Сатана и оно христианства

САТАНА И "ОНО" ХРИСТИАНСТВА

Все говорят: Сатана, Сатана! В голове сразу получеловек-полунетопырь с черными крылами, рогатый и с копытами (с треснутым моноклем). С гнусной мордой. Откуда взялся этот образ? Откуда мы вообще знаем, что он существует – как нам внушают священнослужители и поэты?
Так что эта дилетантская работка – просто попытка понять образ Сатаны в культурах и религиях. Не исключено, что в дальнейшем работка будет уточняться, исправляться, а, может, и расширяться.

Что мы знаем о Сатане? Что он был первым и лучшим творением Бога, что позавидовал Богу и взбунтовался на него. Что для европейского сознания он является олицетворением греха гордыни, матери всех грехов. Впрочем, низвергнутый с небес, он грешил лишь тем, что ввергал в грех других.
Данте сковывает его в девятом ледяном кругу Ада, где пребывают обманувшие доверие… Что явно противоречит Апокалипсису, а, главное, реальности, ибо и в таком скованном виде наш герой без труда действует в земном мире. Что мы можем легко наблюдать каждый день, включив телевизор.
"Познание Добра так связано и сплетено с познанием Зла, что при кажущемся сходстве их не просто разграничить, их труднее отделить друг от друга, чем те смешанные семена, которые было поручено Психее очистить и разобрать по сортам", – писал Джон Мильтон, автор знаменитой поэмы "Потерянный рай" с Сатаной в качестве главного героя. Поэмой огромной, скучной, дидактической, зато в ней мы находим попытку выразить психологию богоборца, первого "израиля" (как это переводится с иврита). Поэтому Творец вселенной удостаивается таких лестных характеристик, как "тиран", "свирепый мститель", "самодержавный деспот"…
Начало было положено, и с конца восемнадцатого века, с Гете, Сатана становится как бы невольным инструментом божественной воли, а потом и вовсе неожиданно приобретает орел мученика за свободу, романтического героя, отважившегося на безнадежную борьбу с косной абсолютной властью.
Пора выяснить его истинную природу, происхождение – да, собственно, подробнее узнать про сам бунт.
Для чего, естественно, откроем Библию.

