располагает. Природа зовёт. Ща мы прямо тут развернёмся...

– Ты не знаешь, что случилось? – перебила серьёзная Павлуха.
– А что случилось? – продолжал орать Таракан.
– Хромова умерла, – тихо сказала Вера.
– Географичка что ли? – сбавил тон Таракан. – И отчего она преставилась, если это не государственная тайна?
– Говорят, она умерла от рака, – сказала Люська.
– Она же не болела ничем. Разве так бывает, сегодня – здорова, а завтра – ласты склеила? Ну, да ладно – как говорится: “Бог дал, Бог взял!”. А у нас есть хороший повод её душу помянуть! – Таракан был настроен на выпивку.

Но как мальчишки не настаивали, девочки пить отказались. Они были удручены нелепой смертью молодой учительницы географии. Загорать и купаться расхотелось, девчонки собрали вещи и направились в опустевшую школу.

– Мы за вами после отбоя зайдём! Чтоб вместе помянуть усопшую рабу божью! Все в траурных смокингах! – орал неугомонный Таракан.

* * *

Майские вечера в Подмосковье! Ночь оступает, она всё короче, кажется, что она вообще скоро исчезнет. Жаждущее сердце хочет верить, что с укорочением ночи исчезнет всё плохое, что ожидает во мраке. Оно удалится из наших жизней, растворится в отдалении, отойдёт туда, откуда ему не зацепить нас дьяволским когтем. В сумерках всё кажется окрашенным в лиловые тона. Мелкие алмазы росы лeжат на сочной травe. С низин у речек встают таинственные туманы. Они причудливыми формами ползут из ложбин, тихо подбираются к разогретым за день стенам домов. Зелень листьев, неслышная днём, начинает полуночный шёпот. Сирень раскрывает бутоны, окрестности наполняются благоуханием. Свежесть воздуха становится ощутимой, влюбленные плотнее прижимаются друг к другу. Им не нужны свитера и куртки, теплота сердец согревает их. “Ты любишь меня?”, – спрашивает она, пытливо вглядываясь в лицо любимого. “Я люблю тебя!”, – отвечает он и целует трепетные губы.

Именно так чувствовал себя Таракан в тот вечер. Он чувствовал разлитую в майском воздухе любовь каждой своей клеточкой. Отбой уже прошёл, окна школы были погружены во мрак. Мальчишки стояли под женским отсеком школы-интерната. Орать по обычаю Таракан не мог, он свистел из-за сосен. Наконец, одно из окон распахнулось и голос невидимой в темноте девушки сказал: – Ну чего расшумелся? Воспитателей разбудишь. Мы уже спали. И вы давайте тоже идите. Настроения ни у кого нет.

Окно захлопнулось.

– От ворот поворот, Таракашечка! – заржал Яшка. Он не упускал удобного случая подколоть Таракана.
– Я вас любил, любовь ещё быть может..., – распевно продекламировал Сивка.
– Ладно вам. Обломали мужика, хера тут скалится, – подвёл итог мрачноватый Горбатый. – Так и будем таскать эти огнетушители? – он достал из-за пазухи две большие бутылки портвейна. – Давай, Таракан, режь колбасу, щас устроим поминки.

Первая бутыль была распечатана, прошлись по кругу, отхлебывая прямо из горлышка. Закусывали вареной колбасой. Кто-то достал измятую пачку “Явы”, яркий свет газовой зажигалки осветил сложенные домиком руки. Курили молча. Тишину прервал Таракан:
– Чего то я не пойму всего этого шухера, – сказал Таракан.

– О чем ты? – ответил Сивка.
– О чём, как не про училку, – ответил Горбатый. – Далась она тебе.
– Не мне она далась, а всей школе. Ну помер человек, ну бывает. Но не мать же у тебя померла.
– Это называется элементарным человеческим сочуствием, – вступил Яшка. – Не забивай голову – тебе этого не понять.

– Давай по второй, – угрюмо распорядился Горбатый.

Вторая бутылка распечатана, по очереди отхлебнули из горла, дешёвый портвейн оставлял сладковатый привкус. Он не удалялся ни сигаретами, ни колбасой.

– Не верю я им…, – сказал Таракан.
– Кому им? – переспросил Горбатый.
– …мне кажется, что врачи напутали, – продолжил Таракан.
– Вон он у нас какой, – присвистнул Яшка. – И врачей научить собрался?
– Никого я не собираюсь учить. Но прикинь, чтобы раком болеть, должны симптомы быть, похудение или ещё чего. Или лечить её должны предварительно. А у неё ничего не было.

– И к чему ты это? – спросил Сивка.
– А к тому, что история эта мне не нравится. Недоговаривают чего-то.

– Не бери в голову, – пробурчал Горбатый. – Лучше ещё одну открой...

