Часть 9. Маша и бабушка

       Часть 9.
       
       Маша и бабушка.
       
       Тяжёлые морщинистые руки отодвинули промасленную занавесь, похожую на ветошь, и, таким образом, в дряхлой, перекошенной набок келье наступил новый день. А может быть, это - всего лишь повторение старого дня? Один в один. Один на один с "Богом". В каких богов веришь ты, старая, никогда не считавшая своих лет бабушка?
       В молитвах да мелких домашних делах проходит убогое утро, а там, глядишь, и солнце уж в зените. Солнцу не пожалуешься на своё убожество: ему тоже скучно освещать нашу никому не нужную планету. Остаётся только терпеть.
       Мебель, деревянная посуда, жалкий чуланный скарб - всё это давно сгнило от времени. Бабушке нет до этого дела. Слепая вера в слепого бога - крепкий хомут. Стремление к мнимой святости есть самопожирание, удел таких "святых" - вечное чувство обречённости.
       - А ну-ка живо дрова рубить, неча рассусоливать! - послышался ржавый голос старухи. Её кривые пальцы цепко схватили мальчика за ухо, заставив его подняться с колен.
       Мальчика звали Петей, никто не знал, как и когда он появился у бабки. Накануне Петя вернулся домой после полугодового обучения у старца Эразма, и, вместо того, чтобы дать ребёнку отдохнуть, старуха заставила его пребывать во всенощном бдении. Теперь Петю, не поспавшего ни минуты и, к тому же, утомлённого долгой дорогой, ждала суровая монашеская повседневщина: бесконечные изматывающие молитвы и обязательная работа, которая не каждому взрослому под силу.
       - Иду, бабушка, - мальчик послушно кивнул головой, как только бабкины пальцы отпустили ухо. Длинные светлые кудри на мгновение взметнулись и снова упали на усталый детский лоб.
       Пётр вышел на улицу и взялся за топор. Несмотря на ранний час, было уже довольно жарко. Уже через минуту лицо мальчика блестело от пота, но топор, как ни в чём ни бывало, продолжал мерно подниматься и опускаться, раскалывая надвое, а затем начетверо толстые древесные болванки. Казалось, юному дровосеку неведома усталость. Лишь когда последняя четвертинка аккуратно легла в поленницу, Пётр уронил топор, смахнул пот со лба и сел на траву. Его глаза тут же закрылись, голова начала клониться книзу. Усилием воли мальчик разверз ватные веки.
       Мир зеленел перед Петей; он был таким, каким часто хотят видеть его взрослые, концентрируя свою пожухлую от ненависти и наркотиков мысль на воспоминаниях из счастливого детства. Мальчик знал, что, когда (если) он вырастет большой, он будет смеяться над своим глупым детством. Расти большим не хотелось.
       Мало-помалу воображаемый мир побеждал настоящий, и Петя, сам того не замечая, погружался в сон, сначала неглубокий и сопровождаемый лишь самыми поверхностными видениями, но с каждой минутой всё более крепкий и красочный. Сон назывался "das Sonnenkind" и повествовал о далёком городе, в котором работники домоуправления одного большого дома решили проучить почтальона, работа которого, как им показалось, была слишком лёгкой. Они убрали с лестничных клеток почтовые ящики, и теперь бедному почтальону приходилось разыскивать каждого жильца и лично передавать газеты, журналы и письма. Почтальон был добрый и трудолюбивый, тем не менее, он начал получать один выговор за другим, так как он теперь успевал обходить намного меньше домов, чем раньше. К тому же, если на почте что-нибудь терялось, в этом, не задумываясь, спешили обвинить почтальона. Жизнь бедняги превратилась в ад. "Что, если все домоуправы теперь начнут упразднять почтовые ящики в домах? - думал встревоженный письмоносец. - Тогда производительность труда почтальонов резко снизится, и почта перестанет справляться с работой!" Он поделился своей озабоченностью с начальником почтового отделения, но поддержки не получил. "И правильно! - раздражённо профыркал усатый красношеий крепыш, воняя луком. - Давно пора. Тогда, может быть, вы научитесь качественно работать!"
