История людей

Стояло раннее, прохладное июньское утро. В Москве, на улице Мандельштампа, в здании, которое носило гордое название Дом Культуры, а точнее в одном из его коридоров, раздавались громкие, восторженные, восхищённые споры об устройстве мира. Кстати, здание это было раньше неким институтом, из-за чего там, наверное, было много коридоров, которых местные ласково называли колбасой.

А происходили споры в аудитории номер 1799. Она представляла из себя широкое помещение с ободранными для ремонта обоями, под которыми таилась белоснежная стена. Пол был покрыт паркетом - всём в мелу. Посреди это “рая” (уж слишком много белого цвета было там) стояли два домашних кресла, такие, из разряда любимых после работы. Между ними стоял журнальный столик с нехитрой провизией. Кстати, в комнате стоял ещё и сервант, с, естественно, алкоголем, и много сваленных где-то стульев. В креслах же сидели два весьма уважаемых на своих улицах человека. Один, Фёдор Игнатьич, был мелким начальником какого-то ненужного мелкого начальства, не очень богатый, крепкий, но ужасно простой и бесстрашный, а точнее ничего не боявшийся. Второй, Андрей Матвеич, интеллигентный человек, высокого роста, никогда не работал, но деньги были всегда, и выглядел всегда хорошо. Интересно заметить, что эти двое вчера вечером в высоких целях “самосовершенствования” решили больше не пить. И действительно, сервант, который был обильно полон всякого рода горячительным, был не тронут.
- Эх, хорошо утро, Фёдор Игнатьич, - вздохнул высокий человек, развалившийся в кресле под ранними лучами солнца.
- Такое же, как и вчера. Ведь вчера Прасковья Иванна выгнала остальных?
- Выгнала-с. Вот мы с Вами только вдвоём встречаем этот рассвет. Зато тихо, - драматически задрав голову, сказал лежащий Андрей Матвеевич.
- Ну тогда и я пошёл, скажу дома, что рыбачил, ведь трезвый же, жена и поверит. А то так и огреет ненароком сковородой или ещё чем. Бывало ведь, а? - засмеялся с себя же Фёдор Игнатьевич.
- Да нет, Фёдор Игнатьич, я же не женат, ты знаешь.
- Ну да, да. Вообщем, надо мне уже сворачиваться. Счастливо, Андрей Матвеич!

Фёдор Игнатьевич встал с кресла, потянулся, одел свои туфли, которые больше походили на домашние потрёпанные тапочки и удалился. Дослушав утихающий стук шагов друга, Андрей Матвеевич протянул театрально “Эх…!” и тоже встал и ушёл, закрыв за собой шумный замок в двери.
Вся это картина была всего лишь окончанием заседания клуба по интересам - “Чтение романов классицистов”. Основным составом этого клуба были мужчины лет 40-50, которых жёны отправили куда нибудь подальше, главное, что бы не пили.

Что такое “классицизм” никто из членов клуба не знал. Собственно, настоящие заседания закончились после первого же, когда глава этой организации уехал в Ялту на воды и назначил главой уже известного вам Андрея Матвеича. С тех пор здесь не просыхали. Даже ремонт затеяли с дуру.
Единственным умным началом здесь была уборщица и негласно главная - Прасковья Ивановна - бывалая мощная женщина, если так можно сказать, виртуоз швабры и веника, так же не плохо владеющая крепким словцом. Она-то и пришла в комнату номер 1799 часов в десять утра.

“Эх, опять окна не позакрывали, скоты”. Члены клуба были для неё как дети, к которым она по привычке могла обращаться “скотами” и прочим словарным хламом. Своих детей у неё не было. Муж её дома бывал редко, потому что работал где-то на Каспийе, но как порядочная женщина, на других мужчин, как на мужчин, она не смотрела.