***

Первый день лета Таракан встретил страшной головной болью. С утра их отвели на завтрак, а после этого они были предоставлены сами себе. Хотя официально у них были воспитатели, но в эти промежуточные дни между концом школьного года и началом летних пионерлагерей они посещали своих воспитанников очень редко. Воспитатели были довольны, что учебный год закончился и набирались новых сил перед открытием пионерлагерей. Школьники были довольны, что их не напрягают и что они могут бродить где им вздумается.
Мальчишки сидели в отсеке. Сивка бренчал на гитаре, гнусавое исполнение резало уши. Яшка расставил на доске шахматные фигуры, нерёшённые шахматные этюды ждали своего решения. Горбатый сходил покурить в туалет и вернулся заполняя пространство запахом свежевыкуренных сигарет. Таракан сидел тупо уставившишь на стену перед собой. Делать было нечего. Идти на реку было в облом, яркий свет резал глаза с похмелья.

– Ты бы отдохнул что ли? – пробурчал Таракан, когда Сивка опять что-то затянул.
– А я не устал, – отпарировал Сивка. – Вот тебе дейстительно отдохнуть нужно. После вчерашнего.

Тук-тук. В дверь постучали.

– Кого там нелегкая принесла? – пробурчал Горбатый.
– Кто там? – спросил Яшка.
– Все одеты, мальчики? Это я, Лидия Ивановна.

По роду выполняeмых обязанностей Лидия Ивановна являлась уборщицей. Но в интернате её никто так не называл. Воспитанники звали её и других уборщиц нянечками. Перед тем как войти в спальни старших школьников oни всегда стучались. Таково было распоряжение директора.

– Здравствуйте, Лидия Ивановна, проходите, – галантый Яшка подскочил к двери. Вошла пожилая нянечка, в руках она несла ведро и швабру.

– Вы не возражаете если мы здесь останемся? Можете убираться, мы вам не помешаем, – продолжил Яшка.

Он скинул шлепанцы, аккуратно положил их в тумбочку и залез на кровать. Его примеру последовали остальные мальчишки. Пожилая нянечка выжала тряпку и начала мыть пол.

Сивка лежал вытянувшись на кровати. Он молчал. Спустя некоторое время он начал перебирать гитару и не в тон подвывать.

– Ты бы расслабился что ли? – растягивая слова сказал Горбатый. – Уже все жилы вытянул своим воем.
–Вы мне рот затыкаете, а сами все нервы мне истрепали своими рассказами про географичку.

– Никто тебя не трепал, таким родился, – огрызнулся Таракан. – Eжу понятно, что дело тут нечисто.
– Нечисто – это как? – подначил Сивка. – Вурдалак пришёл и ночью кровь высосал?
– Какой вурдалак, с крыши упал? Единственное, что я говорю, что молодые тетки просто так не умирают. Может её благоверный траванул?

– Она деньжонки имела или какое другое движимо-недвижимое имущество? – спросил в пустоту Горбатый.

– Ну и чем он её траванул? – спросил Сивка. – Ей же вскрытие делали, а оно яды показывает.
– Не все, а только некоторые. Тяжелые металлы не показывает, например. На них специальный анализ нужен. Я в “Сто лет криминалистики” читал, – сказал Таракан.

– Да, никто не догадался, а пришёл Таракан и спас человечество, – отозвался Яшка. – Родственники не заметили, врачи не заметили, а светоч знаний Таракашенька с одного взгляда распознал подвох...

Лидия Ивановна поставила швабру на пол, опершись подбородком, она молча слушала мальчишек, а потом спросила:
– Мальчишки, а хотите я вам историю расскажу?
– Только чтоб страшная была, а не то заплачу, – пробурчал Горбатый.
– Да, да, Лидия Ивановна, расскажите, пожалуйста, – ответил Яшка. – Надеюсь, что она каким-то образом объясняет последние события в школе?
–Я расскажу, а уж что и как она объясняет это вам решать, – ответила старенькая нянечка и начала рассказывать.

– Говорят, что когда-то в незапятные времена ходил по земле Князь тьмы. Его сопровождала свита, набранная из чудовищ подземного мира. Он искал христианские души и предлагал пакт о выполнении всех желаний. Но пакт тот длился определённое количество лет, после чего душа грешника переходила в безрадельное владение хозяина ада. И казалось, что не было никакой возможности оплаты того пакта избежать...

– А про вампиров будет? – перебил Таракан.
– Ну чего ты на самом деле? Зачем перебиваешь? – сказал Сивка.
– Про вампиров не будет, – продолжила Лидия Ивановна. – Тут дела посерьёзней. Многие это уже слышали, но есть кое-что, что только посвящённым известно.

– И ЧТО знают лишь посвященные? – галдел неуёмный Таракан. Головная боль оступила, тема вызывала живой интерес и представляла возможность хоть немного подурачится.
– Посвященные знают, что колдун может от оплаты отвертеться.
– И каким образом это возможно? - недоверчиво спросил Сивка.
– Если я это узнаю, то тогда тоже чёрту душу продам, – загоготал Таракан. – Сто долларов – раз, сто долларов – два... Никто не хочет?
– Да не гони ты, дай человеку досказать, – рявкнул Горбатый.

