Случай Алисии

© Serhiy Mykhalchuk (photo)
© Dmitry Karateev & Constantin Mohilnik (text)


Фрагмент книги ЛИРИЧЕСКИЕ ВЕЛИЧИНЫ или LIEBE DICH AUS...

Случай «Алисии». Классический детектив

Скачать: http://www.scribd.com/doc/14975553/2-Liebe-dich-aus


И снова завертелся свиток, и снова, словно в хрестоматии русского фольклора: уж как пал туман да на синё море. И вошёл в утренний весенний туман белый английский катер «Алисия». Рассеялся туман – и нет катера. И вот уже в сумрачном лондонском доме сидят – дыму трубочного напустили - трое, уютно-тревожно озаряемые алым морем камина:
- Что же, благодарю вас, Мister William . Как за то, что любезно откликнулись на моё приглашение, так и за чрезвычайно любопытный рассказ. Впрочем, большая часть сообщённого вами была для меня почти очевидна. Это так же ясно, как и то, что вы настоящий морской волк – old ship, как говорится - и что вы кальвинист, неженаты, сухопутный ваш адрес – город Кейптаун, но вы не бур, а голландец, бывали в Индии, отличаетесь вопреки годам завидным здоровьем и не признаёте ароматизированных сортов табака.
Адресат этих слов приподнял правую седую бровь:
- Вот вы говорите - Индия. А почему не скажете, что бывал я в Австралии, на Огненной Земле, на Берегу Скелетов, в Патагонии, в Беринговом проливе… Легче перечислить порты, где я не бывал. Вот если бы вы заметили, что я ещё бывал на Тибете – я бы снял фуражку перед вашим методом.
При этих словах третий, безмолвный участник разговора, мужчина лет 35, крепкого сложения, усатый, изумлённо выкатил глаза: дескать, неужели что-то ускользнуло от проницательности моего друга? А друг, невозмутимо выбивая узкой белой рукой изогнутую чёрную трубку в мутную реторту для химических опытов, чуть засмеялся:
- Тибета-то я и не приметил. Это оттого, что моря смыли с вас всё сколько-нибудь связанное с плоскогорьями.
На лицо безмолвного усача вернулись привычные серьёзность и почтение: дескать, обычно живые и выразительные черты моего друга обрели аскетическую отрешённость, обозначающую глубокую сосредоточенность мысли:
- Итак, Мr. William, вы утверждаете, что наняла вас сама мисс Алисия Карлтон. И оговорила, что если какая-нибудь неожиданность случится с катером «Алисия», то вам, как лоцману, следует сосредоточиться на спасении её отца, лорда Карлтона, и её самой. Что же до двух приглашённых джентльменов, то им, в случае опасности, следует предоставить возможность испытать спортивные качества их собственных молодых мускулов.
Старый моряк пыхнул прямой, жёлтой кости, трубкой:
- Всё верно, сударь, но вы умолчали о других нанимателях.
Лицо третьего, безмолвного, напряглось, он отложил свою бурую глиняную трубку на доску камина и накрыл рукой толстую тетрадь в зелёном коленкоровом переплёте. Это движение не укрылось от цепких проницательных глаз хозяина кабинета:
- Всему своё время, доктор. Вы ведь ещё не знаете, о чём умалчивать.
- Умалчивать? I don’t understand you, my friend .
- Ну, вы ведь в ваших очерках до самого конца не договариваете всего до конца, чем и завлекаете читателя.
- Вот как? А почему бы вам не писать их самому?
- Писал бы, доктор, если бы не дела, если бы не козни моих работодателей - злоумышленников.
- Работодателей? You are joking , my friend.
- А кто же, по-вашему, обеспечивает сыщика работой? Вернёмся же к работе. Итак, вы говорите, Мr. William, что вас нанял старый лорд Карлтон и сказал буквально следующее: «Если катер утонет, то пусть утонут все, только не моя дочь, Алисия. А молодым негодяям – туда же дорога, куда и старому!» Как вы объясняете такое настроение отца невесты перед приятной морской прогулкой?
- Никак не объясняю – не моя это работа, объяснять, - пыхнула горьким дымом жёлтая кость.
- Великолепно, - мигнула огоньком чёрная изогнутая трубка. - Но это моя работа, и я объясняю это так: лорд Карлтон почему-то желал смерти себе – старому солдату. И почему-то желал, чтобы вместе с ним погибли его будущий зять – журналист Джеймс Уинстон, а также биржевой гений, новоиспечённый миллионер Глен Каванах, который был, начистоту говоря, благодетелем лорда. Не кажется ли вам это странным, Мr. William?
- Кажется, ну и что? Всех странностей не объяснить, молодой человек, и не пытайтесь. Это вам добрый совет от старика.
На усатом лице доктора засветилась лукавая гордость: дескать, то что простому смертному кажется немыслимым, лишь даёт моему другу возможность выказать те удивительные способности, которыми он обладает в столь высокой степени и которые я поставил себе целью охарактеризовать в этих записках.
- Благодарю за совет, но в силу особенностей моей профессии, принять его не могу. А вы, доктор, так не волнуйтесь - я постараюсь не обмануть нетерпения ваших читателей. Итак, продолжим: вы, мистер лоцман, имели любезность сообщить мне, что нанял вас на «Алисию» её прежний владелец, мистер Глен Каванах, который построил её специально, чтобы подарить мисс Алисии Карлтон. Любопытно, что последняя даже не была его невестой. Любопытно также спросить: а почему не была?
Огорчённо свесились усы коренастого доктора:
- Oh, my friend, нельзя же всё на свете до такой степени подвергать рациональному анализу. А если это чувство девушки, то такой подход не подобает джентльмену.
- Вот как! Вы говорите так, ибо счастливы в браке. Но согласитесь доктор, не всем в этом так повезло. Опыт свидетельствует…
Усы доктора горделиво приподнялись, дескать, оh my friend, ваше женоненавистничество, увы, сужает ваш горизонт. Есть вещи…
- Опыт свидетельствует, что есть вещи, о которых, конечно, не принято говорить, но которые определяют многое. В частности, выбор, совершаемый невестой. Я спрашиваю: если человек уплачивает все долги пожилого разорившегося джентльмена, перестраивает его некогда роскошную, впоследствии обветшалую усадьбу, чуть ли не ежедневно преподносит его дочери чрезвычайно дорогие подарки, - что из этого обычно следует? Извините, доктор, но опыт говорит, что это происходит не из почтения к наследственному титулу и боевым заслугам ветерана индийской кампании, но почти всегда ведёт к скорой свадьбе.
- Нет, мой друг, вы не человек, вы арифмометр! - доктор повернулся к собеседникам широкой спиной в твидовом пиджаке, чтобы пошевелить кочергой угли в чёрно-красной пасти камина. (Как стоматолог, правда, читатель?)
- Но к свадьбе с Алисией судьба вела…
При слове «судьба» одобрительно вспыхнула жёлтая костяная трубка.
- …судьба вела к свадьбе не богача и красавца Глена Каванаха, но бульварного журналиста Джеймса Уинстона, человека не богатого, не красивого, и, начистоту говоря, - не подающего надежд стать таковым. Вот я и спрашиваю – почему?
- Вы спрашиваете меня, сэр? – недоуменно зашипела жёлтая костяная.
- Гм, вообще-то, это вопрос риторический, но по привычке обращённый к моему другу доктору. И доктор по привычке же даёт столь же риторический ответ: сердцу не прикажешь.
Словно обжёгся огнём камина, друг-доктор, резко повернулся к другу-сыщику: дескать, как ни привык я к его необычайным способностям, это внезапное вторжение в мои мысли - совершенно необъяснимо.
- Нет ничего необъяснимого, доктор. Если Джеймс Уинстон твёрдо рассчитывал на этот мезальянс, столь неприятный как невесте, так и её отцу – а это следует из указаний, данных ими перед роковым плаваньем нашему другу лоцману…
Седые брови Виллема ван К. приняли выражение «за что бы мне такая честь?»
- …то, стало быть, негодяй журналист имел над семьёй Карлтон тайную власть. Что и неудивительно: лорд был человеком хотя и благородным, но весьма бесхарактерным, питал губительную слабость к колониальному рому и лошадиным бегам, промотал приданое покойной леди Мэрриэт, матери Алисии, а во время известного эпизода индийской кампании, при зачистке Ахмадабада, погибла большая часть солдат вверенного ему отряда. В решающем бою за этот город, в так называемом «бою за Розовый Камень», лорд Карлтон командовал специальным отрядом, обеспечивавшим защиту левого фланга. Что произошло тогда? Говорят разное, но достоверно следующее: внезапно все его солдаты побежали и были просто расстреляны в спины тут же ворвавшимися в расположение наших войск индийцами. Началась паника. Казалось, сокрушительное поражение неизбежно, но исход боя решили скрывавшиеся в распадке два полка под командованием полковника Джиггинса. Лорд Карлтон, единственный оставшийся в живых из его отряда, автоматически попал в число победителей и был награждён. Однако, говорили многое, говорили разное.
Сыщик на мгновение умолкает, чтобы затянуться дымом из чёрной изогнутой трубки. Паузу тут же использует доктор:
- Этому бою, как и роли в нём лорда Карлтона, военные историки дают прямо противоположные оценки.
- Совершенно верно, - слышится из дымного облачка, - многих возмущает, что выиграв «бой за Розовый Камень», Англия так и не получила самого Розового Камня - огромного бриллианта с чёрными вкраплениями, будто бы складывающимися в арабские слова «Аллах акбар». Камень хранился в главной мечети Ахмадабада, но войдя в город, наши его не обнаружили. Мусульмане утверждают, будто он унесён от рук неверных ангелами на небо. Между тем лорд Карлтон внезапно вышел в отставку и, вернувшись в Англию, вскоре зажил на широкую ногу, выкупил заложенное имение, завёл конюшню, нарядил как принцессу подрастающую Алисию и пустился в разгул.
- Oh, my friend! - и камином, и радостью догадки озарилось лицо доктора, кверху смотрят кончики усов, - Так вот оно что! Я понял. Лорд Карлтон в Индии завладел Розовым Камнем!
Но бесстрастно длинное лицо друга, крепко сжимают изогнутую трубку хирургически-музыкальные пальцы:
- Не торопитесь с выводами, доктор. Лорд Карлтон зажил так потому, что познакомился с Гленом Каванахом, как раз в то время фантастически разбогатевшим. Далее, Mr. William, вы поведали мне, что нанял вас жених мисс Алисии, журналист Джеймс Уинстон…
- Это не вполне точно, сударь, - откладывает жёлтую костяную трубку лоцман. – Мр. Уинстон не нанимал меня. Он лишь обратился ко мне приватно с просьбой, в случае крушения, постараться спасти всех пассажиров.
Широко улыбается доктор:
- Как приятно бывает услышать о таких проявлениях человеческого благородства!
- Согласен, - удовлетворённо кивает сыщик, - за этим обычно кроется какая-нибудь загадка. Вот я и спрашиваю нашего… м-м-м… гостя лоцмана: что же вы ответили на все эти интересные предложения?
Открыто смотрит лоцман, жёлтой-костяной спокойно пыхтит:
- Я все их принял, сэр.
Возмущён, вот-вот взорвётся доктор, внимательно строг сыщик-друг:
- Объяснитесь, сэр!
- Чего же тут пояснять? Принял все – в их положительной части. Ведь как было дело: наниматель мистер Глен попросил меня особо проследить за безопасностью старшего друга - лорда Карлтона, его дочери – хозяйки судна – и, разумеется, его самого, мистера Глена. Мисс Алисия трогательно заботится о старом отце, что похвально, а для самого отца нет никого дороже дочери, что естественно. Что же до просьбы мистера Уинстона, то она была даже излишней, ибо спасать пассажиров в случае чего – мой служебный долг.
Сияет доктор, не выдерживает:
- Вы настоящий джентльмен, Mr. William!
А тот с достоинством:
- Я белый человек, моряк и христианин.
А сыщик-друг с хорошим произношением по-французски:
- La morale est dans la nature des choses .
А затем с настойчивостью по-английски:
- Но есть и другой вопрос: не показалось ли вам странным, сэр, что все как один наниматели перед увеселительной прогулкой заговаривают с лоцманом о крушении? С чего бы это?
- Нет, - пожимает плечами Виллем ван К., - скорее следует считать странным, что выходя в море, люди так редко предвидят столь частое завершение плавания. Взять хотя бы этот Ла-Манш: кажется, несерьёзный пролив, не Магелланов и не Берингов, однако сколько таких прогулок по нему закончились гибелью судна.
- Допустим, - сцепляются хирургически-музыкальные пальцы. - И всё же в этом настроении пассажиров есть что-то необычное.
- Пожалуй, - призадумывается лоцман. – С такой предусмотрительностью встречаешься нечасто. Разве что профессор М., хоть отнюдь не моряк, сразу заговорил со мной о выдающихся кораблекрушениях, в которых мне привелось участвовать.
Куда подевалась невозмутимость сыщика – вскочил с кресла, отбросил трубку:
- Кто? Кто? Кого вы назвали? Профессор М.?
Приподнял правую бровь Виллем:
- Он вам знаком? Умнейший человек, даже не верится, что не моряк. Кстати, через него-то я и познакомился с юным Бертом Каванахом, племянником Глена.
Раздался радостный возглас:
- Вот оно, доктор! Вот оно то звено, которое замыкает всю цепь. Дорогой Mr. William, вы сами не представляете, до чего важную сообщили мне вещь!
- Отчего же это я не представляю? – хмурится лоцман. – Поговорить с таким образованным человеком всегда любопытно. Он сказал, что меня порекомендовал ему консультант из страховой компании Ллойд. Профессор назвал мне имена не менее дюжины кораблей, на которых я ходил в плаванье. Мало того – он знал имена их капитанов.
- Чрезвычайно интересно! Почему же лондонский математик, автор работы о биноме Ньютонa, так осведомлён в делах флота?
- Он сказал, что восхищается моей биографий моряка. Да, сэр, восхищается. Он разделяет моё убеждение о роли предначертания в жизни как людей, так и судов.
- Гм, предначертание? Интересно, как ещё не додумались ссылаться на это понятие в суде адвокаты преступников. Что же общего было в судьбе той дюжины кораблей?
- Общего, сэр, не так уж много.

