Тайна исповеди

ТАЙНА ИСПОВЕДИ

       - Этого не может быть... - он отбросил в сторону разноцветную Gazzetta dello Sport, откинулся в кресле и снова повторил. - Этого не может быть!
Потом долго и задумчиво смотрел на лик Девы Марии, как будто ожидая, что она поможет разрешить эту непостижимую загадку.
Но мать Христа невозмутимо взирала на епископа Лоренцо Перетти, и в какой-то миг мужчине показалось, что в ее глазах мелькнула искра осуждения. За стеной, в главном зале собора Санта Мариа Маджоре, что возвышается на улице Паолина в Риме, тихо играл орган. Его приглушенные звуки, отражаясь от сводов храма, устремлялись ввысь, к куполу и там растворялись в проникающих лучах солнечного света.
Лоренцо знал, что сейчас в соборе, в основном бродят любопытные туристы, и поэтому не беспокоился за своего помощника, молодого священника Алессандро.
Справится.
Епископ тяжело вздохнул, выпрямил спину, придвинулся к столу. Там стояла шахматная доска с изящными деревянными фигурками, вырезанными в классическом стаунтоновском стиле. Лоренцо восстановил начальную позицию, потянулся к газете, аккуратно положил ее справа, так, чтобы была видна запись сенсационной партии. Медленно делая ход за ходом, епископ воспроизвел ее первую половину, иногда сверяясь с текстом Gazzetta dello Sport.
"Все вроде нормально было. Ему ничто не угрожало, разыграл свой излюбленный "карлсбад", который изучил вдоль и поперек. Где та ниточка, что потянула в пропасть? Не понимаю! Непостижимо... И комментаторы в недоумении. Только он может рассказать, почему так получилось. Только он..."

Священник сделал последние ходы партии. С каждым движением фигур его лицо словно мертвело. Синие губы, бледная кожа. Он встряхнул головой, ущипнул себя за кончик уха и резко поднялся с кресла. Только сейчас, уже в третий раз, разыграв эту партию, он обратил внимание на необычную конфигурацию оставшихся фигур победителя. Какой-то приплюснутый черный ромб, странно, что получился такой контур, но последние два десятка ходов этого поляка были просто фантастически сильными, логичными и не нарушающими общей стратегической гармонии.
"Невероятно! Какое глубокое проникновение в позицию... И фантазия, ее полет впечатляет. Такое ощущение, что непобедимая до сегодняшнего дня безупречная шахматная машина раздавлена, смята, сброшена в пропасть. Как он переживет такой удар? Не знаю... Характер еще тот, матери. С девизом - всё или ничего!"
Лоренцо Перетти медленно сдвинул фигуры с доски, сложил их в деревянный ящичек.

Звуки органа в главном зале разливались торжественно-мрачной струей, как будто соответствуя настроению епископа.

"А если это - к лучшему? Он бросит играть, займется чем-нибудь другим. В любой области легко достигнет успехов. Нет, я все время забываю одно - ему лучше быть в одиночестве, слишком много людей рядом, общение с ними станет доставлять боль... Но, быть может, я слишком рано думаю о поражении в матче? Осталось целых три партии. Он должен отыграться..."

Лоренцо Перетти встал с кресла и в задумчивости прошелся по сакристии, помещении сбоку от алтаря, где хранятся одежды священников. За окнами витражей царило жаркое июльское солнце, миллионы пылинок весело кувыркались в его тонких лучах, что проникали внутрь, но в соборе было относительно прохладно. Гладкие стены комнаты отразили статную фигуру епископа. Лоренцо недавно исполнилось шестьдесят, но лишь белоснежные виски выдавали его возраст.
Высокий лоб, коротко подстриженные волнистые волосы, большие темно-карие глаза, строгие черты лица, аккуратный классический римский нос, стройная фигура и тот неуловимый оттенок внутреннего благородства, сквозящий в каждом движении мужчины, неопровержимо свидетельствовали о том, что в молодости Перетти был исключительным красавцем.
Некоторые прихожане и особенно туристки слегка недоумевали - почему этот священник читает молитвы вместо того, чтобы сниматься в кино или играть в театре? Личность Лоренцо Перетти всегда была окружена ореолом какой-то тайны, никто не знал, откуда он появился в соборе Санта Мария Маджоре, разумеется, за исключением высших духовных лиц Рима.
Если бы прихожане и молодой священник Алессандро услышали, какие мысли в эту минуту бродят в голове епископа, когда он задумчиво разглядывает статую Девы Марии, то удивлению их не было бы предела. Губы Лоренцо Перетти шептали молитву, обращенную к Святыне, но в привычных словах и просьбах проскакивали странные слова:
       - Помоги, помоги мне разгадать эту тайну... Почему? Он не мог проиграть, это немыслимо. Ни один человек на планете не способен играть с ним на равных! Почему? Пресвятая Дева Мария, прости меня грешного, но помоги раскрыть эту тайну…