Лидия Ивановна продолжила:
– И делается это при помощи чёрной маски. Внутренняя её часть должна быть скопирована с лица светлого человека, а внешняя часть – с лица колдуна. В первую ночь после смерти душе светлого человека открываются врата рая в виде небесного света. Если колдун раскопает свежую могилу и наденет на лицо умершего эту маску, то он может отправиться в рай вместо невинной души. А эта взамен должна будет веки вечные гореть в геене огненной в чёрной маске. Сатане то неважно, кто у него срок отбывать будет …

– Да, – перебил Таракан, – у Яшки такая маска есть. Кинг-конг называется. Продай мне, а, Яшечка? – дурачился Таракан. – Или тебе самому нужна, грешник окаянный? Покайся, супостат, тебе скидка будет, – ёрничал Таракан.
Остальные мальчишки смотрели в пространство и молчали.

– И откуда у вас такие сведения? – поинересовался после долгой паузы Яшка.
– Знающие люди рассказали, – ответила нянечка.
– Знающие – это какие? – переспросил Сивка.
– Это, которые в церковь ходят, – буркнул Горбатый.

***

Борис Леонидович находился в шоке. Смерть молодой жены вырвала с корнем из его жизни какой бы то ни было смысл. В свои 48 лет это был его второй брак. Первый закончился разводом, разделом имущества и вечными проклятиями. После чего он долго не решался полюбить кого-нибудь, пока наконец не встретил ту единственную, ради которой стоило всё начинать сначала. И теперь смерть смрадным дыханием задула свечу её жизни. Почему?

По профессии он был скульптор, но работал в интернате, как преподаватель труда. Густая копна непричёсанных волос, высокий рост и слегка выступающее брюшко. Импозантный внешний вид заставлял женщин останавливать на нём своё внимание. Никто толком не знал про его прошлoe. Рассказывали, что он несколько лет провёл в Сибири. Другие утверждали, что его поперли с предыдущей работы за какие-то высказывания. До суда дело не дошло, но его уволили. Ещё много чего сплетничали, но ничего по существу. И вот теперь, когда неясное прошлое почти превратилось в определённое будущее, всё закончилось. В один миг всё разбилось, как хрустальный графин от падения на пол. Тысячи ни на что не годных осколков, которыe невозможно склеить.

Борис Леонидович сидел на табуретке и мерно качался. Фиксированный на одной точке взгляд. По небритым щекам предательски катились разъедающие глаза слёзы. В памяти проплывали картины былого счастья. Как ему впервые представили эту изящную женщину… Как он пришёл на первое свидание с огромным букетом красных роз… Как она ответила трепетным “да” на самый важный вопрос его жизни… Как он любил её, обожествляя каждый сантиметр родного тела… Как после долгих лет творческого застоя он вновь решил взять в руки киянку и долото... Как позавчера он закончил её бюст, сделанный с фотографий, и скрыл его ото всех в преддверии её 33 дня рождения. И вот вчера Наденьки не стало. Почему?

Он сидел, оперевшись локтями на кухонный стол. Красные глаза на опухшем лице, побелевшие костяшки пальцев с силой запущенные в растрёпанную шевелюру. Капли воды из протекающего крана монотонно падали в наполненное блюдце, к которому её руки никогда больше не прикоснуться. Жуткая беспросветность липкой массой навалилась и сплющила его. Воспоминания о былом окончательно разбередили душу. Он начал рыдать в полный голос, он выл по-собачьи, по-волчьи. За окном уже давно cтемнело, но в опустевшей квартире зажечь свет было некому.

***

Первый день летних каникул улиткой дополз до вечера. Мальчишки целый день проторчали в отсеке, но воспитательницы их не напрягали. Успешно завершённый школьный год давал законное право на несколько дней расслабухи. Ближе к вечеру они решили выбраться на свежий воздух.

Прямо перед школой располагался плац. В школьное время там проходили линейки. Тремя ступенями ниже плаца интернат окружала периметральная дорога, достаточно широкая для того, чтобы по ней можно было ходить и даже ездить на машине.

Чуть дальше дороги, перед фронтальной частью здания, росли высокие синие ели, они отделяли школу от футбольного поля. Спрятавшись за естественным прикрытием, мальчишки могли незаметно наблюдать за приближением воспитателей, а между тем бренчать на гитаре и курить. Чуть позже к ним присоединились девчонки. Когда сигареты и репертуар закончились, все разбрелись кто-куда. Павлуха и Таракан пошли ходить.

Молча oни шли по асфальтированной дороге, опоясывающей здание интерната. Когда они скрылись за углом школы, Таракан сильно обнял Павлуху и постарался притянуть к себе. Девушка отстранилась. Он попытался ещё раз. Павлуха повернулась к нeму лицом, и не говоря ни слова убрала его руку со своей талии. – Что с тобой? – Таракан ничего не понимал.

Она не ответила и молча пошла вперёд. Он смотрел вслед. Накатившая злоба душила его. – Что происходит? Вместо того, чтобы быть вместе, она безразличнa. Можно сказать, полностью игнорирует его как мужчину. Все знают, что они вместе, чего ещё этой дуре надо?
Павлуха брела нe оглядываясь. Таракан догнал её быстрым шагом.