       Дальше события развивались, как в сказке про Золушку. Или про Дюймовочку. Нет, всё-таки про Золушку. К почтальону явилось Дитя Солнца. "Что ты хочешь, о почтальон?" - спросило оно. "Я хочу, чтобы дети улыбались, - сказал почтальон, не задумываясь, - чтобы женщины были довольны, а мужчины поумнели, чтобы животных хорошо кормили, чтобы все помогали друг другу, чтобы жизнь была интересной, чтобы троллейбусы ходили по расписанию, чтобы нервные клетки восстанавливались, чтобы никто не плакал, не занимался сексом и не принимал наркотики, чтобы люди не боялись Бога..."
       - Бога ты не боишься, дармоет проклятый!
       Петя проснулся от удара хлыстом: над ним тёмным неодушевлённым изваянием возвышалась бабка. Оказалось, что наступило время молитвы.
       Мальчик почувствовал головокружение, поднимаясь на ноги. Он необычайно остро ощущал тончайший баланс невидимых нитей жизни, копошащейся вокруг него, - так бывает сразу после пробуждения. Он не знал, что многие дети ещё нежатся в своих пышных белых кроватках со взбитыми подушками из настоящего пуха.
       Зато он прекрасно знал, что из-за кустов бузины за ним наблюдают два внимательных, широко раскрытых голубых глаза. Эти глаза принадлежали девочке лет двенадцати, прячущейся в кустах. Девочку звали Машенькой, жила она в ближайшей деревне, километрах в пяти от кельи. Машенька давно любила Петю и часто прибегала смотреть на него. Она продолжала прибегать даже во время долгого отсутствия мальчика, когда мысль о том, что Петя больше не вернётся, уже затмила слабую искорку надежды.
       И вот сегодня, после шести месяцев разлуки, Машенька снова увидела любимого мальчика. Боже, как сладко и громко колотилось её детское сердечко, истомлённое безнадёжным ожиданием! В своём светло-зелёном ситцевом платьице Машенька была совсем незаметна среди листвы, и всё же она боялясь, что биение сердца может выдать её. Она не знала, что Пете всё давно было известно, что его зоркие глаза заметили Машеньку в один из первых её визитов и что мальчик просто подавлял в себе ответное чувство, смирившись со своей монашеской судьбой.
       Машенька видела, что бабка держит мальчика в ежовых рукавицах. Сердце её обливалось кровью при виде Пети, рубящего дрова возле сарая или таскающего воду из колодца. Иной раз она с трудом сдерживала в себе порыв броситься на ненавистную старуху и, если не избить её, то хотя бы хорошенько покусать. Так и сейчас: Машенька проглотила комок, подступивший к горлу, до боли в суставах сжала маленькие кулачки. Когда-нибудь она не выдержит и убьёт отвратительную ведьму. Тогда душа старой карги отправится прямо в ад.
       Было время, когда Машенька с уважением относилась к верующим людям, всегда выносила странствующим монахам чего-нибудь поесть и даже пробовала читать Библию. В Библии, правда, ей попадались места, которые вызывали у неё недоумение: у Машеньки, например, никак не укладывалось в голове, как во имя Господа, являющего собой воплощение любви, уничтожались или обращались в рабство целые континенты. Она ещё ничего не знала о зверствах инквизиции, но первые ростки веры, готовые пробиться в душе Машеньки, уже были на корню уничтожены. Когда же девочка своими глазами увидела, как бабушка-монашенка издевается над бедным Петей, она стала убеждённой атеисткой.
