Веранда

Верка была надежнейшим другом и добрейшей души человеком. Высокая, с огромными тяжелыми грудями, и задницей впечатляющих размеров, она была прекрасна как все масштабное и колоссальное, как самолет, как айсберг, как башня. Что ж, и на таких есть любители, но к ним, к несчастью, не относился ее собственный муж. Как и почему стал возможен их союз , из каких побуждений исходил тогда юный еще Женька бог знает. А может, роды двоих погодков, две подряд беременности превратили просто крупную девушку в очаровательную слониху. Хотя нет. Слонихой она не была. Верка была , во-первых, грациозна, несмотря на все свои килограммы , во-вторых, она ,отнюдь, не была бесформенна, а , как раз-таки, очень фигуриста. И потом. Дивное, совершенно дивное лицо с нежнейшим румянцем, с пухлым, улыбчивым ртом и белоснежными, сахарными зубами. Когда Кира после первого аборта , полуслепая от слез, ползла домой и жить не хотела совершенно всерьёз, она залезла в какой-то дворик, весь засыпанный снегом, и сев на скамеечку в маленьком игровом домике на детской площадке, перекуривала опять подступившие слезы, на нее наткнулись два румяных малыша, и один из них воскликнул:"Мама! Здесь какая-то тётя плачет!" И в ответ раздался очаровательный низкий голос: "Значит надо ее утешить". И в дверь домика, сложившись буквально пополам, заглянула молодая женщина, закрыв собой весь дверной проём. Ее лицо выражало такое участие, что Кира, стыдно вспомнить, завыла и застенала в голос. "Ну вот что, подруга, вылазь-ка, а то мне тебя там не достать, ты ж не хочешь, чтоб я этот домик нахрен сломала?" и она протянула Кире руку в толстенной вязанной варежке. И Кира пошла к этой руке, потому что это была единственная рука, протянутая человечеством Кире за последние пару месяцев.
 И потом сидя на Веркиной маленькой кухне, она пила чай, обхватив чашку обеими руками и роняя горючие слёзы в горячий чай, поведала свою историю первой любви и первого предательства, такую же вечную как сам мир, из серии "мой милый, что тебе я сделала?" И Верка слушала ее, подперев пухлым кулаком пламенеющую с мороза щёку и тихо и басовито бормотала в такт рассказу какие-то междометия, а когда Кира дошла до момента разговора с Ником о беременности, Верка ударила кулачком по столу и воскликнула :" Убила бы!".
 Кира и до сих пор была убеждена, что Верку ей послало само небо и именно в тот момент, когда небо и должно посылать вот таких верок всем страждующим и отчаявшимся, всем заблудшим и брошенным.
 Веркин дом стал для Киры тихой гаванью, родным причалом, запасным аэродромом, родной норкой, где ее любили и ждали, где ее встречали три радостные румяные пухлые мордочки, где ее принимали и в радости, и в горе, и , если надо, стелили постель, и врачевали ее ушибы и шишки, но уже не кровавые раны, потому что, несмотря на молодость и природную доверчивость, Кира, спасибо козлику Нику, сделала определенные выводы и никогда уже не выворачивала себя перед мужиками наизнанку.
       Веркин муж Женя был по-своему хорошим парнем, не ****ун, не выпивоха,не жадина. Он умел дружить и друзей у него было много, как бывает много друзей у открытых и добродушных парней, которые всегда всем рады, которые легко прощают и не берут в голову, которые всегда составят компанию, помогут встретить бабушку из Тамбова, перевезти шкаф от тещи, не откажутся от рыбалки, от совместного с ребятами просмотра футбола по телевизору под воблочку и пивко. В быту он был неприхотлив, не требовал разносолов, не раздражался на раскиданные детьми игрушки, на не поглаженную рубашку, на отсутствие порой яиц в холодильнике. Первые годы семейной жизни были безоблачны и тихи. Верка и Женя были открыты друг другу, понапрасну не испытывали друг друга на прочность, не воевали за лидерство, не качали права, не перекладывали друг на друга нехитрые домашние хлопоты, а ,когда пошли друг за другом дети, не отлынивали от стирки пеленок, пробежек на молочную кухню, изнурительных порой гуляний, купаний ,ночних вставаний и всего того, что составляет жизнь молодых родителей. Верка пышнела как на дрожжах, а Женя как-то усыхал, и так некрупный от природы, но этим они не озадачивались, пока не произошли два небольших события, изменившие их жизнь.