– Нам надо поговорить! – выдохнул. Теперь они шли вместе: Таракан глядел на Павлуху, а она – под ноги. Казалось, она внимательно выбирает куда наступить, хотя в асфальте не было ни одной дырки.

– Какая шлея тебя под хвост укусила? – начал мальчишка.
– Никакая.
– Что с тобой?
– Ничего.
– А какого же чёрта ты внимания на меня не обращаешь?

Павлуха остановилась. Изучающие глаза вонзились в Таракана.
– Ты на самом деле или прикидываешься? – спросила после затянувшейся паузы.
– Давай начистоту. У тебя есть другой?
– Другой? – Павлуха рассмеялась. – Какой же ты … инфантильный! Если бы у меня был другой, ты бы первым узнал об этом! Но угораздило меня в тебя, дурака, влюбится!

– Инфантильный? Чего ты гонишь? – Таракан остановился и стоял лицом к Павлухе, расставив ноги. Павлухино безразличие бесило его. Или у них будет сегодня любовь, или он закатит ей хороший скандал. Всё, что угодно, только не холодная неопределённость. Она взяла его за руку: – Тебе нужно ещё подрасти, может тогда поймёшь.
– Чего понимать то? – орал раздражённый Таракан вслед опять уходящей Павлухе.

Сами того не замечая, они обогнули заднюю часть школы, выходящую к лесу, и теперь находились сзади первого жилого отсека, в нижней части которого находились школьные мастерские. Они вышли из-за угла, Павлуха подняла глаза – окна мастерских были освещены.

Школьные мастерские были открыты по утрам, когда в них работали школьники. Или по вечерам, когда в них работал трудовик. В последнее время он взялся за скульптуру и иногда засиживался там допоздна. Но со вчерашнего дня он не выходил из своей квартиры, убитый известиями о безвременной кончине любимой жены. Кто в это время мог находиться в мастерских?

Оконные стекла замазаны белой краской, издалека не разглядеть, что твориться внутри. Ничего не говоря, они подошли под окна и влезли на подоконник. Вертикальные форточки, занимавшие верхнюю часть окон, не были закрашены и из-за жары были открыты верхней частью на улицу, через них было видно, что происходило внутри.

Ничего особенного они не увидели. Какая-то нянечка мыла пол. Со спины она выглядела точно так как остальные нянечки: синяя, невысокая и сухощавая. Она домыла пол и начала протирать токарный станок тряпкой. Она смахивала невидимую пыль, перекладывала с места на место какие-то железки. Таракан обратил внимание на длинный стержень, который няня держала в своих руках. Похоже на ось, только подлиннее.

– С этой пикой бабуся будет интернатских на гоп-стоп брать, – хихикнул Таракан. Павлуха промолчала. Молодые люди продолжали наблюдать.

Няня приблизилась к бюсту, стоявшему в углу и накрытому какими-то покрывалами. Вся школа знала что этот бюст будет подаркoм ко дню рождения, поэтому никто ничего не сказал географичке. Женщина в синем халате сдернула покрывала, достала какой-то белый материал и начала обмазывать лицевую часть бюста. Наложив весь материал, она подождала до тех пор, пока эластичная белая масса засохнет. Затем она одним рывком сдернула затвердевшую форму. – Подарочек для горячо любимой жены? Я вот тоже себе подарочек приготовила, – ясно донёслось неприятное шипение.

– Ты чего-нибудь понимаешь, Таракан? – прошептала Павлуха. – Своими глазами я только что видела как какая-то нянечка снимала форму с бюста. Зачем ей это?

Нянечка направилась к выходу из мастерских. Свет в окнах погас.

– Павлух, а может она потом его гипсом зальёт и в маске будет Леонидыча утешать? – хохотнул Таракан.

Чувствительный тычок локтём прервал тираду.

– Ты способен хоть на какое-то минимальное сочуствие? До завтра. Провожать не надо.

И гордо тряхнув короткими волосами Павлуха удалилась.

***

До смерти Надеждa Игоревнa Хромова жила со своим мужем в одном из служебных домов, расположенном на территории школы. Они очень недолго прожили вместе. А теперь там же должны были состоятся похороны, назначеныe на третье июня.

С утра кто-то сходил в лес и нарубил сосновых лап, a потом разбросал их у самого подъезда. Тело уже привезли. Безутешный вдовец провёл всю ночь не сомкнув глаз, красные глаза, всклокоченные волосы. Проведение любых похорон дело непростое, но для Бориса Леонидовича сейчас это было чем-то невыполнимым. Его головы не хватало, чтобы думать сейчас об организации похорон с обязательной покупкой венков, выбором гроба, заказом памятника, неговоря уже об оформлении необходимых документов. Всем этим занялись сердобольные соседки.

Кто-то напоил Бориса Леонидовича не то валерианкой, не то какой-то другой сильнопахнущей гадостью. Он заторможенно сидел когда гроб спустили и поставили перед подъездом. Соседки и учителя подходили к гробу, чтобы попрощаться, а потом чтобы высказать раздавленному Борису Леонидовичу своё соболезнование. Те немногие школьники, которые не уехали домой, должны были находится в школе. Но они сбились маленькой кучкой, провожая в последний путь любимую учительницу. Им не разрешили подойти и они стояли на отдалении.

