На круги своя

       «Не верьте в исключительность свою,
       Людей на свете нет незаменимых,
       И пуля, пролетевшая в бою,
       Всех уравняет – истинных и мнимых…»
       (………..)

- Снимите с меня этот долбаный бронник!
Вернувшееся сознание сразу окатило Митин слух свистящим турбинным ревом и хлесткими ударами лопастей вертушки, рассекающими воздух гулкими ударами огромного бича. Сквозь ураганную песчано-пылевую завесу, поднятую мощными лопастями, в мутное осязание ворвалась суета санитаров, пыльно-серая броня бэтэров и грязно-рыжие перевязки на разорванных хабэшных штанинах и куртках раненых и мертвых. Митя задыхался от стиснувшей его грудь неизвестной ему причины, в пересохшем горле крупным рашпилем драло его глотку, а шершавый язык, казалось, не вмещался во рту. Нестерпимо хотелось пить. Набрав в легкие скудного пыльного воздуха, пропахшего керосином, портянками, дерьмом, окровавленными бинтами и еще черт знает чем, он не слыша свой собственный голос, еще раз натужно прохрипел:
- Да снимите же с меня этот ё…ный бронник!
Почувствовал, как треснула пересохшая губа, непослушным языком попытался зализать соленую трещину. Заслонив видимую панораму, наклонившийся силуэт прокричал прямо в ухо голосом дружбана Вальки:
- Жив, Митяй?! Как самочувствие?!
- Не могу дышать… Сними бронник!
Пытаясь ёрзаньем скинуть с себя удушающий предмет, Митя открыл для себя, что не чувствует ни рук, ни ног.
- Лежи, лежи! Не дергайся! Бронника нет, это перевязка… Сагит как мог – перетянул…
- Куда меня? Руки-ноги целы?
Валька, сделав вид, что деловито оглядел тело друга, ободряюще изрек:
- Конечности на месте! Все пять… Разворотило плечо и ногу… Покойный Хоттабыч окрестил тебя от плеча до бедра…Ежели б не бронник – разворотило б живот, а ежели б правее - оторвало бы яйца… Курнешь?
- Дай попить, - с трудом оторвав присохший к нёбу язык, сухо просвистел прямо в лицо друга. Жадно прильнув к горлышку алюминиевой фляжки, даже не почувствовал теплую влагу, что полилась по щетинистому подбородку в треугольную лунку у основания шеи, мимо двигающегося кадыка. Немного отдышавшись, как после изнуряющего марш-броска с полной выкладкой, кивнул – дай, мол, курну. Валька, очевидно в целях дезинфекции, оторвав зубами заслюнявленный кончик беломорки, сплюснул его по новой и вставил драгоценный окурок двумя черными пальцами в бледные губы друга:
- На… Там тебе еще на пару затяжек… Мне пора, вон коробочка уже трогается! Ты, это…пиши… не ссцы, все будет тип-топ… Оттянешься на белых простынках, сестрички там… шпокнешь и за меня…
- Валька! Не чувствую ни рук, ни ног! Холодно…
- Весь промидольчик с пакетов - на тебя…Ну, все, Митяй, я погнал!
       Валька снял с себя замасленный зимний бушлат с выцветшим серым воротом и укрыл им своего друга. Закинув автомат за спину и закрепив каску к кожаному ремню с насечками по краю и потускневшей латунной бляхой, «рейнджер» кивнул лежащему другу и шагнул к бэтэру. Пыльно-серый БТР с измочаленным тросом на броне, и косой надписью «Самэц» свистяще газанув своими движками, мощно гребанул всеми восемью протекторами пересохшую чужую песчано-пыльную почву и, выпустив клубы сизо-серого угарного дыма, тронулся от места эвакуации. Валька, схватившись за протянутую товарищем руку, на ходу запрыгнул на броню и ловко оседлал движущуюся коробочку. Точно так же, как и десяток других чумазых, загорело-обветренных пацанов в грязных и выцветших хабэ, в пропотевших тельниках и в кроссовках, с ощетинившимися стволами с подствольниками, привычно закрепился возле приземистой башенки с КаПеВеТе. Боевая машина их унесла на встречу собственной погибели…
***
       Изнуряюще-тягостный сон «исхлестал словно кистенем»… Дмитрий проснулся в холодном поту, резко вскочил и сел на край кровати. Тяжело дыша, стал приходить понемногу в себя и возвращаться в тихую и мирную реальность…
- Что с тобой? – тревожно со сна спросила жена.
