он шел...

       Он шел по лунной дорожке. Так привычно и буднично шел. Вокруг не было ничего, кроме ночи. Ночь же не бывает пустой. И он это знал. Он любил шорох ночи. Любил пряный аромат ночи. И свет ночи. Ярко-темный свет ночи. И его путь. Путь по желтой, местами прямо цвета топленого молока с краями слегка талого сливочного масла, дорожке. Она была такой же мягкой, даже слегка вязкой… Он шел по ней босыми ногами. Откуда он шел? Он не помнил. Просто шел. Зачем? Наверное, за тем, что бы раз за разом испытывать то самое мягкое ощущение заботливой нежности, которое ему дает дорожка, ласкающая ступни своей вязко-упругой поверхностью. Каждую ночь. А что же было днем? Днем же не было ничего. Или было, но он его не помнил. Днем был не он. И так уже давно… А было ли как-то иначе? Вряд ли он хотел это вспомнить, вряд ли он хотел бы это знать… И менять он не хотел ничего. Даже если бы ему предложили убрать дни и оставить только ночи, он все равно бы не согласился…
       …поезд качал вагон, и ее мысли так же далеко убегали, как и она сама. От чего или от кого она бежала? Главное не от себя, остальное не важно. Широко распахнутым взглядом, бирюзой отражающим мелькавшие заоконные просторы она смотрела в небо, на лунную дорожку. Его конечно не видела, но знала - он там. Бредет по своему масляному пути и не помнит о ней. И ему будет абсолютно не важно, когда утром ее не окажется рядом. Быть может так даже правильно. Звездочкой она когда то пришла к нему. По той самой дорожке. По той самой дорожке она когда то впервые провела его. Она хотела ему показать свой мир… И завязла в его. Они поменялись ролями?... Нет. Она осталась звездочкой, он остался все тем же Им. Только вот миры их вдруг поменялись. И теперь перестук колес несет ее дальше по земле, а масляный язык все дальше от нее уводит его… в небо ли?...