       Машенька взглянула на солнце, которое стояло уже почти над головой. Надо бежать домой. Девочка в последний раз посмотрела на заскорузлую деревянную дверь, за которой только что скрылась печальная процессия, и поднялась с колен. В это время дверь снова открылась: Машенька едва успела припасть к земле. Из избы вышел Петя и уверенно направился к кустам, где притаилась Машенька. Прежде, чем испуганная девочка успела решить, что ей делать, Петя уже смотрел ей прямо в глаза с расстояния пяти шагов.
       Машенька вышла из своего укрытия, трясясь от страха и возбуждения и не зная, что сказать. Петя сделал ещё один шаг к девочке и остановился, поражённый её красотой. В его взгляде было столько любви, нежности и страдания, что Машенька, не в силах больше сдерживать свои чувства, бросилась к нему в объятия. Несколько долгих мгновений дети стояли, обнявшись, потом Машенька набралась смелости и поцеловала Петю в пухлые губки. Мальчик медленно отстранился.
       - Машенька... - тихо сказал он.
       - Петенька... Что она с тобой делает?.. - проговорила Машенька сквозь слёзы.
       - Ничего... Так надо, - Петя провёл ручонкой по машенькиной щеке, почти как взрослый.
       - Я ведь тебя люблю, Петенька! - вдруг вырвалось у девочки. - Люблю!
       - Чшшш! - Петя вздрогнул и приложил палец ко рту. - Так надо. Я должен пройти через всё это, чтобы в следующей жизни нам обоим было легче.
       Машенька смотрела на мальчика круглыми, испуганными небесно-голубыми глазами. Петя заметил её испуг.
       - Я тебя люблю, Машенька, - нежно прошептал он. - В следующей жизни мы будем вместе. Я клянусь. А сейчас нельзя. Я должен завершить начатое... Не приходи больше... Это моя судьба, Машенька!
       Машенька молча стояла перед Петей. По её прекрасному детскому личику текли слёзы.
       Бабка уже искала Петю на улице. Мальчик слегка подтолкнул Машеньку к кустам:
       - Прячься, бабушка идёт.
       Девочка снова залезла в своё укрытие, а Петя побежал к дому.
       - Ах вот ты где, негодяй! - проскрежетала старуха, заметив мальчика.
       Машенька, глотая слёзы, проследила, как Петя, подгоняемый бабкиными подзатыльниками, вошёл в избу, и, едва переставляя ноги, поплелась домой.
       Не доходя до деревни, девочка свернула в лес. Решение было принято. Если наперёд известно, что в этой жизни не будет смысла, не лучше ли сейчас же покончить с ней и перейти к следующей?
       Вон среди травы виднеется красная шляпка красавца-мухомора. А вот прямо под ногами растёт белая, с синеватым отливом, поганка. А вон ещё мухомор. И ещё поганка. Скорей, скорей...
       Наевшись ядовитых грибов, Машенька несколько минут неподвижно стояла на пригорке, ожидая смерти. Однако, ничего не происходило. Машенька повернула голову вбок... и воздух зашелестел перед ней. Девочка ахнула: весь мир был покрыт полупрозрачными серебристыми чешуйками.
