Часть I Демонолог - Глава 3 Слуги

Пробуждение было не из приятных, да и что хорошего может быть в вое сирены «скорой помощи»?! К тому же у Павла чудовищно болела голова. Похожее чувство он испытывал классе в седьмом, поспорив с одноклассниками, он залпом выпил пол литра водки. Водка была паленая, и те незабываемые мгновения накрепко впечатались ему в память, после чего он зарекся никогда больше не употреблять алкоголя. К тому же денег ему проигравшие пацаны не заплатили, справедливо рассудив, что их больше, а он один, а дома влетело от родителей, но все это меркло после того дикого похмелья, которое он испытал на следующее утро. Нечто подобное почувствовал он и сейчас.
С силой массируя виски, он встал и оделся. Взглянул на тихо жужжащий компьютер, но даже не притронулся к нему. Вместо этого юноша выглянул из комнаты и прошел привычным маршрутом вначале в туалет, потом в ванную и, наконец, конечную цель своего пути – кухню.
На кухне сидел отец и задумчиво выпускал одно колечко дыма за другим, которые, расплываясь мутными пятнами, уносились в открытую форточку.
- Доброе утро. – Вяло поприветствовал его юноша.
- Утро. – Кивнул отец и выпустил длинную струю дыма.
- Как мама?
- Хреново… - Отец тяжело вздохнул, щелчком отправил окурок на улицу и закрыл форточку. – Мигрень дикая, последнюю таблетку аспирина скормил… С работы пойдешь, купишь?
- Конечно. – Павел кивнул.
- Через… - отец глянул на будильник стоящий около плиты, - часик вызову врача, пусть посмотрит… Яичницу будешь?
- Буду. – Вновь кивнул юноша.

Завтракали они молча.
Павел проглотил свою порцию яичницы с помидорами, даже не почувствовав вкуса.
- Благодарю.
- Та, все что угодно за Ваши деньги. – Натянуто улыбнулся отец.
Юноша выполз из-за стола и побрел в ванную. Прополоскав рот, он несколько раз ополоснул лицо холодной водой. Головная боль чуть отступила, но не исчезла, затаилась, злобно скребя когтями по черепу.
Собравшись, Павел махнул отцу, взявшемуся за очередную сигарету, рукой и вышел не лестничную клетку.
Здесь царил полумрак – солнце только начало выползать из-за горизонта, а одна из ламп – естественно над ним – не горела вовсе, другая же жалобно мерцала тусклым рыжеватым светом, скорее раздражающим, чем дающим свет.
Лифт вновь не работал – вероятнее всего ночью скакнуло напряжение, и большая часть электрооборудования перегорела.
Пожав плечами, Павел побежал по лестнице.
Один пролет, второй, третий, четвертый…
Уже занеся ногу над очередной ступенькой, юноша вдруг остановился и медленно, словно во сне, обернулся: за углом, прямо напротив одной из квартир из стены выступало призрачное лицо. Павел услышал, как воздух с шипением вырвался из его легких, а потом с жутким хрипом вернулся обратно. Торчащее из стены лицо, судя по всему, тоже это услышало, потому что повернулось к нему, правой частью утонув в железобетоне, и неспешно двинулось к нему.
Вначале призрак чуть высунулся из стены, а потом и вовсе отделился от нее, демонстрируя застывшему на лестнице юноше то, что состоит он лишь из одной единственной головы и начисто лишен всего остального тела.
Проплыв по воздуху чуть больше метра, голова распахнула веки, открыв два серых провала глазниц, чуть приоткрыла рот и… пролетела прямо сквозь него - легкий, едва уловимый холодок и резкая пульсирующая боль в голове.
Призрак, не останавливаясь, проплыл дальше и всосался в стену.
Едва тело юноши обрело способность двигаться, как он опрометью бросился вниз, перепрыгиваю по три-четыре ступеньки, на третьем этаже подвернул ногу, хромая сбежал по ступенькам на первом, толкнул закрытую внутреннюю деревянную дверь и разразился истошным криком, при виде двух теней замерших в полуметре от него.

Так стыдно Павлу не было уже давно. В четвертый раз извинившись перед мамой ребенка, зашедшегося в истерике, он, красный как рак, выскочил на улицу и быстро зашагал на остановку.

День явно не задался – переходя через улицу, на зеленый свет, как и положено добропорядочному гражданину, его чуть не сбила пронесшаяся мимо машина скорой помощи, сирену которой играючи заглушили гитарные аккорды, извлеченные мобильником. Павел ругнулся про себя и заспешил дальше.
