Восемь кошмаров, навеянных Босхом

Холодная слеза сбегает по щеке,
И стук двери закрытой оглушает.
Как были, разбежались: налегке.
А разум сердце тихо утешает:
"Все, полно. Не сходи с ума.
На гордость опираются в тоске."

Сгребая золотые в закрома,
Довольно скоро забываешь лица.
В душе царит банкнотная чума,
Цветы завяли, погибают птицы.
А обезьяна-жадность говорит:
"Желание твое - не разориться."

Отбросив все надежды, что простит,
Несчастный преисполнился идеи:
"Страдайте люди - жалкий бренный вид."
Любовников счастливых, как злодеев,
Выслеживает, и за счастье их
Накажет, зависть в сердце возлелея.

Зевок, столь сладкий, медленно затих.
В пуховом одеяльном рае дремлет
Мешок мечтаний и надежд одних.
Темно, как будто закопали в землю.
А там, за стенкой, празднуют весну,
Но лень-подушка все собой объемлет.

Сьев курью лапку, даже не одну,
Весьма удобно радоваться жизни.
"На юбилей к начальству загляну,
А вечером откушаю на тризне,"-
Толстяк подумал, хлопая живот,
Где бес обжорства бредил гедонизмом.

Дешевые очки a-la пилот
И аромат искусственной ванили,
Задрав свой нос, он движется вперед.
Вздыхает: цены нынче подскочили.
Любовь продажная - сто евро три часа.
Но жадность нынче похоть не осилит.

На зеркале от света полоса.
Проверить обувь, макияж, укладку,
Потом себя еще причесать,
Застенчивые взгляды льнут украдкой -
Презрением отвечает ее поза.
Тщеславие - любовник самый сладкий.

Непонимание, и боль, и слезы
В глазах ребенка намертво застыли.
Летит бутылка: следствие психоза.
Ковер осколки инеем покрыли.
Побитый мальчик плачет в уголке,
Хоть кажется, что гнев уж опостылел.