       Одно из них было банально. В отдел, где работал Женя пришла новая лаборантка. Она была очень молода, буквально, вчерашняя школьница, такая рыженькая девчушка с точенной фигуркой, кокетливая и беззаботная, как и положено молодой девчoнке с привлекательной внешностью. Нет. Женя не влюбился. Но присутствие такой симпатяги всколыхнуло весь небольшой мужской коллектив, и отцы семейств, подтянув животы, кинулись вполне невинно ухаживать за хохотушкой, и атмосфера в отделе все больше стала напоминать те милые и ,увы, невозвратные времена студенчества, когда всё смешно, просто и в кайф. Женя как и все охотно кидался в милые и смешные перепалки с острой на язычок лаборанткой, комплиментил ее при встречах и ,видя ее ответную реакцию, был вполне доволен собой. Однако ж мысль о невозвратности этого легкого времени и сознание того, что вот уже никогда не пробежаться с такой резвуньей за ручки под дождем, никогда не забежать мимоходом в кафешку-стекляшку и под незамысловатый трёп не навернуть пару порций мороженого, и никогда не провожать домой вечером мерзнущую девчoнку, охотно отдав ей свой пиджак, и не смотреть, стоя у ее дома, как она взбегает по лестнице, последовательно мелькая в окнах подъезда и поднимаясь все выше и выше на свой этаж. В душе бурлило чувство потери, смешанное с все еще очень свежими воспоминаниями, как будто все было вчера, а вот уже поезд ушел, и для него, Жени, навсегда. А дома ждала уютная Верка, большая и теплая как печь, и весь этот родной быт с кастрюлями и тазами, домашними тапочками, топотом детских ножек, любимым диваном и веревками на кухне для белья.
       И второе событие, еще невиннее первого, да, вообще, крошечное, малюсенькое, даже и не событие вовсе, а так. Были с Веркой на свадьбе друзей, и там во время медленного танца заснял их неутомимый фотограф, брат невесты, студент-шалопай, и , отдавая через месяц Жене фото, дурачок, взял и сказал: "А вот и ты со со своей Джумалунгмой." Женька по-началу хохотнул, взял в руку фото и увидел себя с Веркой. Со стороны увидел. На фото на первом плане Веркина рука лежала у него на плече. Предплечье ее, распластавшись на его худощавом плече, выглядело как что сказать? Как бревно? Как докторская колбаса? За могучей ее плотью виднелось острое его, Женькино, лицо и тонкая его шея с торчащим кадыком, виднелась часть спины, жалкая и плоская на фоне Веркиных плодородных форм. Она смеялась и в профиль ее глаза совсем закрылись щеками. Женьку обдало жаром. Он быстро сунул снимок в конверт, поблагодарил идиота-фотографа, и чувствуя дикое унижение, почему-то, отчалил, хотя собирался еще посидеть у молодоженов в их новой хатке. И впервые тогда Верке сказал, придя домой :" Вер, а ты не хочешь похудеть?" И заледенел, услышав ее спокойное: " Да надо бы." Вот это и было начало конца. Именно с этого исторического дня и начались все муки двоих людей, где у каждого была своя правда.
