Как говорил отец наш Парменид

Василий Петрович решил выйти прогуляться. Выходить ему очень не хотелось. На улице было сыро, слякотно и ветрено. Но и сидеть дома было просто невыносимо. Кто-то невидимый всё время сверлил и стучал, казалось, прямо по голове. Иногда думалось даже, что жильцы верхнего этажа (а над Василием Петровичем проживала пожилая семейная пара) катаются по квартире на тяжёлом мотоцикле. Прогулка, несмотря на промокшие ноги, принесла некоторое облегчение. Появилась какая-то ясность. На улице было так же шумно, как дома, но это не вызывало раздражения. Улица и предназначена для движения транспорта. Квартира же вовсе не предназначена для постоянного сверления стен и ежедневного забивания тысяч гвоздей. Всё нужно делать более или менее вовремя и в более или менее подходящем месте. Не следует ездить на мотоцикле по комнатам малогабаритной квартиры, если хочется прокатиться с ветерком и не стоит ставить раскладушку посередине автомагистрали, если хочется спать. Вы думаете, что у Василия Петровича было что-то неладно с головой? Голова действительно, в данный момент болела, но в остальном, не вызывала никаких нареканий. Более того, Василию Петровичу, и, надо полагать, не без оснований, казалось, что неладно с головой было у очень многих из тех, с кем ему приходилось соприкасаться, но отнюдь не у него самого. Причём, если реальные люди были, в основном, более или менее нормальными, хотя и не очень интересными, а люди, глаголющие с книжных страниц, выглядели, как правило, странными, но более или менее интересными, то люди, говорившие с экрана телевизора, казались очень часто просто идиотами. Это было одновременно и смешно, и страшно, поскольку многие из них обладали вполне реальной властью. Особенно поразили как-то раз Василия Петровича рассуждения одного из вице-премьеров о причинах появления вмятины на корпусе погибшей подводной лодки «Курск»: «Произошёл пожар, кислород внутри лодки выгорел, давление понизилось, и лодку стало сплющивать». Примерно так же эти «специалисты» считают и финансы. Один из лидеров одного из блоков с «социальной направленностью», агитируя накануне выборов за свою партию, мотивировал отказ о выделении каждому гражданину части природной ренты заботой об этом же гражданине: «Если мы будем выделять эту ренту всем, так ведь нам придётся делиться и с олигархами, а ведь это – вопиющая несправедливость». Логика идиотов, используемая нормальными людьми, считающими, однако, окружающих идиотами, или всё же логика самих идиотов? Разобраться в этом ох, как нелегко. Пожалуй, не легче, чем разобраться в логике Парменида. «Помыслить что-то – необходимо и достаточно для существования этого что-то». Не подумайте, что Василий Петрович был таким уж начитанным человеком. Рассуждения Парменида, представителя Элейской школы, были ему известны всего лишь в изложении Платона, который, от имени Сократа, если я (или Василий Петрович) не ошибаемся, изложил их в своём диалоге «Теэтет»*. «Как говорил отец наш Парменид, помыслить что-то – необходимо и достаточно для осуществления этого что-то». Что-то не очень верится. Помыслить-то можно что угодно. Ну вот, допустим, я сейчас помыслю, что у меня вместо лохматой «шестёрки» – шестисотый «Мерседес». Ну и что? И где он? Наши, российские политики, с их логикой, конечно, тут же объяснили бы мне, что Парменид, а также Платон, Сократ и Аристотель ничего не говорили о шестисотом Мерседесе. Но, может быть, Парменид просто пошутил, или был в подпитии, когда говорил такую странную вещь? А, может быть, он и вовсе не говорил ничего подобного, а пошутил Платон, так же, как и, по-видимому, с Атлантидой? «… нам необходимо будет подвергнуть испытанию учение нашего отца Парменида и всеми силами доказать, что небытие в каком-либо отношении существует и, напротив, бытие каким-то образом не существует». Это говорил как раз Платон, возможно, впрочем, что со слов Аристотеля. Вероятно, он даже и доказал это, но с тех пор столько всякого надоказывали, что понять, кто прав, а кто просто пошутил, совершенно невозможно. Как тут не разболеться голове? Добравшись, наконец, до своей не вполне осознанной цели – аптеки, и приняв таблетку анальгина, Василий Петрович присел на заботливо установленную хозяином скамейку. Голова уже не болела, но зато сильно кружилась. Немного придя в себя, Василий Петрович вышел на свежий воздух, и, погружённый в свои мысли, только пройдя с полкилометра, заметил, что идёт не по той улице. «Вот идиот! – подумал он. Выходит, политики правы. Идиоты – мы, а не они. То-то мне всегда казалось, что они только притворяются дурачками, может быть, стараясь, таким образом, подделаться под «электорат», каким они его представляют». Он плохо знал этот район, поскольку лишь недавно переехал на новую квартиру. Очевидно, в аптеке было два входа, и Василий Петрович, по рассеянности, вышел в другую дверь. «Пожалуй, это – Будапештская» – подумал Василий Петрович, но на всякий случай поискал табличку. Табличка, в конце концов, нашлась, и на ней было написано: «Вашингтонская». Такой улицы в Санкт-Петербурге не было, и быть не могло. Василий Петрович заулыбался, представив себе очень неленивого шутника, изготовившего такую надпись, и прикрепившего её на место старой, на внушительной высоте, однако и на соседнем доме была такая же табличка. Это было уже не смешно. Это было уже, по меньшей мере, странно. У видавшего виды Василия Петровича голова закружилась ещё сильней, когда он выбрался, наконец, снова на проспект Славы, и убедился в том, что