Арх. Визит к Минотаврам

1

       …Валентин Галактионович медленно поднимался по ступеням студенческого общежития № 2….
       Комендант общежития оставила его одного – она убежала за журналом, в котором было чётко записано: где, и в каких комнатах - проживают студенты Факультета Общеобразовательной Подготовки, сокращённо - ФООПа, который ему, Золотухину, - посчастливилось не так давно возглавить.

       Сегодня он прибыл с очередной плановой проверкой, и чутьё старого педагогического волка неуловимо подсказывало ему, что ничего хорошего ему - этот рейд не сулит.

       * * *
 
       Совсем недавно он слышал ужасную историю, о том, как преподаватель кафедры дизайна Ляпцев натолкнулся в зловещих лабиринтах общаги на какого-то хмыря – наглого и вусмерть пьяного.
       На вопрос Ляпцева: «Ты кто?» - угрюмый субъект - мгновенно отпарировал:
       - Хрен в кожаном пальто! А ты кто?

       Остается лишь добавить, что вместо слова «хрен» он употребил более лаконичное русское выражение, и что плащ на нём был действительно – из добротной натуральной и весьма дефицитной в то далекое время – кожи.
       На приобретение такого плаща - у самого преподавателя Ляпцева ушли бы несколько институтских зарплат.

       Чуть позже Ляпцев с удивление узнал, что владелец плаща является студентом-дизайнером, зовут его Юра Андронов, и что он носит – скромную и этимологически непостижимую кличку «Леман».
       Больше о нём ничего нового так узнать и не удалось; кто-то от его лица сдал в деканат толстую пачку медицинских справок, бесстрастно свидетельствующих, что вышеуказанный студент Леман-Андронов - ну никак не может быть подвергнут какой-либо дисциплинарной экзекуции; ибо ресурс времени, отведенного ему медициной, судя по его справкам, – на болезни: освобождал его от посещения родной альма-матер – на ближайшие полтора-два года, включая все праздники и выходные.
       Изучив его справки, в деканате сразу пришли к выводу, что самый большой «Медицинский энциклопедический словарь» - это просто жалкая брошюрка, по сравнению с той кладезью заболеваний, которые носил на своем теле – скромный студент-дизайнер Юра Андронов….

       * * *

       Поэтому ни Ляпцев, ни сам Золотухин, ни его правая рука – Рая Хайрутдинова, ни её старшая коллега, и гроза студентов - Тамара Сошина, так не смогли достойно поквитаться с этим и другими своими обидчиками. Изобретательные мерзавцы находили такие гнусные и изощрённые способы ухода от праведного возмездия, что, увидев это, – и израильская разведка Моссад, и королевский прокурор де Вильфор – лопнули бы от зависти.

       2

       Когда поднимающийся Валентин Галактионович достиг четвёртого этажа, его грустные размышления были прерваны странными звуками, доносившимися откуда-то сверху.
       Когда-то в молодости, Золотухин ездил - с двоюродным дядькою из Кургана - на охоту, и там он слышал нечто подобное…. Это ему напомнило услышанный тогда, в молодости, - рёв брачующегося изюбра.
 
       Между тем, отдалённый рёв повторился…. Второй раз, третий…
       «Чу…» - сказал себе Валентин Галактионыч, мысленно представляя себя Тургеневым или Пришвиным. Ну, на худой случай – Виталием Бианки.
       И он – с большой неохотой - продолжил путь наверх. Судя по монолитной силе акустического воздействия – изюбр был не один.
       «Стадо, блин… - Подумал Золотухин. – Картечью бы их, сволочей…»

       * * *

       И тут, – его настроение окончательно испортилось. Причина упадка прояснилась чуть позже. Где-то внутри, в глубоком подсознании у ВГ - родилась догадка, что это орёт вовсе не потревоженный капелью марта лесной олень.
       Скорее всего, рев исходил, от его родных студентов – а чем уж они там потревожены – Бог его знает! Хотя и тут – из подсознания пришел полоснувший, как ножом, по остаткам настроения - ответ: они, без всяких сомнений, потревожены недорогим портвейном марки «Агдам», который действует на их воображение и голосовые связки - лучше всякой мартовской капели, апрельских проталин, прилетевших грачей и прочей романтической «лабуды».