Рассказ о скорой справедливости

- Голландская бригантина “Oute Zeeland” везла табак с Явы в Сиэтл и командовал на ней молодой капитан Ламбрехт Аарндт, и он соблазнился рассказами о гигантских черепахах острова Сипадан - это к северо-востоку от Калимантана. На закате, когда черепахи уже выползли ночевать на прибрежный песок, матросы, предводительствуемые капитаном, внезапно набросились на них и устроили настоящую бойню. Опьяненные лёгкой добычей, люди пришли в какое-то бешенство: они срывали с беззащитных тварей панцири, заживо свежевали черепах, развели костёр, и кок Кеес тут же в огромном котле приготовил на весь экипаж черепаший суп. Моряков можно было понять: им предстоял дальний путь через океан, когда не будет иной пищи, кроме червивых сухарей и солонины, похожей на древесину. Однако, жестокость и неумеренность всегда остаются грехом, а грех никогда не остаётся безнаказанным, причём расплата часто приходит ещё в земной жизни. Охмелев от необычно обильной пищи, моряки повалились спать тут же на берегу. Вернулись на корабль только лоцман, - старик указывает мундштуком трубки себе на грудь, - да юнга Йос. Около полуночи, на спящих внезапно набросились китайские пираты, и устроили настоящую бойню. Перерезали всех и, дохлебав ещё не остывший черепаший суп из чугунного котла, разбойники на джонках устремились к стоящей на рейде бригантине. Обнаружив там только двух человек да груз яванского табака, китайцы пустили корабль ко дну, а нас – лоцмана и юнгу – посадили в шлюпку и велели убираться поскорее и рассказать всем голландцам, кто на море хозяин.
- Вы понимаете по-китайски? – наклоняет чёрную изогнутую трубку сыщик.
- Шшы, танг чжан-ла - Zelfverstandleik! – серьёзно кивает лоцман Виллем. - Но не о том речь. За алчность и бессмысленные убийства Божьих тварей кара постигла корабль немедленно – в ту же ночь, за неделю до Рождества 1856 года. А что до разбойников – не нам судить о том, какие орудия избирает предначертание. И отчего не предположить, что скорая справедливость возмездия на земле облегчила вечную участь грешников?
- Гм, предположим, но продолжайте, сэр. В других случаях вы тоже усматриваете прямое действие высшей справедливости?
- Высшая справедливость, - торжественно разгибается спина старика, в сторону отлагается жёлтая костяная трубка, - действует всегда, но усмотреть её не всегда способны глаза человека.

