Пера Палас

Хемингуэй сидел за столиком в кафе на первом этаже, пил разбавленную водой ракию и быстро писал в блокноте шариковой ручкой. Был он молодой, чернявый, причесанный на прямой пробор, с маленькими офицерскими усиками. Военная тужурка со споротыми погонами была накинута на плечи, и ничем не напоминал он седобородого старика с портрета, висевшего в семидесятых годах прошлого века во всех русских интеллигентных домах, скорее был он похож на своего героя tenente Henry*, которого с себя, видимо, и писал.

Отдавая ключ портье, Кузниц мельком взглянул на Хемингуэя через стеклянную дверь кафе и обвел глазами холл в поисках остальных «воскресших». Все они, как и следовало ожидать, были там. Не видно было только Маты Хари, но ее визгливый смех доносился из нижнего ресторана, примыкавшего к холлу.

Они собрались в кружок вокруг Грэма Грина, который, как настоящий entertainer**, развлекал всю компанию: мрачного, с кривой седой эспаньолкой Льва Давидовича Бронштейна, величественного, как и положено шах-ин-шаху в изгнании, Реза Пехлеви, уютную бабушку Агату и настороженно приткнувшегося на краешке дивана хиппи Билла Клинтона в рваных кедах и с грязноватым рюкзачком за плечами.

Приближался час обеда, когда «воскресших» кормили в нижнем ресторане за счет заведения, и они обычно собирались в это время в холле.
- Одни убытки от них, - пожаловалась Кузницу толстая армянка Софи, сидевшая за конторкой портье, - сейчас еще журналисты припрутся и тоже норовят бесплатно поесть, дармоеды, а туристов из-за этих терактов стало совсем немного.

Кузниц сочувственно улыбнулся ей и подумал в который уж раз за эти так богатые невероятными событиями два дня их стамбульской недели:
- Но почему же Бродский не воскрес? Ведь с него вся эта мистика началась. Ведь это он вроде как знак подавал.

Дело было в том, что в этот приезд из всех номеров знаменитой стамбульской гостиницы «Пера Палас» поселили его как раз в том номере, где когда-то жил поэт Бродский. Бродский Стамбул не любил, о чем откровенно писал, а Кузницу Стамбул нравился, зато он не любил стихи Бродского, и вот надо же было такому случиться, что живет он теперь в его номере.

Кузниц сразу усмотрел в этом некий знак, правда, не знал тогда, какой, и всякий раз, глядя на бронзовую табличку на двери своего номера: «Joseph Brodsky, Nobel Prize Winner», ждал чего-то, но прошло два дня, и ничего не происходило. Призрак поэта не появлялся, хотя гостиница эта была полна теней великих и не очень.

Стамбульская гостиница «Пера Палас», в которой теперь каждый месяц останавливалась их троица, была достаточно старой (на бронзовых брелоках для ключей была выбита цифра 1893 – год открытия гостиницы), была поэтому не очень удобной и славилась, главным образом, своими знаменитыми постояльцами: жили тут когда-то Троцкий и Мата Хари, шах Ирана Реза Пехлеви и Эрнест Хемингуэй.

Они прилетали сюда каждый месяц на неделю работать синхронистами на семинарах ЮНИДО. Работу эту им нашел, конечно же, Эджби и были они этому рады, так как на Украине переводческой работы было мало и платили за нее гроши.

В первые два дня этой недели ничего не произошло, начался, как обычно, и третий день. За завтраком Кузниц, как обычно, пожалел, что с ним нет Инги и некому оценить роскошные восточные сладости и фрукты, в изобилии выставленные в буфете – сам он эту роскошь не любил и, как обычно, съел на завтрак салат и яичницу с сухой и переперченной турецкой колбасой.

Он уже пил кофе, когда пришел, как обычно, по утрам мрачный Хосе и не менее мрачный (тоже, как обычно, по утрам) Ариель и они с Хосе стали препираться тоже, как обычно. Несколько выпадал из обычного репертуара только предмет препирательств.