       Он с горечью подумал: «Вот предложи им ящик бормотухи – или билеты в оперный, на «Чио-Чио-Сан» или «Жизель» там, какую-нибудь – наверняка портвейн выберут! Ну, что (****ь!) – за народ!»
       В грустных раздумьях он преодолел ещё пару лестничных маршей, приближаясь к мощному источнику акустического излучения. Худшие его предположения подтверждались: это ревели вовсе не изюбры, не маралы, не брачующиеся бизоны или морские котики; это орали его безумные воспитанники – студенты архитектурного института.

       «Вот гниды! – Возмущенно размышлял, поднимаясь по ступеням декан Золотухин, - стараешься, стараешься – и никакого толку…. Взорвать бы (нахер!) всю эту корчму, а её обитателей (всех этих тварей!), погнать колонною по Владимирке, - в Нерчинск, в Турухан…. Нет, взорвать – это как-то негуманно – заварить бы тут наглухо все двери, окна, чердачные и слуховые проемы, да цокольный этаж – буровым цементом законопатить – чтоб ни одна сволочь сюда не пролезла! О-хо-хо, за что ж мне - такое наказание!»

       3

       Тем не менее, должность декана понуждала его к немедленным карающим действиям.
       И он, решительно поправив восседавший на голове каракулевый «пирожок», - как это делали знаменитые генералы на флагманских кораблях перед решающим сражением, - твердо двинул наверх, навстречу всё нарастающим истошным воплям.

       Приближаясь к очагу питейного разврата, ВГ интуитивно установил, что назойливый рёв, ни что иное – как самодеятельные хоровые вариации – на тему известной народной песни «Чёрный ворон».
       «Этот стон – у нас песней зовётся…» - Совершенно некстати пришли в голову Золотухина - нетленные некрасовские строчки.

       Ещё одна мысль – и тоже некстати, посетила голову ВГ: песня-то – пролетарская! Будучи членом Коммунистической партии с 1908 года, Валентин Галактионыч испытывал некий трепет - перед циклом революционного вокала, и разгонять студентов под звуки данного произведения - было бы – неким кощунством, тем более, учитывая название песни…. Ведь могла б получится весьма нехорошая инсценировка, когда он, словно жандармский символ – типа Победоносцева или Аракчеева – громит вольнолюбивую студенческую молодёжь.

       * * *

       ВГ терпеливо постоял у дверей злополучной секции, ожидая когда эти подлецы наконец-то - споют что-то чуждое, вроде «Жёлтой Субмарины» или хотя бы «Гей, гей, Распутин!» - но так и не дождался….

       Ни желтые подводные лодки вероятных противников, ни социально дезориентированные геи – не интересовали наших, просоветски воспитанных, студентов.
       Влекомые своим невидимым ангелом-хранителем, студенты настойчиво выговаривали-вырёвывали наше исконно-родное: «Черный ворон…. Что ты вьёшься….» Может близкое ощущение небесной кары, какое-то шестое чувство, присущее только животным и студентам - навевало им столь скорбный репертуар?
 
       Они пели, точнее - орали, просто выли, как-то остервенело; словно он – декан Золотухин, в образе ворона, уже, и в самом деле – кружил над их юными и креативными головами, так и норовя - с размаху долбануть чугунным клювом – в их неокрепшее темечко.
       Ручка двери, за которую держался затаившийся визитёр – подрагивала от обрушивающихся на дверное полотно децибел; и ей вторили – мелким дребезжанием - оконные стекла и шпингалеты на расположенной по соседству – секционной кухне.

       * * *
 
       Студенты ревели так истошно и громко, словно они находились не в благоустроенном и современном общежитии на улице Восточной - почти в самом центре славного города Свердловска, а где-нибудь – в одном из отсыревших казематов Шлиссельбургской крепости - на холодном и каменистом острове Орешек.
       И уже грядущим туманным утром им предстояло - со связанными за спиною руками, идти гуськом, в брезжащих сумерках - на сырой и холодный эшафот

       4
.
       …Не выдержав этого безумия, Валентин Галактионыч резко повернул ручку вниз и распахнул дверь.
       Его силуэт, возникший в светящемся проеме двери – не произвёл на поющих - никакого впечатления.
       Рёв поначалу чуть стих, но уже через долю секунды – вспыхнул с новой силой, адресуясь – уже непосредственно – к вошедшему.
       Зато на самого Золотухина - произвел сильное впечатление стойкий аромат свежего отечественного вина, и крепкий концентрат табачного дыма, с размаху ударивший его – прямо в беззащитные ноздри.