Вскоре подъехал автобус, но когда радостная толпа ввалилась в салон, он и не думал трогаться с места – двери рычали, жужжали, скрипели, но закрыться так и не смогли. Вскоре в заднюю дверь, расталкивая пассажиров, ввалился взбешенный водитель, и проклиная всех «безмозглых баранов», начал рыться в ящике над ней. После пяти минут борьбы, победа осталась за водителем и дверь, недовольно зашипев, закрылась. Выпустить его она, естественно отказалась, даже после требовательных нажатий на большую красную кнопку и обещания сдать на металлолом. За неимением лучшего выхода, водитель принялся протискиваться по салону, в сторону кабины, чем вызвал глубокое недовольство пассажиров, большая часть которых возмущалась длительной остановкой и даже не подозревала, что тот отнюдь не «жирный боров», а водитель автобуса. Поругавшись и, пару раз, получив по ребрам, за что хорошенько толкнул обидчика зубами на поручень, он все-таки добрался до кабины, закрыл переднюю дверь, вытолкав зависшего на нижней ступеньке человека, и автобус тронулся.
За одну остановку до метро, когда злые и потные граждане, которые сейчас как нельзя лучше напоминали незабвенные сельди в бочке, уже было обрадовались, что вот сейчас они вылезут из парилки салона на свежий воздух, в автобус вошли контролеры. Их вежливую просьбу - пока не отправляться – водитель, к счастью, не услышал, а, когда те ее повторили, справедливо заметил, что останавливаться на проезжей части – не самая лучшая идея. За безысходностью ситуации, контролеры стали пробираться в глубь салона с многократно возросшей скоростью проверяя документы и билеты пассажиров, оказывая на них все возрастающее давление. Физическое, по большей части. Естественно, вскоре выяснилось, что в чудовищной давке, когда мозг готов лезть из ушей, многие просто напросто забыли, что нужно оплатить проезд, но оправдывались тем, что кондуктор сам не обратился к ним, а пробиться к нему у них не было ни малейшего шанса. Обрадованные до глубины души этим заявлением, контролеры радостно полезли в сумки за упакованными в файлики правилами, где «черным по белому» - хотя скорее черным по серому – «сказано, что граждане обязаны сами оплачивать проезд». Но в этот момент автобус остановился у метро, двери распахнулись и радостная толпа, сметая и контролеров и кондуктора и тех, кому вовсе не надо было выходить на этой остановки, вывалилась наружу, под лучи уже выползшего на небосвод солнца.
Павел обтер рукавом лоб, стирая испарину, шевельнул плечами и влился в толпу, спешащую в подземелья Санкт-Петербурга.
Вечный сквозняк, по воле которого стеклянные, обитые металлом двери описывают полукруги, так и норовя выбить кому-нибудь челюсть или сломать нос, приятно холодил лицо. Возникло желание задержаться в дверях метрополитена подольше, но напирающая сзади толпа протолкнула юношу внутрь, к рядам новеньких блестящих турникетов.
Пройдя их, Павел сбежал по лестнице, протолкнулся сквозь бредущие ряды людей к краю платформы и, встав у облицованной мрамором колонны, огляделся. Ничего необычного. Люди, как люди – бредут себе по своим скучным делам и не подозревают, что вокруг летают злобные безглазые морды. Павел невесело усмехнулся и задержал свой взгляд на девушке, прислонившейся к соседней колонне. Красивая девушка, наверное, даже красивее Светки. Вот только гримаска на лице все портит – лицо девушки и вправду было недовольно сморщено, носик чуть вздернут, брови опущены, а еще она прижимала правую руку ко лбу, словно человек, у которого ноет не то глаз, не то голова где-то в глубине. Павел скользнул взглядом по толпе и вновь зацепился им за человека – на этот раз мужчина средних лет, в брючном костюме, с портфелем в руке, и тоже держится свободной рукой за голову, словно подпирая ее, но пальцы быстро и сильно, судя по белым пятнам на коже, массировали лоб. Еще один мужчина держался рукой за лицо, но на нем Павел не стал задерживаться – лицо мужчины было сплошь испещрено язвами, под некоторыми из которых висели блестящие капельки крови, под другими – грязно-желтые комочки гноя. Юношу передернуло – этот точно едет к врачу, он бы с такой рожей из дома никуда больше не вылез. Еще мальчишка лет пятнадцати – этот вовсе сел на карточке подле колонны, обтирая ее красным матерчатым ранцем, и закрыл лицо руками.