Мужчина сложил руки перед грудью и опустился на колени, не отрывая взгляда от лика статуи.
За окном громко просигналила машина, потом раздался металлический скрежет. Епископ вздрогнул. Но не от факта автомобильной аварии, свершившейся в эту минуту рядом с собором. А оттого, что Лоренцо снова показалось, как в глазах Марии мелькнула искра осуждения, и в следующую секунду откуда-то сверху медленно упали самые настоящие снежинки.
Епископ побледнел, перекрестился и встряхнул головой, словно отгоняя от себя привидение.
Потом широко открыл глаза, закрыл их и снова открыл. Оглянулся вокруг. Ничего. Снежинки как будто растаяли на полу.
       - Это знак... - прошептал Перетти. – Несомненно, знак! Как тогда, в ночь на 5 августа 325 года после Рождества Христова. Мадонна явилась во сне папе Римскому Джованни Патрицио и приказала построить Храм на том места, где завтра выпадет снег. Утром тот проснулся в недоумении, какой снег в августе? Но глянул в окно - весь холм белый! И сейчас... Несколько снежинок, я их видел собственными глазами. Что это? К чему?

       - Падре! - раздавшийся у входа в сакристию голос Алессандро вывел епископа из состояния задумчивого транса.
       - Да? - Лоренцо поднялся с колен и обернулся.
       - Там прихожанин просит позвать старшего епископа.
       - Зачем? Ты его знаешь?
       - Хочет исповедоваться. Нет, вижу в первый раз. Мужчина лет тридцати, похоже, иностранец, но говорит по-итальянски чисто. Странный какой-то...
       - Ты ему сказал, что сейчас не время исповеди?
       - Да. Но он очень настаивает. Говорит, что по роду занятий только сегодня может это сделать. И для него исключительно важно исповедоваться именно сейчас.
       - Хорошо. Скажи ему, что я через пять минут приду в свою кабинку. Пусть меня подождет.

Лоренцо Перетти открыл дверцу исповедальни, зашел внутрь, сел на маленький табурет.

       - Слушаю тебя, сын мой. С чем пришел в Храм? Что тебя тревожит?
Епископ задал обычные в таких случаях вопросы, приготовившись выслушать ответ, похожий на тысячи других, ранее услышанных в этой кабинке; потом мягко пожурить грешника, наставить его на правильный путь.
Но мужчина почему-то молчал, словно боясь начинать разговор. На несколько секунд мысли епископа улетели к странному явлению в сакристии, затем он бросил взгляд сквозь мелкие перекрестья деревянных узоров кабинки на силуэт прихожанина, вздохнул, ожидая начала исповеди, и снова помимо воли задумался о снежинках.
Первые слова незнакомца заставили его вздрогнуть.
       - Мне плохо, святой отец. Как тяжело было... войти сюда... - прихожанин скрипнул зубами, словно перемалывал внутри камни. - На ступеньках особенно.