Сатана Библии переводится с еврейского как "противник". Если верить Ветхому завету, он соблазняет Адама и Еву. Одновременно он дает им знания, то есть делает то же, что Прометей и любой культурный герой. Впрочем, тогда он Сатаной не назывался.
В "Числах" в еврейском тексте так назван ангел Господень, который вышел против Валаама (22, 22-32). Первый раз в привычном нам виде он появляется (в русском переводе Библии) в 1-й книге Паралипоменон. Тут имеется загадочная фраза: "И восстал сатана на Израиля, и возбудил Давида сделать исчисление Израильтян". Кто этот сатана – неясно. В параллельном месте во 2-й книге Царств тот же случай с исчислением израильтян звучит так: "Гнев Господень опять возгорелся на Израильтян, и возбудил он в них Давида сказать: пойди, исчисли Израиля и Иуду" (24, 1). В этом случае Сатана – просто гнев Господень на человека, некая персонификация божественного облома.
Под именем "диавола" он упоминается в Псалмах Давида (108, 6). Это греческое слово, обозначающее "обвинитель" или "клеветник", то бишь прокурор. Обвинителем Бога и судьей творения он выступает в Библии лишь один раз: в книге Иова. В малоканонической и поздней книге "Премудрости Соломона" сказано: "Бог создал человека для нетления и сделал его образом вечного бытия своего, но завистью диавола вошла в мир смерть…" (2, 23-24). И ничего больше.
Тут напрашивается сразу целый куст ассоциаций: иранский (персидский) дэв (в кодексе Ксеркса дэвы названы порождениями злой мысли и лжи), див у славян, дева у индусов, деус (то бишь "бог") у римлян. Прозвище Зевса – Дий (от индоевропейского deiuo – сияющее небо). Другое прозвище Дьявола – Люцифер, то есть сияющий бог утреней звезды, Денница.
Снова как "сатана" он появляется у пророка Захарии (3, 1-2), опять без комментариев, но как некая сила, противостоящая планам Творца.
Еще Сатана упомянут в так же неканоническом и явно позднем тексте книги Иисуса, сына Сирахова (21, 31). Хотя и здесь он – просто эпитет без всякого объяснения, образ для сравнения.
Денница упоминается у пророка Исаии (14, 12-15): "Как упал ты с неба, денница, сын зари! разбился о землю, попиравший народы". Но тут несомненно пророк подразумевает не Сатану, а Вавилон и конкретно – вавилонского царя: "Тот ли это человек (выделено мной), который колебал землю?.." (14, 16). И чтобы уже никто не сомневался – в числе вин этой денницы упомянута та, что он пленников своих не отпускал домой (14, 17). Кто эти пленники? – Израиль, естественно. И однако, именно это место постоянно используется для доказательства восстания и падения Сатаны.
С христианских времен есть традиция считать за Сатану, "Князя бесов" – Вельзевула, то бишь ветхозаветного бога филистимлян Ваала или Баал-Зебуба, "повелителя мух", к поклонению которому то и дело соблазнялись древние евреи (видимо потому, что жили на его, Ваала, "канонической территории", как называется это в РПЦ). Но в Ветхом Завете про это, опять же, ничего не написано.
Первый и последний раз под своим именем и так сказать лично Сатана предстает в книге Иова. Здесь он прокурор, клеветник и соблазнитель. И во всех этих качествах Господь его терпит, как терпит скандинавский Один – Локи.
Словом, в Ветхом Завете Сатана упоминается всего три раза и больше не появляется никак и ни под какими обличьями, даже как "лукавый". Ни о каком восстании его на Господа нет и помину. Ветхозаветного Яхве Сатана совершенно не волновал. Его настоящие противники – другие боги, то бишь боги других, враждебных, племен, которым хотели поклоняться израильтяне (во Второзаконии они названы "бесами" (32, 17)). В это время – он еще племенной бог еврейского народа (так и назывался: "Бог Израилев"), обслуживающий идею его, народа, избранности и легитимацию его права на чужие земли.
Некоторые толкователи относят факт малого упоминания Сатаны в Ветхом Завете боязнью дуализма (чьей боязнью, переписчиков?), поклонения двум разным божествам: злому и доброму. Зато Коран, например, совершенно этого не боится – и дает свою версию падения Сатаны – так или иначе похожую на ту, которую мы знаем из христианства, хотя так и не знаем источник ее происхождения. Надо думать, сам этот "страх" (если он действительно был) свидетельствует о мощном вавилонском влиянии, вероятно, со времен Пленения. Не самыми убедительными доказательствами чего служит сходство младенческого плавания в корзине первого вавилонского царя Саргона I и Моисея (сюжет, известный многим народам, вероятно, отзвук инициационных ритуалов). Или остановка вод по молитве – уже из мифологии захвативших Вавилон персов (молитва Вистарева Ардвисуре Анахите, Авеста, Яшт, гл.5. XIX).
Именно в древней зороастрийской традиции светлому богу Ахурамазде, богу-жрецу, охраннику универсального закона, на котором лежит функция различения добра и зла, утверждения границ неких общих законов человечества, – противостоял темный бог Ахриман. Ахуры – иранские божества, борцы с хаосом. В индийской мифологии им соответствуют асуры, в германской – асы.
На заре всего – человечество открыло двоицу, закон противоположностей, универсальную оппозицию: день и ночь, свет и тьма, тепло и холод, огонь и вода, мужчина и женщина, небо и земля, рождение и смерть, верх и низ, правый и левый, чет и нечет (четверг–пятница у славян, Перун–Мокошь). (Или вариант оппозиции у народности фон в Дагомее: ночь, луна, радость – день, солнце, труд.) Появление двоицы, то есть отделение света от тьмы, космоса от хаоса – стало началом мироздания, а борьба этих двух начал – его содержанием, в том числе и моральным.
Духи, помогавшие человеку/племени (как правило, это были духи животных или предков), – стали называться добрыми, а вредившие – злыми. Из них произошли боги с теми же характеристиками. Правильное почитание этих богов, приносившее благоденствие народу и человеку, было названо законом. Следование закону было названо добром. Не следование – злом. Так родилось добро и зло. Колченогий жестокий ублюдок. Потом "добро" отделилось от интересов племени, следом – от интересов силы и господства, наконец – стало обслуживать интересы слабых, выкинутых из племени, из государства, господства и статуса, и в этой роли заняло то место, которое всем нам теперь известно.

У греков никакого Сатаны мы не найдем. Были титаны, то есть те же боги более раннего поколения. Здесь для нас интересна лишь фигура Прометея, двоюродного брата Зевса, который не сражался в великой битве Олимпийских богов и титанов ни на одной стороне (из-за своей, как считается, хитрости). Он создал людей, он дает им знания и огонь, то есть выступает как классический культурный герой. Он похищает огонь у богов, он обманывает Зевса, он интригует против него – и Зевс его наказывает. На самом деле – не за создание или подзуживание людей против богов, не за хитрости, а за то, что Прометей знает, кто свергнет "отца богов" и, соответственно, вызовет гибель всего олимпийского мироздания, но не колется. В этом роде – Прометей – типичный трикстер. Другой более яркий, но менее значимый сейчас для нас трикстер античного мифа – Гермес.
В понятиях близнечного мифа именно Зевс – настоящий "близнечный" брат Прометея, а не мало чем прославившийся Эпиметей.
Тут напрашиваются две серьезные аналогии. Первая: со змеем Библии, который, как сказано, "был хитрее всех зверей полевых". Он дает людям знания (то есть провоцирует отведать плода познания добра и зла). Он открывает им глаза. И за это проклинается Богом. Потом мы еще вернемся к этому. Вторая аналогия – со скандинавским Локи.