Его наблюдения прервал гул приближающегося поезда. Все стоящие на платформе сразу же застыли, напустив на себя притворно расслабленный вид, словно старый, умудренный жизнью кот, при виде пробегающей в паре сантиметров от него мыши. Юноша считал, что борьбу за свободные места в метрополитене, в час пик, давно уже следовало внести в программу олимпийских игр, и был уверен, что с русскими в этом виде спорта состязаться смогли бы разве что японцы, да и то – брали бы исключительно количеством.
По закону мирового свинства, поезд проехал на несколько метров дальше и возможность занять сидячее место со скоростью света устремилась к нулю. Однако, как оказалось, помимо мирового свинства, в мире существовало и множество иных законов, к примеру, законы кармы, и Павел занял место у самой двери, прислонившись к ряду сидений. Это место было не многим хуже сидячих – входящие и выходящие пассажиры его не слишком задевали, а вот обзор был на порядок лучше, и юноша продолжил свои наблюдения.
К концу поездки, Павел сделал вывод, что головная боль – есть очередной массовый эффект, которому подвержены мужчины и женщины всех возрастов. Ему показалось, что даже младенец, лежащий в коляске, держится руками за лысенькую голову, но, возможно, тот просто ощупывал свою темницу в поисках путей к отступлению.
Выходя из метро, Павел уже твердо знал, что все это – головные боли, призраки-самоубийцы и плотоядные сны – связано. Он уж было хотел «повесить» все это на одного человека – на кого понятно, злодеи в России всегда одни - но все же согласился с голосом разума, что подобные выводы безосновательны, и с обвинительным приговором решил подождать.

Толпа меняет людей. Каждый человек, вливающийся в живой поток, теряет частицу индивидуальности. Павел потерял страх. Вернее забыл о нем. Забыл о встрече с призраком на лестнице и о своем позорном бегстве. Забыл о том ужасе, который преследовал его во снах. Он шел по залитой солнцем улице, и вокруг были люди – десятки, сотни людей. Они шли по тротуарам, ехали в дорогих иномарках и отечественных машинах, выглядывали из окон трамваев и троллейбусов, говорили, кричали, смеялись, плакали… жили. Жил и он.
Под детский голосок очередной японской поп-звездочки, он весело прошагал по мостовой и нырнул в открытую дверь офиса – кондиционеров внизу не было и охранникам приходилось проветривать помещение по-старинке.
Шеф, конечно, уже был на месте. Павел был уверен, что после того, как вчера тот позволил ему себя опередить, Владимир Сергеевич будет приходить на работу за час, а то и за два. Кроме него в офисе сидели Вера и Семен. Вера, естественно, сидела на столе, а Семен рядом, на стуле, и задумчивым, пристальным взглядом созерцал обнаженную ногу.
- Ну, что? – Требовательно поинтересовалась женщина.
- Не знаю, Вера… - Развел руками Семен. – Я бы, на твоем месте, сходил к врачу. У меня ведь только три курса, да два года в армии…
- Но ты мне скажи, - голос у Веры был севший, с хрипотцой, - это не онкология?
- Нуу… - Развел руками Семен, но, взглянув на женщину, проглотил готовый сорваться с губ ответ. – Наврятли, Вер, вчера ведь еще не было. Не могут онкологические заболевания с такой скоростью протекать.
- И то радует! – Буркнула Вера и тут заметила стоящего в дверях Павла.
Она быстро соскочила со стола и подтянула стянутый до колена чулок.
- А чего-это вы тут делаете? – Попытался пошутить юноша.
- Ты еще маленький, - хохотнула Вера, - такого рода знания могут повредить твою неокрепшую детскую психику. Ты лучше с Ирочкой…
Ее оборвал телефонный звонок. Звонила Ира и просила передать Владимиру Сергеевичу, что у нее страшно болит голова, и она сегодня на работу не выйдет.
Павел почувствовал, как где-то в груди зародился холодок и пополз по телу, запуская свои ледяные щупальца в каждый его уголок. В виске больно стрельнуло.

Работы сегодня было не много. Три звонка – три короткие консультации, пара часов безделья, которые сотрудники коротали за сетевой игрой в Jedi Academy. А после случилось не бывалое – из своего кабинета, потирая виски, вышел Владимир Сергеевич, своим появлением вызвав лихорадочные щелчки волшебных кнопок Alt+F4, и сказал, что сегодня все могут быть свободны, после чего вновь скрылся за дверью.