       Машенька вздрогнула. Какая-то мягкая, тёплая и могучая волна подхватила её и понесла, легко, ласково и беспощадно. Девочка знала, что с ней не случилось и не случится ничего плохого, но, вместе с тем, она очень радостно и как-то по-домашнему ощущала, что невидимая калитка уже захлопнулась за ней, и обратной дороги нет. Машенька в последний раз посмотрела на голубоватый чешуйчатый лес и поскакала, как мячик, вдоль по тропинке в мир, полный красок. Пока она скакала, ей становились понятны некоторые законы физического бытия, которым, к сожалению, не учат в школах. Понимание приходило так быстро, что девочка время от времени теряла сознание. В эти моменты Машенька видела цветной сон с продолжением, который назывался "El nino del sol". Во сне пожилой мужчина в синей почтовой униформе стоял перед светящимся златовласым созданием, молитвенно сложив руки, и что-то горячо говорил. Машенька прислушалась и начала разбирать слова:
       - ...чтобы люди не боялись Бога, чтобы всё было зелёным, чтобы не надо было умирать, чтобы из бумаги делали книжки, а не деньги, чтобы существовала такая кнопка, на которую нажимаешь и попадаешь в детство, чтобы всё необходимое росло на деревьях... - почтальон понимал, что сейчас наговорит много лишнего, но остановиться было уже невозможно. Его несло и несло и несло, - ...чтобы не было грязи, ненависти, лжи, классового неравенства, неизлечимых болезней, чтобы всем всего хватало, чтобы люди плакали только от своего счастья или чужого несчастья, а не наоборот, и, как я уже сказал, чтобы животных в зоопарке хорошо кормили. Я устал видеть полудохлых слонов, медведей, тюленей и т. д.; пока в мире ничего не изменится, люди будут просыпаться ночью от тяжести, которая будет сдавливать им грудную клетку, не давая дышать. Каждый раз, когда ты просыпаешься от тяжести, может быть последним. Каждый раз, когда ты засыпаешь с усмешкой недоверия в уголках рта, может быть последним. Многие познают смерть в эти последние дни, остальные будут молить Бога о смерти. Стоит лишь один раз занести руку для удара - и ты попадаешь в царство маятников. Маятники разрушают памятники. Маятники давят таких, как ты. Открой один глаз - и ты убедишься, что всё искусственно. Открой второй глаз. Теперь ты видишь выпуклости. Начинай считать: раз, два, три, четыре... Пока ты считаешь, тебе не на что жаловаться. Это твой путь. Мне не разрешали стоять, сидеть, лежать. Я не понимал, чего от меня хотят. Я пробовал рассуждать логически: я хочу покоя, значит и люди хотят того же. Я начал стараться быть незаметным, чтобы дать им покой, но люди меня находили и снова требовали чего-то. Я стал их изучать и понял, что они совершенно другие. Они хотят власти. Они сделают всё, чтобы её вкусить. Они сходят с ума от этого желания. Однажды заполучив маленький кусочек власти, они превращаются в зомби. Они думают только о своей значимости. Однако, их ущербность настолько очевидна, что любое их действие не может вызывать ничего, кроме смеха. И вот я смеюсь, а они бесятся. Они уже не могут изменить себя, даже если захотят. Процесс зомбирования зашёл слишком далеко. Поэтому они пытаются изменить других, тех, кто на них не похож. Станет ли им лучше, если я буду играть ту роль, которую они мне навязывают? Нет!!!!! Из всего вышесказанного я делаю вывод: я - бесполезен. В связи с этим: я залезаю в шкаф, сворачиваюсь эмбриончиком, утыкаюсь носом в какую-то шубу и затихаю. Постепенно запах нафталина и темнота убаюкивают меня. Я вроде бы засыпаю, впрочем, трудно сказать, сон ли это. Через какое-то время я начинаю видеть сквозь стены, и всё почему-то ужасно замедленно. Я вижу наркоманов, медленно бегущих курить марихуану. Я вижу маньяка, медленно срывающего трусики с маленькой первоклассницы. Я вижу зверские человеческие еблища и медленные движения кулака в драке и зуб, выбитый этим кулаком и выплюнутый на снег. Чавкающие рты каннибалов, пожирающие внутренние органы одинокой женщины. Потом всё ещё сильнее замедляется, почти останавливается, так, что