       Зажмурившись и пригнувшись, как человек, внезапно получивший в лицо струю слезоточивого газа, Валентин Галактионыч - стал судорожно шарить по стене в поисках выключателя. Через секунду вспыхнул свет и - сквозь клубы табачного дыма - декан увидел устремлённые него и пытливые глаза.

       * * *

       Песня разом смолкла, и в комнате повисла – удушливая немая тишина.
       Это напоминало картину, когда в засыпанный землею, полуразрушенный блиндаж, где сидят казаки, решившие сдаться на милость врагу, и – уже пишущие покаянные письма – внезапно врывается их лихой командир - непобедимый и бесстрашный хорунжий; с «Георгиями» на груди, и с шашкою наголо…
 
       - Пьёте? – Сухо поинтересовался ВГ.
       Студенты с интересом разглядывали пришельца, и молчали – прекрасно осознавая, что согласно непостижимо далёкому американскому законодательству, всё сказанное может столь же непостижимым образом обернуться против них… Количество глаз, безмолвно взирающих на него дополнялось количеством очков – через которые эти бесстыжие глаза – выжидающе смотрели на него.
       Золотухин осмотрелся. Такого - он за свою продолжительную педагогическую карьеру – он еще не видел.

       5

       Вместо стен - комнату обрамляло гигантское мрачное панно, изображающее суровые африканские джунгли. От полу до самого потолка - вились многочисленные лианы, цвели папоротники и прочие неизвестные декану – сочные тропические растения.

       Повсюду – с пальм, лиан, баобабов - на Валентина Галактионыча - взирали умильные рожи макак, гиббонов, гамадрилов и орангутангов. Где-то в кустах мелькала изящная головка антилопы, у водопоя - притулилась парочка массивных бизонов, а хищный аллигатор зловеще выглядывал из-за какого-то старомодного шкафа, дверки которого – сверху донизу - были обклеены бесчисленными талонами на колбасу, масло и прочую дефицитную социалистическую снедь.
       Довершали картину – пульсирующего тропического безумия - многочисленные цветастые попугаи разных расцветок и масштабов, обильно рассыпанные по стенам чудовищного интерьера.
       Картина была жуткой.
 
       Реалистичность этому фантасмагорическому видению - придавали лишь стол, стоящий посреди комнаты, и бутылка вина «Агдам», исполняющая роль – всепобеждающей отечественной архитектурной доминанты.
       «Ага, так оно и есть – портвейн хлебают сволочи! - Со злорадным удовлетворением подумал Золотухин. - Не ошибся я нисколько! Вот что значит – столько лет педагогом! Не зря же мы – Макаренко с Сухомлинским читаем!».
 
       На кроватях с панцирной сеткой, разительно контрастирующих с экзотическим африканским пейзажем восседали вполне отечественные студенты и их выпученные - на декана глаза – возвращали его к суровой российской прозе.

       * * *
 
       - Пьёте? – Вновь продублировал свой риторический вопрос Валентин Галактионыч.
       На что подведомственные ему персонажи - вновь продублировали гробовое молчание.

       Золотухин же, сквозь уже почти рассеявшийся дым – начал потихоньку опознавать нарушителей режима. «Так, Моторин, Сафонов,… а это что за тип? А, так это ж – Старцев! Сам Старцев… Старцев… Я ж его, сволочь такую, мечтал - хоть раз в жизни увидеть! Вот – довелось же таки – свидеться! Вот уж не гадал-то!» - Подумал Золотухин, но вслух, как это часто бывает, сказал совершенно другое:
       - Моторин, э-э-э-…. почему пьём в общежитии ? Это же запрещено!
 
       И здесь случилось то, чего и боялся декан: пока Моторин подыскивал нужный ответ, его собутыльник – редкоземельный элемент Старцев, быстро пришёл в себя и ответил за товарища:
       - А мы и не в общежитии вовсе пьём!
       - А это что? – Золотухин брезгливо указал на бутылку с вином.
       - Это, - быстро нашёлся Старцев, - это вино. Но пьём-то мы – не в общежитии!
 