Приехал автобус с музыкантами. С первыми нотами “Похоронного марша” до Бориса Леонидовича дошло, что на самом деле произошло. Он начал рыдать сначала потихоньку, а потом уже и в голос. Сильно постаревший вдовец подошёл к гробу, обнял умершую и стал её целовать.

Пришло время закрывать крышку. Кто-то из соседей пытался его образумить, потом оттащить. Он не давался. Неразборчивые крики заглушались звуком оркестра. Наконец то сочувствующим женщинам удалось оттащить его от гроба. Появился стакан, в который опять накапали капель, окрашивающих воду в чёрный цвет. Трудовик перстал рыдать, безучастный взгляд, направленный на закрытую крышку гроба. Бориса Леонидовича посадили в автобус для музыкантов. Гроб погрузили на грузовик и вся процессия медленно тронулась к кладбищу.

Когда траурная музыка затихла вдали, школьники двинулись к школе. Все были подавлены, никто не разговаривал. Даже глумливый Таракан и тот шёл молча. Они сходили на ужин, а потом вышли посидеть на лавочках возле входа школы. Нагретый за день асфальт отдавал тепло.

Все молчали. Наконец Таракан перервал тишину: – Ну чего мы все грустим? Смерть дело неизбежное, и нужно всегда быть готовым.
– Что это значит? – переспросила Вера.
– Это значит, что Бог дал, Бог взял, а жизнь продолжается.

– И человек не может оплакивать своих умерших? – переспросила Люська.
– Оплакивать он, конечно, может. Но как говориться ей теперь лучше чем нам.
– Чего-то ты несёшь охинею какую то, – посуровел Горбатый.
– Никакая это не охинея, это давние верования славянских народов. После смерти душа праведного человека переселяется в рай, а грешникам по заслугам воздаётся в аду.

– Ада нет... –сказала Вера.
– И рая тоже, – добавила Люська.
– А может есть! Ты там была? Ты видела? – Таракану хотелось спорить.
– Есть, нет, нам-то какая разница? - зевнул Сивка.

– Разница в том, что если есть ад, то верующие христиане под страхом наказания будут уважать существующую политическую систему. Что с социальной точки зрения является ещё одним методом подавления – разумно добавил Яшка.
– А если нет? Что тогда? Тогда и свинячить можно? – спросила Павлуха.

– А вот Лидия Ивановна утверждает, что ад есть, и даже более того, что есть рай, – прибавил Сивка. – Она тут недавно нам много чего порассказала.
– Чего она порассказала? – маленькая Вера подошла к нему. – Нам интересно. К ней присоединились и другие девчонки – oни просили Сивку пересказать разговор с нянечкой. После недолгих уговоров он пересказал то, что им рассказала нянечка.

– Чего-то мне не нравится всё это, – сказала Павлуха. – Маски какие-то странные. A вы знаете, что позавчера мы видели очень странную нянечку – она снимала форму с бюста Надежды Игоревны в школьных мастерских.

– А вампиров в обнимку с драконами не было? – гыркнул Горбатый. – У тебя видать от Тараканьих слов тоже крыша поехала. Этот пятую ногу у собаки ищет. А теперь и ты туда же. Или сговорились на пару и врёте?

– Ничего я не вру. Я своими глазами видела, как нянечка снимала форму с бюста. И Таракан со мной был. Может подтвердить, – огрызнулась Павлуха.
– Да, да, Таракан, – ухмыльнулся Яшка. – Достойный свидетель. Самое главное, что неподкупный.
– А чего? – возмутился Таракан. – Так оно и было. И ничего мы не врём.
– Да, ты такой честный, что каждое твоё слово – это сплошная правда, – гоготнул Сивка.

– Хорошо, допустим, что вымысла тут нет, – Яшка разговаривал сам с собой. – Что это значит? А означает это, что злая колдунья сегодня ночью придёт на кладбище воровать душу усопшей, – продолжил Яшка. – Кто хочет на живую ведьму взглянуть?
Ребята загалдели.

– Итак, встречаемся здесь за ёлками в 11. Фонарики возьмите, если у кого есть, – закончил Таракан.

Группка разошлась. Площадь перед школой опустела.

***

В 11 часов ребята уже были за елками. Девчёнки ещё не подошли. Постояли. Покурили. Наконец, с двадцатиминутной задержкой появились все три. Они попривествовали девчонок и всей групкой вышли со школьной территории на шоссе, пустое в это время суток. Пешком до кладбища было минут 20 ходьбы.

Таракан не надеялся увидеть ничего сверxестественного на кладбище. Нет. Но то, что какая-то старуха снимала форму с гранитного бюста лишь усилило его сомнения, что молодая учительница умерла не своей смертью. Никто из ребят не разделял таракaновой серьёзности. Это бесило Таракана.