Лоренцо Перетти почувствовал, как все его тело сотрясла мелкая дрожь. Он узнал этот характерный тембр, этот голос! Он часто звучал с экранов телевизора, когда его обладатель давал интервью.
Святая Мадонна как будто услышала его молитву! И сейчас перед ним приоткроется завеса необычайной тайны, так взволновавшей сегодня. Не только его, но и весь мир! Но его - больше всех. Так как родной сын Марчелло, пятнадцать лет считавшийся лучшим игроком всех времен и народов, непобедимым чемпионом мира, вчера - проиграл. Янушу Славинскому. Этому поляку выскочке. Что буквально метеором ворвался в мировую шахматную элиту. На тридцать втором году жизни, тогда как раньше даже в родном Гданьске считался средненьким игроком. Но потом стал громить всех с легкостью необычайной! После скандалов начала 21-го века, связанных с использованием компьютерных подсказок, организаторы шахматных состязаний нашли надежные способы, блокирующие передачу ходов игрокам извне. Мощные металлоискатели, улавливающие любую мелочь, антилазерные устройства, глушители любых радиочастот, зеркальные экраны на сцене, исключающие любую подсказку жестами. Януша Славинского просвечивали самыми современными рентгенами, ища малейшую зацепку. Ну не может человек в 32 года так заиграть! Такого не бывает! Но все было тщетно. Никаких следов, никаких подозрений. Весь мир с напряжением следил за битвой непревзойденного Марчелло с новым выдающимся гением шахмат. Первые двенадцать партий закончились вничью - обе стороны играли безупречно! И вот в тринадцатой случилась сенсация - чемпион мира был переигран в фантастическом, невероятном стиле. Захлебывающиеся в восторге польские комментаторы окрестили игру Януша "шахматами четвертого тысячелетия".

       - Слушаю тебя внимательно, сын мой... - голос епископа слегка дрожал.
       - Да. Зачем я сюда пришел? - снова скрипение зубами. - Вспомнил, отец, вспомнил. Мне уже становится лучше. Как будто я уже тот, что когда-то беззаботно жил в Гданьске, по вечерам пил пиво с друзьями.
       - Что тебя беспокоит? Почему тебе так плохо?

Поляк помолчал, потом произнес:
       - Я хочу попробовать стать прежним. Просто человеком. Со всеми слабостями и грехами. Когда добираюсь до церкви, вхожу в нее, то чувствую, что становлюсь уязвим, моя кровь может так же, как раньше, капать из царапины на пол. Мой мозг в миллионы раз замедляет течение мыслей, мне становится тепло, хорошо, и я как будто возвращаюсь в свой прежний мир.
       - Что случилось с тобой, сын мой? - епископа продолжала сотрясать мелкая дрожь.
       - Ничего особенного. Вот я сейчас, например, играю. Но делаю это нечестно.
       - Как нечестно? О чем ты ведешь речь, сын мой?! - взволнованно воскликнул священник.
       - Не важно... - силуэт вяло махнул рукой. - Но и мой противник тоже не простой человек. Мне приходится блокировать его настойчивые попытки читать мои мысли. Я завожу вас в какие-то дебри, отец? Но мне нечего больше сказать, я не грешу так, как это делают миллионы людей. Я делаю это совсем по-другому, и мне намного тяжелее, чем им.

"Святая Дева Мария! Он знает! Только два человека в мире были посвящены в тайну Марчелло!
Я. И Юри Танака. Моя бывшая жена, с которой познакомился в Париже. Сумасшедшая Юри. Сейчас она снова в Токио. Неужели он догадался, этот Януш?"

       - Мне сейчас легче... - силуэт мужчины качнулся назад. - Вот вы, святой отец, наверняка напряженно думаете над моими словами. А я уже здесь не знаю - о чем. И мне настолько хорошо от этого, что вы себе не представляете! Я становлюсь прежним. В вашем соборе почему-то особенно быстро. Здесь, несомненно, присутствует Всевышний. Но падре, понимание этой Субстанции неподвластно даже вам, священникам. И я не могу объяснить это словами. Они не могут отразить даже мельчайшей доли сути Высшего разума, как вы называете Бога. Это можно только чувствовать...
       - И когда вы стали ощущать себя... - епископ замялся, подыскивая нужное слово. - Необычным человеком?
Собеседник помолчал, как будто собираясь с духом, потом быстро стал говорить.
       - Три года назад. Тогда, в Гданьске, поссорившись с любимой, я сел в свою машину и помчался куда глаза глядят. Как не попал в аварию в таком состоянии - не знаю. Матка бозка сохранила. Пришел в себя в пустынном месте, возле Вислы, когда колеса моего автомобиля наткнулись на груду какого-то металла. С этого момента все и началось...