Дело на этот раз было в том, что Хосе поселили в номере эрцгерцога Франца-Фердинанда, того самого, что был убит в Сараево сербским анархистом Гаврилой Прынципом, из-за чего началась Первая мировая война. Ариеля же разместили в соседнем номере, где жила когда-то супруга эрцгерцога. Номера соединял общий балкон, и Ариель взял обыкновение приходить утром к балконной двери номера Хосе и кричать тонким голосом:
- Франц! Вставай, пора ехать в Сараево!
- Ты мне надоел со своими шутками! – сердито выговаривал сейчас Хосе Ариелю, накладывая себе в тарелку те самые фрукты и сладости, которыми пренебрегал Кузниц, - Сколько можно мусолить старый анекдот!
Ариель пока молчал, но Кузниц знал по опыту, что это ненадолго. Он допил кофе и, кивнув соратникам, вышел из столовой.

Он остановился на узком тротуаре у входа в отель и закурил. Стояло яркое апрельское утро, солнце, отраженное в окнах дома напротив, ослепляло и он надел темные очки. Знаменитый стамбульский смог еще не замутил воздух – дышалось легко, воздух был прохладным, пахло жареными каштанами, которые продавали на углу с жаровни, и едва уловимо – морем.

У входа участники семинара фотографировались с гостиничным швейцаром, которого звали Ченгиз, но которого за постоянную навязчивую улыбку Хосе прозвал Льомкири*, и прозвище это в их компании прочно прижилось. Льомкири был одет в костюм янычара собственного дизайна: шальвары с широким красным кушаком, жилет с золотым шитьем и красная же феска с кисточкой. Костюм дополняли длинные «запорожские» усы. Раньше, когда Кузниц приезжал сюда несколько лет назад, костюм дополнял еще и ятаган, но потом ятаган запретила полиция.

Увидев Кузница, Льомкири оскалил зубы, подмигнул и развел руками. Кузниц сочувственно покачал головой. Он знал причину этой пантомимы – фотографироваться со швейцаром надо было за плату, доллар или два, но участники из стран бывшей Империи, как правило, не платили, полагая или делая вид, что со стороны швейцара это дружеский жест и проявление международной солидарности трудящихся. Льомкири придерживался иной точки зрения, но сказать стеснялся и ждал, что Кузниц это сделает за него, но Кузниц вмешиваться не стал, зная, что «янычар» своего не упустит и с лихвой отыграется на японских туристах, которые только что закончили завтрак и толпой повалили из гостиницы.

Скоро подошел автобус, появились мрачные Ариель и Хосе, собрались и шумно расселись по местам участники семинара, и все поехали в Центр. Кузниц сел отдельно от соратников и стал смотреть в окно.

По сторонам появлялись то древние константинопольские храмы, то средневековые мечети – за окнами автобуса столица двух великих империй, Римской и Оттоманской, демонстрировала свои памятники.
- Никогда я не был на Босфоре – я тебе придумаю о нем, - вспомнил Кузниц Есенина и подумал, - а я вот полжизни провожу сейчас на Босфоре и придумывать не надо – взять бы и написать обо всем этом: о Стамбуле и других экзотических местах, куда меня заносила судьба, о жизни переводческой, далеко не однообразной. - Очень не хотелось ему сейчас садиться в кабину и переводить давно опротивевшие речи, пора было подумать о чем-нибудь своем.

Однако в этих своих размышлениях упустил Кузниц как-то из виду, что он еще и сотрудник International Anti-terrorist Organization*, а такие организации ох как не любят, чтобы о них забывали. Вот IAO и не замедлила о себе напомнить неожиданным и странным образом, и особенно странным показалось ему то, что ее посланником и вестником был человек по фамилии Бродский.