       Верка старалась во всю. Как человек чуткий она понимала и принимала правду Женьки, к тому же она и сама, в общем-то, хотела похудеть, хотела искренне. Она садилась на диеты, пила яблочный уксус, пыталась бегать по утрам, но как при маленьких-то детях это делать? Она скидывала несколько килограмм, но потом срывалась и добирала их же, обманывая саму себя облачениями в еще большую одежду, которая не давила и не жала. Были и позорные минуты, когда Женька ловил ее подъедающую недоеденную детскую кашу, или прожёвывающую что-то быстро у холодильника, и тогда начинались недостойные сцены, когда она врала грубо и неумело, а он обличал и сердился, и оба они расходились по комнатам в обиде, и все меньше их тянуло общаться друг с другом, и даже постель стала случаться все реже, и, что интересно, их обоих это устраивало. Женька стал чаще проводить время с друзьями, а Верка и не возражала против его отлучек, без него дома было тихо и покойно, и она, уложив детей, вечерами устраивала себе маленькие пиры из макарон, яичницы с помидорами, колбаски на свежем хлебушке, да с чайком. И он, приходя домой, ловил ноздрями ароматы явно недавно приготовленной пищи и выходил из себя, представляя, как она тут обжиралась, и никак не мог понять, как она, молодая еще женщина, может так себя распускать и как ей самой не ужасно смотреть на себя в зеркало. Иногда он устраивал скандал, иногда молча проходил в свою комнату. Свою комнату. Да, вот так постепенно одна комната стала его комнатой. И оба они и не заметили этого. А, может, и заметили, но так им больше подходило.
       Кира, конечно, не могла не заметить изменения в семье дорогих ей людей. Но Верка сама разговор не начинала, а у Киры все не получалось спросить. Они по-прежнему с Веркой посиживали на Веркиной кухне, хлебали чайек, трескали бутерброды. Только Женя туда к ним почти не заходил, а когда Кира уходила, он из комнаты говорил ей :"Пока". Однажды она, все же, не удержалась и спросила Верку : "Женя на меня за что-нибудь сердится?" Верка вздохнула и сначала коротко, а потом уже и подробно рассказала , заложниками какой ситуации они оба оказались. Как поняла Кира, о разводе не было даже речи. Женька был чудесный отец, ну, просто такой отец, каких не бывает, и дети были от него без ума и ждали его весь день, и висли на нем, когда он приходил, и он, уставший , с работы, кидался с ними играть, выслушивал их милые детские глупости, отвечал на бесконечные вопросы, у них троих был свой собственный мир, в котором они, папа и двое погодков, жили волшебной жизнью, то пиратской, то ковбойской, то астронавтской. Женька, он был такой выдумщик! Ну, как, спрашивается, Верка могла взять и разрушить этот удивительный мирок? Тем более, что сам Женя о разводе никогда и не заговаривал.
       Когда Кира осторожно намекнула Верке, что можно постараться и как-то обустроить ее личную жизнь вне дома и семьи, Верка восприняла это как шутку, она шумно и басовито шутила на тему себя, погрязшей в многочисленных любовниках и забросившей дом и детей, и Кира, не удержавшись, эту тему подхватила, и они долго веселились, пока Верка , все еще смеясь, не спросила, впрочем ,чисто риторически : "Да и где я могу с мужиком познакомится??" А Кира тут же ей уже серьезно рассказала о своем недавнем дебюте в виртуале. Сайты знакомств Верка отвергла категорически и сразу. Ей, по ее словам, больше подходят какие-нибудь сообщества, типа поболтать с людьми. И они тут же пошли к компьютеру и создали Верке ее собственную страничку на Маил.ру, а порозвище-ник она себе выбрала "Веранда". Было уже поздно, и Кира побежала домой, а Верка, обложившись бутербродами, села поближе к компу и написала первый пост о своем детстве. Люди кинулись комментировать и рассказывать о своем детстве, Верка весело отвечала...пока не рассвело. Эх, как упоительно прошла ночь!
       Весь следующий день Верка ползала, как сонная муха, и несильно поругивала себя, делая всю свою, в общем-то, любимую работу по дому, пася детей, и совершенно точно зная, что завалится с ними сегодня по-раньше. Но не тут-то было. Когда дети были уложены, она решила просто глянуть, что там нового в сайтах и просидела опять до рассвета. Самое смешное, что и о бутербродах забыла!