Выйдя из офиса, они, недоумевающие, но радостные, побрели кто куда. Семен составил компанию Павлу, и они вместе двинулись к станции метро.
- Семен… - Замялся юноша. – А что там не так с Верой Юрьевной?
- Ммм… - Промычал Семен. – Ты только молчи, ладно… А то меня Верка кастратом сделает. – Он не весело усмехнулся.
- Конечно-конечно! – Закивал Павел – его нестерпимо жгло любопытство.
- В общем, у нее там… на ноге… какая-то дрянь… Как бы тебе объяснить… Вот… - Он приостановился, и, указав куда-то взглядом, прошептал: - Да вон, как у того бомжа на роже.
Юноша проследил за взглядом Семена, и его чуть не вывернуло. Не от изуродованного язвами и огромными, с горошину, белесыми гнойниками, а от того, что по лицу привалившегося к стене мужика в замызганном ватнике, старых брюках и потрепанных кедах, ползало с десяток мух. Две из них были толстыми, здоровыми; три - совсем крохотные мошки, одна из которых сейчас ползла по нижнему веку; остальные – мухи, как мухи. Павла замутило, и он поспешно отвернулся.
- Мать честная! – Семен, у которого зрение было похуже, только сейчас разглядел мух и тоже поспешил отвернуться.
- Ну, - начал он, когда бомж остался позади, - вот примерно такая же картина… без мух только.
- Кошмар! – Павла все еще мутило. – А из-за чего это?
- Тха! Из-за чего?! – Презрительно скривился Семен. – Да потому что трахается с кем попало! Вот и доигралась! – Он смачно сплюнул на обочину, а потом поднял голову, да так и остался стоять:
- Эй… гляди-ка…
Павел послушно проследил за его взглядом и оторопел: по перекрестку, прямо сквозь поток машин, неслась бледная как мел женщина. Только сейчас до него донесся ее душераздирающий крик. А за ней, огромными скачками, перепрыгивая с земли на крыши машин, а потом вновь на землю, мчался черный пес. Он вовсе не был огромен, наоборот – несколько худощав, но даже отсюда юноша видел, оскаленную пасть. Павлу показалось, что он видит даже капли слюны, слетающие с клыков зверя, но он мог ошибаться. Вначале донеслось жуткое, плотоядное «Хряп!» с которым любой крупный хищник разевает пасть, прежде чем вонзить клыки в жертву. Потом донеслись звуки выстрелов – второй, третий. Собака взвизгнула, врезалась в проезжающую мимо машину и отлетела в сторону. Женщина, растянувшаяся на асфальте, перевернулась на спину и, отчаянно суча ногами, пыталась отползти от тела зверя. К ней подбежал милиционер, наклонился, что-то сказал, потом бросился к сбитой собаке, наклонился… И снова «Хряп!». Тело пса осталось лежать на земле, лишь голова дернулась вверх и вонзила клыки в куртку служителя правопорядка. Милиционер закричал, но не растерялся – вновь выхватил пистолет и всадил остатки обоймы в шею и голову зверюге. Хватка разжалась, и истекающая кровью собака бессильно рухнула на асфальт. Где-то вдалеке завизжали тормоза.
Семен смачно выматерился.
- Слушай, пойдем отсюда, а? – Предложил он, и вместе с Павлом быстро сбежал по лестнице, ведущей в подземный переход.

Вечер в институте прошел довольно скучно. Лектора Павел почти не слушал, лишь смотрел на улицу, где по улицам метались какие-то тени, а по дорогам неслись разноцветные огоньки машин. Кажется, он даже немного вздремнул, но этого никто не заметил…

Всю дорогу до дома Павла преследовали звуки сирен. Преимущественно машин «скорой помощи», но куда-то спешили и милицейские машины, а один раз, когда он уже подъезжал к дому, мимо пронеслась пожарная машина.
- Дурдом какой-то…
Ночной воздух, как и в предыдущие, дни был особенно чист и приятен. Головная боль исчезла, словно ее и не было, хотя по дороге ему встречалось множество людей, которые понуро брели вперед, казалось, не разбирая пути, обеими руками сжимая голову, будто боялись, что та развалится на две половинки, и свежий ночной воздух их вовсе не волновал.
Людей на улице становилось все меньше. Где-то вдалеке раздался крик – не поймешь женский или мужской. Юноше стало не по себе. Он ускорил шаг и за пару минут добрался до дома.