Локи – самый примечательный персонаж германско-скандинавской мифологии. Он – брат Одина, главного бога пантеона. Он помогает то богам, то великанам, добывая для тех и других ценности. Некоторые ценности он крадет, что в древности не считалось зазорным, более того – воспринималось как единственный способ их получить, другие изобретает сам (например, сеть), он участвует в создании людей. То есть Локи – это культурный герой и трикстер сразу. Одновременно – он отец хтонических чудовищ и своим поведением инспирирует конец мира. Для предотвращения чего – он, совсем как Прометей, сковывается богами. Увы, финал этой истории не так оптимистичен, как у греков. Виновник рвет путы, срывается с привязи гигантский волк Фенрир, порождение Локи, поднимается со дня моря другое его порождение – гигантский змей Ермунганд. На помощь Локи спешат недобитые великаны. И вот происходит Рагнарек, последняя битва богов. Фенрир проглатывает солнце. Затем он убивает Одина. Ермунганд убивает Тора, второго по значению бога пантеона. Гибнут все боги, все великаны, все чудовища, все люди. После этого мир начинается заново.
Трудно не сравнить эту битву на поле Вигрид с красочным описанием Армагеддона в Апокалипсисе Иоанна Богослова.

В индуизме демонический мир крайне разнообразен: это и асуры, и ракшасы, и всякие злые духи. Самые интересные для нас здесь – асуры. Они – старшие братья богов и первоначально сами боги (ср. иранские "ахура" – светлые боги). Они обладают мудростью, мощью и майей. Они обладали городами на небе, но Рудра (он же Индра и Шива) сверг их оттуда. Главный из асуров – Вритра (переводится как "преграда", то бишь практически так же, как еврейский Сатана). Он олицетворение хаотического, косного принципа. Он своим телом замыкает воды рек, текущие из-под мировой горы. Он змееподобный бык (дракон) и связан с водой. В противоборстве Громовержца-Индры с Драконом воплощается один из основных мотивов индоевропейской мифологии. Результатом битвы является нисхождение воды на землю, отделение земли от воды, а так же появление разнообразных благ (повторение сюжета – в знаменитом пахтании океана богами и асурами). Не исключено, что и ночной бой Иакова у переправы через реку Иавок с неким речным богом – является отголоском этой же мифологемы.
Останки Вритры покоятся на дне подземного мира, где струятся космические воды и нет света.
Хоть знаменитая тримурти индуизма и состоит, естественно из трех богов, все эти боги, Брахма, Вишну и Шива, играют приблизительно одну и ту же роль. Вишну уравновешивает добро и зло и прочие противоположности. Считается, что весь мир, включая Брахму – сон Вишну. В котором Брахма, порождение этого сна, творит наш мир из космического яйца (поэтому существует множество Брахм и множество миров). Пробуждение Вишну означает конец вселенной, новый его сон – появление новой вселенной (впрочем, есть и противоположная трактовка). Рожденный сновидением Вишну Брахма тоже то спит, то бодрствует, и кальпа – это день-и-ночь Брахмы, где существование нашего мира – это день Брахмы, а уничтожение и хаос – его ночь. Через сто космических лет умирает и сам Брахма – растворяясь в космическом сновидце Вишну.
Все остальные божества много раз менявшегося индуистского пантеона в поздней индуистской традиции всего лишь символы, некие формы проявления и атрибуты Единого. Вроде голубя и ангелов в христианстве.
В нашем "исследовании" среди трех богов самым интересным представляется Шива (переводится как "благой"). Он разрушает мир и порождает его, он ложится под ноги танцующей в безумном экстазе жены Парвати – чтобы спасти мир, или выпивает яд калакута, способный сжечь вселенную. В сочетании со своей супругой (в данном случае под именем Деви), воплощением его шакти – активной энергии бога – он образует творящую двоицу. Шакти, его жена и творящее начало, одновременно имеет несколько противоположных ипостасей, в том числе и Кали – губительного аспекта бога. Почитатели Кали, например, Рамакришна, видел в жертвоприношениях ей – прежде всего отказ и гибель своего эгоистического человеческого я.
Шива – истребитель демонов. И все же его главная роль – в конце каждой кальпы уничтожать мир и богов. С Локи его объединяет и его хитрость и неразборчивость в методах, с помощью которых он добивается равноправия на жертвоприношениях богов. Он ходит со свитой из злых духов, он порождает чудовищные эманации, он опоясан черепами и украшен змеями. Шива самый необузданный и яростный из богов: отсекает голову собственному сыну, сжигает бога любви Каму. Во время его неистового танца – гибнут миры. Он вступает в противоборство с Брахмой, за что удостаивается проклятия – вечного аскетизма. После таких вещей – поневоле озлобишься.
Кришна, аватара Вишну – живое слово. Вишну воплощается в живых существ, чтобы восстановить нарушенное равновесие мира, то бишь когда зло в битве с добром берет верх. Кришна и сам несет много черт трикстера.
Поздняя индуистская мысль веданты после Шанкары формулирует божественную гносеологию так: когда майя проецируется на Брахму, он превращается в Ишвару (бога). Только у Ишвары с точки зрения искаженного человеческого видения (неведения) могут быть противники. У Брахмы противника быть не может, потому что и противник – это он сам.