Кузниц даже дара речи лишился на какое-то время, когда в перерыве отделился от толпы пивших кофе участников молодой человек, подошел к нему мелкими шажками и сказал:
- Бродский Михаил Юрьевич, Казахстан. Нам надо поговорить.
- Вот тебе и знак – мало того, что Бродский, так еще и Михаил Юрьевич, как Лермонтов, а Казахстан тут при чем? - подумал Кузниц и, наконец, спросил, - О чем поговорить?
- Есть тема, - многозначительно помолчав, ответил Бродский. Кузниц тоже решил многозначительно помолчать и они молча стали разглядывать друг друга.
Сразу не понравился ему этот Бродский и он спросил неприветливо:
- А что за тема? Вы не могли бы поконкретней?
- Аб… - ответил Бродский и вдруг глаза его расширились, он страшно побледнел и махнул рукой куда-то за спину Кузница.

Кузниц обернулся и увидел, как огромное цельное стекло выходившего на Босфор окна у него за спиной вдруг покрылось мелкими трещинами и рухнуло, как ему показалось, в неожиданно наступившей абсолютной тишине. Тут же раздался гулкий удар грома, потом второй и третий, пол под ногами содрогнулся и в комнату влетели тысячи осколков.

Каким-то чудом ни один осколок не попал в Кузница, но стоявший перед ним Бродский схватился обеими руками за шею, согнулся и упал на пол ему под ноги. Вокруг поднялся крик, люди метались по комнате, налетая на Кузница, но он не двигался с места, глядя в оцепенении, как вокруг лежащего на полу Бродского натекает темно-красная лужа.

Вдруг кто-то грубо отпихнул его в сторону, и он узнал турецкого спецназовца, охранявшего Центр. Тот упал на колени возле Бродского, отнял его руки от шеи, поднял одной рукой его голову, а другой нащупал и зажал пальцем артерию на шее.
- Ambulance! - крикнул он Кузницу, - Tell Vuslat to call the ambulance!*

От толчка спецназовца Кузниц очнулся и на дрожащих ногах стал пробираться в кабинет Вуслат, расталкивая выбежавших в коридор участников семинара и сотрудников Центра. Протолкнувшись, наконец, в кабинет, он крикнул: - Call the ambulance!

Ему ответил Ариель, которого он почему-то никак не ожидал увидеть здесь в кабинете: – Успокойся, уже вызвали. Они с Хосе сидели возле стола Вуслат, которая быстро говорила с кем-то по телефону по-турецки. У Хосе одна рука была обмотана платком.
- Задело? – спросил его Кузниц
- Ерунда, - ответил Хосе и поморщился.
- А что это было? Теракт?
- Скорее всего, - сказал Ариель, - Вуслат сейчас выясняет. А грохнуло вон там, - он показал в окно на противоположный берег залива Золотой Рог, где поднимались два столба черного дыма, - Где-то в Бей-Оглу, около нашей гостиницы.

Кузниц опять вышел в коридор. Там все еще была сутолока – все возбужденно говорили, не слушая друг друга, и в толпе участников семинара старались навести порядок несколько бойцов турецкого спецназа, охранявшего Центр. Кузниц заметил того спецназовца, который помогал Бродскому, подошел к нему и спросил:
- Как там раненый?
- Какой раненый? – спросил спецназовец.
- Ну тот, которого в шею ранило осколком. Вы ему еще кровотечение остановили.
- А этот, - ответил спецназовец, - думаю выживет. Его увезли в госпиталь на улице Ватан. Вы фамилию его знаете? Можете у них узнать, в каком он состоянии.
- Спасибо, - сказал Кузниц и пошел обратно в кабинет Вуслат.