       Через месяц у нее уже было немало друзей-приятелей и подружек, которые стали даже какой-то частью ее жизни, и она, забросив телевизор, книги, видео-кассеты, ненасытно общалась с ними. За ней даже стали приударять аж трое! И все, кстати, из Москвы. Верка легко флиртовала, шутила, но, когда один из них, Альберт, стал плотно и тяжело наступать, она определенно и не двусмысленно дала ему понять, что дама она семейная и детная мать, и что он зря тратит время. Другие двое - Антон и Коля, казалось, вполне довольствовались виртуальными смехуёчками,она послала им обоим свои фото, немного покривив душой, отобрав фотографии двухлетней давности, а они послали ей свои. Антон оказался высоким парнем, она уже знала, что он моложе лет на пять, а Коля был усат и патлат, но тоже, в общем, ничего, пока Антон не стал говорить, что думает о ней, что вечерами ждет, когда она появится в Нете.
       Поначалу Верка даже не воспринимала всерьез слова Антона. Веселая жизнь в виртуале настолько была искусственной и далекой от жизни самой Верки со всей этой готовкой, стиркой, пробежкам по магазинам, что рассматривалась Веркой как кинофильм, в котором она принимала странное участие. С одной стороны, имелись конкретные живые люди со своими мыслями, характерами, взглядами на жизнь, желаниями, а с другой - эти буковки на экране были какой-то забавной книжкой что-ли, которую весело было писать, вкладывая частицу себя, так что получалось все же, что действуют не придуманные герои, а она, Верка, и такие же как она люди. Реальность и виртуал смешивались, забавно переплетались, забегая за границы друг друга, и как-то не думалось, что в один день все эти буковки вдруг матерелизуются в конкретного человeка и он предстанет перед ней во всей своей плоти. Поэтому, когда Антон впервые попросил номер ее телефона, Верка опешила. Она какое-то время тянула с ответом, удивляясь своей робости. И, если бы он просил бы не номер телефона, а сразу заговорил бы о встрече, она бы решительно отказалась, потому что не была готова к такому резкому переходу от забавной игры к реальным действиям. Антон поднажал и Верка номер дала. Он позвонил тут же. Сначала разговор не клеился. И Верка уже во всю мысленно ругала себя, но постепенно освоилась, тем более, что он не напирал, а наоборот, вел разговор в их уже привычной , легкой и шутливой манере, и она стала подхватывать его шутки, смеяться. Ах, как совместный смех может сблизить людей! Через неделю ежедневных разговоров Верка поймала себя на том, что она ждет его звонков. И вот тут он и сказал: "Давай встретимся". Еще неделя уговоров , и Верка согласилась. И вот тут она поняла, что игры кончились, и вот она, замужняя дама, верная жена и мать двоих детей, идет на свидание к постороннему мужчине, который моложе ее на пять лет. Было от чего прийти в ужас. Она и пришла.
       Свидание было назначено на субботу,как раз Женя должен был везти детей к своим родителям , а Верка могла с утра заняться собой и , короче, весь день был в ее распоряжении. И распорядится этим днем предстояло страшно. Так страшно, что накатывала тошнота и панические мысли - отказаться, прикинуться больной, сказать, что муж дома - бороздили ее бедную голову и она уже была готова их воплотить в жизнь, но , посмотрев на своё испуганное лицо в зеркале, она вдруг отчетливо поняла, что боится не измены. Она боится, что не понравится Антону. Это ошеломило ее поначалу. Выходит, моральная сторона дела, которая казалась таким бетонным фундаментом, такой нерушимой высоченной стеной, такой наглухо запертой массивной дверью, была всего лишь, в лучшем случае, картонной перегородкой, которую какой-то посторонний Антон сшиб даже не рукой, а всего-то десятком телефонных звонков. А главная причина страха - ее неуверенность в себе как в женщине, ее женская несостоятельность и невостребованность, и виной всему драгоценный муж. Тогда она решила одеться, накраситься и взглянуть на себя беспристрастно. Одеваясь она усмехнулась тому, что давно так не старалась хорошо выглядеть, и испытала легкое чувство вины перед Женей. Уже готовая она встала в коридоре перед зеркалом и мужественно посмотрела на себя. Ну, с лицом было все в абсолютном порядке, оно не подведет. А вот фигура - черт ее знает. Черный цвет , конечно, худил, да и удлиненный жакет тоже хорошо скрывал крутые бока, но..."Не пойду",- сказала она себе и уже было двинулась раздеваться, как вспомнила, что надо и на почту, да и в магазин не мешало бы сходить. Вот раз уж одета, то надо и пойти.
