Новозеландский ягненок

Они, молодая женщина в сером и высокий мужчина в какой-то достоевской шляпе, прошли сквозь зеркальные двери. Швейцар окинул их испытующим и подобострастным взором. Кашлянул.
– Добрый вечер.
– Здравствуйте, – сказали они одновременно.
В гардеробе молодая женщина ловко сбросила не бог весть какое пальто в руки своему спутнику. Подкрасила губы, испуганно отражаясь в стеклянном озере зеркала. Потрогала его прохладный позолоченный берег. Мужчина снял шляпу и пригладил волосы ладонью. Они оба слегка замялись. Швейцар принял окончательное решение обдавать их презрением, но они упорно не замечали его взглядов.
Молодая женщина была обнажена. Во всяком случае, так в первый момент показалось розовым, как слабосоленая семга, и раскрашенным, как египетские саркофаги, дамам в зале. На самом деле, на ней было белое платье в пол, но оно так подчеркивало то ли недостаток, то ли достоинство ее фигуры – маленькую грудь и широковатые плечи, – что все внимание концентрировалось именно на этом контрасте.
– Добрый вечер, – вполне естественно и даже не омерзительно улыбнулась официантка. – Вас будет двое или еще кто-то подойдет?
– Двое, – мягко отрезал высокий мужчина.
– Присаживайтесь.
Они неуверенно, но с максимально независимым видом выбрали столик. Раскрыли меню – старинный роман, переплетенный в кожу с тиснением. Он – заинтересованно, она – куда более равнодушно. До тех пор, пока он не погрузился в изучение меню с головой. Тогда она подняла глаза и как бы осторожно начала рассматривать его. Любой дурак прочел бы в ее взгляде тот сорт женской любви, который предполагает определенную долю фанатизма и самоотречения. Тот сорт любви, который, как известно, не приводит ни к чему хорошему. Столкновение эроса и танатоса. Садомазохизм. Тяга к саморазрушению, проще говоря.
– Как здесь красиво, – вздохнула она. – Невероятно красиво. Так здорово, что мы пришли сюда.
– Тайский кокосовый суп… – бормотал он. – Спаржа с грибами… Парфе из манго… Хочешь копченого угря? Или рыбное карпаччо с грейпфрутом?
Она улыбалась, подперев голову рукой.
– Что? – спросил он и тоже улыбнулся. – Моя воля – я бы тут жить остался. Здесь должны быть запредельные салаты. Ладно, попробуем ходить в подобные места почаще… Надеюсь, ты голодна.
– Очень.
Принесли икру и королевские креветки.
– Рискуя выглядеть обжорой, я все-таки срочно начну есть, потому как вести светские разговоры на голодный желудок не умею. – Он разрезал блин с икрой. – Что ты думаешь по поводу радужной форели в белом вине?
– Думаю, я тебя люблю.
– Хорошо, а как насчет форели? Или, может быть, ты больше хочешь филе новозеландского ягненка в инжирном соусе?
– Возьми и того и другого, съедим пополам, в конце концов…
– Налить тебе красного?
– Лучше шампанского.
– Знаешь, – она подняла бокал, и в отраженном электрическом сиянии искусственный жемчуг на ее шее заиграл, как натуральный. – Знаешь, я очень счастлива.
Он оторвался от изучения бутылочной этикетки:
– Вот и славно. Приятно это слышать.
И был хрустальный шепот шампанского, и гирлянды янтарного света, и ровный гул голосов, и блестящая солнечная икра…
Ее рука казалась совсем белой на бордовой скатерти. Любовь жаркой волной залила ее сердце, по крайней мере, ей так показалось; она покраснела так, что даже на белое платье словно легла розовая тень.
– Я делаю распространенную ошибку – отношусь к тебе неправильно, не так, как женщина должна относиться к мужчине. Скорее, наоборот.
– Интересно, кто регламентировал, как должны относиться друг к другу мужчина и женщина? Не отвлекайся. Каждый ли день мы едим новозеландского ягненка? – он рассмеялся.
Свет, капавший из хрустальных люстр, чудовищно преломлялся в бокалах. Женщине очень хотелось выкинуть что-нибудь из ряда вон – облизать тарелку, на которой плавали островки инжирного соуса, разбить ко всем чертям бокал – да хоть прямо об стену, что угодно.
– Ты уверена, что я тебя не понимаю… Овощей?
– Думаю, ты мог бы понимать меня куда лучше, чем другие.
– Но, по-твоему, я не хочу вникать в проблему? Соус?
– Проблемы нет. – Она идеально самообладала. По крайней мере, на первый взгляд. – Я люблю не тебя, а свою гордость.
Она любила его, а не себя, и лгала плохо, заведомо зная это. И он понимал это, но ничего не говорил, жалея ее самолюбие, да и не желая тревожить себя.
– Милая, – сказал он со своей обычной неторопливой, ласковой мечтательностью, и ее лакированную самоуверенность сдуло ветром, и она отвела глаза, боясь, что он заметит особый хрустальный блеск, загоревшийся в ее глазах. – Милая…
– Да? – она медленно повернулась, ловя момент, стараясь запечатлеть его навсегда.
– Каков новозеландский ягненок, а?
Она сняла салфетку с колен, аккуратно сложила ее вдвое и вчетверо, стараясь, чтобы он не заметил, как дрожат ее пальцы. Ей хотелось выйти, но она чувствовала легкое головокружение и боялась упасть. Гирлянды света слились в золотую паутину, которая обволакивала потолок и стены, прилипала к скатертям и далеким уродливым лицам.
– Что такое? Что-нибудь случилось? Ты просто перебрала шампанского…
– Новозеландский ягненок – просто чудо, – сказала она. Встала, сконцентрировалась, дошла до туалета и там сползла на пол, цепляясь за холодный кафель и рыдая.