В кабинете была обстановка оперативного штаба. Щурясь от дыма торчащей в углу рта длинной ароматной сигареты, Вуслат отдавала распоряжения своим сотрудникам. Кузниц стал у входа рядом с Ариелем и негромко спросил его:
- Что слышно, баб;*?
- Английское посольство взорвали и банк около – стеклянная башня такая возле базара, знаешь?
- Какое посольство? – усмехнулся Кузниц, - Посольство в Анкаре.
- Ну консульство – какая разница, - Ариель пренебрегал такими мелочами, - Народу, говорят, погибло – тьма.
- Это ж рядом с нашей гостиницей, а гостиница не пострадала? – спросил он.
- Вроде нет, - ответил Ариель, - но там ерунда какая-то происходит. Вуслат туда звонила – говорит, что в некоторых номерах там какие-то люди вдруг появились, так сказать, не прописанные. В общем, сейчас поедем туда – узнаем на месте, что там происходит. Автобус через пять минут должен быть. Пошли участникам объявим.

В гостинице тоже была суматоха: носились по этажам коридорные с чемоданами и без, в холле толпились постояльцы, срочно покидавшие после теракта гостиницу, несмотря на уговоры толстого, величественного менеджера отеля, сейчас бледного и непривычно растрепанного от всех вдруг свалившихся на него забот.

Суматоха была большая, на грани паники и, как выяснилось вскоре, недавние взрывы были не единственной ее причиной - в довершение к ним в гостинице появились «воскресшие», причем не простые, а, так сказать, VIP - воскресли многие из знаменитостей, живших тут в прошлом веке. К демократии века нынешнего они не привыкли и терроризировали персонал в традициях своего недемократичного времени.
- Du, Schwein, was hast du mir gebracht?!* – кричала официанту из бара тощая брюнетка в микроскопической шляпке из черной соломки, сидевшая на диване в фойе ( Кузниц видел такие шляпки на фотографиях своей ленинградской бабушки, большой в свое время модницы. Она говорила, что до войны такие шляпки называли «менингитками» ) Официант утирался – видимо, то, что он принес, было выплеснуто ему в лицо – и громко возмущался на публику по-турецки.

Публика, собравшаяся вокруг брюнетки, турецкий не понимала и явно держала ее сторону. Чернявый субъект с усиками офицерского образца одетый в заправленные в сапоги бриджи и накинутую на плечи тужурку с форменными пуговицами выговаривал официанту по-английски, рядом с ним стояли и согласно кивали головой две не менее странные личности в «тройках» из коричневого твида – явный англичанин военно-колонизаторского вида и тип в пенсне и с растрепанной эспаньолкой. Чуть в стороне, вытянув длинную шею, жадно внимал скандалу хиппи-американец в рваных джинсах.

Кузниц наблюдал эту сцену, остановившись возле самой входной двери.
- Странно, что они воскресли, - думал он, - ведь взрыв-то был, самый настоящий взрыв – никакого перерождения взрывчатки не было, а они воскресли. – и тут он вспомнил про Бродского, - Неужели и он воскрес?! Не дай бог!

Во всем великолепии своего янычарского костюма к нему подошел Льомкири, оскалил зубы и зашептал на своем отуреченном английском:
- Мистер Хемингуэй - писатель, мистер Грин – писатель, мистер Троцки – русский еврей, говорят, тоже историческая личность и Мата Хари – шпионка – ее расстреляли, а она воскресла и скандалит. Они все мертвые были, все! О, аллах!
- А кто еще воскрес? – спросил Кузниц.
- Шах персидский воскрес, - со значением произнес Льомкири, - настоящий шах, суровый, из номера не выходит. Американца, который в этом номере жил, палкой выгнал. Скандал! Звонит – надо ему обед нести, а все боятся. Наверное, менеджер сам понесет. – Он помолчал и добавил, - Еще говорят американский президент Билл Клинтон воскрес – вот этот хиппи-бой, что там стоит, но я не верю: как он мог воскреснуть, если он живой и не старый еще?!
- Клонировать можно не только мертвых, живых тоже можно, ученые говорят, что при перерождении взрывчатки клоны развиваются тех людей, что на этом месте были когда-то, - сказал Кузниц, но это было явно выше понимания Льомкири – он удивленно взглянул на Кузница, покачал головой и отошел.