       На улице было тепло. Ветерок мягко кружил вокруг нее, обдавая лицо ее же духами. Идущие навстречу двое мужчин отчетливо-заинтересовано посмотрели на нее. А молодой парень на велосипеде присвистнул, проезжая мимо. И тогда она решилась. Круто развернулась и пошла в сторону метро. Была - не была.
       Антона она узнала сразу. Он даже был повыше, чем она представляла. Крупный высокий парень с какой-то, как ей показалось, военной выправкой, светлые глаза, широковатый вздернутый нос. Он тоже узнал ее , заулыбался и пошел навстречу и протянул ей букет гвоздик. Они оба смущенно что-то пробормотали , Верка почувствовала, как вспотели у нее руки. Сковано шли они по улице. Ха! Если б Верка тогда могла лишь догадаться, как поражен и даже удручен ее размерами был Антон. Но он был воспитанным человеком, добряком в сущности, и , конечно, не мог обидеть даму сбеганием, тем более, что и правда симпатизировал ей, уже неплохо зная ее милую натуру и легкий характер. Он решил, что будет джентльменом, сводит даму в кафе, вежливо с ней потом распрощается, и тихо исчезнет с ее горизонта. Они посидели в кафе, Верка немного жеманничала, отказавшись от любимого мороженого, но в целом беседа текла гладко, причем Антон, глядя на чудесное Веркино лицо с яркими ее глазами, с этим пухлым, созданным для поцелуев ртом, на ее нежнейшую кожу, такую белую и зовущую, постепенно очаровывался и по хорошему возбуждался. Верка сидящая смотрелась куда лучше, чем Верка стоящая. А уж когда она начинала говорить, ее медовый низкий голос ну, буквально, никого не мог оставить равнодушным.
       После кафе они пошли в кино, зал был почти пуст, как ни странно. Но то ли фильм был глупый, то ли им было не до кино в целом, но так или иначе, они решили уйти с сеанса и тихо в темноте стали двигаться на выход и Антон почувствовал теплое Веркино дыхание, запах ее духов и тихие движения ее большого тела, и ,почти не отдавая себе отчета, привлек ее к себе и грудью ощутил прикосновение ее огромных грудей и дыхание у него остановилось. И тогда Антон увлек ее в нишу, в эдакий предбанник, откуда уже вела дверь на выход, куда не проникал даже свет с экрана, а виднелись только тусклые красные лампочки у самого пола, и стал неистово целовать ее шею, расстегивая ее жакет и блузку, шаря руками по ее спине с целью найти застежку лифчика, и когда ее груди, каждая размером с надувной шар, буквально вывалились ему в руки, он громко застонал. Да что он видел в своей двадцатипятилетней жизни! Ну несколько субтильных девчoнок, гибких и тонких как лоза, с маленькими острыми грудками, твердыми животами, и плоскими детскими попками. Тут же он держал в руках и не мог удержать само плодородие, саму жизнь, огромную и теплую, пахнувшую молоком, хлебом, сеном, горячим утюгом, он присосался к ее соску, огромному и упругому , а руки его месили ее необъятные бедра, и такое в нем поднялось возбуждение, что если б не расстегнул во время застежку на брюках, скорее всего домой бы он шел со сломанной молнией. Все произошло так быстpо и неистово, что Верка буквально обнаружила себя и Антона в позе "мужчина сзади" с притиснутым к стенке лицом, совеpшенно обнаженной грудью, которую до боли сжимали твердые руки бушующего где-то внутри нее Антона. А когда он впился зубами в ее шею, продолжая толчками вминать ее в стену, она почувствовала , что куда-то валится вниз, и ноги ее вдруг стали ватными и она издала какой-то дикий крик и рядом кто-то тоже кричал ей в ухо, а потом уж не кричал, а страшно хрипел, и сердце билось у нее где-то в ушах, а все пульсы ее тела сосредоточились там внизу, объединились в один и колошматили Верку изнутри...все тише, и тише...