В иранской мифологии, довольно близкой индийской (ведийской), вошедшей составными частями в зороастризм, митраизм и т.д. и содержащей все главные черты индоевропейской мифологии в целом, мы найдем много того, что пригодится нам для будущего анализа.
Зороастризм – самая последовательная дуалистическая мифологическая концепция. Ей же присущ и резкий дуализм добра и зла. Главными антагонистами в ней являются светлое божество Ахурамазда и князь злых духов Ангро-Майнью (Ахриман), принесший в мир зиму, болезни и смерть, погубивший первочеловека Гайомарта и стремящийся уничтожить добро.
К иранской традиции восходит и идея о двух демиургах, двух близнецах (близнечный миф). Этот миф симметричен мифу о разделении мира на первичную двоицу, мужское и женское, верхнее и нижнее, свет и тьму, огонь и воду, где "женскому" началу отводилась роль хаоса, от борьбы/брака с которым появляются первые боги. Близнечный миф здесь воплощается в бракосочетании брата и сестры, то есть в объединении двух мифологических противоположностей в новую андрогинную пару – иначе: приходит к идее инь-ян, до которой строго моралистичная религия иранских ариев не эволюционировала.
Мир добра был воплощен божественной триадой: Ахурамазда, олицетворявший воздействующее слово, Аша Вахишта, олицетворяющий благое дело и Воху Ману, олицетворяющий благую мысль (согласно триединой формуле зороастризма: благая мысль, благое слово, благое дело). Триада входила в состав Амеша Спента (семь добрых духов).
Ахурамазда творит мир посредством мысли. Он создает духовную сущность Заратустры. В четвертом, последнем из мировых циклов, когда победа в мировой битве склоняется на сторону Ахримана, Заратустра получает телесное воплощение в облике саошйанта – эсхатологического спасителя. Он – посредник между небом и землей, он дает людям новое учение (изложено в боговдохновенной "Авесте"), содержащее понятие об абсолютной свободе воли и о личной ответственности каждого человека перед богом. Дух тьмы Ахриман искушает Заратустру обещанием великой власти, на которое тот, конечно, не поддается.
В этом с воем облике Заратустра периодически возрождается на земле. Цикл завершается победой добра над злом, воскресением мертвых и страшным судом, который вершит Ахурамазда. Праведникам, своим последователям, бившимся на стороне добра, Заратустра обещал вечное блаженство, грешникам – вечные муки расплавленным металлом в преисподней. Известна легенда, согласно которой Заратустра взошел на гору, на которую с неба обрушилось великое пламя. Заратустра вышел из него невредимым, зато наделенным великой мудростью.
Имеется тут и мифологический сюжет с драконом Ажи-Дахака. Побежденного дракона приковывают к вершине мировой горы Хары (Хукарйя), откуда берет свое начало великая река-богиня Ардвисура Анахита. Перед последней битвой добра и зла он, как скандинавский Фенрир, разорвет свои путы, наступит чудовищная зима, а потом мир погибнет в огне. Чтобы начаться заново.