Рассказ об испытании подлинности христианина

- Из Англии в порт Оклэнд, что в Новой Зеландии направлялся клипер «Коспатрик», заслуживший славу отличного ходока и привилегию на перевозку правительственных грузов и войск. Командовал им капитан Элмсли, на борту находилось 476 человек – кроме команды, в основном эмигранты. Добравшись за два первых месяца до южной оконечности Африки – мыса Доброй Надежды, «Коспатрик» вошёл в т.н. «ревущие сороковые», где дуют пресловутые «Бравые Весты», способные перенести корабль с переселенцами на триста миль в сутки к вожделенному новому отечеству. Да, многих обманула тогда – да только ли тогда? - эта Добрая Надежда. Пассажиры были в повышенном настроении. Мужчины, женщины, дети высыпали на палубу - кто пел, кто плясал, кто играл на губной гармошке, дети затеяли чехарду, юнцы шлёпали девиц, и все буквально ходили на головах. И среди этого сухопутного деревенского веселья кто-то из молодёжи заорал: «Пожа-а-ар!» Старая, но неизменно удающаяся шутка: девицы завизжали, охальники пустили в ход руки, папаши-мамаши – в крик, младенцы – в рёв, и начался пожар.
- Простите сэр, - дымит, мерцает алыми огнями чёрная изогнутая трубка великого сыщика, - отчего начался пожар?
- Английский суд квалифицировал впоследствии причину гибели судна как самовозгорание. И действительно, клипер был так основательно оснащён на случай пожара, что странно было бы ему не загореться. Например, пассажирам запрещалось не только пользоваться свечами, но даже хранить их в личных вещах, а на носу корабля была установлена новейшей конструкции пожарная машина. Бывало, куда ни пойдёшь по палубе, всюду спотыкаешься о пожарные рукава и вёдра: предначертание часто даёт человеку знаки. Ну-с, начался пожар, пошла паника, мужчины, женщины, дети бросились «спасаться кто может», т.е. калечить друг друга и мешать команде гасить огонь. Членов экипажа не пускали на нос: вообразили, будто матросы ищут спасения там, где стоит пожарная машина. На воду спустили шлюпку, в которую набилось человек сорок. Через десять дней пребывания в шлюпке – без пищи, без пресной воды и без вёсел - в живых осталось только трое. Так как одновременно с пожаром начался мёртвый штиль, шлюпку никуда не несло, а огонь на корабле не пылал, а тлел, порождая пелену удушливого дыма. Находившиеся в шлюпке глохли от криков тех, кто остался на корабле. В воде при отблесках пламени видны были акулы. Иные предпочитали задохнуться, иные – быть съеденными. Я видел из шлюпки, как появившийся на корме из облака дыма капитан Элмсли поднял на вытянутых руках свою жену и бросил её за борт, а затем прыгнул в воду сам.
- Простите сэр, - возмущённо настораживается доктор, - вы хотите сказать, что заняли место в шлюпке, покинув на борту гибнущих женщин и детей? Да и мистер Элмсли хорош: капитан обязан оставаться на посту до последнего!
- Меня, сударь, столкнула в шлюпку неуправляемая толпа тех самых женщин и детей. Я тут же принял командование шлюпкой, которое, впрочем, мне не пришлось в этот раз осуществлять. Что же до капитана Элмсли, то он покинул клипер одним из последних. Я ведь ещё не сказал, что огонь то тлел, то разгорался двое суток. Большинство пассажиров задохнулось дымом. Кто-то прыгал за борт и погибал. Была ещё одна шлюпка, но там началась драка, и шлюпка перевернулась. К исходу вторых суток «Коспатрик» повалился на бок и пропал в клубах пара под водой, а на воде ещё барахтались последние. Наша шлюпка теряла пассажира за пассажиром: сходили с ума, умирали от ожогов и ранений, падали в воду. На восьмой день наступило самое недопустимое, что я предвидел - а именно людоедство. Увы, цепляясь за жизнь, многие позабыли о нравственности, убеждениях и религии. После этого на девятый день ярдах в двухстах показался парусник, но с него не заметили шлюпки. Лично я связываю это с тем смертным грехом, в который впали иные из нас. Десятый день был самым трудным. В шлюпке оставалось восемь человек. Бросались друг на друга. Трое напились морской воды и взбесились. Когда настала ночь, один из бешеных разбудил впавшего в забытьё лоцмана, впившись зубами в его ногу. Я проснулся, вскочил – и увидел надвигавшийся на шлюпку парусный корабль. Назывался он «Британский Скипетр» и двигался в Лондон. Часа через три после того, как нас, уже пятерых, перегрузили на борт этого корабля, скончались ещё двое. Я нахожу происшедшее испытанием подлинности нашего христианства.
- Слыхал, слыхал об этой истории, - задумывается сыщик. – Если не ошибаюсь, среди эмигрантов находился некто Мерридью, которому, по моим сведениям, удалось спастись, добраться до Новой Зеландии, а впоследствии вернуться в Лондон, оставив по себе в колониях жуткую память. Интересной биографии человек. Надеюсь, что её последняя страница будет отмечена моим именем.
- Мерридью… - задумывается и лоцман. – Мне встречался носитель такого имени, но не на той шлюпке, в ноябре 1874, а несколько прежде.
- Ну-ка, ну-ка, Mr. William, - сыщик откладывает трубку и зажмурясь, сцепив кончики пальцев, откидывается на спинку кресла.
Улыбается доктор: дескать, незнакомый с моим другом человек подумал бы, что он утомился и уснул, тогда как на самом деле эта поза означает у него высочайшее напряжение внимания.