Посетитель перешел на громкий взволнованный шепот. С каждой минутой его акцент усиливался. Если в начале исповеди он говорил на чистейшем итальянском, то теперь слова все чаще искажали шипящие звуки польского языка. Он не мог видеть, какой смертельной бледностью покрылось лицо священника. Лоренцо Перетти держался правой рукой за выступ в стенке кабинки, чтобы не упасть, а левой ладонью потирал грудь в области сердца. Последние слова Славинского он разбирал с трудом.
Всего примерно три минуты говорил безостановочно поляк, но за эти сто восемьдесят секунд священник пережил больше, чем за тысячи исповедей грешников в последние тридцать лет.
Наконец, епископ собрал все силы и тихо спросил, перебив шепот прихожанина.
       - И что ты собираешься дальше делать, сын мой?
       - Сейчас я иду на игру, отец, но совсем другим. Если я не обманусь в своих ощущениях, то должен проиграть. А что дальше - посмотрим.
       - Но, быть может, тебе стоит уйти сначала в монастырь, а потом принять духовный сан? Если тебе намного легче в Храме?
       - Не знаю... Не знаю, может быть, - нервно ответил Януш. - Но я... я еще молод, и запираться на всю жизнь в церковных стенах? Не знаю.
       - Да благословит тебя Бог и Пресвятая Дева Мария! - Перетти с трудом поднял руку и осенил крестом силуэт собеседника.
       - Спасибо, отец! Я еще приду сюда. Может быть, завтра утром. Но через два дня - точно! Перед последней игрой. Чтобы не случилось беды. Правда, не уверен - смогу ли последовать вашему совету?
       - Я очень надеюсь на это... - тихо ответил епископ. - Очень надеюсь. Я однажды - смог. Приходи.

Только спустя полчаса после того, как силуэт посетителя растворился между колонн собора, Лоренцо Перетти вышел из кабинки, держась за сердце. Он с трудом отворил дверь в сакристию.
       - Отец Лоренцо! Что с вами? - голос Алессандро звучал словно издалека, хотя молодой священник находился в двух метрах от входа.
       - Нехорошо с сердцем, видимо, - епископ попытался изобразить на лице подобие улыбки. - Я лягу.
       - Конечно, на вас лица нет! - Алессандро взял Лоренцо под локоть и помог ему дойти в угол комнаты, где стоял небольшой диван.
       - Спасибо... - прошептал Перетти, когда его голова коснулась маленькой подушки, заботливо подсунутой Алессандро. - У меня к тебе просьба.
       - Слушаю!
       - Я тут полежу. Мне уже легче. А ты потом принеси мне свежую вечернюю газету. Что выходит после десяти вечера. Хорошо?
       - Конечно, падре...

Спустя шесть часов дверь сакристии тихо отворилась, в полумраке, созданным всего одним горевшим подсвечником, возник знакомый силуэт. Епископ прикрыл глаза.
"Пусть думает, что сплю..."

Шелест газетной бумаги на столе.

Едва дверь за Алессандро закрылась, Лоренцо Перетти, как подброшенный невидимой пружиной, вскочил с дивана и метнулся к письменному столу. Дрожащими руками развернул вечернюю газету, поднес ее к пламени свечи. Быстро, быстро! Предпоследняя страница - там, где спортивная хроника.
Есть!
Огромный заголовок гласил:
"Наш непобедимый чемпион Марчелло Танака верен себе! Разгром претендента! Счет снова равный!"
       - Все верно, все сходится! Он прав! Боже! Пресвятая Мадонна! Помоги ему выбрать верный путь! Ради всего святого! Ради моего единственного сына.

Епископ в волнении кружил по комнате. Он зажег еще с десяток свечей, несколько раз обжегся, потом лихорадочно расставил фигуры на шахматной доске. Заглядывая в текст партии, быстро воспроизвел ее с первого до последнего хода. И после этого с облегчением откинулся в кресле.
Все сомнения рассеялись! Игра Януша изменилась до неузнаваемости!