Едва он вошел в парадную, как где-то в подвале загудела труба, да так громко, что Павел, как ужаленный, рванулся вверх, пролетая пролет за пролетом. Толпа осталась позади, вернулась индивидуальность, вернулся и страх.

- Не раздевайся. – С порога бросил ему отец.
Голос его был спокойный, но жесткий. Он быстрыми шагами мерил квартиру, стремительно хватая то одну вещь, то другую и отправлял их в объемистую туристическую сумку, стоящую на обувном ящике. Прямо на его глазах туда отправились два паспорта и толстая пачка евро, они приземлились прямо поверх буханки хлеба и двух палок докторской колбасы.
- Пап? – Недоуменно воззрился на него юноша, скинув с плеча сумку.
Отец не ответил, вместо этого он отправил в утробу сумки перочинный нож и еще один - сантиметров шестьдесят в длину, для разделки мяса. На секунду Павел решил, что отец сошел с ума, но лишь на секунду – тот был слишком спокоен и сосредоточен.
- Где мама? – Неотрывно следя за ним, спросил юноша.
Отец неопределенно мотнул головой и бросил в сумку две зажигалки, упаковку спичечных коробков, пачку сигарет и бутылку спирта. Спирт у них остался еще с давних времен, когда строили домик под Москвой – отец им с рабочими расплачивался – выходило дешевле.
В сумку перекочевали два мобильника, его КПК и ноутбук, последний, судя по лицу, отец не очень-то хотел брать. Сверху все это было завалено остатками провианта из холодильника.
Секунду помедлив, отец запустил руку в сумку и извлек перочинный нож.
- Бери. – Он сунул нож в руку юноши и закрыл сумку.
- Пап…
- Значит так. – Отец поднял сумку, прикинул в руке, а потом повесил на сына. Юноша охнул – сумка весила килограммов тридцать, не меньше. – Слушай внимательно и делай то, что я говорю.
Павел автоматически кивнул.
- Вот ключи. – Отец протянул Павлу связку ключей. – Здесь ключи от решетки, чердака и крыши. У меня есть еще одна связка, но она спрятана. Сейчас ты выйдешь и отопрешь решетку, поднимешься наверх и откроешь дверь на чердак, оба замка, навесной возьмешь с собой. После этого поднимешься выше и откроешь дверь на крышу. Выйдешь, подойдешь к краю и встанешь на бортик, у самого края, бросишь замок вниз. После этого ты снова спустишься вниз, войдешь на чердак и закроешь за собой дверь на встроенный замок. После этого ты быстро и, по возможности, тихо идешь в другой конец дома. Там ты сидишь до моего прихода.
- А потом? – Все-таки он сошел с ума, мелькнуло в голове юноши.
- А потом, - отец улыбнулся, - мы навестим твоего деда.
- Деда? – Глаза Павла расширились.
У его отца и деда были давние разногласия. Оба они тереть не могли друг друга, но вот Павлу гостить у деда нравилось. Правда, было это очень давно.
- Да-да, этого старого маразматика… - Отец хмыкнул. – Помнишь - где живет-то?
- Конечно, помню! У нас, под Москвой!
- Вот-вот, туда и поедем…
Отец прошел на кухню, взял со стола бумажный пакет – тот самый, от Владимира Сергеевича – вынул из него что-то черное и сунул себе за пояс, накрыв рубашкой.
- Ну, - он вернулся в коридор, - все запомнил?
- Да. – Недоуменно кивнул юноша.
- Тогда вперед, сын… - Он помедлил и добавил. – Я люблю тебя.
- Я… эм… - Замялся Павел. – Тоже… тебя…
- Все, живо.
Павел вышел из квартиры, прошел к решетке, преграждающей проход наверх и, открыв замок, прошел дальше.
- Паша. – Окликнул его отец.
- Да?
- Запомни – когда я приду! Понял? Я!
- Да-да. – Поспешно согласился Павел и пошел наверх.
Вдруг он остановился, хотел повернуться и спросить – «а как же мама»? Но дверь квартиры уже закрылась.
- Дурдом. – Повторил Павел и прошел дальше.