Из толпы, окружавшей конторку портье, возникли Хосе с Ариелем, Ариелю удалось прорваться к конторке и взять ключи для всех.
- Пошли в нумера, - сказал он, отдавая Кузницу его ключ, - посмотрим, кто там воскрес.

Дверь своего номера Кузниц открыл с опаской, но номер оказался пустым. Никого не было и в ванной, и не было в номере никаких следов посторонних, хотя он посмотрел и в стенном шкафу, и даже под огромной кроватью. Правда, под кроватью он обнаружил лифчик, но тот, очевидно, лежал там уже давно и в любом случае не мог принадлежать Бродскому.
- Бродского обязательно надо навестить, - напомнил он себе и вышел из номера.

Однако навестить Бродского было не так просто – нужно было взять с собой какого-нибудь турка, знающего английский, иначе в госпитале не объясниться. Помог, как всегда, Льомкири – нашел нового кухонного мальчика по имени Кемаль, и тот за небольшую мзду согласился помочь. Кемаль закончил, должно быть, хорошую школу и по-английски говорил более чем прилично.

Кузниц быстро перекусил в рабочей столовке в ближайшем переулке – любил он такие столовки, вкусно там готовили, чисто и недорого - и скоро, захватив Кемаля, уже ехал на такси в госпиталь. По дороге Кемаль пересказал Кузницу последние новости.

По телевизору сообщали, что ответственность за теракт взяла на себя турецкая националистическая организация «Серые волки», которая когда-то давно прославилась покушением на Папу, но с тех пор о ней ничего не было слышно, и вот сейчас она снова заявила о себе.

Жертв было на удивление мало, всего несколько человек – в банке как раз был обеденный перерыв, и в здании почти никого не было, а на территории английского консульства и вообще взорвали пустой дом приемов и погиб только один охранник.
- Вот и верь после этого слухам, - подумал Кузниц, вспомнив, как Ариель говорил в Центре, что «народу погибло – тьма».

Дорога до улицы Ватан заняла у них около часа, поэтому, когда приехали туда, уже стемнело. Без Кемаля Кузниц и впрямь ничего бы не добился. С ним и то пришлось немало побегать по этажам огромного госпиталя, каждый раз излагая свою просьбу все более высокому начальству, пока их наконец не допустили к Бродскому.

Михаил Юрьевич Бродский (Казахстан) лежал в отдельной палате, которую охранял полицейский, и вид имел бледный и несчастный. Вся палата была уставлена какими-то приборами, на экранах которых змеились зеленые кривые, а к рукам раненого были прикреплены трубки и еще одна трубка торчала у него из горла.

Вид палаты живо воскресил в памяти Кузница его собственные, далеко не безмятежные дни, проведенные в больнице после ранения, воскресил настолько живо, что он попятился и подавил в себе сильное желание тут же убежать из палаты, и тут Бродский открыл глаза, криво улыбнулся и просипел:
- Хорошо, что вы пришли. Мне надо сообщить вам … важное … от мистера Эджби.
- Понятно, - подумал Кузниц, - действительно недаром Иосиф Бродский знак подавал, - подошел к кровати и сказал, - Слушаю.
- Наклонитесь, - сказал Бродский, и когда Кузниц наклонился к нему, зашептал, - в гостинице готовится теракт, мы узнали через наш казахский джамаат* – там есть наши – я сообщил Эджби и он сказал сообщить вам. Бомбу там подложили, где мы не знаем – надо искать срочно. Когда эти взрывы случились, я подумал, что это в гостинице, но оказалось, что нет, значит в гостинице еще будет. Срочно, – он замолк и закрыл глаза.

В палату вошел врач, тронул Кузница за руку и сказал:
- Заман, финиш**.
Кузниц бросил взгляд на бледное лицо Бродского и вышел из палаты.
- Что делать? – думал он, - Сообщить в турецкую полицию? Но как я объясню, откуда у меня информация про теракт? Нет, через Эджби надо действовать и поскорее.