он, на самом деле, называется проспектом Франклина Рузвельта. На углу по-прежнему стояла аптека, вокруг по-прежнему был разбросан мусор, хотя находившегося рядом с аптекой ларька уже не было. Василий Петрович снова зашёл в аптеку с того же входа, и, поздоровавшись ещё раз с продавщицей, снова попросил анальгина. Продавщица была той же самой, но анальгина не было. Василию Петровичу предложили набор американских лекарств, от которых он, предчувствуя дальнейшие неприятности, отказался. Приняв свой анальгин, и посидев немного на скамейке, Василий Петрович вышел на Будапештскую, как ему хотелось бы, а на самом деле, опять же Вашингтонскую улицу. Зайдя ещё раз в аптеку, и убедившись, что ничего не изменилось, Василий Петрович решил, хотя и почти безо всякой надежды, прогуляться по старому маршруту, что заняло у него, как и в первый раз, минут пятнадцать. Зайдя снова в аптеку, Василий Петрович с воодушевлением увидел в окошке другую женщину, но анальгина по-прежнему не было, а проспект Славы по-прежнему назывался проспектом Франклина Рузвельта. Становилось тоскливо. Василий Петрович поплёлся в сторону своего дома, почти уверенный, что никакого дома он там не найдёт, поскольку тот был построен лишь год назад. А если он и найдёт свой дом, то не попадёт в него, т.к. код на двери наверняка другой. А если он и попадёт в дом, то в его квартире, наверняка, будут жить другие люди. А если в квартире будет жить он сам, то это может кончиться ещё хуже. Поэтому, Василий Петрович был не особенно раздосадован, не обнаружив своего дома. На его месте красовалось казино. Рядом парковалось много машин, но «шестёрок» среди них не было. «Мерседесы», правда, стояли, но это не прибавило Василию Петровичу энтузиазма. Ему уже было не до «Мерседеса». Собственно говоря, «Мерседес» был ему вообще не нужен, поскольку потянул бы за собой массу новых головных болей. Василий Петрович этим «Мерседесом» просто думал наглядно опровергнуть Парменида, но даже это ему пока не удавалось. Хотелось лечь в постель, но где её взять? Несмотря на всю нелепость случившегося, надежды найти где-нибудь на бульваре незанятую раскладушку у Василия Петровича не было. Тянуло, как всегда, на старую квартиру, в центр города. С грехом, пополам добравшись до старого дома (пенсионное удостоверение, кроме того, что было старого образца, не обеспечивало в новой версии бытия бесплатного проезда, а деньги и вовсе выглядели неудачным розыгрышем), Василий Петрович с удовлетворением констатировал, что почти всё, как ни странно, на месте. Даже Московский проспект носил то же название. И дом был на месте. Правда, соседнее маленькое кафе называлось не «Берлога», а «Нора койота», а аптека, находившаяся с другой стороны дома, имела название не «Дамиан», а «Парацельс». Дверной код был, естественно, другим. Прошмыгнув вслед за одним из жильцов в дверь, Василий Петрович с удовлетворением констатировал, что обычно обшарпанные до неприличия стены выкрашены приятным светло-зеленоватым колером. Во всю ширину пролёта, однако, красовалась надпись на непонятном языке: «Reignger – koziel». Василий Петрович по привычке выглянул из окна первого этажа лестничного пролёта во внутренний дворик, где прежде, восемь лет подряд, в жару и стужу, под проливным дождём и в пургу, стояла его «шестёрка». Разумеется, её там не было. Посмотрев в окно напротив, Василий Петрович, однако, увидел паркующийся «Мерседес». «Вот и он» – с насмешкой над самим собой подумал Василий Петрович, и из чистого любопытства (а что ему ещё оставалось в той ситуации) стал присматриваться к выходящему из машины господину. Двор был ярко освещён, поэтому сомневаться не приходилось – это был ни кто иной, как он сам, одетый в свой же лучший костюм от «Красного пролетария», который он надевал только один раз в жизни, на свадьбу дочери. Выходит, «наш отец Парменид» был всё-таки прав! Чтобы не усугублять парадокса, Василий Петрович постарался вовремя смыться. Хотя он по-прежнему оставался полным бомжом, без денег и документов, свет в конце тоннеля был уже виден. В этом сумасшедшем мире появилась какая-то логика – логика Парменида. Он просто неправильно её понял. Ведь он палец о палец не ударил, чтобы у него появился «Мерседес». Оставался еще один заманчивый вариант – добраться до дачи, выстроенной своими руками. Может быть, всё встанет на свои места, и он вернётся в свой мир, к своей жене, за которой он тоже собственноручно в своё время ухаживал? «Надо ехать» – подумал Василий Петрович. «Хотя зачем? Выручай, отец наш, Парменид!» – Василий Петрович изо всех сил зажмурил глаза, напряг всю свою волю и воображение, представив себя сидящим на диване, перед зажжённым камином, со стаканом яблочного сока в руке, рядом с женой. И чудо произошло! «Молодец, Парменид!» – закричал Василий Петрович. «Какой ещё Парменид?» – недоуменно спросила жена, приподнимаясь с дивана. «А где машина?» – с ужасом задала она второй вопрос, выглядывая в окно. – Какая ещё машина? – Да наш «Фольксваген»! Тут уж Василий Петрович в ужасе схватился за голову. Он, кажется, опять попал не туда. Голова была огромной и гулкой. Стукнув ещё раз, уже кулаком, по голове, Василий Петрович расхохотался. На нём был виртуальный шлем. Молодец, Парменид! (это была школьная кличка его приятеля – программиста). Сняв шлем и выключив компьютер, Василий Петрович, довольный жизнью, растянулся на кровати. Громкий стук молотка и скрежет перфоратора уже больше не раздражали его.

8.12.03.


* – в действительности, это изложено в «Пармениде» Платона. Прим. автора.