Однако на следующий день его ожиданиям не суждено было исполниться. Поляк не пришел на улицу Паолина. В предпоследней схватке оба соперника проявили себя во всем блеске. Ничья!
Оставалась последняя, шестнадцатая партия.
Лоренцо Перетти не находил себе места. Он метался по собору под недоуменными взглядами знакомых прихожан, заглядывал за колонны, в самые отдаленные уголки Санта Мария Маджоре.
Словно кого-то искал. И не мог найти.
Потом всю ночь молился у иконы Девы Марии. Утром он, переодевшись в цивильное, стоял возле большого здания, где проводился матч на первенство мира. Вглядывался в лица подходивших людей. Он хотел увидеть своего сына, помешать ему выйти на решающую схватку! Но Марчелло не было. Очевидно, он прошел черным ходом в сопровождении телохранителей.
Тогда епископ, купив входной билет, судорожно протиснулся в зал, битком набитый болельщиками. Поздно! Партия уже началась! Красавец Марчелло в волнении щурил свои раскосые глаза, доставшиеся от матери. Поляк сидел застывшей мумией, строгий, подтянутый, побледневший.
       - Сын мой! Остановись! Прекрати! - громко выкрикнул Лоренцо в сторону сцены.
Игроки недоуменно оглянулись.
На епископа зашикали зрители, два дюжих карабинера мгновенно подскочили, схватили священника за руки.
       - Сеньор! Вы нарушаете порядок! Мы вынуждены удалить вас из зала!

Лоренцо Перетти вернулся в собор. Пошатываясь, прошел мимо прихожан, не отвечая на приветствия. Он отчетливо представлял, что будет дальше. Но не мог этому помешать.

Утренние газеты вышли с кричащими заголовками. Перетти заранее знал их содержание.
       - Я соболезную вам, падре... - тихо прошелестел голос Алессандро. Он как всегда оставил Gazzetta dello Sport на столе, рядом с шахматной доской и тихо затворил двери сакристии.
Епископ повернул голову. На первой полосе огромными буквами чернело:
"Марчелло Танака, бывший чемпион мира, сегодня найден мертвым!"
       
       ***
       
       - Ну, здравствуй, Юри... - тяжело обронил Лоренцо, когда после траурной церемонии они остались с бывшей женой наедине.
       - Здравствуй, Лоренцо, - тихо ответила японка.
       - Ты мало изменилась.
       - Спасибо. О тебе такого не скажешь.
       - Неужели ты и себе сделала какую-то операцию с биосубстанцией?

Из-под очков Юри Танаки вылетели молнии. Она с ненавистью смотрела на бывшего мужа.
       - Ты хоть сейчас расскажи мне всё. Я чувствую, что долго не протяну, - Перетти спокойно выдержал змеиный отблеск. - На этом свете хочется узнать правду.
       - Зачем тебе?
       - А затем, что я считаю - именно ты погубила нашего сына!
       - Неужели? Ты как был недалеким красавчиком в своей молодости, так и остался! Хоть тебя и называли итальянским Капабланкой. Как же! Карьера дипломата, звание гроссмейстера, а главное - бабы виноградными гроздьями вешались на тебя, и ты особо не возражал! Теперь слушай внимательно! Помнишь, когда Марчелло было пять лет, я взяла его в Токио на лето?
       - Да.
       - Так вот. Однажды он бегал по улице, и его сбил мотоциклом пьяный парень. Наш сын с такой силой ударился головой об асфальт, что раскрылась черепная коробка. Мои друзья, лучшие врачи, нейрохирурги, заявили в один голос - мальчик не проживет и дня! Тогда я рискнула...
Японка перевела дыхание, нервно взяла со стола стакан, плеснула себе виски. Лоренцо сидел с потемневшим лицом, до боли сжимая пальцы рук.
       - Я вживила ему свое последнее открытие - специальную биомассу, что по замыслу должна активировать почти все клетки головного мозга. И наш Марчелло выжил!
       - Правильно. Только потом стал непохожим на обычных детей... - медленно произнес священник. - Я не сразу понял, что сын легко читает все мои мысли.
       - Верно, - усмехнулась Танака. - Но неужели лучше было бы, если он умер? И когда ты понял, что Марчелло совсем необычный ребенок?
       - Когда он меня, гроссмейстера, обыграл в шахматы. В семилетнем возрасте. Такого не было в истории человечества. И потом он... стал шпионить за моими помыслами.
       - Знаю! - лицо японки скривилось. - У тебя на уме были лишь бабы, дипломатические приемы и эти деревяшки! Марчелло рассказывал мне, какую очередную телку ты хочешь завалить в постель! Он был моим сыном на 99 процентов! Настоящим мужчиной! Истинным самураем! Что доказал всему миру!
       - Ты считаешь правильным поступком его харакири? - руки Лоренцо Перетти задрожали.
       - Да! Именно так! Как настоящий воин! Вся Япония гордиться им! Я читала сегодняшнюю прессу Токио! А завтра ты прочтешь там и обо мне!
       - Что ты собираешься делать? - ошеломленно спросил епископ.
       - То, что должна сделать мать истинного самурая! Отомстить! Я не собираюсь, подобно тебе, уйти после душевного потрясения в монахини! Подумаешь - я с тобой развелась! Мог бы найти другую жену, мой милый!
       - Я тебя очень любил, Юри... - тихо произнес Лоренцо. - Мне нужно было доказать, что я могу обойтись без земных удовольствий.
       - Поздно! Меня они тоже давно не интересуют! Я ухожу! Прощай! - Юри Танака порывисто встала, качнулась и задела рукой свою сумочку, стоявшую на краю стола. Паркет отозвался грохотом. Епископ перевел глаза вниз. На полу валялся револьвер.
       - Прощай! Позволь мне взять на память о тебе и сыне... - Лоренцо Перетти кивнул головой на длинный предмет, обернутый плотной бумагой.
       - Возьми... - японка стремительно пошла к входной двери квартиры Марчелло.