Кемаль ждал его в коридоре.
- Где можно найти Интернет? – спросил он его, - Срочно надо. Только хороший, быстрый. С домом надо срочно связаться.
- В гостинице «Акгюн» есть, тут недалеко, только дорого там.
- Ничего. Поехали.

Интернет почему-то оказался в подвале, зато хороший, без всяких дополнительных сложностей вроде паролей, поэтому он быстро связался с Эджби, сообщил ему о готовящемся теракте в гостинице «Пера Палас» и также быстро получил от Эджби ответ. Ему предписывалось держаться подальше от гостиницы и ничего больше не предпринимать – обо всем позаботятся без него.

Правда, на всякий случай Эджби передал ему пароль для турецкой полиции. Пароль был, как для русского, смешной - «кулак», что значит по-турецки «ухо», а отзыв был еще смешнее «бардак» – по-турецки «стакан».

Бормоча себе под нос «кулак-бардак», Кузниц встал из-за компьютера и, кивнув Кемалю, который ждал его тут же на диване, стал вместе с ним искать дорогу из подземелья. Поплутав по подземным коридорам, попав один раз в подземный гараж, а один раз в прачечную, они наконец добрались до вестибюля гостиницы.

В вестибюле были платные телефоны, и Кузниц купил карточку.
- Извини, - сказал Кузниц Кемалю, - извини, что ждать тебя заставляю, но мне еще позвонить надо. Ты закажи пока кофе себе и мне – я быстро, - и он опять пошел к телефонам.

В гостинице ответил незнакомый мужской голос по-турецки.
- Полиция уже на месте, - подумал Кузниц и чуть было не произнес магический, как утверждал Эджби, «кулак-бардак», но вовремя одумался, усмехнулся про себя и сказал по-английски, - Это постоялец гостиницы. Можно позвать менеджера?

Голос что-то ответил по-турецки и трубку взяла Софи. Из разговора с ней он узнал, что в отеле полно полиции – ищут бомбу, всех из гостиницы эвакуировали и она сама тоже уходит, а Кузниц пусть едет в гостиницу «Меркурий» напротив – всех постояльцев пока туда переселили и вещи перенесли.
- Я и сама туда сейчас ухожу, - сказала Софи, - меня полиция прямо в спину выталкивает.
- Значит, не было взрыва, - с облегчением подумал Кузниц, вернулся к Кемалю и за чашкой слабенького, но жутко дорогого кофе (гостиница такая) пересказал ему новости из «Пера Паласа». Кемаль сказал «бисмаллах*» и этим ограничился. Они взяли такси и поехали в «Меркурий».

В «Меркурии» царил хаос или, как заметил сидевший в холле на своей сумке Ариель, «полный бардак». Кузниц усмехнулся, опять вспомнив пароль, и отправился искать свои вещи. Он с трудом нашел свой чемодан среди кучи других вещей, сваленных на полу в холле, и уселся на него рядом с Ариелем. Подошел Хосе и они
решили ждать, пока наконец им выделят номера. Вокруг стоял крик, «семинаристы» и редкие оставшиеся после теракта туристы - постояльцы «Пера Паласа» осаждали конторку портье.
- Такое в Союзе когда-то творилось во всех гостиницах, помните?– заметил Хосе.
Кузниц рассеянно кивнул, а Ариель выругался и предложил пойти пока в бар.
Хосе уговорить не удалось и они отправились в бар вдвоем.

Бар в гостинице «Меркурий» располагался на открытой террасе, оттуда хорошо был виден весь вестибюль и можно было следить за ходом переселения. Как ни странно, бар был полупустой - никто из толпившихся в холле почему-то сюда не поднялся, только за столиком у самого входа, откуда лучше всего просматривался вестибюль, сидели «воскресшие» и с ними пожилой господин богемно-иностранного облика – явно писатель или художник.

«Воскресшие» присутствовали всем составом – был даже шах Ирана, поэтому сдвинуты были два столика и за ними шла оживленная беседа, насколько мог разобрать Кузниц, на английском.