В египетском трактате XXII века до н.э. сообщается, что люди произошли из тела бога-творца как точное его подобие. Для них он сотворил небо и землю – и животных для пропитания. В "Большом гимне Амону" говорится, что Амон поднял небо и отделил землю. Отделение неба от земли является одним из основных мотивов в мифологиях едва ли не всех народов. Как и создание мира из тела первосущества или первого (часто двуполого, как у новозеландских маори) бога (ср. инд. Пурушу, аккад. Тиамат, сканд. Имир, тольтекск. Тлальтекутли, ацтекск. Ометеотль, кит. Пань-гу). Причем из одной части этого существа создается небо, из другой – земля. Одновременно появляется первая двоица. Частным случаем первичной двоицы является известная теория Адама Кадмона или Антропоса, то есть первочеловека, в котором слиты или сняты оба пола.
Часто это первосущество олицетворяет хаос и изображается в виде гигантского змея (как аккадская Тиамат, иранский Ажи-Дахака). Змея во всех религиях – символ изначальных (порождающих) вод. В египетской мифологии бог Ра бьется с гигантским змеем Апопом, олицетворяющим мрак и зло – за возвращение в мир воды.
В этой битве ему помогает Сет, бог "чужих стран", олицетворение злого начала. Как часто случается в древних мифологически схемах, он далеко неоднозначен. Сет спасает Ра в битве со змеем, он покровитель царской власти, фараоны носят его имя. И однако с ним же связаны понятия "буря", "мятежник" и т.д. С VIII в. до н.э. он уже сам ассоциируется с убитым им Апопом.
Он брат светлого бога Осириса, который унаследовал власть Ра и, царствуя над Египтом, отучил людей от людоедства, научил их сеять злаки и изготовлять пиво и вино, добывать руду, строить города и учредил культ богов. Осирис в этой функции типичный культурный герой. Сет, чтобы завладеть властью, при помощи хитрости убивает брата. Жена и сестра Осириса Исида находит останки мужа и зачинает от них Гора. Выросший Гор побеждает Сета, воскрешает отца Осириса, который становится царем загробного мира.
Легенда об Осирисе восходит к универсальной мифологеме об умирающих и воскресающих богах. Мифологема этиологически объясняет смену времен года, смерть и возрождение растительности. Параллельный миф у греков – миф о Коре (Персефоне). В загробном царстве Осирис руководит судом над умершими. С эпохи Среднего царства каждый умерший египтянин стал отождествляться с Осирисом – в надежде на посмертное воскресение по образцу бога. То есть умирающий бог стал символом воскресения.
Идея Единого Бога была не чужда египтянам. Вообще, считается, что концепция Единого Бога была "изобретена" фараоном Эхнатоном в XV в. до н.э. Сперва фараон меняет в пантеоне главных богов, а потом запрещает все культы, кроме культа Атона.
Но и мало кому известная богиня Нейт, соединившая мужское и женское начало и несшая функции демиурга, говорит про себя: "Я все, что когда-либо было, я все, что есть, я все, что когда-либо будет, но глаза смертного не видели меня настоящую".

У индейцев Мезоамерики так же можно выделить пару богов, олицетворяющих свет и тьму. Это пернатый змей и "драгоценный близнец" Кецалькоатль – и его брат, бог ночи и подземных сил – Тескатлипока (Уицилопочтли). Кецалькоатль – культурный герой, он дал людям маис, научил разным ремеслам. Более того, как Прометей – он их создал. Его священный знак – крест.
 Тескатлипока – его противник, бог разрушитель, бог войны (Уицилопочтли). С помощью хитрости он побеждает Кецалькоатля и вынуждает его покинуть мир людей – чтобы вернуться (воскреснуть) в некоем отдаленном будущем.
По мнению Дж. Кэмпбелла, они, как очень часто бывает в мифологии, – противоположные аспекты одной силы. То есть тут мы, как и в Индии, видим персонификацию неких свойств божества, а не их чисто дуалистическое противоборство.

Благодаря рационализации китайской мифологии еще в очень древнее время (при Конфуции) – многие черты древних преданий дошли для нас искаженными и ослабленными.
Первоначально вселенная представляла собой яйцо. Со временем светлое начало ян образовало небо, а мутное, инь – землю. Первочеловек Пань-гу рос между ними (и своим ростом раздвигал их), а когда он умер – из него образовалась все, что есть между землей и небом, включая горы, людей и созвездия. По другому варианту мифа – он сам по-простому топором и зубилом отделил небо от земли (ломать не строить).
Итак: единое породило двоицу, двоица породила тьму вещей. Небо стало верховным божеством Тянь (Шан-ди). Оно создало людей и пять начал. Имелось у китайцев и много культурных героев, изобретателей благ и предметов (например, особо почитавшийся у даосов Хаун-ди).
Со злыми началами у китайцев туго. Злых духов они, конечно, знали, но никакого единого вождя их – нет. Пань-гуань (Чжун Куй) с одной стороны – повелитель бесов, с другой – защитник от них же. Поди пойми! Дракон у китайцев, как и положено, олицетворяет водную стихию и божество плодородия. Единственное отличие от многих других народов, этот дракон был священным. Впрочем, такое, вероятно, было не всегда. В мифах сохранилась борьба духа огня Чжу-жуна с духом воды Гун-гуном, имевшим тело змеи.
Философизация и рационализация мифологии привела к тому, что очень рано, в эпоху Чжоу (конец 2-го – начало 1-го тысячелетия до н.э.) – весь процесс бытия стал рассматриваться в Китае как результат взаимодействия, а не противоборства начала неба – ян и начала земли – инь. То есть так, само собой, было сделано высочайшее диалектическое открытие.

В мусульманстве с Сатаной нет проблем. Купеческий арабский народ заимствовал основные мотивы своей будущей религии из Ветхого завета, от христиан (скорее всего из их апокрифов) и из зороастризма – и создал по виду строго монотеистическую, а по сути дуалистическую религию. Сатана в ней – падшей ангел, который из-за гордыни отказался поклониться Адаму и был проклят Аллахом и свергнут с неба.