       Для убедительности - он налил себе полстакана вина, залез на стул и, высунув руку со стаканом в форточку, следом за ней - вывел туда же и кучерявую изобретательную голову. Завершив этот нехитрый манёвр, он, будучи - почти наполовину – вне стен родного общежития, выпил вино… после чего, вернул верхнюю часть туловища – из атмосферной эмиграции, - на казённую общаговскую территорию.

       Спрыгнув со стула, он поставил стакан на стол и, победно улыбаясь, сказал:
       - Сами видели, Валентин Галактионович: мною в общежитии – ни капли не выпито! Всё – только за его территорией!
       - А это что? – Грозно зарёвел, ошеломлённый такой юридической лазейкой, декан Золотухин. – А это что – я вас спрашиваю?!
       И, трясущимся от гнева перстом - указал стены, увенчанные лианами, макаками и наглым аллигатором.

       6
 
       …Ему было невдомёк, что именно минувшей ночью авантюрист Старцев уговорил покладистого Мотора на тайное преступление против театральной общественности Свердловска.
       И вот, глухую ночью, в кромешной мгле, два злодея, преодолев – сначала высокую кованую ограду парка у Дворца Пионеров, а затем – и забор на территории Театра Юного Зрителя, подобрались с тыла - к складу театра, где изобретательный Старцев ещё загодя – наметил важную цель.
 
       Там они похитили - заранее присмотренную и оставленную возле склада - декорацию к спектаклю «Доктор Айболит».
       После этого гнусного действа, шедевр театрального искусства был – тёмными ночными дворами доставлен в общежитие, на Восточную, 20. А там, вскоре - после соответствующего раскроя и небольшой реставрации - он полностью укутал стены комнаты, где и проживал челябинский странник Старцев, оставивший яркий след о своем пребывании на Восточной.

       Теперь друзья обмывали (так и хочется сказать - «покупку»!) свой творческий успех, заключающийся в формировании нового стиля - в интерьере родной общаги.
       Судя по вытянутому лицу и округлённым глазам любимого декана, когда тому, наконец-то, удалось найти выключатель и зажечь свет – данная работа была проделана не зря! Его, декана, несомненно, сразило наповал - великолепие макак, баобабов и попугаев – и, очарованный этой самобытностью, он и не обратил особого внимание - на клоунскую выходку Старцева с «экстерриториальностью» – выпитого на глазах оторопевшего Золотухина – стаканчика с вином.

       * * *
       
       Валентин Галактионович, уже свыкся с горькою мыслью, что добрая половина его подопечных – с легкостью заткнёт за пояс – не только самых выдающихся пациентов психиатрических клиник, но и вообще любого крупного маразматика – будь то политик, артист, или шоумен…
       Поэтому он не стал больше вдаваться в подробности овеянного легендами общаговского безумия, а сделал то, что и должен сделать любой порядочный декан: произнёс бурный и гневный монолог, адресованный присутствующим.
 
       Он – яростно изобличил такие пороки как пьянство, лодырничество, разгильдяйство и прочие, столь обильно заполняющих жизнь и быт его подопечных, и, особенно буйно цветущих – в недрах этого – весьма благоуханного для названных сорняков, злополучного здания - на Восточной, 20.
       Сцена с макаками – служащая декорацией к его пламенному монологу, как нельзя лучше доказывала - правдивость и актуальность слов оратора.
       
       После чего он быстренько покинул эту распоганенькую секцию и двинулся вниз, чтоб, хоть под занавес своего скорбного визита в общагу – навестить парочку женских секций, где риск разочарований был - намного меньше.

       7

       …Когда он спускался по лестнице - навстречу ему попалась запыхавшаяся комендантша.
       Раскрасневшаяся от беганья по секциям, она, прижимая журнал к груди, взволнованно обратилась к нему:
       - Валентин Галактионович, ну где же вы ходите? Я вот вам - журнал принесла! Ищу вас, ищу…. По всем секциям бегаю! Где же вы были?

       - Там… - Неопределенно буркнул Золотухин, глядя куда-то вдаль, мимо неё. И, потом, обойдя её - словно столб, и направляясь вниз по лестнице, угрюмо бросил через плечо:
       - В комнате…. С вОронами…
       Что, как мы знаем, - абсолютно не соответствовало истине….