- Нич-чё… Спи, спи… Сон…
- Господи, когда же это кончится, - вздохнув, пробормотала супруга, переворачиваясь на другой бок.
       Дмитрий снова видел почти всех своих пацанов, снова кожей, нюхом и глазами был там… Короткие сны уж в который раз продолжают возвращать его в те дни и события более чем двадцатилетней давности. Немного успокоившись и восстановив дыхание, встал, прошел на кухню и жадно прильнув к горлышку пластмассовой бутылки, тремя глубокими глотками, опорожнил начатую газировку. Открыв окно, вдохнул аромат апрельской ночи, запахи взорвавшихся почек сирени, молодой сочной и яркой зелени.
       Жизнь сложилась как обычно – женитьба, рождение дочери и работа. Всё и вся… Всепоглощающая суета и борьба за выживание – дни, месяцы, годы… Обычные семейные и бытовые проблемы, ссоры, упреки в том, что «не способен обеспечить, как другие, вон». Дочь успела вырасти и даже выйти замуж.
       Достав из кармана висящей куртки сложенный вчетверо листочек, развернул и прочитал:
       «Приветик! Таких красивых и трогательных слов я, возможно, не слышала никогда, во всяком случае я этого не помню. В моей жизни была одна "история любви", но это было очень давно, ещё в юности... Полюбила, глупая, своего ровесника, учились с ним в одном классе, потом – армия. Ждала и верила. Вернулся, поженились, родила ему дочь и через три года разошлись. "Красивая и смелая дорогу перешла…" Легко его отпустила, хотя любила до чёртиков... И вот, прошло двенадцать лет, он так и не женился, сейчас мы свободно общаемся, растёт дочь.
       А теперь немного о настоящем... Возможно, тебе это не интересно, но считаю, что ты это должен знать.
       Сейчас я нахожусь в законном браке и, понимаешь, оглядываюсь назад, а там – ничего нет! Страшно! Прошли самые хорошие, молодые годы, а я просто "замуровала" себя и всё! Так больше и не родила, хотя очень мечтала о сыне, но всё было некогда, я не реализовалась в своём деле… Я это понимаю и на душе пустота...
       А вот этот лучик солнца, который даришь ты вот уже два дня... все твои звонки, они заставляют меня жить! Мне становится уютно в своём же сердце, когда слышу твой голос, когда даришь мне свои нежные слова...
       Если сочтёшь нужным, напиши о себе...
       Ты мне нравишься... Инга.»
       «Как же это все вышло так?» - спрашивал Дмитрий себя в который раз. Несколько дней назад, возвращаясь с работы на своем стареньком «Москвиче», тормознул рядом с торопившейся куда-то красивой светловолосой женщиной в темном кожаном пальто. Открыв дверцу, услышал:
- Не подвезете?
- Садитесь… Вам куда?
- На Карла Либкнехта….
       Женщина грациозно села на заднее сидение, захлопнула дверцу машины и, достав из сумочки зеркальце, торопливо оглядела свои румяные щеки и красивые глаза. Салон машины сразу окатило приятным ароматом.
- Немножко опаздываю, - слегка смущенно оправдалась она.
Митя незаметно стал наблюдать за ней через зеркало заднего вида и вдруг, его пронзило как током!
- Инга?!
- Да-а-а… Мы знакомы?
       Дмитрий притормозил, выбрав удобное место для парковки, остановил машину. Потянув трещотку ручника, обернулся к ней. Его сердце почему-то бешено заколотилось, не находя нужных слов, он молчал и смотрел. Женщина удивленно смотрела на незнакомца, пытаясь вспомнить, но очевидно перебрав в своей женской памяти все лица, смущенно улыбнулась, отрицательно закивала красивой головой и неожиданно для незадачливого водителя сочувственно сказала:
- Извините…Нет.. Я Вас не знаю…
- Инга! Как же, госпиталь в Ташкенте! – с надеждой и порывом чуть не кричал Дима.