Рассказ о сотой овце

- В мае 1860 года американский трёхмачтовый парусник «Бенджамин Франклин» вёз домой из Австралии 68 золотоискателей и добытую ими на приисках золотую россыпь. В судовой книге, впрочем, вместо золота числились два ящика цинка - мера небесполезная, так как в пору австралийской золотой лихорадки южные моря кишели пиратами. Сами пассажиры корабля своим нравственным уровнем и образом жизни немногим отличались от морских джентльменов удачи. Однако предначертание воспользовалось скукой, которая царила на корабле во время однообразных петляний между атоллами Большого Барьерного рифа, а затем многодневных переходов по пустынной солёной хляби. Воспользовалось оно также почти всеобщей безграмотностью американских старателей. Вечерами, в часы огромных – чуть не во всё небо – тихоокеанских закатов, эти, часто преступные, с грубыми судьбами люди, собирались на палубе вокруг лоцмана–христианина, чтобы послушать чтение Священного Писания. Видите эту Книгу? Я с нею никогда не расстаюсь.
Виллем возлагает ладонь на том в коричневом кожаном переплёте с потемневшими серебряными застёжками:
- Это – Библия по-немецки в переводе доктора Мартина Лютера, изданная ещё при жизни переводчика. Я получил её ещё юношей, отправляясь в первое плавание, от отца, который был пастором в Амстердаме. Должен сказать, что Слово Божие находило немедленный отклик в сердцах грешников с борта «Бенджамина Франклина». Особенно трогала их история о раскаявшемся разбойнике. Помните: Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас. Другой же, напротив, унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? и мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! Все глубоко задумывались, иные даже плакали, а старый Эд Джекобз по кличке «Три Кармана», которого не исправили 20 лет «идеальной тюрьмы» в тасманийском Порт-Артуре, достал из-под одежды кожаный мешок, и сказал прочувствованно: «Вот это сокровище, взятое потом и кровью – кровью немного больше - теперь оно мне ненавистно. И сейчас я вышвырну его за борт к…» - «Остановись, несчастный! – вразумил его лоцман. – Во-первых, если ты обратился - не должно тебе по-прежнему сквернословить. Во-вторых, выслушай ещё вот что: Один человек был богат и имел управителя, на которого донесено было ему, что расточает имение его; и, призвав его, сказал ему: что это я слышу о тебе? дай отчет в управлении твоем, ибо ты не можешь более управлять. Тогда управитель сказал сам в себе: что мне делать? господин мой отнимает у меня управление домом; копать не могу, просить стыжусь; знаю, что сделать, чтобы приняли меня в домы свои, когда отставлен буду от управления домом. И, призвав должников господина своего, каждого порознь, сказал первому: сколько ты должен господину моему? Он сказал: сто мер масла. И сказал ему: возьми твою расписку и садись скорее, напиши: пятьдесят. Потом другому сказал: а ты сколько должен? Он отвечал: сто мер пшеницы. …И сказал ему: возьми твою расписку и напиши: восемьдесят. И Я говорю вам: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители. И улыбнулся радостно старый каторжник: «Тогда я отдам это хроменькой Гледис, чтобы её сосунок ублюдочный прожил век счастливее, чем старый хрен Эд». И высыпал золотой песок прямо в перевёрнутый чепчик рыжей нищенки, которая разжилась в золотой Австралии только незаконным младенцем да тропической лихорадкой и подалась теперь в Новый Свет, в Сан-Франциско, где ждал её либо притон, либо приют - и поди знай, что лучше. «Добрый поступок, - кивнул на то лоцман, - только всё же не бранился бы ты. Ибо сказано: будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный » - «Знаете, сэр, - смутился благоразумный разбойник, - легче уж киту пройти сквозь ячейку сети для лова камбалы, чем старому Эду перестать говорить на родном языке». И все шулера и вымогатели, все грабители и насильники - вчерашние каторжники и те, кто ещё не был пойман – готовые за горстку блестящего праха удавить родного брата, умолкли потрясённые, словно на их глазах только что воскрес Лазарь – тем более, что так оно и было. И только Джо Мерридью…
- Да-да? – скрипнуло кресло, расцепились длинные, узкие пальцы, разжмурились быстрые, острые глаза, задымила вновь чёрная изогнутая трубка.
- …и только Джо Мерридью заржал жеребцом и смачно харкнул за борт: «У меня с собой тоже от грёбаной Австралии кое-что осталось, и мне тоже оно досталось если в поте – то не моего лица. Однако, мозги у меня ещё не превратились в сушёное дерьмо кенгуру, как у этого отставного пионера больших дорог, и я не брошу мои кровавые – ты понял: кровные – денежки за так этой дурочке, даже не позабавившись с ней». – «О-о, Джо, раньше я б тебе горло порвал за такие речи, - мечтательно щурится Эд, - а теперь, - твердеют скулы старика, - Господь мне не велит». – «Чего ж Он тебе велит? - крокодилом скалится Мерридью. - А я знаю: Он тебе велит, чтобы Джо Мерридью запустил тебе лапу в правый карман, а ты подставишь левый, да? Так я и в левый залезть не постесняюсь, ты что думал? Гы-гы! И придётся тебе третий искать – ты ж у нас Эдди «Три Кармана», так?» Беспомощно-вопросительно всматривается старый каторжник, некогда ужас лондонского Ист-Энда, в лицо лоцмана-проповедника, дескать: я понял - Господь мочить не велит, но это ж не по понятиям – такое спускать, как этот сучара меня при братве опускает, а?» А седой мореход опускает руку на Эдову повинную плешь: «А вот смотри как: Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах ». - «Гы-гы! – ещё рыжее крокодилится Джо Мерридью. – На небесах! Совсем ты сдурел, старый, если думаешь, что есть небеса». – «Как так? – моргает растерянно Эд. – Запрокинь хлебало – вон они, над тобой, небеса». – «Ой, уморил, не могу, гы-гы. А ты знаешь, старый невежда, чему новейшая физиохимика учит?» - «Кто учит?» – выкатил белки старик, кулаки стиснул. - «Ай невежда! Небеса… Ничего там нет – один эфир, синий такой». – «А звёзды, звёзды где, по-твоему?» - «А звёзды тебе, козлу старому, примерещились – это искры в глазах, когда шею напрягаешь, понял?» Не смотрит уже старый Эд на лоцмана-проповедника, из кулака правого лезвия побег бело блеснул: «Да простит меня Господь, мистер Вильям!» - И козлом-быком башку нагнул. А Мерридью по-матадорски руку правую без плаща откинул – козла-быка дразнит: «Цо-цо! На-на…» И тут - камень с неба - летит-пылает - прямо между драчунами в палубу попадает. Никто не опомнился – горит корабль, пробит корабль, тонет корабль, и волны в три слоновьих роста его захлёстывают - затр… трр… трррещала обш… ш… шш… шивка, садануло капитана лбом по мачте, Эда старого втянуло в воронку, сходу смыло за борт Гледис и сосунка Дикки, только сшустрился Джо Мерридью выхватить у хроменькой мешочек с песком золотым от Эда, только словчился Джо Мерридью отвязать шлюпку, только нашёлся Джо Мерридью вёслами махнуть, обернулся – нет корабля, обломок палубы плотом плывёт, на плоту лоцман Виллем сидит – трубка в зубах, Книга подмышкой. «Гы-гы! - горланит Джо Мерридью, - что, проповедник? Гляди, кому небеса помогают. А потому что - на Бога надейся, а сам не зевай! - И потряс в воздухе синем - в эфире - мешком кожаным с песком золотым – первым и последним подаянием раскаявшегося разбойника непобитой камнями блуднице. - Гы-гы!» Да и уплыл за горизонт.
- А как же лоцман, Mr. William? – волнуется доктор.
- А что лоцман? – кашлянул старик. – Меня на третий день дрейфа подобрала полинезийская пирога. А «Бенджамин Франклин», как теперь и учебники правильно пишут, затонул 14 мая 1860 года у атолла Роа-Роа, продырявленный метеоритом. Случай редкий, в моей практике пока единственный.
- А что с Мерридью? – не успокаивается доктор.
- А Мерридью, дорогой доктор, - удовлетворённо улыбается сыщик, - уже три десятка лет продолжает свою карьеру мерзавца. Начал он и вправду в Австралии, близ Балларэта, что в Новом Южном Уэлсе. Помните, доктор, название этого города сыграло немалую роль в раскрытии тайны Боскомской долины. Итак, молодой негодяй собрал артель из двенадцати оборванцев-старателей, а сам - тринадцатый, как Иуда - завёл их в буш, от Балларэта вёрст за двести, на непочатый прииск в верховьях Муррея, где летом река часто пересыхает, и сказал: «Мы здесь первые. Снимайте, братцы, сливки. А я пойду в известное мне место – воды питьевой на артель припасу, чтобы вы не подохли, как собаки – здесь-то вода негодная». B то лето в Новом Южном Уэлсе стояла катастрофическая засуха. И поблизости от прииска, конечно, не было питьевых источников. А Мерридью перед отъездом подрезал тайно жилы мулам, сам же на единственной лошади скрылся в аутбеке. Когда через две недели негодяй вернулся, то увидел только сухое русло, трупы людей и полуосвежёванные туши тощих мулов. Жара и жажда сделали дело сами – заказчику осталось нагрузиться золотом и, сказав «Гы-гы!», отправиться в Мельбурнский порт, чтобы сесть там на «Бенджамин Франклин» да и податься из Антиподов в Америку – дурачить тамошних простаков.
- Но это… - не находит от возмущения места и слова доктор, - это же превышает всякий предел аморальности. И вы ещё можете говорить, Mr. William, о какой-то небесной справедливости!
- А в чём дело? – приподнимает правую бровь старый мореход.
- Как в чём дело? – кипятится доктор. – По-вашему, получается так, что редчайший случай в истории – попадание метеорита в плывущий корабль – привёл к гибели всех людей, готовых уже вступить на путь добра, а предатель и убийца, глумившийся над раскаянием, один сумел спастись!
- Ну, во-первых, не один – ведь я же – вот он, перед вами. А во-вторых, почём вы знаете: может быть, для высшей справедливости достаточно было того, что все эти люди уже решились изменить жизнь. И для их спасения, может быть, даже лучше, что жизнь их завершилась этим решением. Ведь Высший суд принимает во внимание не только дела, но и намерения. А что до Джо Мерридью, то, вероятно, долготерпение небесное ещё ждёт его покаяния. Вот послушайте: Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее? А найдя, возьмет ее на плечи свои с радостью и, придя домой, созовет друзей и соседей и скажет им: порадуйтесь со мною: я нашел мою пропавшую овцу. Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии…
- О нет, сударь! - вулканом пробуждается слушатель. - Я весьма и весьма сомневаюсь в том, что Мерридью когда-либо раскается и превратится в овцу. - Твердея, звенит сыщика голос, фонарём в рассказчика врезается взор. - Да и овец этих оказалось две. Ведь спаслось-то вас двое, не так ли, Mr. William? - щурится сыщик, лицо лоцмана взором буравит.
И Виллем, вспыхнув ответно зрачками, памятью шквалов дохнул:
- Эй вы, умник, не путайте овцу и пастыря!
Тише сыщика голос – не тише глаза:
- I bag you pardon , не хотел смутить.
Почти успокаиваются зрачки, почти засыпают, ослабив напряжение, скулы старика – а голос почти кричит:
- А меня не смутишь!
И к доктору, полувопросом:
- Если совесть чиста…
Молчит-пыхтит доктор, а сыщик серьёзно так и почти доверительно:
- Должен сказать, что я вообще не вполне согласен с вашей своеобразной жизненной философией, отмеченной редким эвдемонизмом. Я лично избегаю каких-либо философских обобщений моей профессиональной практики, а если находит иногда такой стих, то хватаюсь за голову и безнадёжно спрашиваю: что же это значит, доктор, каков смысл этого круга несчастий, насилия и ужаса? Должен же быть какой-то смысл, иначе получается, что нашим миром управляет случай, а это немыслимо. Так каков же смысл, а доктор?
Доктор, сам по-сыщицки пыхнув прямой глиняной трубкой, важничает молча, дескать: вот он, вечный вопрос, на который человеческий разум до сих пор не может дать ответа.
- Нисходил ли ты во глубину моря и входил ли в исследование бездны? - Вновь бестрепетно наставляет лоцман по Книге. - Человеческий разум и не обязан иметь на всё ответ. Однако ответственность человек несёт и будет нести всегда. И острее всего чувствуется это, когда сталкиваешься со случаями вопиющей безответственности.

