В мире животных

       
       Мороз крепчал. Сидеть бы и сидеть дома, так ведь завтра будет ещё холодней, и так до конца недели. А потом будет оттепель, всё растает и тут же снова замёрзнет, и можно будет поскользнуться и, не дай бог, упасть и сломать себе челюсть. А тогда будет трудно жевать, и… И на этом «и» я решил всё же, остановить цепочку и выйти, несмотря на ещё более окрепший за время моих размышлений, мороз, наконец-то, на улицу, тем более, что идти мне было совсем недалеко – до издательства литературного журнала «Большая Невка». А дело в том, что, выходя, вот так же, прошлой зимой на улицу, и тоже не без некоторого предварительного размышления, свидетельствующего, как выяснилось вскоре, о моей тонкой интуиции, я поскользнулся, упал, и сломал себе, нет, не челюсть, как вы, вероятно, подумали, а всего лишь ногу, и вынужден был вследствие этого провести вне трудового коллектива почти два месяца. Делать мне было нечего, читать я с детства не был приучен, а если долго смотреть телевизор, можно стать и вовсе полным идиотом, поэтому я и решил заняться литературным творчеством. Бумаги, оставшейся у меня с тех давних времён, когда я читал в Университете лекции по литературе народов Крайнего Севера, хватило как раз на этот срок, но беда в том, что, втянувшись, я уже просто физически не мог остановиться. Рукописи стали заполнять всё свободное пространство моей квартиры. Сжечь бы их, но для этого надо стать, сначала Гоголем, не правда ли? Собравшись с духом, я отобрал часть материала, показавшуюся мне не то, чтобы самой интересной, но, на мой взгляд, способной вызвать интерес читающей публики (надеюсь, разница всем понятна?), сложил всё это в большой портфель, раздувшийся, подобно болотной жабе в период гона, и, только вот теперь, наконец, вышел на заснеженный тротуар. Открыв входную дверь, я заметил огромную овчарку, посмотревшую на меня, надо сказать, довольно равнодушно. Поднимаясь, далее, по лестнице, я увидел на верхней площадке сначала голову, а затем, постепенно, и всего пожилого, солидного господина, сидящего в задумчивой позе за огромным письменным столом. Должно быть, маститый… – подумал я с некоторым трепетом начинающего графомана.
       – Вы к кому?
       – Дык, не знаю… Вот, хочу передать… – я протянул строгому господину свой пухлый портфель.
       – Это всё сюда? – удивился он. – Здесь что – трилогия? Он почти угадал, но трилогию я к тому времени ещё не дописал до конца, и по этой причине оставил дома.
       – Нет, нет – уловив интонацию, заверил я строгого господина. – Здесь так, по мелочи – стихи там, разные, рассказики, повестишки.
       – Ну, хорошо, что хоть трилогии нет. Сейчас, знаете ли, все пишут, добавил он, уже добродушнее. – И все несут. А класть уже некуда. Места не хватает.
       – Дык, что же, их никто и не читает? – испугался я.
       – Почему же, я, например, иногда читаю. На счёт других не ручаюсь, но оставить можете. Сдавать надо в канцелярию, а отзыв могут дать только завотделами.
       Господин снял трубку зазвонившего телефона: – Ночной директор слушает. Нет, дневного директора нет. И вечернего нет. И утреннего нет. – Он повесил трубку и продолжил: – И завканцелярией нет. Она дома сидит. У неё кошечка заболела.
       – Так, может, прямо завотделам снести? – с надеждой спросил я (это, вероятно, ускорило бы процесс).
       - Завотделов нет. Все на похоронах.
       Я снял шапку и перекрестился: «Царство Небесное. А кто умер?» – Стёпочка.
       – Очень жаль. Соболезную. Я ещё раз перекрестился и хотел было сказать «Упокой, Господи, душу раба твоего», но потом решил, что это было бы перебором.
       – Стёпочка, наверно, был совсем молодым?
       – Да нет. Он своё пожил. Был здесь, можно сказать, главным.
       – Как, неужели главный редактор?
       – Стёпочка? – господин ночной директор изобразил на лице вялое подобие улыбки, приличествующее трауру. – Нет, Стёпочка – это кот. Он был здесь всеобщим любимцем.
       – А собака его не трогала? – спросил я с неуместным беспокойством за судьбу недавно почившего в бозе любимца публики.
       – Сулла, что ли? Нет, Сулла – это волк. Он вообще никого не трогает. Ну, разве что цапнет иной раз слишком надоедливого автора – господин посмотрел на меня со значением.
       В это время по лестнице торопливо поднялся человек с таким же портфелем, как у меня. Но было заметно, что он бывает здесь постоянно. Снизу раздавалось довольно устрашающее рычание.
       – Траян тут? – спросил он у вахтёра.
       – Траян болен.
       – Траян – это тоже кот? – неуверенно спросил я.
       – Нет, Траян – собака. – На лице вахтёра снова появилось подобие улыбки.
       – Ничего подобного. Траян – обезьяна. Я точно знаю – перебил человек с портфелем.
       – А Марка Аврелия у вас, случайно, нет? – я тоже решил пошутить.
       – Если Вы имеете в виду Марка Ароновича, так он давно в Германии.
       В это время откуда-то из-под двери, раздалось жалобное мяуканье.
       – Я смотрю, у вас здесь очень любят животных – проговорил я не очень уверенно.
       – Ещё как! Вон, у того же Траяна в кабинете сейчас котёнок под лампой греется, а у радиатора – помёт Розалины.
       – Как помёт? – ужаснулся я, принюхиваясь
       – Ну, выводок, щенки то есть. По научному – помёт – объяснил ночной директор.
       - А у Веры Павловны – три кошки – встрял человек с портфелем.
       – У Вероники Федотовны четыре, но она хочет ещё парочку – добавил директор.
       – А у Ларисы Ивановны уже восемь, да ещё два пекинеса – сообщил портфель.
       – У Иннокентия Лаврентьевича три бультерьера, попугай и ёж, – продолжил директор.
       – А у Траяна на даче пять бродячих псов и медведь – сообщил, видимо, очень хорошо информированный портфель.
       – А Главный, говорят, держит поросёнка – уважительно дополнил ночной, поставив этим, похоже, точку в диспуте. Голова у меня пошла кругом, может быть от сильного запаха, идущего, кажется из-под двери кабинета Траяна, а, возможно, и Главного.
       Выйдя на улицу, я понял, что зашёл сюда не напрасно. Теперь я знаю, куда мне девать выводок (помёт) бродячей собаки, пристроившей щенков, родившихся на той неделе, в буреломе за забором нашей дачи, а так же, как обеспечить спокойную старость трём престарелым бродячим котам, которые иногда наведываются ко мне в гости, но ловить мышей уже не могут.
       А на днях я видел помёт дикой свиньи. Взять бы, да и отвезти Главному. Может быть, и рукописи тогда как-нибудь пристроятся.

4.02.04.