Он сделал все, как сказал отец и теперь ощущал себя круглым идиотом. Во-первых, он чуть не разбился, когда стоял на краю крыши под порывами ветра с тридцати килограммовой сумкой. Боязни высоты у него никогда не было, но, видимо, когда стоишь на краю крыши девятиэтажки, она появляется сама собой. Во-вторых его интересовало – что случилось с мамой. Ее увезли в больницу? Отец ведь хотел вызвать врача, но почему тогда они уезжают? В-третьих – уже ночь, он голодный и хочет спать, какого черта он должен сидеть на пыльном чердаке среди старых гнутых антенн и каких-то кабелей?! Это все больше и больше походило на дурацкую шутку. Ну, если так…
Его размышления прервал писк наручных часов – полночь. Павел решил, что посидит здесь еще двадцать минут, и если отец не явится, то он…
Где-то отчетливо и ясно прогремели выстрелы. Семь подряд. С равными интервалами. Потом кто-то завизжал, так громко и противно, что Павел заткнул уши. Казалось, что кричат прямо под ним. Крик смолк, но ему на смену пришли другие, они уже доносились с улицы. Павел приник к крохотному оконцу и увидел, как между покачивающихся деревьев и кустарников мелькают чьи-то тени. Одни бежали прямо, другие носились зигзагами, иные просто катались по земле. Постепенно крик нарастал, но постепенно удалялся, кольцом расширяясь от дома, уходил вглубь района, становился частью общего фона, подобно звукам проезжающих машин днем. Так прошло еще минут десять.
Вдруг где-то вдалеке раздался металлический удар, и дальний участок чердака осветила узкая полоска света, тут же потонувшая в чьей-то тени.
Павел не мог разглядеть отца – он сидел в самом дальнем углу, за каким-то подобием бетонной колонны, так что его обзор сводился к нескольким метрам впереди и только.
Он услышал, далекие мягкие шаги. Странно – походка отца иная, она твердая, волевая. Хотя, наверное, он просто боится провалиться – кто его знает – где там бетон, а где полуметровая трещина.
- Паш-ша. – Вдруг донесся до него голос. Женский голос. Странный голос, шипящий. – Павлуш-ша. – И вместе с тем очень знакомый. – Пав-лик. – Голос мамы.
- Паш-ша. – Голос стал ближе. – Где ты, сын-нок?
Юноша встал и вышел из-за своего укрытия:
- Мам, я тут.
- Сын-ночек! – Фигура женщины стояла чуть поодаль, метрах в двадцати. – Иди ко мне, мил-лый.
Павел сделал шаг, но вдруг остановился. Что-то было не так. Вернее не что-то – он знал, что было не так. Он знал, кто стрелял в полночь. Он знал в кого стреляли. И это, это все было очень не правильно.
- Где папа? – Хрипло спросил он.
- Иди ко мне, сын-ночек! – Повторила женщина.
- Где папа?! – Закричал Павел, и в его руке блеснул перочинный нож.
- Не вол-лнуйся, сын-нок. Он здесь. – Женщина шагнула вперед.
Юноша закричал. Он кричал так громко и так истошно, что через пару мгновений охрип и зашелся кашлем.
Лучи луны упали на фигуру, стоящую на чердаке: Да, конечно же, это была его мама. Была когда-то... Бледная кожа рваными кусками слезала с гниющего мяса. Там, где она еще оставалась, ее покрывали струпья и язвы. Единственная одежда – изорванный белый халат, свисающий с плеч. В животе и груди было пять глубоких черных отверстий, из которых сочилась темная жидкость. Шея была испещрена кроваво-красными сосудами, густой паутиной, покрывавшими так же и все лицо, если его еще можно было так называть – жуткого вида челюсть выдвинулась вперед, разорвав плоть вокруг… пасти. Глаза ввалились и сейчас на юношу смотрели лишь пустые мутные белки. Волосы большей частью вылезли, остался лишь клок на правой части черепа, туго обтянутого белесой кожей. Над левым глазом и в уголке лба так же зияли пулевые отверстия.
Тварь подняла руки с полуистлевшей плотью, и из глаз Павла потекли слезы. На трех длинных костяных шипах, в которые превратились ногти женщины, висела голова отца, вырванная из тела с десятком позвонков, с которых все еще капала кровь.
Павел бежал вперед. Правая рука вытянута вперед, левая, с ножом, прижата к бедру. Тварь моментально сбросила с когтей свой трофей и бросилась навстречу. Два острых как бритва костяных клинка вонзились в правую руку, пронзив ее насквозь, левая, вместе с перочинным ножом, ушла в развороченную грудь монстра, но тот, словно и не заметил этого – извернувшись, он прижал юношу к стене, приставил к лицу свободную лапу, когти из которых тут же вонзились по бокам от горла, а потом к нему медленно пополз еще один коготь, нацеленный юноше точно в переносицу.
Что-то темное окутало помещение позади твари, переносицу пронзила острая боль, а потом мир погрузился во тьму.