Утро следующего дня. Токийские газеты вышли с одинаковыми заголовками: " Загадочная смерть мировой знаменитости, лучшего специалиста в области микробиологии и нейрохирургии Юри Танаки!"
"Она ушла вслед за сыном!"
"Патологоанатомы не могут найти причину смерти Танаки! Загадочное крохотное пятнышко красного цвета на груди! И всё!"

Ночью Лоренцо Перетти приснилась Мадонна. Она строго смотрела ему в глаза, что-то говорила, но слова сливались в сплошной звук, похожий на журчание горного ручья. И снег, снег вокруг Девы Марии. Он падал крупными хлопьями, на несколько секунд оставался на ее плечах, потом таял, переливался радугой, рассыпался разноцветными брызгами.

Днем было все как всегда. Жаркое августовское солнце сильнее обычного грело стекла красивых витражей собора.

Лоренцо Перетти отслужил мессу. Потом удалился в сакристию, оставив Алессандро принимать исповедь прихожан. Он лежал на диванчике, устремив неподвижный взгляд на тысячи пылинок, что игрались в солнечных лучах.
"Жизнь человеческая... Такая же пылинка в Космосе. И Земля наша как пылинка. А душа? Если она вечна - то значит, похожа на Вселенную? Как это понять? Осознать? Почувствовать? Не знаю. Когда же он придет?"

Дверь сакристии скрипнула.

       - Вас зовут, падре... Только с вами хотят говорить... - чуть растерянный голос Алессандро вихрем разметал философские мысли епископа.
"Ты услышала меня, Мадонна!"

       - Ну, здравствуй, Януш... С чем пожаловал, сын мой? Почему не приходил, как мы договаривались? Поближе садись, так мне легче вести беседу.
Знакомый силуэт придвинулся вплотную к деревянной кабинке.
       - Простите, отец. Но я передумал. Я не смог воспротивиться своему Нечто.
       - А сейчас почему пришел?
       - Я хочу попросить у вас прощения. Я не всё вам рассказал в прошлой исповеди.
       - Не всё? Это грех, сын мой. Слушаю тебя внимательно.
       - После того, как я дотронулся до странной груды металла, в меня вошло это Нечто. Я не мог понять, почему так чудовищно изменился?
       - Ты рассказывал мне об этом. И что это было, на твой взгляд?
       - Я до сих пор не знаю. Но, похоже, я коснулся обломков космического корабля инопланетян. Когда очнулся, их уже не было возле колес моего автомобиля. Они как будто растворились во мне. Я почувствовал внутри чудовищную силу! Меня тянуло убивать. Это Нечто командовало мной, я с трудом сопротивлялся. В прошлый раз я говорил вам, что прочел мысли Марчелло Танаки. Все сошлось, он покончил с собой, как задумал во время тринадцатой партии.
Самураи - странные люди. Для нас, европейцев, по крайней мере... Не способны пережить позор поражения. Мне снова легче, отец... Я снова возвращаюсь в прежнее состояние!