Еще какое-то время, они не знали сколько, простояли они полураздетые, пытаясь угомонить дыхание.
       Сказать, что Верка была в шоке, это не сказать ничего. Руки ее наводили порядок в одежде, а голова была пуста как котел, и казалось, если по ней ударить, раздастся гулкий металлический звон. Если бы Антон не поцеловал ее так, как он поцеловал именно в эту минуту, Верка , наверное, сбежала бы от него, и жила бы до конца жизни с убеждением, что ею грубо воспользовались, с чувством стыда, а, возможно, и омерзения, хотя и не исключено , что хранила бы в памяти то животное и , буквально, непристойное удовольствие, полученное ею от мужика, которого она увидела в первый раз в жизни и в таких идиотских условиях, когда за стеной сидят люди и каждую минуту кто-то может их застукать, ее мать двоих детей! Мать двоих детей , стоя сношающуюся во время дневного сеанса в кинотеатре в центре города! Но Антон поцеловал ее...Так благодарно, восхищенно , страстно и одновременно нежно, так чувственно и проникновенно, что Верка ответила на его поцелуй и они стали целоваться все в том же предбаннике, но целоваться ,уже вкушая все нюансы, познавая друг друга неторопливо и чутко, пока Антон не сказал хрипло: " Я хочу тебя".
       Подходя заполночь к родному дому, где в тепле и домашнем уюте спали муж и невинные англочки - дети, Верка ощущала себя последней плятью. Тихо открыла она дверь ключом и вошла, вдыхая родной запах, на цыпочках прошла внутрь, лихорадочно обдумывая, что сейчас скажет Женьке. Свет нигде не горел, она прошла к детской комнате, приоткрыла дверь и увидела, что постели пусты. Детей не было! В панике побежала она, включая свет везде, к Жениной комнате, распахнула дверь - никого. Она бросилась к телефону и увидела мигающий огонек - непрослушанное сообщение. Она нажала на кнопку и услышала Женькин голос. Женя сообщал, что решили заночевать у родителей, пусть , мол, она не беспокоится. Верка в изнеможении села на стул. Облегчение от того, что всё с ними в порядке, сменилось шутливой мыслью: "Надо было тащить Антона сюда." Она пошла в душ и уже раздетая глянула на себя в зеркало, погладила свои огромные груди, провела руками по животу,бедрам и представила, как Антон мог бы сейчас всё это ласкать и целовать и , впервые за долгое время , не испытала смущения от своих размеров, от всей этой бело-розовой плоти, такой податливой, сочной и, оказывается, желанной, и , что еще более непривычно, такой самой желающей , нeнасытной и падкой до любовных утех. "Надо было тащить его сюда" - на полном серьезе подумала она, а вслух сказала: "Я сошла с ума."
       А рано утром позвонил Антон и сказал: "Я думал о тебе всю ночь, спать не мог, хочу тебя видеть, хочу тебя, умираю." И она лихорадочно бросилась одеваться и красится, а потом почти бежала до метро, и выскочив из вагона, буквально, пала в его объятия, и они стали целоваться как сумаcшедшие, не в силах расцепиться, и он стонал и все повторял: "Что ты со мной делаешь?". А потом они пошли в квартиру его друга, ключи от которой он уже оперативно взял, пока она ехала к нему, и там, в этой чужой квартире, она разделась прямо с порога догола, трепеща от страсти, и он овладел ею прямо на ковре в большой комнате, а потом они лежали и он ласкал ее большое тело, обцеловывая ее всю с ног до головы, то страстно, то медленно, и опять брал и брал ее, и не было этому счастью конца и края. А что надо позвонить домой, она вспомнила, когда очерeдной раз идя из душа, голая и бесстыдная , заметила, что за окнами смеркается.
       Женька легко и равнодушно выслушал какое-то ее враньё, она покормила всех ужином , помыла посуду, и села на кухне. Так началась ее новая жизнь.