Взяв у стойки джин с тоником, они с Ариелем сели за единственный свободный стол у самого входа – остальные заняла компания «воскресших» – и стали наблюдать за ситуацией в вестибюле.

Разговор за соседним столом теперь стал слышен отчетливо, разговаривали действительно по-английски и обсуждали вынужденный простой в съемках и связанные с этим финансовые потери. Говорил, главным образом, богемного вида иностранец – грозился подать в суд на полицию за потерянный по ее вине съемочный день, остальные его поддерживали односложными репликами.

Отпив из своего бокала тоник с легким привкусом джина, Кузниц кивнул на компанию «воскресших» и сказал Ариелю:
- Смотри-ка ты, как быстро они пристроились – едва воскресли, и уже в кино снимаются.
- Интересно, джин тут вообще есть? – содержимое бокала явно интересовало Ариеля больше, чем «воскресшие», - Один тоник, похоже, скажи?
- Пару капель, наверное, все-таки добавил для запаха, - не согласился с ним Кузниц, - но ты посмотри на этих, - продолжил он, – неужели воскрешение или переселение во времени совсем на них не подействовали. Я как представлю себя на их месте, так оторопь берет, а они ничего – в кино снимаются.
- Никакие это не «воскресшие», - вдруг заявил Ариель в своей безапелляционной манере, - ты посмотри на них – все с мобилками, а одеты как – сплошной «Ливайс» и «Рибок», – и опять вернулся к теме, которая волновала его намного сильнее, - Пойду водки себе закажу неразбавленной, – решительно сказал он, - и пусть при мне бутылку откроет. Ты не будешь?
- Не буду, - отказался от водки Кузниц и стал исподтишка разглядывать «воскресших».

Когда видел он их в «Пера Паласе», одеты они были действительно необычно, не по-современному, – он вспомнил бриджи и сапоги Хемингуэя, «шляпку-менингитку» Маты Хари – теперь же их одежда ничем не отличалась от современной туристской «униформы»: мужчины были в джинсах и кроссовках, а дама - в молодежной маечке и с голым животом.

Ближе всех к его столику сидел Троцкий и был он похож на Троцкого, насколько помнил его портреты Кузниц, хотя не было у него полной уверенности, что не путал он его с Калининым, но был Троцкий похож и просто на пожилого еврея-туриста откуда-нибудь из Америки или Израиля, или даже из России.

Как только Кузниц это подумал, у Троцкого зазвенела мобилка и он на чистом русском языке с одесско-еврейскими интонациями стал громко и оживленно говорить с каким-то Мишей, справляться о здоровье некой Юлечки и вспоминать о совместной поездке в Инкерман прошлым летом.

Кузниц уже не знал, что и думать, но тут вернулся Ариель с водкой и внес некоторую ясность.
- Кино, оказывается, снимали в «Пера Паласе», - сказал он, одним духом опорожнив свой бокал и закусив маслиной, - мне Софи сказала и с менеджером я тоже говорил – знаешь толстый такой? Американская киностудия снимает фильм про то, как все знаменитости, которые в этом отеле жили, вдруг воскресли и очутились в нашем времени. Хемингуэя, говорят, знаменитый актер какой-то играет. А ты водки не выпьешь? Хорошая водка – Столи. Не хочешь. А я, пожалуй еще граммов пятьдесят для полноты картины. – и он отправился к стойке.
- А как же Вуслат говорила про «воскресших» и Льомкири в гостинице? – спросил он Ариеля вернувшегося со второй порцией «Столи».
- Они тоже сначала не знали про съемки – думали, что это «воскресшие» из прошлого. Но вроде так задумано было – актеры в свои образы вживались, - ответил Ариель, нежно поглаживая в предвкушении свой стакан.
- Нет чудес на белом свете, - сказал Кузниц, допил свой джин и собрался предложить Ариелю пойти назад в вестибюль – там началось вдруг какое-то осмысленное движение – все потянулись к лифтам, а Хосе спрятал книгу в сумку, встал и посмотрел в сторону бара.