Безлюдное шоссе тянулось вдоль какой-то деревушки, на отдалении петляла безымянная речка. Она вся заросла плакучими ивами, в ночной тиши камыши тихо шептали нескончаемую песню. Выйдя за деревушку шоссе сворачивало направо, железобетонный мост связывал оба берега речки.

В пойме реки всё было погружено в туман. Солнце давно уже село, высоко в июньском небе светила полная луна. Темные тучи безмолвно плыли по высокому небу. В разрывах между облаками лунный свет освещал одинокую дорогу, медленно набежавшeе облако вновь погружало природу во мрак, фонари небольшими кругами желтого света освещали асфальтовое покрытие. Голоса ребят начали стихать, смеха не было слышно.

Ребята шли одной группой. Наконец, Верка спросила: – А, может, Таракан прав?
– В каком смысле? – тотчас отозвался Яшка.
– В том смысле, что может таинственная старуха её отравила?
– Ну это мы сейчас увидим. Хотя если эта старуха такая опасная, то нам надо было с собой автомат Калашникова захватить.
Никто не засеялся.

– А если она её на самом деле убила, то она и нас убить сможет, – продолжила Верка.
– Ты чего? Боишься что ли, Вер? – спросила Павлуха.
– Ой, девочки, я дальше не пойду, – тихо, но твёрдо сказала Аська.
– Ни я, – к ней присоединилась Верка.
– А возвращаться как будете? – оценивающе спросила Павлуха.
– Я могу проводить, – охотно вызвался Сивка.
– Очко заиграло, что ли? – процедил Горбатый.
– Ну зачем так сразу? Я девчонкам в помощь.
– Ой, Сив, проводи нас обратно, мы одни не пойдём, – Ася и Вера вцепились в Сивку
– Ну пока ребят, я провожу девочек, – выпалил посчастливевший Сивка. Через несколько секунд он с двумя девчонками исчез в темноте.

– Ну и замечательно, – выдавил Яшка.
– Чего тут замечательно? Свалили и свалили, и без них неплохо, – пробурчал Горбатый. – Давай поднажмём, а то опоздаем, до место ещё далеко.
Они пошли быстрым шагом, почти побежали. И скоро уже подходили к кладбищу.

После реки, дорога шла слегка в гору. С правой стороны от дороги на склоне расположилось кладбище. Под лунным светом была видна дорожка, ведущая от дороги к кладбищу. С трех сторон кладбище было окружено густым сосновым лесом. Километры и километры подмосковных лесов. Старая часть кладбища расположилась направо от входа, туда где склон был повыше. Новая часть – там где похоронили учительницу – расположилась слева от входа.

Быстро шагающие ребята вошли по тропинке на кладбище. Минут за пять они добрались до самого конца кладбища, дальше начинался лес. Они свернули с дороги налево, высокие кусты, заросли репейника, там невозможно рассмотреть притаившегося человека даже днём. Ребята залезли в заросли и затихли. В теплом воздухе ни ветерка. Откуда не возьмись появились летучие мыши. Огромное количество, мириады бесшумных крыл затмили лунное небо. Опять появилась луна.
– Ну а старуха где? – зашептал Горбатый.
Вдали заухал филин.

Яшка приложил палец к губам и глазами показал на дорогу. Там бесшумно двигалась сгорбленная женская фигура. Она прошла почти рядом. Потом она задержалась и долгим взглядом посмотрела на луну, острый нос мелко двигался, казалось, она нюхает воздух. Ещё раз осмотрелась и поковыляла вглубь кладбища. На спине старуха несла мешок.

* * *

Старуха знала, где похоронили учительницу. Она дошла до могилы и скинула мешок на землю. Развязала его, скрюченные пальцы извлекли палку, паклю и бутылку керосина. Затем из мешка появились длинный стальной стержень и тяжелая кувалда, они упали на могильную землю, опавшая хвоя поглотила звук.

Намотав паклю на палку, старуха намочила её бензином из бутылки. Из кармана балахона появился коробок спичек. В кривых руках спички ломались. Переломав больше дюжины спичек, она наконец смогла зажечь факел. Она воткнула его прямо в землю рядом с могилой. Огонь сильно чадил, вверх поднималась темная струя черного дыма.

– Ба, да у нас гости! Крючковатый нос нервно двигался. Старуха оторвала взгляд от могилы, посмотрела на сплошную завесу леса. Полог раздвинулся, образовав подобие длинных цилиндрических отверстий, которые вели к парализованным от страха школьникам.

– К чему галёрка, если есть места в партере? – указательный палец направленный на школьников, повернулся ладонью вверх. Из свежей травы сами собой сплелились подобия кресел, школьники поднялись в воздух и грохнулись в них. Цепкая трава обвила руки, стало трудно дышать. С большой скоростью кресла домчались до могилы учительницы и встали как вкопанные.

– Из первого ряда лучше видно, – кривые губы раздвинулись в подобие улыбки. – И разницу оплачивать вам не придётся. Она подняла лицо к полной луне. Лунный свет заливал бледной краской подернутые белой поволокой глаза.
– Силы сатанинской иерархии! К вам обращаюсь!
По верхушкам сосен пробежал порыв ветра. Клокочущий голос произносил странные слова.