В концепции близнечного мифа (греческие Диоскуры, индийские Ашвины, Хун-Ахпу и Шбаланке у киче, Ромул и Рем у известно кого... до некоторой степени Гильгамеш и Энкиду у шумеров... и т.д. и т.п. до бесконечности), которая сама по себе восходит к идее первоначальной двоицы, у демиурга, творца мира, всегда есть дурной брат, то бишь неравноценный дублер, пародия на хорошего брата. Трикстер, мифологический плут, как правило – также брат культурного героя, завистливый, слабый и неудачливый. Поэтому он крадет и портит то, что создал хороший брат. Что объясняет для древнего сознания, почему в хорошо устроенном демиургом мире – появилось дурное. Иногда трикстер и культурный герой совмещаются, когда тот крадет изобретенные настоящим демиургом вещи и передает их людям.
Я веду к тому, что Сатана – это явное следствие и порождение классического близнечного мифа, и он – просто брат Бога. Этим и можно объяснить постоянное невероятное терпение Господа к Сатане, несмотря на все его проделки.
Он трикстер, он культурный герой, он антитеза хорошему Демиургу (а Демиург в гностической традиции может быть и дурным богом). Он одна из составляющих мировой двоицы, то бишь дуализма бытия.
Ветхий завет не допускает дуализм до тела творимого им мифа. Ясный пень, что у Единого не может быть никакого Противника, разве что из чистого мазохизма.
Зато в христианстве дуализм зацвел в полный рост, хотя авторы Нового Завета не устают утверждать, что Сатана будет побежден Господом. Но даже за этими амбициозными утверждениями прослеживается, что космический бой за мироздание – это бой равных. Пусть откуда-то известно, кто в этой войне победит. Как Заратустре было известно, что в борьбе с Ахриманом победит Ахурамазда.
В восточной же философии дуализм снят тем, что противоположные начала не враждуют, но творят мир и все его многообразие. То бишь восточная мысль почти на полтысячелетия раньше дошла до идеи диалектики, чем греческая философия, которая в лице своего первого диалектика Гераклита утверждала: "Единое, расходясь с собой, сходится", "бог – это день ночь, зима лето, война мир… все противоположности". Тогда же греческая философия дошла и до концепции мировой души или логоса, который понимался как круговорот душ-воспарений.
Впрочем, всем народам, открывшим двоицу, универсальную оппозицию, была известна и концепция мировой оси, она же – моровая гора, мировое древо, лестница, крест, омфалос и т.д. Эта ось, древо, соединяет верхний и нижний миры и моделирует пространство по сторонам света (первоначальный смысл и функция креста). Четыре стороны света и три мира составляют священное число семь. Мировое древо объединяет и соединяет противоположности и является первым воплощением будущего Мирового Духа.