Тут к их столику подошел человек, чем-то неуловимо напоминавший Эджби, правда, намного старше – элегантный, как картинка, в облаке дорогого лосьона – и, обратившись к Кузницу, сказал на правильном, но каком-то искусственном английском:
- Вы Кузниц? Можно вас..?

Он взял Кузница под руку и отвел в сторону под удивленным взглядом Ариеля.
- Ты иди пока в зал - там, похоже, уже определились с номерами, - сказал ему Кузниц, отходя от столика с незнакомцем, - я скоро…

Незнакомец отвел его подальше от занятых столиков, остановился и, глядя ему прямо в глаза, сказал:
- Кулак.
- Бардак, - ответил Кузниц, не выдержал и хихикнул.
- What’s so funny?* - строго спросил незнакомец.
- Да так, - смутился Кузниц, - по-русски это слово не совсем приличное.
- А… - сказал незнакомец – видно не до смеха ему было: ситуация, а, может, должность - он так и не представился - к шуткам не располагали – и, сославшись на Эджби, рассказал, что в гостинице действительно была заложена бомба, которая должна была взорваться сегодня в шесть утра, когда все постояльцы спали, но не взорвалась, а переродилась и, более того, в результате перерождения появились «воскресшие» из прошлого.
- Вот они, там сидят, - он кивнул на столик, за которым сидели, как ему только что сказал Ариель, актеры.
- Так это же актеры, - сказал Кузниц, - съемочная группа.
- Это мы такую версию запустили, - сотрудник IAO неожиданно подмигнул, что совсем не вязалось с его строгим обликом, - так удобнее, понимаете?
Кузниц рассеянно кивнул, в смысле, что понимает, но сам ничего уже не понимал. Он вспомнил, как «Троцкий» говорил по телефону с каким-то Мишей, вспомнил его одесский выговор.
- Они что же и родственников им уже обеспечили для правдоподобия? – подумал он, но спросить об этом постеснялся и спросил вместо этого, - А от меня что требуется?
- Ничего, - ответил элегантный незнакомец, - ничего от вас не требуется. Просто мистер Эджби, - произнес он с почтительным придыханием, - просил вас поблагодарить за оперативную информацию и сказал, чтобы я держал вас в курсе. Вы когда домой уезжаете?
- Должны послезавтра, - ответил Кузниц
- Ну, я буду вас информировать, - агент IAO протянул свою визитку, - а если что надо, звоните. – и он быстро отошел, не прощаясь.

Кузниц, не глядя, сунул визитку в карман – ничего не надо было ему от IAO, и пошел в вестибюль, где увидел, что его чемодан сиротливо стоит посреди холла, а ребята уже, наверно, поднялись в номера.

Он взял у портье ключ от своего нового номера, узнал, в каких номерах поселили соратников, и, захватив чемодан, поднялся на лифте в номер. Гостиница «Меркурий» была новой, в современном стиле и номер был получше, чем в «Пера» – просторная комната с широкой двуспальной тахтой, и ванная была не похожа на прежнюю, где стояла посередине, занимая почти все пространство, огромная чугунная ванна на львиных лапах.

Кузниц открыл балконную дверь и, закурив, вышел на узенький балкон. Прямо перед ним, через узкую стамбульскую улочку возвышалась темная шестиэтажная громада «Пера Паласа». Света не было ни в одном его окне, у входа стояла патрульная машина, и до него доносился треск статики в полицейской рации. Он постоял на балконе некоторое время, продолжая думать о «воскресших» и прочих чудесах, и, так и не решив в очередной раз, чудеса это были действительно или чья-то искусная мистификация, вернулся в комнату и стал разбирать вещи.

Первое, что он увидел, открыв крышку чемодана, был лифчик, найденный под кроватью в номере Иосифа Бродского. Он хмыкнул: привет от Бродского, и выбросив во второй раз приблудный лифчик в мусорную корзину, решил позвонить соратникам.