Рассказ об оправдании делами закона

- 6 марта 1887 года на огромный морской паром в бельгийском порту Зеебрюгге погрузили тысячу лошадей для доставки через Ла-Манш в Англию. Когда я вспоминаю этот случай, то всегда с удовлетворением отмечаю, как посрамлены им человеческие суеверия. Утверждают ведь, что подкова приносит удачу. На этом пароме плыли четыре тысячи подков – и что же? А то, что паром затонул.
- Позвольте, - уместно компетентничает доктор, - это ни о чём таком не говорит. Я сам враг всяческих суеверий, и однако. Многие лекарства весьма полезны в гомеопатических дозах, но если дозы увеличить в четыре тысячи раз, то…
- Увеличьте хоть в сорок тысяч раз – дела это не изменит. Представитель страховой компании Ллойда, занятой не первый век своим нелепым делом, верно всё же сказал, - и старик будто читает по невидимой бумажке, - «При оценке степени риска судов всегда следует учитывать непредсказуемость человеческих ошибок».
- Извините, сэр, - задиристым становится доктор, на глазах молодеет, - вы сами допускаете сейчас логическую ошибку: ведь непредсказуемость по определению непредсказуема, - и косится весёлым глазом на друга-сыщика, дескать: как я его, а, my friend?
- Согласен, сударь, - важно кивает жёлтой костяной трубкой моряк. - Потому я и назвал страхование нелепым делом. Вот, например: вышел паром из порта, на нём кони - шквала нет, небо чисто, рифы далеко, пираты в Ла-Манше давно вывелись. Десяти минут не прошло – вдруг нагружается он морскою водой, словно пьяница ромом, заваливается набок и спешит на дно вместе со своими лошадьми и ослами.
- Ослами, сэр? Вы не упоминали ослов, - подозрительно хмурится доктор.
- Потому что я не сразу понял, какие они были ослы. Нехорошо так отзываться о покойниках, господа, но как ещё можно назвать тех, кто, загнал в трюм табун лошадей и не закрыл за ними ворот. Ворот, которые вели в трюм, господа! И вот – паром на боку, а по гавани, заглушая ржанием вопли людей и гудки кораблей, расплываются обезумевшие кони – не разобрать, где грива, где пена, - одни тонут, другие выпрыгивают на пирсы, растаптывают грузы, расталкивают толпы, в лошадей уже палят из ружей, и воспользовавшись общей неразберихой, ускальзывает от конвойных…
- Пойманный в Зеебрюгге и подлежавший выдаче Скоттленд-Ярду серийный отравитель Реджиналд Джонатан Морган! – блестят восторгом глаза детектива. – Но, в силу той же непредсказуемой человеческой глупости, беглый в Бельгию преступник сам возвращается на родину, и, разумеется, нарывается на меня. Я мигом узнаю его по некоторым, безразличным для профанов приметам, и на том история его кончается.
- Возможно, сударь, но не закрыть ворота в трюм! И даже не знать, кто сегодня за это отвечает! Такое может случиться только…
- Только на русском корабле, - весело подытоживает доктор. – Isn’t it?
- No, it is not! – печально торжествует лоцман. – Увы, сэр, это случилось на британском корабле. Назывался он “Herald Of Adventure” и был приписан в Портленде. Но утешу вас, доктор: с русскими кораблями и не такое случается. Пригласил меня семь лет назад на работу известный русский судовладелец Ефим Рубинчик. Пассажирский пароход «Михаил Сперанский», покинув черноморский порт Новороссийск, двигался к выходу из Цемесской бухты. Одновременно со стороны открытого моря ко входу в бухту приближался зерновоз «Дуня Евдокимова», принадлежавший отцу одноименной девицы, Мокею Тимофеевичу Евдокимову. По существующим правилам, преимущество прохода принадлежало, безусловно, зерновозу – я, знаете ли, всегда объективен. Тем не менее капитану «Михаила Сперанского», Ивану Сапогову, пришла блажь непременно пройти первым. Когда я указал капитану на недолжность нарушения правил без вопиющей необходимости, г-н Сапогов, расхохотался и, ухватив меня за пуговицу кителя, ответил так: «У вас есть занятие, Вильгельм Маркович? Ну вот и славно – и занимайтесь. А у меня есть другое – им я займусь. Договорились?» Это «договорились» означает у русских крайнюю степень упрямой безапелляционности. Дальнейший разговор бывает бесполезен: договорённость уже подписана, хотя и в одностороннем порядке. Зная это по опыту службы на русских кораблях, я не стал спорить – ведь это то же, что возражать стихии, - и действительно, вернулся к своим занятиям. Дальше дело пошло так: «Михаил Сперанский» сигналами предложил «Дуне Евдокимовой» уступить дорогу, и та охотно согласилась. Иначе говоря, один капитан предложил нарушить правила маневрирования, а другой беспрекословно пошёл на это. Но капитан Сапогов не ограничился тем, что заключил соглашение о совершении правонарушения. Он поручил выполнить неуставной манёвр вахтенному – второму помощнику Петрухину, а сам ушёл с мостика в каюту, откуда тут же послышался восхищённый женский смех: «Так “Дуня” мне сегодня уступает дорогу, да, Вань? Дочь купца Евдокимова? О, ну, я ж тебя за это…» Не слушая дальнейшего, я углубился в работу, но через 15 минут за мною прислал вахтенный Петрухин: «Вильгельм Маркович, включайтесь, а то, боюсь, не пройти нам первыми, и капитан с меня за то три шкуры спустит – они же с дамой, а тут такое!» В самом деле, в морской полумиле от нас шёл навстречу большой сухогруз и, казалось, не думал менять курс. Я предложил Петрухину опомниться и поступить по правилам, на что он только отмахнулся: «Ладно, г-н лоцман, ступайте-с к вашим лоциям. Я вижу, толку с вас…» И принялся сигналить флажками повторную просьбу посторониться. Минуты три спустя, над утреннею черноморской лазурью полетел к нам искажённый медью рупора добродушно-суровый окрик: «Ну сказал - пропущу!» Успокоенный вахтенный обернулся ко мне: «Ух, пронесло! Извините, Вильгельм Маркович, что я так, только всё же вы, немцы, сухари, ей-Богу. Я вас, право уважаю, однако…» - и полетел за борт с капитанского мостика. Страшный толчок сотряс «Михаила Сперанского». Это острый нос «Дуни Евдокимовой» взрезал нашу обшивку - как консервный нож жестянку. В считанные секунды образовалась пробоина в несколько десятков квадратных метров. «Сперанский» лёг на правый борт – и пошёл ко дну. Погибло 410 человек, спаслось – 16, в их числе капитан Сапогов, который и предстал впоследствии перед судом вместе с капитаном «Дуни Евдокимовой», Степаном Лошадёвым. Капитаны были признаны одинаково виновными и приговорены каждый к десяти годам каторжных работ на Сахалине.
- В этом деле, - дымно задумывается сыщик, - есть две неясности. Мотив капитана Сапогова, допустим, указан, гм! Но: а) почему капитан Лошадёв немедленно дал согласие на попрание правил? и б) почему, дав это согласие, продолжал действовать так, словно бы его не давал?
Скуксился недоуменно доктор: дескать, вот уж тяжёлый случай, если даже дедуктивный метод моего гениального друга даёт сбой.
- Так и быть – повторюсь, - раздражённо-терпеливо наставляет лоцман, - странного на свете много, и всех загадок не разрешить, и не пытайтесь, молодой человек, особенно в поступках русских. Со стихией можно и должно бороться, но неблагодарный труд – толковать её прихоти.
Оживляется детектив:
- Случилось мне два года назад побывать в Одессе по делу об убийстве мистера Трепова. И думаю, что хотя полиция в жизни этого государства есть, но мотивы её действий столь же загадочны, а сами действия столь же спонтанны, как и поступки граждан, проще говоря – правонарушителей.
Дымно задумывается и доктор: дескать, во всяком случае, неудивительно, что в этой атмосфере тонут корабли.
- О нет, доктор, - на сей раз огорошивает доктора телепатической проницательностью лоцман. – Корабли тонут не поэтому, а потому, что им свойственно тонуть. Это и есть причина, а всё прочее – лишь поводы. Поводом к гибели судна может стать как иррациональная анархия, так и параноидальная приверженность порядку. Например. Вышел в Северное море из Бременсхафена пассажирский лайнер «Профессор Вагнер» и взял курс на Нью-Йорк. В 5:30 утра, когда на вахту заступил третий штурман Штольберг, на ходовом мостике находились также старший помощник капитана и два вперёдсмотрящих, которые (суд так и не выяснил – кто первый) заметили в расстоянии не более двух миль по левому борту чуть впереди траверза топовый и зелёный бортовые огни встречного парохода. Из правил плавания недвусмысленно следовало, что данное судно должно уступить дорогу «Профессору Вагнеру». Однако из его перемещения не следовало наличие такого намерения. Когда расстояние между кораблями сократилось до полумили, я, лоцман, обратился к капитану Сарториусу с предложением во избежание столкновения пропустить встречное судно. Тем более, что в подзорную трубу уже видно было, что это канцлерский почтовый крейсер «Фридрих Великий». «Знаете ли, Herr Wilhelm , - вспыхнул капитан Сарториус, - выполняйте ваши обязанности и не вмешивайтесь в мои, oder? » Когда немец таким тоном говорит “oder?”, становится ясно, что никакого «или» не может и не должно быть. Однако, я рискнул обратиться к штурману Штольбергу с советом по крайней мере просигналить встречному просьбу посторониться. «Он не посторонится, - спокойно и несколько пренебрежительно буркнул мне штурман, - канцлерский крейсер обладает частным правом преимущественного прохода». – «Тогда посторонимся мы сами, - упорствовал лоцман. - Разве вы не видите, к чему дело идёт?» - «Ни в коем случае! - рассердился штурман. – А дело здесь ясное: а) капитан не приказывал сворачивать, б) мы обладаем общим правом преимущественного прохода. Не путайтесь под ногами, Herr Wilhelm, я вас уважаю, но на месте хозяина ни за что не стал бы нанимать на корабль иностранца. Тут нет ничего личного, но все вы существа хаотические – die Chaoten. Полный вперёд!» – и вылетел с мостика за борт… Пред судом предстали: Вольф Сарториус, капитан погибшего «Профессора Вагнера» и Курт Шрамм, капитан канцлерского почтового крейсера «Фридрих Великий». Сарториус отказался от услуг защитника, т.к. считал дело однозначным, а себя стопроцентно правым. Шрамм отказался от услуг защитника, т.к. считал дело однозначным, а себя стопроцентно правым. Бременский ганзейский суд оказался в затруднении: в силу частного права преимущественного прохода, которым обладал «Фридрих Великий», другой корабль обязан уступить дорогу, однако, в силу общего права преимущественного прохода, которым обладал «Профессор Вагнер», другой корабль обязан уступить дорогу ему. Но выступая свидетелем на процессе, я напомнил судьям следующие стихи из Послания апостола Павла к Римлянам: Но мы знаем, что закон, если что говорит, говорит к состоящим под законом, так что заграждаются всякие уста, и весь мир становится виновен пред Богом, потому что делами закона не оправдается пред Ним никакая плоть; ибо законом познается грех… Ибо мы признаём, что человек оправдывается верою, независимо от дел закона. Официальный обвинитель фрайхерр Бляйбтрой решил было, что я таким образом призываю пренебречь законом и так увлёкся, что предложил привлечь к суду и меня. Но член коллегии барон Фрюауф усмотрел в моих словах какую-то диалектику, единство и борьбу противоположностей, и подчеркнув, что в данном случае имеет место синтез веры и закона, т.к. обе стороны твёрдо верили, что поступают согласно закону. Суд счёл его доводы достаточными. Оба капитана были освобождены от уголовного преследования, однако приговорены к ежегодному отчислению трети дохода: Сарториус – в пользу пароходной компании, Шрамм – в государственную казну, вплоть до полной компенсации ущерба за погибшее имущество.
- Как же так? – вновь недоуменно дымит доктор. – Почему капитан и штурман ничего не предприняли, чтобы спасти корабль?
- Сколько раз повторять! – поперхнулся дымом Виллем ван К. – Всего объяснить невозможно, и стремиться к тому – значит впадать в грех гордыни. Невозможно понять мистическую власть порядка над поведением немца. Но довольно об этом. Что вас ещё интересует? Немецкий же корабль «Фердинанд Мюнцлов» угодил у берегов Японии в апреле 1845 года в «око тайфуна». Испанский пароход «Родригес» в январе 1873 петухом налетел на мирно стоявшую на рейде французскую яхту «Султанша» и, потопив её, скрылся в ночи. Новозеландский китобой «Китобой» был атакован и потоплен гигантским китом в августе 1869 года… Сколько можно? Как видите, случаи совершенно разные.