Но вернемся к Сатане.
Можно сказать, что Сатана уцелел в Ветхом Завете, чтобы хоть изредка служить оправданием вечному отклонению Израиля от путей Господа. И в этом качестве он оказался очень удобен христианам. Несомненно: к собственной радости, полной жизнью Сатана зажил лишь в Новом Завете. Теодицея постоянно нуждалась в данном персонаже, чтобы объяснить существующее зло в мире, управляемом благим Богом.
Чтобы посрамить силы зла, зримо торжествующие в мире, и чтобы вернуть ему равновесие и спасти – во многих религиях на землю посылается наделенное особыми полномочиями воплощение Бога. За две тысячи лет нам прожужжали уши, что этим воплощением является Иисус Христос. Так ли? Во всяком случае, он явно не воплощение ветхозаветного Яхве.
Зачем бы Господу Саваофу, как он описан в Пятикнижии, понадобился бы некто в человеческом облике, который при этом был бы как бы Он сам, личная аватара, что совершенно нетипично для израильского предания? Для передачи информации ему всегда хватало ангелов, пророков, да и Он Сам не гнушался перетереть за истину с каким-нибудь врубным человеком.
Рискну предположить, что мессианская идея в христианском понимании была изначально чужда Ветхому Завету.
В Книге Судей (3, 7-11) Господь посылает спасителя, и его зовут Гофониил. Он просто вождь племени: разбил врагов Израиля – и канул в Лету. Через сорок лет в аналогичном неблагоприятном положении израильтянам был дан другой спаситель – Аод. О таких же спасителях сказано у Неемии (9, 27).
Та же история с понятием "помазанник", то бишь мессия. По словам Давида (1-я книга Царств, гл. 24, 7) – им был царь Саул. Потом стал сам Давид. Собственно, любой израильский царь был помазанником. Больше того, персидский царь Кир за то, что дал Израилю свободу и деньги на восстановление храма – оказался мессией, помазанником Божьим. Хотя он даже не еврей и не знал еврейского Бога (Исайя, 45, 1).
Лишь начиная с потери Израилем независимости и Вавилонского пленения, то есть после тесного общения с персами, – у пророков, у позднего Исайи (который не был Исайей), например, появляется очень неотчетливая идея кого-то, кто назван Отрок Мой. У пророка Захарии (гл. 3) появляется первосвященник Иисус, великий иерей времен Вавилонского пленения в запятнанных одеждах (что символизирует грехи Израиля, как толкуется это специалистами). Бог обещает Иисусу привести "раба Моего, ОТРАСЛЬ". Кто это? В главе 6 сказано, что этот некто создаст Храм Господень. Считается, что так Захария именует Зоровавеля (он же мессия) за то, что данный господин восстановил Иерусалимский храм.
Другое известное наименование для христианского Мессии: Сын человеческий – впервые не во множественном числе и не в уничижительном смысле, а как что-то, имеющее конкретный адрес – появляется у пророка Иезекииля – исключительно как обращение Бога к самому пророку, например: "И ты, сын человеческий, изреки пророчество и скажи…" (21, 28).
Наименование Еммануил ("с нами Бог") у Исайи (7, 14-17), а так же его пророчество о Рабе Господа и вестнике, кто возвестит народам суд и кто будет свет для язычников (42, 1-6, 19), что в христианской традиции считалось пророчеством об Иисусе Христе – относится, скорее всего, к самому пророку, или, точнее, его последователю VI века до н.э., написавшему эти строки.
Спасителем для евреев был сам Бог. Об этом же в послании ап. Иуды: "Единый Премудрый Бог и Спаситель наш через Иисуса Христа". (1, 24-25). Но в большинстве текстов Нового Завета Спасителем зовется исключительно Иисус Христос (что есть вторая подмена и искажение ветхозаветного смысла).
Дальше больше: если раньше Господь отличался от Спасителя Иисуса Христа, то у Петра и Павла он слился с ним (напр., Второе послание ап. Петра (3, 18), Послание к Тимофею ап. Павла (1, 1)).
Итак, идея вочеловечившегося Бога-Спасителя, аватары творца – заимствована христианством не из Ветхого завета.
Теперь о концепции воскресения.
Народ в Ветхом Завете – и был личностью, к которой обращался Бог. Поэтому ни о каком личном спасении или воскресении речи не было и не могло быть. Иегове нужен был народ, как свидетель о нем и объект общения – а народ бессмертен (если, конечно сам Бог его не погубит).
В 1-й книге Царств (гл. 28) есть занятное место про вызывание Саулом духа пророка Самуила – через аэндорскую гадалку. Но дело в том, что колдуны и вызыватели мертвых были запрещены и преследовались в Израиле наравне с жертвенниками Ваалу, как возвращение к язычеству и подражание "мерзостям народов, которых прогнал Господь от лица сынов Израилевых…" (2-я Паралипоменон: 33, 6). Они были ненавистны ревнивому Богу, так как будто бы могли предвидеть его волю или сделать что-то его воли поперек. Их колдовству было приказано не верить. Ирония в том, что дух Самуила выходит по поганому волшебству и говорит с царем совсем как в "Одиссее". Сам Саул его не видит, его видит гадалка. То есть, можно сказать, что израильская догма не хотела иметь ничего общего ни с мертвецами, ни с подобного рода доказательствами посмертного бытия.
У пророка Иезекииля имеется известное видение о костях в поле, на которые Господь наращивает плоть и вводит дух (37, 1-14). "Я открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших и введу вас в землю Израилеву". Но и здесь, как и у пророка Осии (6. 2), разговор ведется не об индивидуальном воскрешении, а воскрешении племени, колен израилевых, и возвращении их из Вавилонского плена на родину.
Пророк Даниил (II век до н.э.) пишет о Христе Владыке (то есть царе, помазаннике) (9, 24-26), Сыне человеческом, который дошел до Ветхого днями и которому в видении пророка была дана власть и вечное владычество над всеми народами и царствами (7, 13-14). У него же первый раз в Ветхом Завете появляется идея воскрешения умерших: "И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие для вечного поругания и посрамления" (12, 2). Примечательно, что пробудятся не все, а "многие". Видно, есть и такие, которые спят слишком крепко.
Это был человек, который отлично знал историю войн диадохов между собой, их сыновей и наследников, который уже созерцал появление в Средиземном море кораблей римского флота.
Дальше идея посмертного наказания или награды встречается в неканонической "Третьей книге Ездры" (еще называется "Апокалипсис Ездры"), которой нет ни в еврейской, ни в греческой Библии, и перевод которой был сделан с латинского. Может, поэтому в русском переводе тут встречаются такие фразы: "и удерживала власть на земном шаре…" (11, 32). Автор уже читал "Жизнь двенадцати цезарей" Светония (II век н.э.). Здесь же есть пророчество о Сыне, который секретным оружием истребит нечестивые воинственные народы и соберет себе "другое, мирное общество".
Идея личного посмертного воскресения или существования появилась в иудаизме уже в эллинистическую эпоху, но не была до конца принята и ко времени Иисуса Христа – например, партией несгибаемых саддукеев, сторонников иерусалимского первосвященника.