становится видно, как по проводам бежит ток. Вы знаете, как ток бежит по проводам? Не знаете... Ну что ж, попробуйте представить, как возбуждённый пёс принюхался к следам, как праздничную ёлку некуда поставить. Я понял, что Вселенная - это матрица. В мире есть много мест, где это заметно, тут уж ничего не поделаешь. На свете немало стекла и металла, камней и несбыточных грёз, поваренной соли, дерьма, канифоли и стука вагонных колёс. Когда я ребёнком игрался с котёнком, я знал, что не будет чудес, и кто-то кого-то заставит работать, и дождик польётся с небес. Послышится визг искалеченной плоти, и я поцелую гранит, и, тщательно взвесив все за и все против, я буду, наверно, убит. Алхимик нагнётся над каменным блюдцем, нальёт эликсиру в бидон, и я получу разрешенье проснуться, когда закипит ацетон. А в мире-то всё происходит наоборот. Куда-же смотрит матрица, спросите вы. А матрица не обязана следить за нашим пищеварением. Мы одиноки здесь, и если не мы - то всё! Если не мы - то ****ец! Значит, вместо того, чтобы нагло становиться на моём пути, займись самосовершенствованием. Значит, вместо того, чтобы дрочить свой член, нюхай лучше цветы. Значит, вместо того, чтобы идти, растопырившись, по улице, ёбни себя по ****у. А может, это САТАНА? А может, это ДИАВОЛ? А может, во Вселенной есть 2 отделения: то, которое всегда было, есть и будет и другая ***ня, которую иногда называют "закон сохранения энергии". Почему человеку необходимо умереть, чтобы понять, что мясо ничем не отличается от гноя, кварца, алюминия, целлофана, желчи, цементной пыли, древесного клея, кукурузной каши, рубероида, сухаря, соплей, дождевой воды, урана-237, птичьего помёта или, скажем, фенолформальдегида? Почему надо умереть, чтобы попасть в другое отделение? Почему? Почему? Нет! Нет! Нет! Не хочу!! Нет!!! Нет!! На хуй! На хуй! Нет! На хуй! Не хочу! ****ь! *****!! *****!!! БЛЯААААААДЬ!!! БЛЯАААААААДЬ!!! *****!.. На хуй... Не хочу... Нет... Переведите меня в другое отделение, я не хочу сохранять вашу ёбаную энергию. Переведите меня в другое отделение, я не хочу сохранять вашу ****скую энергию. Переведите меня в другое отделение, я не хочу... на хуй...
       - Понятно, - сказало Дитя Солнца, превращаясь в главврача, - переведём тебя в другое отделение.
       Машенька очнулась. Она стояла на краю обрыва.
       - Активное и пассивное действие имеют противоположный эффект, - ввинтилось в машенькину голову. - Когда ты прыгашь, ты летишь вниз. Когда тебя прыгают, ты летишь вверх!
       Тут же Машенька почувствовала, что её прыгнули. Она оторвалась от земли и полетела вверх. Машенька поняла, что теперь она не Машенька, а бабочка. Точнее, моль. Она летает перед бабушкиным комодом, набитым одеждой. В комоде много отделений, моль перелетает из одного в другое, садится на юбки, платья, носки, трусы, носовые платки, шерстяные кофты, оренбургские платки, пуховые шали и жрёт, жрёт, жрёт. Внутри моли скапливается шерсть. Шерстяной комок растёт до тех пор, пока не разрывает моль изнутри. Тогда комок вываливается наружу, распрямляется - и вот уже Машенька на свободе. Но теперь все отделения и пуховые платки это всего лишь видимость. Машенька легко проходит сквозь слои и впитывается в землю, состоящую из ёлочных игрушек, туалетных вантузов и прочих сложных предметов вперемешку с гнилой глиной. Машеньку подхватывает и несёт подземный поток. Стены туннеля постепенно расширяются. Становится светло. Наконец Машенька выливается в Дырявое Море, и всё получается, как в песне, только наоборот: над ней струя светлей лазури, под ней луч солнца золотой. В светлой струе тепло и хорошо. Машенька быстро расслабляется, и Дырявое Море принимает её. Девочка смотрит вниз и видит копошащихся безногих существ, хватающих друг друга беззубыми челюстями. Машенька понимает, что это люди. Она смотрит на мир людей сверху вниз. Дырявое Море - это небо.
       Девочка ласково обнимает тёплый поток, в котором она плывёт. Небо уносит её далеко-далеко, в радость, спокойствие и доброту.