Где-то за кладбищем, там где начинается лес, послышался шум – это выходили из-под земли карлики. Трудно сказать сколько их было – это были полчища. Запачканы землей, к телогрейкам пристали комья глины, невысокого росту – может чуть выше колена взрослого человека. Там где у нормального человека глаза, у них не было даже намёка ни на какое углубление – все они были слепы. Они выходили из-под земли и оставались стоять шеренгами. Большие руки почти касались земли. За ними выходили новые и теснили старых. Это продолжалось до тех пор пока первые ряды не оказались перед старухой. Тогда движение стихло. Они молчали, вперив слепые лица на читающую заклинания старуху. В воздухе удушающе запахло чем-то жжёным.

Заклинания стихли. Луна заливала всё вокруг призрачным светом. Глаза старухи вперились в сонмища карликов, уходившиe рядами к лесу за кладбищем и терявшиeся в темноте. Она вытянула иссохшую руку, старческий палец указал на могилу, из иссохшей груди послышалось новое клокотаниe.

Первые карлики подбежали и начали раскапывать могилу руками. Они рыли по-собачьи, заскорузлые руки быстро мелькали между расставленных ног, могильная земля вылетала далеко назад, где её подхватывали другие карлики и точно таким же способом перекидывали дальше. Через несколько минут на дне могильной ямы сталa виднa крышка гроба.

Поднялся и стих порыв ветра. За ним ещё один. Потом ещё и ещё. Порывы ветра становились всё сильнее. Старуха смотрела в разрытую яму, опущенный подбородок, сжатые губы. Как только стала видна крышка гроба, oна указала жёлтым когтём на толпу карликов и опять заклокотала на непонятном языке. В воздухе похолодело. Школьники были надёжно запеленуты свежей травой, единственное, что они ещё могли делать – это дышать. Они с ужасом отметили, что у них при дыхании изо рта шёл пар.
– Пар? В июне? – подумал Яшка.

Воздух перед толпой карликов начал густеть, непонятное создание стало материализоваться из сгущающегося воздуха. Мужской торс, выходящий из заросшего диким волосом туловища коня, трехметровой высоты, на четырёх петушиных ножках, ручищи толщиной с хорошее бревно, огромная голова, растущая из туловища без намека на шею, горящие адским огнём маленькие глазки. Старуха продолжала клокотать, холодный ветер далеко уносил злые звуки заклинаний. Создавшееся из ничего чудовище стало густеть, пока не приняло полную форму.
– Шрах! Твоя работа ждёт тебя, – проклотала старуха.
Синеватый палец указал на дно могилы.

Чертя петушиными шпорами по могильной земле, чудовище подошлo к могиле. Мощные руки сжимали подобие длинного кнута. В лунном свете на на конце кнута блеснули острые крюки, разведенные в три стороны. Монстр размахнулся и нанёс удар по крышке гроба. Куски вырванной красной материи и щепки полетели во все стороны. Крышка выстояла. Второй удар прозвучал в залитом лунном свете воздухе. Крышка гроба захрустела, но выдержала. Он нанёс третий удар. Крышка гроба вылетела из могилы.

Умиротворённое лицо бывшей учительницы географии было обращено вверх, там где в немыслимой высоте сияла полная луна. Несмотря на серо-бледный цвет кожи, который не мог скрыть даже грим, в ней было что-то живое. Казалось, она улыбается своей собственной смерти.

Старуха засмеялась. Она подошла к мешку и что-то вытащила. Это была маска. Она была выкрашена в чёрный цвет. На лакированной поверхности блеснуло отражение полной луны.

Она любовалась чёрной маской, дышала на неё беззубым ртом, терла рукавом старого балахoна. Она глядела в неё, как в зеркало. Держа черную маску в правой руке, старуха прихорошила седые волосы левой рукой.

Она пнула ногой, на дно могилы полетели стальной стержень и кувалда. Тяжелый молоток глухо ударил по коленям мертвой учительницы, но она не чувствовала боли. Затем старуха спрыгнула в могильную яму. Встав на борта гроба она подняла заостренное лицо к луне, воздух наполнился клокотанием. Невнятные слова заклинаний терялись в гулком шуме сосен.

Наконец она остановилась. Смрадный факел, воткнутый около могилы, давал больше чаду, чем свету. Сильный ветер гнал его низко над землёй и быстро уносил в глубь леса. Куда-то туда, где в призрачном свете терялись из вида сонмищa неподвижных карликов. Воздух сильно похолодел, могильная сырость пробирала до костей, на краях могилы выступил иней.

Она подняла двумя руками над головой черную маску. Затем она наложила её на лицо умершей учительницы. По трупу прошла судорога, как от сильного электрического заряда. Прошла и тут же исчезла. Так хорошо была сделана маска, что моментально прилипла к лицу умершей. Старуха подняла стальной стержень, приставила ко лбу черной маски и металлический удар прозвучал в кладбищенском воздухе – сталь кувалды била по стали стержня. При ударе труп выгнулся дугой. Из пробитого отверстия в маске потекла разложившаяся сукровица, она залилa чёрное лицо, казалось, оно плакало кровавыми слезами.