Лоренцо Перетти отчетливо видел, как улыбнулся поляк. Мертвенная бледность сошла с его лица, появился румянец, с губ пропала синева.
       - Если так, то почему тебе навсегда не поселиться в Храме, сын мой? - с волнением спросил Лоренцо.
       - Не хочу. Пару часов, максимум день я могу здесь провести. Но чувствую - это не по мне. Скучно! А вот вчера было намного веселее.
       - Почему? - спросил епископ.
       - О! Как я повеселился. Вспомнил бурные дни в окрестностях Гданьска! Эта японка, мамаша Марчелло, решила меня убить! Но она не знала главного!
       - Что же? - затаив дыхание, спросил Перетти.
       - Что я в обычном состоянии неуязвим! Вне Храма! - весело проговорил Януш. - Пара пуль из револьвера. Смешно! Они отскочили от меня как горох от стенки. Мой ласковый ответный лучик попал ей прямо между красивых сисек! И всё. Она так смешно упала назад! Точно, как те две дурочки, что попались мне возле Мальборка, на берегу Вислы. Простите, что в тот раз не рассказал об этом. Мне зачтется это раскаяние, падре? Все грехи простит Дева Мария?
       - Конечно. Господь милостив. И Она тоже, - епископ опять схватился рукой за выступ кабинки.
       - Тогда отлично! Можно я буду прилетать в Рим после моих... моих.... - поляк запнулся, подбирая нужное слово. - Шалостей! Это Нечто так называет последствия луча, направляемого мною.
       - Конечно, сын мой, мой долг отпустить тебе грехи.
       - Замечательно... Что Вы, падре, шуршите там какой-то бумагой?

Ответа не последовало.

Вместо него из кабинки вылетело лезвие самурайского меча Марчелло Танаки. Легко преодолев мелкие деревянные узоры, оно с характерным звуком вонзилось в грудь Януша Славинского.
Чмок!
Поляк отшатнулся, инстинктивно схватился руками за лезвие. Епископ медленно вышел из исповедальни и подошел к чемпиону мира.
На лице поляка играла блаженная улыбка. Глаза светились от счастья. Брови епископа удивленно поползли вверх.
       - Ты радуешься???
       - Да... я счастлив. Наклонись ко мне, отец мой...
Епископ встал на колени.
       - Спасибо тебе, Лоренцо... - губы Януша дрожали. - Прости меня, что и сейчас не исповедовался тебе до конца.
       - Как??? - Перетти с изумлением смотрел на умирающего. - Почему???
       - Потому что моя партия Жизни должна быть сыграна единственными ходами. Я почувствовал это, зайдя однажды в костел Гданьска. Там я понял, как могу победить свое Нечто. Освободиться от Него. Мою душу могло спасти только одно... Один единственный выход.
       - Что же?
       - Если меня прямо в Храме убьет священник. Истинно верующий, известный, благочестивый. Мой мозг перебрал миллионы вариантов. И вывел только на Вас. Благодаря вашему сыну. Я поэтому ушел в шахматы, хотя мог в любой области стать лучшим в мире. У меня был один путь. Как в сложнейшем этюде, что решается единственно верными ходами. Только так. Моя душа будет спасена, она будет Вечна. Это была главная тайна моей исповеди. Простите меня, падре! Свидимся в раю, надеюсь! Святая Мадонна простит Вас, она даст знать об этом...

И Януш Славинский с силой выдернул самурайский меч из своей аорты. Кровь человека бордовым ручьем хлынула на каменный пол Санта Мария Маджоре. Бледный священник дрожащей рукой закрыл застывшие глаза прихожанина. Потом поднялся на ноги, шепча губами молитву. Он хотел, было закричать в отчаянии на весь мир, уже набрал в грудь воздуха, поднял вверх голову, ища взглядом статую Мадонны, как вдруг замер в изумлении.
За окнами собора, в жаркий августовский день, откуда-то сверху падали крупные снежные хлопья. Они весело кружились, играя друг с другом, сливаясь в затейливые ручейки, рисунки, силуэты. Точно так, как те миллионы пылинок в сакристии, что каждый день видел Лоренцо Перетти, застывая неподвижным изваянием в своих задумчивых мыслях об утерянном счастье.