- В Ташкенте? Нет… Я там никогда не была…
- Не может быть! Чертовщина какая-то… Как две капли воды! - в непривычном замешательстве, все еще не веря сказанному, произнес ошарашенный Дмитрий. Он говорил еще и еще, словно обращался к той, которую столько лет не видел, а сознание потихоньку выводило его в реальную действительность, - ну не может быть она, за столько лет почти не изменившись.Уже придя в себя и успокоившись, вяло произнес:
- Извините…
       Тронулся с места, вложив почти всю досаду в педаль газа. Хиленький москвичёвский движок недовольно чихнул и звонко «задетонировал». Однако, продолжая движение, разговор потихоньку налаживался. Тактично и немного виновато, что она - Инга, но не та Инга, женщина поддерживала завязавшийся разговор. Подъехав к указанному месту, Инга протянула водителю деньги. Дима мягко отвел ее красивую ручку и тихо сказал:
- Знаете, Инга… Скажите, если не секрет, свой телефон…
***
       Скрипучая госпитальная кровать с облупленными серыми спинками издавала яростный скрип при каждой попытке изменить положение перевязанных затекших членов. Тело дико зудело под бинтовым панцирем и, несмотря на открытое окно, в палате было душно…
       За окном бурлила ташкентская весна. Яркий солнечный день наполнял молодые листья чинар нежными светло-зелеными бликами. Сквозь пульсирующие жилки листьев торжествовала такая неугомонная жизнь.
- Ну, герой, утицу подставить? – обратилась к раненому пожилая санитарочка, что неустанно протирала затертый и плешивый линолеум в палате. Митя стыдливо покосился на белокурую медсестричку, что сидя на краешке соседней кровати, налаживала капельницу соседу с отрезанной ногой.
Тот безучастно смотрел своими остекленевшими глазами в потолок с декорированным гипсовым кругом вокруг старой люстры и абсолютно не реагировал на укол иглы во вздувшуюся вену на руке. Женщина, уловив причину неловкости нуждающегося в судне, грустно улыбнулась и, вздохнув, тихо сказала:
- Господи, как дети… Пахнут мужчинами, а как мальчишки…
       Белокурая сестричка Инга в белоснежном халатике одетом на смуглое тело, с красивыми длинными волосами собранными под такой же белоснежный колпачок, с тонкой и бархатистой шейкой, не поворачиваясь в Митину сторону, тихонько пискнула и, закончив свою работу, поспешно покинула палату, резво перебирая своими красивыми ножками с розовыми засиженными следами от складок постели.
       С некоторых пор, как только силы начали возвращаться в покалеченное тело Мити, он с явным интересом наблюдал за служебной суетой Инги. Слегка приподнятые уголки губ и легкие ямочки на щеках и подбородке придавали ее личику приветливое выражение улыбки. Светлые локоны непослушных волос обнажали ее чистый лобик и тонкие дуги бровей. Красивая грудь и миниатюрные плечи всегда подчеркивали ее стройную осанку. Не раз, засмотревшись на ее фигурку, здоровые и раненые, глядя восхищенными глазами, причмокивали и «пускали слюни».
       Особенное удовольствие ему доставляли ее нежные прикосновения пальчиков, когда она делала перевязку, укол, или измеряла температуру. Но положение тяжелого больного не позволяло ему открыто выражать свою симпатию к ней. Митя никак не мог подобрать нужных и главных слов, чтобы привлечь к себе внимание. Он несколько раз пытался угостить ее чудом добытыми фруктами из Мирабадского рынка, но сестричка, приветливо улыбаясь, тактично отвергала Митины знаки внимания…
       О «любовной эйфории» Дмитрию скоро пришлось забыть… В госпиталь попал его земляк и однополчанин Серега Журавлев с раздробленной стопой от противопехотки. Он то и поведал обрадовавшемуся Мите о трагической гибели ребят его разведотделения. Неугомонный бронированный «Самэц» напоролся на противотанковую мину, ласково окрещенную Тёмкой. От взрыва его подбросило с пацанами на броне и вскрыло, аки консервную банку… Хлопцев раскидало как горох с перезревшего стручка. Потроха и конечности вперемешку с железом, глиной и кровью были кое-как собраны и цинковой посылочкой отправлены в Союз.