Старуха уверенно сжимала костливой рукой стальной стержень. Под ударами кувалды он пробил черную маску, прошёл насквозь головы трупа, днище гроба и вошёл в могильную землю. Улыбающаяся старуха вылезла из ямы. Она бросила кувалду куда-то в могильную траву. Отряхнула могильную землю с одежды и рук, и начала опять читать клокотать заклинаниями. Она посыпала разрытую могилу каким-то порошком. Труп учительницы бился в конвульсиях. Умершая сучила ногами, словно желая выбраться из могилы, прибитый ко дну гроба стержень сатанинским якорем удерживал её на дне.

Из стен могильной ямы показались корни деревьев. Они росли на глазах, пока не охватили труп, обвили его, и начали высасывать трупные соки. На глазах труп молодой женщины сжимался. Через несколько минут на дне могильной ямы лежал мешок костей, обтянутый кожей. Старуха меж тем удивительным образом помолодела, бледные губы порозовели, в лунном свете стояла молодая женщина, как две капли воды похожая на умершую. Даже балахон старухи куда-то исчез, на месте его появилась изящная накидка без рукавов. Расвирепевший ветер буквально гнул к земле вековые сосны.

Распухшие от трупной сукровицы древесные корни отвалились от иссохшего тела. Ртутными каплями из земли появились большие чёрные муравьи, они заполнили дно могилы, под блестящим ковром перестали быть видны кости. Мириады маленьких хилицер грызли останки той, которая при жизни была учительницей географии. Скоро от костей ничего не осталось. Лишь на дне могилы висела чёрная маска на вбитом в дно гроба стальном штыре.

Внезапно ветер стих, в чёрном небе, затянутом тучами, образовалась большая прогалина, из неё ударил пучок яркого света. Он осветил небольшой круг на том месте, где стояла молодая женщина, находившаяся на месте где ещё недавно стояла гадкая старуха. От карликов, случайно оказавшихся в кругу света пошёл дым, в воздухе запахло палёными волосами, они с гадким шипением отпрыгнули назад. Молодая женщина очень похожая на их бывшую учительницу географии улыбнулась школьникам, телесные очертания стали размываться, она превратившись в легкий дымок, который спиралью обвился вокруг луча света. Затем дымок поднялся к небу и исчез. Свет потух, небо затянулось чёрными тучами, как раньше.

Трехметровый монстр начал таять в воздухе и пропал. Слепые карлики быстро зарыли пустую могилу и ушли за кладбище, где погрузились в жадно чавкающую землю. Травяные кресла распались, затекшие от неподвижности и холода тела школьников упали на свежее сено. Поседевшие за ночь, они помчались прочь. Через несколько минут всё было пусто на кладбище. Лишь лунный свет заливал чёрные сосны, на краю могилы смрадно чадил факел и чёрный дым поднимался вертикально к неподвижному небу.

* * *

Дурацким россказням Таракана никто не поверил. Даже когда к ним присоединились Яшка и Горбатый. Все решили, что Таракан подговорил приятелей врать вместе с ним. Да разве можно верить брехне, которая не подтверждается научными фактами? И кто станет верить Таракану? Даже если его росказни подтверждает Павлуха? И поседевшие волосы неразлучных друзей ничего не доказывали. Кто в наше время не пользуется пергидрольной перекисью водорода?

Но всё же отыскались любители научного подверждения, которые собственноручно отправились на кладбище, обходя каждую могилу. Один из них по кличке Йоган, нашел оставленный старухой факел. Но этой находке не придали никакого значения. Мало ли факелов можно понаделать из палок, обвернутых паклей?

Старались также узнать старухино имя. Проверили всех нянечек, санитарок и другой обслуживающий персонал в возрасте после 50 лет. Их сопоставили с бухгалтерской ведомостью, по которой начисляли зарплату. Все были на месте. Ни одна не исчезла, ни одна не была в отъезде или отсутствовала ещё по каким-то причинам.

Пытались также произвести раскопки могилы на предмет дознания. Но трудовик сразу же после похорон уволился и уехал. В его отсутсвие сделать что-либо было невозможно. За отсутствием подписи родственников и веских доказательств, происшедшего на кладбище, судмедэкспертиза в эксгумации трупа отказала.

Были горячие головы, которые хотели окропить святой водой подозрительное место. Сходили даже в ближайшую церковь в селе Любосейкино. Один священник почему-то не смог, другой отказался, так и заглохло.

Вот только на самой дальней части леса за кладбищем вдруг почему-то перестали расти деревья. Старые быстро засохли, а молодые, которые пытались там сажать, не приживались. То морозами их било, то жуки листья объедали. Потом отдали это дело под огороды. И с огородами дело не пошло. Как народ не старался, как эти огороды не опрыскивал, а колорадский жук всё сжирал. Попыхтели, попыхтели, да и обнесли всё это деревянной оградой, внутри которой ничего нет. Так до сих пор и стоит.

И на двухметровой глубине висит на штыре прибитая ко дну гроба чёрная маска.