Этим же утром член клуба “Чтения романов классицистов” - Степан, страдал дома один, с похмелья. То ему казалось, что дождь пошёл в доме, то он в пустыне лежит - видно и съел что-то, да не то вчера на заседании. С другой стороны входной двери стоял долговязый мужчина в чёрном плаще, с чёрной папкой в руках. Он очень солидно и гордо выглядел. Стучал. Терпеливо стучал в дверь, слыша стоны обезумевшего Степана. И не смотря на всю свою солидность сделал простое человеческое движение - почесал лоб, правда, не выпуская из рук чёрной папки. В этот момент ему-то и открыл дверь страдающий член клуба. Но, остолбенев, побледнев, Степан при виде этого чёрного чудища и криком: “Смерть за мной пришла!” захлопнул дверь и застонав убежал куда-то вглубь дома.
Человек в чёрном странно посмотрел в эту дверь и пошёл по улице дальше. Не зная, что Степан наблюдает и жутко боится его чёрных туфель сквозь щель под дверью.

Как раз, когда Прасковья Иванна залезла шваброй под сервант и на всю комнату распространился звон рюмок и бутылок, человек в чёрном завернул на самую добропорядочную и благополучную улицу. Он шёл по аллее, окружённой с двух сторон цветущими липами и каштанами, по левую его руку стояли ухоженные дома, по правую шумел трамвай. Человек в чёрном подошёл к дому номер 35 по улице, позвонил в уже электрический звонок. “Кто там?” - раздался хриплый голос и моментально открылась дверь, буквально “заткнув рот” гостю. Открыл ему синего цвета мужчина, но как и в предыдущем случае, остолбенев он убежал, с криком “Караул, полиция, беги!”. В доме поднялся шум, крик, и человек в чёрном поспешно ушёл. Когда на улице никого не оказалось, синий человек получил свою порцию благодарностей за ложный переполох.

Очередное “заседание”, а так же запивание и заедание клуба “Читателей романов классицистов” начиналось с толпы, нервно стоящей возле двери в комнату 1799. Все члены клуба, недавно опохмелившись, стояли и странно молчали. У всех что-то дёргалось: глаз, пальцы, а то и голова. Тут в толпу вошло оживление. “Андрей Матвеич идёт!”. Да, он действительно пришёл и всё члены клуба повернули свои головы в сторону входа, и пытались что-то разглядеть - хотя было это было крайне бессмысленное занятие.

Пришёл Андрей Матвеич, открыл комнату, и все влились туда. И тут началось. Раздавался грохот бутылок, рюмок, бульканье странной жидкости в стаканах. Сейчас вот полетят карты, на стол будут пикировать “пули” и прочее. Но вместо карт и патефона, сегодня было другое. “Со мной утром такое приключилось!”, “И со мной!”, “Ко мне приходил дьявол!”, “Ко мне полиция!”, “Да нет же, к чёрту вас, то был шпион!”, “Да черти это были!!”. Понеслись крики, вылетали стёкла, сыпалась штукатурка, но тут раздался стук в дверь. Воцарилась тишина и забавный стоп-кадр. Дверь медленно, со скрипом открылась сама, а на пороге стоял человек в чёрном.

Паника моментально вернулась, люди продолжили носиться по комнате, орать, бить окна и посуду, вспоминать чьих-то матерей. Один член выпал в окно - никто не заметил. Кто-то споткнулся и расшиб голову о радиатор, об него споткнулся третий и повторил судьбу второго. И, среди всей суматохи спокойно стояли 2 кресла, а в них спокойно, по прежнему сидели 2 человека.
- Что случилось Фёдор Игна…., - он не успел договорить, его настигла летящая вилка. Он упал.
Спокойствие в кресле Фёдора Игнатьича закончилось, его вынесли ногами в коридор вместе с креслом. Он не встал. Закончилось всё это к утру. Никого не было, кроме двенадцати неподвижно лежащих тел. Ещё троих нашли в реке, а двоих под окном. Человек в чёрном, обронив удостоверение с надписью “Перепись”, исчез, вероятно, боясь всеобщей участи.

Утром, как всегда пришла Прасковья Ивановна. Она зашла. И…. и…. Она упала. Замертво.
Стоять осталось только здание. Которое кстати потом пережило войну и до сих пор стоит и не слывёт дурной славой

P.S. Именно МандельштамПа, а не Мандельштама.