       Тем уродливее показалась Диме жизнь, когда через несколько дней он получил письмо от Вальки:
«Здарово живешь, дружбан Митяй!
Пишет тебе Валька. Заодно передаю привет от пацанов Гришки Кудели, Ваньки Зубарева, Сагитки ну и остальных. Как там твое здоровьице, лафа, небось? Как там санитарочки? Ужасть как соскучились мы по женскому полу – даже на картинки глядеть опасно… Ты там отлюби за нас всех, потом расскажешь (силенок то хватит?) У нас тут не все тип-топ… Убило нашего лейтенантика - командира, жаль мужика – в цинке отправили в Тулу, щас другой, дали ему кликуху Горыныч. Немного оттянулись на ремонте – правый движок на Самце стуканул – перекинули.
       Мать пишет с Союза, что у них там перестройка, Горбач затеял. Ну, в общем, будь здоров, не кашляй. Пишу вот, а ребята поют твою песню – Сашка на гитару положил твой текст, помнишь? -
«Уходим налегке, бесшумны и незримы,
В сырой туман, где не видать не зги.
Породнены одною верой, побратимы,
На лад один работают мозги…»
       Крепко все жмем табе кардан, выздоравливай, ждем.
Валя. 23.03. 86 г.
P.S. Дембель неизбежен как крах капитализьма.
Дембель в маю – все по...ю»
       Митя был ошарашен этим известием. Колючими спазмами, как клещами сдавило его горло. Едва доковыляв на костылях до туалетной кабинки (единственному месту уединения), он закрывая рот ладонью с пожелтевшими пальцами, пропахшими йодом и квёлостью, пытался сдержать вырвавшийся всхлип и рев раненного зверя…
«…И терпелива смерть, упряталась в засадах,
Но у беззубой - крючья коротки.
Седьмые сутки - семь отметин на прикладах,
И скупо делим воду на глотки…» - всплыли в памяти строки. Горько и яростно, сжимая до скрежета зубы, вспоминал лица всех своих пацанов.
       «Ан не коротки крючья-то у беззубой… Жестко и жестоко содрала она с родных лиц здоровый молодой румянец и наложила на их обветренные скулы свою роковую печать…» - в бессильной злобе думал он, прислонившись челом со вздувшейся от напряжения веной к оконному стеклу.
       Уезжая из Ташкента в начале осени, Митя прощался с друзьями и медперсоналом, что за долгие месяцы излечения стали ему близкими и родными. Он стоял одетый в песочную военную форму, окрещенную афганкой, закинув вещевой мешок с нехитрым скарбом на здоровое плечо и воткнув сложенную панаму под погон. Правая рука еще была подвязана бинтовой повязкой, что прижимала к груди голубую ленточку «Отваги» и клапан нагрудного кармана с проездными документами. В левой руке он держал такую маленькую, желанную и мягкую ладошку Инги.
- Напишешь? – с надеждой вопрошал он девушку, глядя ей прямо в красивые зеленые глаза.
- Напишу… - улыбнувшись, пообещала сестричка, поправляя свободной рукой повязку на его плече.
***
       Митя понял, что увяз, при том - безнадежно… Сладкое, волнующее и давно забытое чувство охватило все его огрубевшее естество. «Поди ж не пацан уже, пятый десяток, а влюбился как мальчишка» - корило его сознание второе его «Я». И с женой как-то не хорошо получается, поймал себя на мысли, что она стала вдруг ему чужой…
       От той, первой Инги писем он так и не получил. С десяток писем ушли в адрес ЦВГ Ташкента, но вернулось лишь одно – собственное с пометкой «Адресат выбыл»…
       Где-то дремала в потаенных уголках его души такая нежная и трепетная любовь к медсестричке, влекла в прошлое волнующая ностальгия, ностальгия по тем тревожным и вместе с тем беззаботным дням боевой молодости, ностальгия по надежному плечу боевых друзей павших и живых. И тут – такая встреча, словно возвращение «на круги своя»…
       «Здравствуй Радость! Я рада как никогда, что судьба подарила мне тебя... вернее общение с тобой! Я точно летаю в облаках, я не могу поверить в то, что это не злой розыгрыш... Но при любом раскладе, я не хотела бы тебя потерять...
