Первые шаги, старые истории

- Ты-то откуда узнал, что я сегодня уезжаю? – вместо приветствия проворчал я. Неужели отъезд так меня расстроил, что я набрасываюсь на друзей.
- Канн-тох говорил. Давно. Я запомнил. – Канн-тох отец Хах-тоха. Вождь рода. Но отцом Хах-тох может его называть только в шатре, такой закон. Впрочем, у каждого свои причуды. Конь, решив, что разговаривать можно и на ходу потрусил по дороге, взбивая копытами пыль. Хах-тох шагал рядом, в Грэнзвил он всегда приходил пешком.
- А откуда Канн-тох узнал? – продолжил я разговор.
- Хэч, у тебя вместо памяти дырка. Он же был там в День Битвы. Это его стрела пробила рука Дариола, когда тот готов был ударить тьмой. Он слышал пророчество.
 «Далась вам всем моя память, надо будет, возьму у вас» - но говорить я этого не стал.
Дариол проигрывал, он ещё не был готов тогда, поняв это, решился на крайний шаг. Если б не стрела Канн-тоха…
Память, видимо, не такая дырявая, выплеснула на поверхность все, что я когда-либо слышал о Дариоле.
Полукровка, как и я между прочим, как все полукровки он практически не владел магией отца, к слову слабенького демона воздуха, не способного приличный смерч закрутить. Довольно рано стало понятно Дариол - ледяной. Но не только это, в отличие от спесивых и всем недовольных чистокровных ледяных, Дариол искал и находил в себе всё новые задатки. Быстро поняв, что воздух ему неподвластен, он стал пробовать с огнём и водой. Видимо вода ближе ледяным, этой магию он познал глубоко, что помогло успешно противостоять моей матери в День Битвы.
Но главное он смог проникнуть в магию тьмы, которая и миру демонов чужда, лишь несколько изгоев обладают её зачатками. К счастью неглубоко иначе применил бы её раньше. Да и то, что своё возращение он отложил более чем на двадцать лет, говорит о том, что он ещё многое не познал. Родители, железом и огнём сильно его потрепали, но ему удалось уйти живым, если можно считать живыми тех, кто связался с тьмой, оставив где-то печать, замочную скважину, что б иметь возможность открыть дверь с той стороны.
И тогда этот мир окажется бессилен противостоять ему и его войску, а возможно и мир демонов, ворота-то открыты, особенно если переметнутся, а они переметнутся, ледяные.
 Вот такая не радужная картинка сложилась в моей голове, оставался лишь один пробел – причём здесь я и с какой стати Дариол произнёс это идиотское пророчество раскрывающее его планы?
Мои размышления прервал громкий свист и ответное ржание. Навстречу нам из темноты вылетела приземистая кобыла, грозно храпя и скаля зубы, даже невозмутимый Конь застыл от неожиданности. Невысокие, лохматые лошади кочевников отличаются не только выносливостью, но и злобным нравом. Мне иногда кажется, что в прошлом они были хищниками, по крайней мере, я слышал, что даже степные волки опасаются нападать на них.
 Хах-тох легко вскочил в седло, успокоил кобылу, похлопав по холке. Убедившись, что хозяину никто не угрожает, кобыла, ещё раз грозно всхрапнув, взяла с места рысью, нам с Конём ничего не оставалось, как пуститься вдогонку. Размышления пришлось отложить, а вскоре мы въехали в стойбище, где, как оказалось, нас ждали.
 Навстречу вышел сам Канн-тох, лукаво щурясь и улыбаясь во весь рот. Вкусно пахло мясом, в центре стойбища выставлены низкие длинные столы, вокруг набросаны шкуры, подушки, сёдла. Праздник какой-то? А Хах-тох молчал.
И тут до меня дошло, это же в честь меня, моего дня рождения. Канн-тох специально привёл род к Грэнзвилу, он знал, этой ночью я буду у него в гостях. Не далеко же я продвинулся на своём пути. Спрыгнув на землю, расседлал Коня, хлопнул по спине, гуляй мол, это надолго.
Хотя и не часто мне доводилось оказываться на праздниках у кочевников, но мне это сразу и навсегда понравилось. Никаких церемоний, торжественных шествий, речей. Примитивно – безудержное веселье как бы рождается из воздуха, из запаха степи, из звёздного неба и, закружив, кидает тебя то к чану с хмельным напитком, то в круг пляшущих степняков, то на шкуры у накрытого стола, что б утолить неожиданно разыгравшийся голод.
 Вождь с сыном обняли меня за плечи, и повели на почётное место по левую руку от большой кучи шкур, служившей Канн-тоху троном. По правую расположился Хах-тох. Подняв над головой серебряный кубок, трофей какого-нибудь из многочисленных набегов на север, Канн-тох прокричал хвальбу, не скупясь на преувеличения и приукрашивания, в честь рождения меня, из которой следовало, что я, как минимум, любимый сын всех богов степи. Ответом ему был дружный рёв, стук сдвигаемых разномастных ёмкостей и веселье развернулось сразу, во всей своей дикой необузданности. Все пили, все ели, все кричали, в середине стола уже мерно бил барабан, задавая ритм, и одна за другой вступили разноголосые свистелки, выводя странною мелодию. Хах-тох схватил меня за руку и потащил на поляну у большого костра, где уже собирались в круг молодые парни рода. Свистелки выдали пронзительную трель, вступили новые барабанщики, мерный ритм сменился на бешеную дробь. А мы пустились в дикий пляс вокруг плюющегося искрами костра, крепко держась за руки и не разрывая кольца.