………………………………………………………………………………………………………

- В самом деле, чертовщина какая-то. Неужели великий злодей, профессор М., умнее меня и видит закономерность там, где самый острый человеческий ум усматривает лишь ряд не связанных друг с другом фактов? Скажите, доктор, что вы думаете как медик?
Доктор, внутренне подбоченясь:
- My friend, не кажется ли вам, что все эти корабли затонули, а стало быть, тут нужен не медик, а скорее, водолаз.
- Все затонули? Доктор, вы попали прямо в точку, сами в неё не метя. Все затонули! Вот это их и объединяет.
Доктор, ещё пуще подбоченясь внутренне, наклоняет лицо к глиняной трубке и сосредоточенно набивает её табаком. Наморщенный лоб сыщика выдаёт упорную работу мысли:
- Скажите, пожалуйста, Mr. William, каков примерно процент потопляемости среди кораблей, на которых лоцманом были вы?
- Я не занимаюсь статистикой, - проворчал Виллем ван К. – для настоящего лоцмана каждый корабль – особенный и единственный.
Доктор одобрительно кивает: дескать, так и каждый пациент у настоящего врача.
- И каждое настоящее дело у детектива, - серьёзно улыбается сыщик. – Но всё-таки нельзя же совсем не обобщать опыт. Принцип дедукции – от общего к частному. Поэтому весьма буду благодарен, если вы ответите: были ли случаи, когда направляемые вами корабли не пошли бы ко дну?
- Да вот хотя бы случай «Алисии»…
- Погодите, со случаем «Алисии» мы пока не разобрались. Стало быть, сделаем предварительный вывод: в силу скрытой от нас причины корабли, на которых Mr. William служит в должности лоцмана, отличаются практически абсолютной потопляемостью.
Тень мистической тревоги омрачает черты доктора: дескать, мне вспомнилась история из прочитанной недавно книги «Морской свиток. Легенды и поверья моряков». Легенда о бессмертном Чёрном Лоцмане, который накликает гибель на корабли. Но это же чушь! Стыдно было бы в нашем просвещённом и рациональном XIX веке…
- Я понимаю, куда вы клоните, г-н сыщик, ха-ха! Вы наслушались разных басен от списанных на берег за пьянство старых болтунов.
- О чём вы, Mr. William?
- Ну хотя бы о Чёрном Лоцмане.
- О ком? Интересно – расскажите-ка подробнее.
- Из меня скверный сказочник. При всём моём опыте, этого-то как раз я почти не знаю. Люди не решаются при мне пускаться в суеверные россказни. Но стоит кораблю затонуть, как раздаётся шёпот: Чёрный Лоцман. По-видимому, так называют злого духа, эдакого морского чёрта, который якобы сопровождает обречённые корабли.
Удивлённо вскинул глаза доктор: как же составители «Морского свитка» могли упустить столь интересную версию легенды! Непременно обращусь к ним с письмом.
- Гм - ну, это не по моей части – морской чёрт. Я борюсь со злом по мере своих скромных сил и возможностей, но восставать против самого прародителя зла будет, пожалуй, чересчур самонадеянно с моей стороны. Однако, факт есть факт. Отбросьте все невозможные версии, и у вас останется верная, сколь бы невероятной она ни казалась. Не сопите так возмущённо, дорогой доктор, ведь в конце концов – что мы знаем? Возможно, в таких случаях действует некий неведомый нам закон природы. Как бы то ни было, это обстоятельство не укрылось от гения, ставшего на путь зла, т.е. профессора М., который немедленно воспользовался присутствием г-на лоцмана в Лондоне. Профессор пригласил вас, Mr. William, в гости и, как я понимаю, предложил…
- Э-э, нет, г-н детектив. Почтенный профессор не предложил мне ничего, кроме сигары и рюмки рома. Он познакомил меня с молодым мистером Бертом Каванахом…
- Единственным родственником и прямым наследником нувориша Глена Каванаха! – глаза сыщика торжествующе блеснули. – Держу пари, что в круг будущих пассажиров «Алисии» вас ввёл юный негодяй Берт.
- Я никогда не отрицаю истины, - веско заявляет старый моряк.
- Я также, - улыбается сыщик.
- Я также, - выступает из сумрака, не озаряемого камином, фигура среднего роста в полицейской форме, в одной руке каска, в другой – квадратная картонная коробка.
- Не сомневаюсь, инспектор, - ещё шире улыбается сыщик. – Вижу, вашего терпения хватило до имени Берт. Что ж, присаживайтесь, сейчас миссис Хадсон принесёт вам чаю с ромом. А пока набивайте трубку, присоединяйтесь, ведь, как известно, концентрация табачного дыма способствует концентрации мысли.
- Благодарю, сударь. Но долг прежде всего. Настал час поставить вас в известность о том, что два часа назад в Карлтон-холле был убит ударом ножа в правый желудочек сердца дворецкий отсутствующего лорда Карлтона…
- Акрам Ашанта убит! – подаётся вперёд с кресла сыщик. – Почему же вы не сообщили об этом сразу?
- Э-э, сударь, а разве вы всегда сразу сообщаете нам о ваших открытиях? И потом, мне хотелось знать, не знали ли вы об этом заранее.
- Один-ноль в вашу пользу, инспектор, - погасла чёрная изогнутая трубка. – Однако, не обольщайтесь: подоплёка происшедшего – для меня не секрет.
- Оч-чень интересно, сударь, оч-чень интересно, - закуривает прямую трубку из морёного дуба инспектор. – С удовольствием вас послушаю.
- Ну что ж, позавчера вы, инспектор, явились ко мне с предложением провести частное расследование обстоятельств, предшествовавших исчезновению лорда Карлтона, мисс Алисии, миллионера Глена Каванаха и журналиста Джеймса Уинстона. – откидывается на спинку кресла хозяин кабинета. - Полиция, сказали вы, не имеет оснований, чтобы начать официальное следствие. Тем не менее, общество обеспокоено, и власти должны реагировать. Верно излагаю?
- Так точно, сударь. А теперь нам хотелось бы знать…
- Узнаете, но прежде откройте вашу картонную коробочку и покажите джентльменам заморский сувенир, найденный вами на теле убитого.
- Но откуда?.. – выкатывает бесцветные глаза полицейский инспектор.
А, дескать, от верблюда - немо торжествует доктор. Дескать, полно, я такой же человек, как и вы, доктор, как и вы, инспектор – растроганно и благодарно закругляет колечки дыма чёрная изогнутая трубка:
- Первым делом знайте, инспектор и вы, джентльмены: позавчера я посетил Карлтон-холл. Мне бросилось в глаза противоречие между средневековым фундаментом замка и аляповато модернистской надстройкой. Передо мною как на ладони лежала одна из основных характеристик нашей эпохи: дешёвый лоск нувориша на мшистом феодальном фундаменте. Когда я увидел дворецкого лорда Карлтона – индийца Акрама Ашанту - моё первое впечатление только подтвердилось. Передо мной стоял смуглый человек в обычном костюме английского дворецкого и в белом индийском тюрбане…
- Погодите, сударь, - привстаёт с кресла человек в полицейском мундире, - погодите. Я уж готов был слушать ваш рассказ, сколько вам угодно будет его продолжать, но вы напомнили мне о дворецком Акраме Ашанте. А он ведь найден с кинжалом в груди и с вот этим предметом на теле.
Инспектор раскрыл картонную коробочку, вытащил и вознёс на показ всем присутствующим на ладони круглый, величиною с куриное яйцо, и как бы светящийся изнутри, розовый камень. Внутри камня заметны были чёрные вкрапления, словно складывающиеся в арабскую вязь.
- Вы знаете, сударь, что это?
Не успел сыщик сказать хоть полслова, вспыхнул возмущённо доктор: дескать, за кого вы нас принимаете, кто же его не узнает! Перед нами – сам Розовый Камень - легенда Ахмадабада - а внутри его написано по-арабски: «Аллах акбар». Но протянулась тонкая белая рука – мол, дайте-ка! Поднесла другая рука бутылку с узким горлышком, капнула на камень – и сделался камень из розового – зелёным, и засмеялся сыщик:
- Как видите – обыкновенная стекляшка.
- Фу-ты, гора с плеч! – облегчённо-изумлённо выдыхает инспектор. – Я всегда говорю: не бывает на свете ничего непостижимого. А то – как в бреду: убили и подбросили драгоценность, а не наоборот.
- На свете не бывает ничего непостижимого, - наставительно парирует доктор, - если это непостижимое вам объяснят.