       Вновь и вновь вспоминаю твои истории и, ты знаешь, некоторые моменты схожи... В смысле - у меня действительно была в жизни примерная ситуация, разница лишь в том, что он остался жив (слава Богу)... и зовут его Александр... Я была тогда совсем юной, была переписка, стихи... Он служил на границе, в Душанбе... И вот однажды, он прислал мне письмо, а в нём: «Случилось то, что невозможно предугадать никому...» Я так и не знаю, что у него произошло, он больше не писал.
       Единственное что я могу тебе гарантировать, что она - это не я. Ты сотворил себе образ и сам боишься разочароваться, нарисовал идеал и живёшь им, увидел меня, а вспомнил её... И, наверно, это не напрасно...
       А может твой друг " решил тебе помочь"? Тебе было одиноко и плохо, ты нуждался в общении, хотел то, чего давно не переживал... Он и послал тебе меня с ее взглядом...Я знаю, такое возможно...
 Я думаю о тебе, а значит я с тобой!»
 
***
- Алло, Инга, привет! Как ты? Очень хочу тебя видеть!
- Здравствуй, мой Тори… Я тоже… Но я не могу, Солнышко, поверь!
- Давай хоть на 10 минут… Вот, прямо засеку секундомер и рвану от тебя прочь сам…
       В трубке – смех, счастливый смех.
- Хороший мой…Ну, я не знаю… когда ты будешь?
- Уже лечу…
***
       Неизвестная живая субстанция…
На уровне клеточного подсознания, это неизвестное современной науке вещество, охватившее всю его сущность, парализовало его волю – волю сопротивляться неведомой доселе дикой страсти, одновременно придало его израненному телу отчаянно дикую силу и, в тоже время, лишило воли бороться с назойливыми воспоминаниями.
       Так уже, кажись, было…
       Да, что-то подобное с его сознанием, однажды проведя смертельный эксперимент, выкинула судьба там, в удушливой атмосфере госпитальной палаты, в окровавленных бинтах, на грани жизни и смерти, в тягостно иссушающем бреду, когда мелькали, как кадры кинохроники картинки из прошлого, сочетаясь в каких-то нелепых сюжетах. И только адская боль, как тумблер, выключала его измученное сознание, плотно смыкала потрескавшиеся губы, гасила слабый стон и едва различимое: «Мама! Как больно…»
       Но на сей раз - волнующие воспоминания возвращали его сознание не в состояние смертельного бреда, а во что-то противоположное, в какую-то антиномию. Каждой своей клеточкой он до безумия помнил аромат ее мягких светлых волос, вкус жарких поцелуев, запах разгоряченного тела…
       На него, вдруг, нахлынуло доселе неведомое странное ощущение бытия, окружающего мира. Зачерпнув ладонями прохладную влагу бурлящего речного потока, он почему-то в шуме реки слышал ее нежный вздох. Никогда ранее обычная речная вода, эта живая субстанция земных артерий не освежала так и не придавала его телу ощущения силы и молодости.