Христианство победило в момент исторического мирового перелома, когда новым властителям понадобилась легитимация их власти, а старым господам – чем-то преодолеть кризис самоидентичности. Когда рушились старые империи и новые народы захватывали земли.
Итак, главный вывод статьи: христианство – не есть наследие Ветхого Завета. А чье? Очевидно, что, как ни странно это звучит – зороастризма. Притом, что сравнивать две "мифологии" очень сложно, учитывая ужасное состояние дошедшей до нас "Авесты", и ее изначальную архаичность, превосходящую архаичность Пятикнижия Моисеева.
Вот главные аргументы: Заратустра предсказывал конец света при жизни теперешнего поколения. Семи архангелам христианства соответствуют Амеша Спента (семь богов) зороастризма. Сатане – Ангро-Майнью (Ахриман). Заратустра – есть мировой спаситель. Он создает строгое моральное и эсхатологическое учение, учение о наказании и воздаянии после земной жизни (впрочем, почти в таком же виде имелось уже у египтян). Он искушается князем тьмы Ахриманом. На него нисходит фаворский свет.
Символы четырех евангелистов – это заимствованные четыре халдейские знака Зодиака, соответствующие четырем сторонам света (и, соответственно, кресту).
И уж совершенно неспроста, что из Персии или с Востока явились к яслям Христа волхвы, как бы символизируя преемственность. Потому так ненавистно в христианстве тело, как воплощение злой материи (чувство – чуждое Ветхому Завету), неспроста так сильна идея спасения, то есть отказа от земного и материального, ради небесного и нематериального. Неспроста так велика в христианстве фигура Сатаны, как темного начала вселенной. Неспроста так похожи посмертные муки, рисуемые Зороастром и первоучителями христианства. Неспроста столько существовало в христианстве сект, которые почти не различались с манихейством и гностицизмом, с которыми официальное христианство боролось ради самоидентификации.
Не сомневаюсь, что при этом – бессознательно или сознательно – христианство преследовало благую цель: создать настоящую универсальную религию, в рамках которой утверждало нормы и искало истину. Оно наследовало многим религиозным традициям и является вершиной теологических поисков человечества. Моральное же учение Христа – и вовсе оказалось уникальным творением (при всей его порой компилятивности).
"Движение возникает из Противоположностей. Влечение и Отвращение, Мысль и Действие, Любовь и Ненависть необходимы для бытия Человека. Противоположности создают то, что верующие называют Добром и Злом". (У. Блейк, "Бракосочетание Рая и Ада".)
Не умея примирить эти Противоположности, христианство наполнило мир Сатаной, дав духовное лекарство, которое хуже самой болезни. Сатана – персонаж из подсознания, из фрейдовского "оно" христианства, глухих воспоминаний о первичном хаосе, изначальном мраке – и страх вернуться в это состояние вновь. Это страх перед женским, перед рождающим и убивающим, перед телом и его конечностью – выразившийся в страстной фантазии о месте, где нет двоицы, а есть лишь одна ее светлая половина, где нет оппозиции, а есть лишь осанна, где одни чистые мысли и клевые эмоции, где нет никакого "оно". Христианин забывает, что произошел от бракосочетания ада и рая, и хочет выбрать в родители лишь "благородных" предков.
Даже транцендирование маленького "я" до мирового – не удовлетворяет его. Страшно робкой душе мчаться по этим просторам – в качестве никого среди нигде, где вновь слиты все начала, все оппозиции, все различия. Но увы: это единственный путь познать Бесконечное.


–––––––––––––––––––-

Библиография:

Библия. Издание всесоюзного совета евангельских христиан-баптистов. М. 1968
Библия. Российское библейское общество. М. 1997
Библия-Центр: Библия on-line.
Библейский энциклопедический словарь. Перевод со шведского (самиздат)
Коран. Издательство восточной литературы. М. 1963
Мифы народов мира, в двух томах. Издательство "Советская энциклопедия". М. 1980
Мифологический словарь. Издательство "Большая российская энциклопедия". М. 1992
Философский энциклопедический словарь. "Советская энциклопедия". М. 1983
М. Рой. История индийской философии. Издательство Иностранной литературы. М. 1958
В.П. Панова, Ю.Б. Вахтин. Жизнь Мухаммеда. Издательство политической литературы. М. 1991
Дж. Кэмпбелл. Мифический образ. Издательство АСТ. М. 2004
Д.Д. Фрэзер. Фольклор в Ветхом Завете. Издательство политической литературы. М. 1985
Литература древнего Востока. Иран, Индия, Китай (тексты). Издательство МГУ. М. 1984.
В.Я. Пропп. Исторические корни волшебной сказки. Лабиринт. М. 2005
Р. Роллан. Жизнь Рамакришны. Издательство "Азбука". Санкт-Петербург. 2000
Л.Л. Селиванова. Сестра-супруга Аполлона: об одной мифологеме близнечного мифа. Альманах "Адам и Ева". "Алетейя". Санкт-Петребург. 2003