диалог

Она берет его за руку, но отпускает, бессильная. Она бы и рада смотреть ему в глаза, но родинка на щеке притягивает взгляд, слова, мысли. Она бы и рада говорить с ним, но получается только с родинкой.

- Помнишь, в 9ой роте в самом конце так пафосно говорят: «А через 2 года СССР распался». Можно подумать, если бы он существовал до сих пор, смерть сразу обрела бы смысл.
(смерть от пули вопиюще бессмысленна, умирать можно только от любви, от утраты искры. Ложишься просто, а душа уже сама знает, что нужно делать. Мне кажется, Анна Каренина испытало острое чувство счастья в тот момент, когда услышала гудок паровоза; быть раздавленной – это куда лучше, чем встать и пойти мыть посуду. Человек такое живучее существо, аж неловко за него становится)

- Ну, да, бессмысленный такой патриотизм, противный. Патриотизм – это вообще глупость, удел неудачников.

- Ты преувеличиваешь.
(я плоть от плоти это страны, я не могу без неё. Ты вот тоже не слишком эрудирован, начитан, иногда глуп, самоуверен, нетерпим к другим, эгоистичен. Вот и страна такая же. Но своё же, пусть бы и тысячу раз синяя пирамидка, зато люблю.
Из страны можно уехать, от тебя можно уйти, но от себя-то куда бежать?)

- Хм, в твоем возрасте нормально так думать.

- Не надо, пожалуйста, про мой возраст.
(у меня самый лучший возраст на свете, ты, дубина стеёсовая, чурбан деревянный, закостеневший одну тысячу восемьсот сорок три раза, отгородившийся от мира своими принципа, не знающий, что делать с живым, бьющимся в твоих руках, бегущий от всего, что может тебя оживить, что ты знаешь о возрасте?! что ты знаешь обо мне)

- Извини.

Она пробует его поцеловать. Он не отворачивается, но поцелуй скользит по касательной – сложно, страшно. Кажется, это называется отчаяние.

- Я пойду? Меня в 4 ждут, а от тебя ещё ехать и ехать.
( задержи меня, запутай, уговори, улыбни, раздень, заставь поверить, что ничего не случилось, не донеси до кровати, вспомни шутку про подоконник, будь со мной зайчиком, прыгай, шути, серенький, беленький, похожий на Галкина с Киркоровым – ну какая к черту разница, если уже ничего, никогда? я бы и сама осталась, заставила, выдавила тебя до капли, но Сирано – мой кумир)

- Конечно, милая. Конечно. Созвонимся?

- Созвонимся.
(дура надежда, я – никогда, я – никто, я исчезну за порогом, сотру твой номер из телефонной книжки, чтобы потом подглядеть его в профайле аськи или спросить у знакомых, я – ветер, я – небо, я – море, тебе никогда не быть со мной, не видеть меня, не верить мне. прощай, звезда моего сердца. как много теперь знает твоя родинка)

Она надевает пальто, долго застегивает молнию на сапогах, заматывает шарф, красит губы – все в последний раз в этом доме. Он молча смотрит, но потом, будто одумавшись, говорит вслух:
- Я люблю тебя.

- Я люблю тебя, - эхом откликается она.
(неправда)

Он остается один в сумрачном и пыльном доме, где нет уже ничего живого даже кошки, откуда последние лучи солнца уходят вместе с ней.
Она выбегает из подъезда, заходит в соседний двор, находит там лавочку, садится, закуривает. Желтый листок падает на её кудри. Небо отражается в её глазах. Ветер высушивает так и не появившиеся слезы.
Целый мир, чтобы быть счастливым, а мы, как дураки, бегаем за одним человеком.