       Взирая на апрельские звезды, взгляд задерживался на одной, ранее не замечаемой. И в этом тусклом мерцании сквозь непреодолимую толщу тысяч световых лет, он видел ее улыбающийся лик с упрямо спадающим на правую щечку локоном мягких и ароматных волос, почему-то сидящую на берегу реки в веночке из ромашек…
       Легкое дуновение ветерка теплым весенним вечером раздражало его ноздри, пьянило его сознание таким знакомым и волнующим ароматом ее прекрасного тела. Вдыхая этот запах, он утопал в ее нежности…
       Его обостренный слух улавливал до боли знакомые звуки приятной мелодии, но почему-то не было не сил, не желания вспомнить о том, чьи это аккорды, где он их раньше мог слышать. Он просто отдавался всем своим существом мягкому потоку звуковых волн и, его сердце бешено колотилось от ощущения счастья…
       Его огрубевшая кожа ладоней до легкого безумия хранила память прикосновений к ее нежным и бархатным ладошкам, к пальчикам ног, напоминающим зернышки молодого кукурузного початка, к упругим розовым соскам. Неловко приложив усилие руки к отворачиванию гайки пробитого во время движения колеса машины, он ощутил боль от врезавшейся в ладонь кромки баллонного ключа. Почему-то стал себя ругать, что причинил ей боль, ассоциируя свою ладонь с ее мягкой ладушкой…
       Он дико увяз, он безнадежно утонул без шанса на спасение. Она была везде и всюду с ним, чтобы он не делал.
***
       «Приветик! Вот и произошла наша с тобой долгожданная встреча, встреча на «10 минут»,.а оказалось… Смотрю сейчас на твое фото и не верится что я была сегодня рядом с тобой, целовала эти губы, нежно обнимала, смотрела в эти глаза...
всё так пролетело и вроде помутился рассудок...Не знаю, что мне делать, как быть, как смотреть в глаза мужу?
       Возможно ты меня не поймёшь, но мне стыдно… Восемь лет верности и тут... губы другого мужчины, такие желанные и нежные... Сейчас я усмехнулась… И знаешь почему? Я вспоминаю слова своих немногочисленных подруг о тайных местах встреч их мужей со своими любовницами, как они заставали своих мужей с б...(нехорошими женщинами, проще говоря). И сразу возникает вопрос – а кто я? И твой вопрос - "Не оскорбило ли меня место нашей встречи?" Скорее совесть мучает... Я не знаю что мне с этим делать... больно. Ты, наверное, умеешь завоевать женщину, но я не хочу быть жертвой. Ты притягиваешь меня к себе как магнит... И где мне теперь искать противоядие?
       Мне нужно многое осмыслить... Смогу ли, смею ли?
       С любовью, Инга.
       «Приветик!!! И вот опять я! Не знаю какая тебе больше по душе - та что с тобой, или которая потом по ночам пишет тебе письма? Но всё же, мы вместе - и эта и та.
       Вчера после нашей встречи, ты вновь позвонил, сказал что у меня другой голос... Какой другой?
       Мне конечно приятна мысль о том, что ты думаешь обо мне, но не до такой степени, чтоб забросить все свои дела, домашний очаг, заботы и хлопоты... Все мы живые люди и каждый хочет тепла и ласки... И в первую очередь в ней нуждается твоя семья. А я … Да, кто я? - Эпизод в твоей жизни, пусть один не из лёгких, зацепило, закружило, понесло…
       Но я есть! И с этим придётся смириться. Во всяком случае, я не собираюсь тебя отпускать, если уж ты попал в
мои "сети", то выбраться будет не легко... Ты - мой, я- твоя, мы вместе!
       Люблю тебя! Твоя Инга! И только твоя!»
       
       Положив голову на колени Инги, Митя вздохнул облегченно и прочитал:
«…С кубка пригубить любовь - земная плата,
За венец единоверия - награда.
Душу заполняет лунная соната,
Лишь глаза в глаза, лишь одна Отрада…

Что любовь? Искристое вино,
Что играет в серебристом кубке.
Выпив, захмелеешь, а оно –
Счастие, так коротко и хрупко…»

- Красиво… Это чьи строки?
- Одного неудачника-поэта… Он «пал» лет двадцать назад, там – на юге, - задумчиво произнес Митя.
- А как его имя?
       Митя привлек ее красивую головку к губам и нежно поцеловал в уголочки губ вместо ответа.
       С некоторых пор, понимая, что так невозможно продолжать их отношения, Митя заставил себя ограничить звонки и встречи, мотивируя это своей занятостью. Мысли об Инге преследовали его повсюду, что бы он не делал. Едва расставшись после очередного свидания, Митя начинал тягостный отсчет времени до следующей встречи. Ругал и проклинал себя за эту неожиданную слабость, за неспособность сосредоточиться и взять себя в руки. Отношения в семье действительно стали необычными. Не понимая, что происходит, но чувствуя своим женским чутьем, жена упрекала его по всякому поводу, чаще возникали ссоры из ничего, супруги становились чужими…
       
***
       « Я опять как всегда рядом с тобой! И даже если бы ты не просил меня писать тебе, я всё равно отправляла тебе свои письма... Я привыкла разговаривать с тобой, мне это необходимо и знаю, что в этом же нуждаешься и ты, мой Тори. Мне приятно думать о том, что я нужна тебе, даже на несколько часов… И всё же, я наслаждаюсь этими минутами, твоим взглядом, улыбкой, поцелуем, объятиями, такими по мужски крепкими и трепетными, в которых я нуждалась, возможно, всю свою сознательную жизнь...
       Я не могла даже представить себе, что могут быть такими чувства... И ты заразил меня ими... Я об этом не жалею, даже при том, что без тебя мне... плохо.
       Отчётливо понимаю, что те чувства, что я испытываю впервые, тебе были знакомы не раз, и это разжигает мою кровь и ревность... Ты говоришь, что тебе больно делить меня, а мне не больно? Ты даже представить себе не можешь как я жду тебя, хочу к тебе... И каждый раз, как ты откладываешь нашу с тобой встречу, я понимаю, почему ты так поступаешь... Ты не хочешь, чтобы я прикипала к тебе, ты сам этого боишься... И что бы ты не говорил мне, о своих чувствах, ты всё-таки сохраняешь трезвый ум и холодное сердце... У тебя хорошо получается... И я стараюсь следовать и принимать твою игру, но от себя не убежишь...
       Если ты заметил, я не требую от тебя ничего, (кроме апельсинки). Шутка, конечно... А если честно - мысли путаются: «Думаешь ли обо мне, а как и о чём?»
       Вероятно, я загружаю твою жизнь и возможно тебе было бы легче без меня, но я ведь есть... И куда меня теперь деть?
Придумай что-нибудь, не мучай меня! Единственное, что я знаю - это то, что чем меньше мы будем видеться, тем сильнее будет моя любовь…
       С любовью к тебе, твоя и только твоя Инга.»
       
       Нужно было принимать какое-то решение. Какое? Для начала постарался быть подальше от телефона, находил себе работу, не отказывался от любой, лишь бы переключиться, лишь бы «до седьмого пота», завалившись усталым – засыпать мгновенно, не думая, не вспоминая…
       Это его поведение имело обратную реакцию со стороны любимой женщины...
(продолжение следует)


Рецензии
Витюш, мое утро началось с твоего рассказа - раз побывавши на войне, никогда оттуда не уйдешь - мысленно, или во снах. Читать - страшно, сознаюсь. Сразу всплывают кадры кинофильмов или прочитанные книги, но понять до конца - с запахами, звуками того, что происходит на глазах - невозможно. От этого еще более зыбким кажется свое существование, еще более сильных чувст хочется пожелать выжившему бойцу. Ты удивительно заманчиво описываешь любовные встречи - без подробностей, но с ожиданием их.
Я тебе скину пару мыслей по этому рассказу в почту, скажи если не получишь.
С нежностью лета, Ириша

Ирина Фетисова-Мюллерсон   07.08.2011 12:38     Заявить о нарушении
Здравствуй, Ириша... Спасибо за отзыв. Это одна из первых моих проб пера... Сегодня вижу в этом рассказе массу недостатков, но принципиально не исправляю, чтобы следить за своим "уровнем"...))
Буду рад твоим мыслям, но письма автору почему-то не доходят, если желающий их написать пользуется "обманкой" "Написать автору"... Я указал свой адрес электронки...Для тебя повторю: sagitt-70собакамылаточкуру...))
Искренне,-

Вик Михай   07.08.2011 20:01   Заявить о нарушении
На это произведение написано 5 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.