- Но я ещё не кончил, джентльмены, - в строгого ментора преображается сыщик, - а вернее даже не начинал. Дворецкий Акрам Ашанта показался мне более встревоженным, чем то присуще слуге, потерявшему хозяина. Он даже забывал в разговоре английские слова, и кое-что приходилось просто угадывать. В руках - что опять-таки не свойственно английским дворецким в момент приёма гостей – индиец держал свежий выпуск “Times”. Газета была раскрыта как раз на сообщении о таинственной пропаже «Алисии». - «Дорогой мистер Акрам Ашанта», - начал было я, но никогда ещё не случалось мне видеть, чтобы человек столь тревожно реагировал на собственное имя. – «Вы знаете моё имя! – вскричал индиец, роняя газету и всплескивая руками. – И вы знаете его из этого сообщения! И любой теперь знает, что Акрам Ашанта живёт в Карлтон-холле! И любой может прийти и убить». – «Нет, сударь, не любой, - поспешил я успокоить несчастного. – Убить может только тот, кому это нужно. Из вашего последнего восклицания однозначно следует, что ваша жизнь, а вернее, ваша смерть кому-то нужна. Я смогу вам помочь только в случае полной откровенности с вашей стороны. Итак, мистер Ашанта?» - «Я – тот самый…» - «Ни слова больше, - вскричал я. – Вы – тот самый служитель мечети Розового Камня в Ахмадабаде, который…» - «Я служил моей родине, сэр! – сверкнул горячими белками индиец. – Я стал… м-м-м…» - «A victim of fatal coincidence, - подсказал я забытые несчастным Акрамом английские слова, – жертвой рокового стечения обстоятельств». – «Именно так, сэр. Тайный диван защитников Ахмадабада поручил мне подкупить вождя неверных… Простите, сэр, я хотел сказать – вождя англичан…» - «Ничего, ничего, Акрам, не извиняйтесь. Для меня важна информация». – «Зная алчность ференг; – ещё раз простите, сэр…» - «Ничего, ничего, Акрам – это слово относится скорее к французам». – «Ещё раз простите, сэр. Зная алчность англичан, старейшины Ахамадабада решили предложить капитану пехотинцев Карлтону наш знаменитый Розовый Камень. Но…» - «Но вместо настоящего Розового Камня было решено подсунуть Карлтону его точную, но ничего не стоящую копию, верно?» - «Так точно, сэр. Таких копий в мечети хранилось ровно семь. Настоящий отличается от них тем, что в нём…» - «Что в нём имеются чёрные вкрапления, слагающиеся в священную формулу «Аллах акбар». – «Никак нет, сэр. Священные слова написаны внутри каждой копии, но в настоящем камне эта надпись сделана рукою Всевышнего. Воля Его есть на то, чтобы в слове «акбар» буква «ба» не имела подстрочной точки, видимой неверному глазу». – «Неверному глазу?» - «Так точно, сэр. Увидеть точку под «ба» в Розовом Камне дано лишь оку праведного мусульманина. Так в Ахмадабаде проверяют истинность веры человека». – «Скажите, пожалуйста! – мне стало досадно за мою недогадливость. – «Ничего, ничего, сэр – это не всякий и мусульманин знает. Я сам не знал этой тайны, пока главный имам мечети, 99-летний шейх Аббас, не раскрыл передо мною ветхие створки тайника: «Бери, юноша, да не возьми настоящий Розовый Камень! Кто его похитит - того джинны унесут. А не унесут джинны – покарают правоверные». И тут…» - «Минутку, Акрам. Если я верно вас понял, то отличить подлинный Розовый Камень может всякий, кроме праведного мусульманина». – «Так точно, сэр. Так избирается тайный диван города – из семерых верных». – «Так-так-так… Но разве не может человек притвориться, что видит точку там, где ничего не видит?» - «Это ужасный грех, сэр. Такого притворщика может на месте разразить гром, а не разразит гром – покарают правоверные». – «А-а-а, ну тогда… Впрочем, продолжайте». – «И я спросил почтенного имама: «А как же отличить настоящий, о премудрый имам?» И ответил мне шейх Аббас – да благословит его Аллах и приветствует: «Не лицемерь, юноша. Ты ещё слишком молод, чтобы видеть точку там, где её нет». И я с трепетом заглянул в тайник и увидел восемь прекрасных, огромных, розовых, как бы светящихся шаров, и в каждом чернела искусная вязь: Бог велик – Аллах Акбар: алиф-лам-лам-ха алиф-каф-ба-ра. Первый «алиф» высился минаретом; удвоенный «лам» гладил глаз девичьей грудью; круглым плодом на длани возносился «ха»; кипарисом красовался второй «алиф»; мечом занесённым разить врага вздымался «каф» – мечом поразившим врага опускался «ра», и волною морскою сводил их «ба», и обронённою на дно монетой круглилась под «ба» - точка!» - «И вы увидели эту точку во всех восьми камнях?» - «Так точно, сэр. Разве я виноват, что сотворил меня Аллах праведным мусульманином?» - «Можете не продолжать, мне всё ясно. Вы взяли один из камней, положившись на случай…» - «О нет, сэр – не подобает слуге Божьему полагаться на случай. Я положился на волю Аллаха». – «И воля Аллаха была на то, чтобы вы принесли капитану Карлтону настоящий Розовый Камень, святыню Аллахабада!» - «О да, сэр – не подобает слуге Божьему лгать, даже в разговоре с врагом». – «Допустим. Но как же позволил вам шейх Аббас взять и унести древнюю святыню?» - «Но, сэр, ведь шейх Аббас – великий праведник. Если уж мне, смиренному, даровал Всевышний способность увидеть Точку Праведности, то шейх и подавно её видит. Видит, конечно, внутренним взором, ибо, как вы уже знаете, святому старцу было тогда уже 99 лет, и плотские очи его давно не различали света от тьмы». – «Гм-гм… Стало быть, мистер Ашанта, вы принесли Розовый Камень лорду Карлтону, и он его принял?» - «Увы, сэр! Не пристало мне порицать человека, который стал вскоре моим хозяином и спасителем, но тогда я ощутил презрение к предателю, и даже – простите, сэр – назвал его про себя неверным псом. Это нехорошо, но ведь это правда». Я от всей души согласился с Акрамом в его оценке непростительного поступка лорда Карлтона, в то время капитана нашей Индийской армии. Впрочем, не дело сыщика – осуждать. Меня интересуют факты. А факты таковы, что преследуемый единоверцами Акрам Ашанта бежал в Англию и явился к лорду Карлтону, с которым его объединяло общее преступление, в случае Акрама – невольное.
Умолкает великий сыщик, выбивает изогнутую чёрную трубку. В один голос изумляются инспектор с доктором:
- Но почему он не изменил имени?
Изумляется их изумлению старый лоцман:
- Ведь он же вам сказал: не пристало слуге Божьему лгать. Да и вообще честные люди своему имени не изменяют.
Прищуривается на лоцмана сыщик:
- Вы думаете? Возможно. Как бы то ни было, я посоветовал это Акраму Ашанте, но, как видно, поздновато. С его позволения я осмотрел жилище лорда и одним знакомым мне способом поискал драгоценность. Могу с уверенностью сказать: в Карлтон-холле камня нет.
- Погодите, погодите, сударь, - машет рукой инспектор. – Карлтон-холл – немалое двухэтажное здание, к тому же при нём находится обширный парк…
- Насчёт парка не скажу, но драгоценности, как правило, люди прячут в домах. Есть один тайник, к которому прибегают почти все…
- И какой же это тайник? - весь вытягивается вперёд страж закона.
- Э-э нет, г-н инспектор, у всякого профессионала свои секреты. Не удивляйтесь так, доктор: когда у вас появится сокровище вроде Розового Камня, пригласите меня в гости, и я в пять минут его найду.
- Из вас получился бы гениальный жулик, - натянуто ухмыляется инспектор.
- Стараемся, коллега. Тем же способом я осмотрел квартиру исчезнувшего журналиста Джеймса Уинстона…
- И вас пустили?
- Пускать было некому, инспектор. Жених мисс Алисии жил уединённо, снимал две комнаты в доходном доме. Пришлось известным мне способом аккуратно открыть дверь.
- Ого, сударь! – неискренне смеётся инспектор. – И подумать только, что мне для таких действий требуется ордер на обыск и время на его получение.
- Во всяком состоянии, дорогой инспектор, есть свои преимущества. Кстати, насчёт ордера на обыск: квартиру Уинстона – рекомендую. Оч-чень много там для вас интересного. Но меня заинтересовало немногое, а именно вот это.
Движением фокусника извлёк великий сыщик из внутреннего кармана пиджака коричневый кожаный футляр, хирургически-музыкально-осторожно вытащил из футляра вещицу:
- Полюбуйтесь, джентльмены!
Двойное «ах» - инспектора и доктора: на ладони хозяина кабинета сиял – круглый – розовый - с чёрными вкраплениями…
- Покажите, покажите, - привычно умничает доктор. – Там ведь не должно быть точки – тогда он настоящий!
- Фью-лю-лю, - грозно серьёзничает инспектор.
- Вы правы, доктор, в настоящем камне нет точки – во всяком случае, зримой для нашего с вами неверного глаза. Но вы неправы, доктор: этот камень – ненастоящий. Простейшая логическая ошибка, my friend – все пожарники – люди, но не все люди…
- Пожарники! – восхищённо догадывается доктор.
- Все пожарники – люди, кроме жуков-пожарников, - нервно каламбурит инспектор.
А сыщик уже капнул из бутылки с узким горлышком на камень и – эх! - сделался камень из розового – синим:
- Тоже подделка. Или, скорее, поделка. Вряд ли вы помните, доктор, так как тогда ещё не были женаты, но лет десять назад вошёл исчезнувший из Ахмадабада камень месяца на три в моду, и в модных лавках появились такие вот стёклышки.
- Но в таком случае, - сухо настораживается инспектор, - что же вы нашли в квартире Джеймса Уинстона?
- А вот что, сэр.
Из ящика дубового письменного стола возникает лист гербовой бумаги с коричневым наростом сургуча в правой нижней части:

Доверенность:

Сим доверяю г-ну Джеймсу Уинстону, эсквайру, ведение переговоров по продаже Розового Камня.

Лорд Джереми Карлтон, Карлтон-холл

Год – месяц – число…

- Дайте-ка, дайте-ка сюда! – жадно тянется за письменной уликой инспектор.
- Да уж достанется это вам, только выправьте прежде ордер на обыск, а то получите вы бумагу не вполне законным способом, а инспектор?
- Joking aside , сударь. Ведь это…
- Это – средство шантажа, с помощью которого негодяй Джеймс Уинстон годами держал оступившегося аристократа в унизительном подчинении.
- Дорогой сэр! Мы в Скотленд-Ярде не завидуем вам. Нет, сударь, мы вами гордимся. Если вы завтра придёте к нам, то каждый сочтёт за честь пожать вам руку – от самого опытного инспектора до юнца констебля. Вы и на этот раз сотворили чудо. Ещё утром случай «Алисии» казался фантастически-воздушным – ни улик, ни, собственно, состава преступления. А теперь мы можем привлечь… - с особым вкусом произносит инспектор «привлечь», - можем привлечь: во-первых, лорда Карлтона, подозреваемого в измене Отечеству, во-вторых, Джеймса Уинстона за шантаж.
- Спасибо, - улыбается сыщик и ещё раз повторяет, - спасибо! Однако, не вижу пока способа кого-либо привлечь. За физическим отсутствием, в первом случае, подозреваемого, а во втором – как шантажиста, так и жертвы шантажа. Не желаете ли взглянуть ещё на это.
Из стола выползает новый лист с родовым гербом Карлтонов: рыжая конская голова над двумя скрещёнными шпагами – всё на голубом поле. С правого нижнего угла бурым блином свисает сургуч:

Дорогой сэр,

довожу до Вашего сведения, что слово, которое я намерен приложить к Вашей особе, в этом письме не содержится, так как его может случайно прочесть моя дочь Алисия, которая является дамой. Более того, я не имею права его написать и даже произнести про себя, так как сам являюсь джентльменом. Тем не менее, надеюсь, что вы, не являясь ни тем, ни другим, без труда сами назовёте это слово.

Честь имею оставаться Вашим многолетним покорнейшим слугой

Лорд Джереми Карлтон, Карлтон-холл

Год – месяц – число…

- Заметьте, - продолжает менторствовать сыщик, - что первое письмо написано крупным, прямым, отчётливым почерком, что у людей, регулярно пьющих, является признаком опьянения не ниже привычного. Обращаю ваше внимание хотя бы на букву “t”, в которой горизонтальная чёрточка лежит очень низко, а верхушка – весьма высоко. Что же касается буквы “w”, то в ней две крайние верхушки лихо пронзают верхнюю строку, в то время как срединный подъём едва заметен. Всякий криптолог, даже не вооружённый дедуктивным методом, без труда придёт к заключению, что письмо писал человек, широкая амплитуда колебаний души которого прямо пропорциональна принятой дозе колониального рома. Стало быть, лорд написал доверенность, не имея возможности вполне осознать неизбежные и грозные для него последствия этого.
- О, здесь вы правы, сударь! – важно кивает лоцман Виллем. – Не сочту, сколько раз человек на моих глазах губил себя невоздержностью. Однако чрезмерная воздержность на море не менее губительна. Уверен, что письмо, которое написал бы этот господин, будучи лишённым привычной горячительной дозы, утеряло бы всю энергию и весь оптимизм.
- Анализируя второй представленный здесь автограф, трудно не согласиться с мнением г-на лоцмана. Лежащий перед нами документ написан рыхлым, неровным, не везде разборчивым почерком с разным наклоном букв. Так буква “t” превращается в этом случае то в подобие буквы “x”, то вдруг утрачивает всякую верхушку над горизональной чёрточкой, уподобляясь таким образом русской букве «т». Не правда ли, представленный образец почерка идеально коррелирует с шизоидной неспособностью сделать сколько-нибудь решительный шаг, что подтверждается отчаянно-безнадежно-рабской подписью.
- Всё дело в том, - подтверждает недосказанное лоцман, - что люди не умеют быть господами своим желаниям. Не умеют, а должны. Сказано ясно: Mir ist alles erlaubt, es frommt aber nicht alles. Mir ist alles erlaubt, es soll mich aber nichts gefangenehmen.
- Великолепный образец немецкого силлогизма, Mr. William.
- Ну ещё бы, г-н сыщик, ведь это из апостола Павла, І Послание Коринфянам, глава 6, стих 12.
- Два-ноль в вашу пользу, Mr. William. Тем не менее, данной мне моим рассудком властью я делаю вывод, что прибывший из Индии и разорившийся аристократ Карлтон, решился продать вывезенное им сокровище через подставное лицо – мошенника и журналиста Дж. Уинстона. Последний внушил ему, что в делах такого рода необходима доверенность продавца. Напоив лорда допьяна – этого, впрочем, скорее всего, не потребовалось – негодяй достиг желаемого и получил в руки драгоценность вместе с компрометирующей лорда распиской. После чего Дж. Уинстон с возмущением заявил Дж. Карлтону, что драгоценность является поддельной, что он, Уинстон, едва не поплатился за это жизнью и теперь требует возмещения необратимого ущерба, нанесённого его репутации в компетентной среде. После первой выплаты возмещения со стороны лорда негодяй потребовал второй, третьей, четвёртой, дойдя таким образом до руки и сердца дочери лорда Карлтона…
- Постойте, постойте, - вновь и вновь поражается доктор, - неужели лорд Карлтон был так наивен, что сам отдал свою судьбу в руки первому попавшемуся аферисту?!
- Увы, именно так, доктор, - строго сжимает скулы великий сыщик. – Из ваших слов следует, сколь мало современный англичанин знаком с психологией старинной британской аристократии. Для нас с вами имя Карлтон – национальная легенда, но в действительности – это ещё более незащищённые существа, чем мы с вами, и, если хотите знать, наш гражданский долг – поддерживать, выхаживать, воспитывать нашу древнюю аристократию, ибо она без нас – ничто, но мы без неё – ни к чему.
- Но-но! – оскорблённо вспыхивают бесцветные глаза полицейского инспектора. – Если бы мы были ни к чему, то некому было бы поймать за руку негодяя, укравшего достояние Британской империи. А этим негодяем, хотите вы того, или нет, является именно лорд Карлтон. Может быть, мне придётся всю жизнь об этом молчать, тем не менее, - мне известна истина!
- Вдумайтесь, инспектор. – смягчаются острые черты сыщика. – Можем ли мы с вами так просто поверить первому встречному и отдать в его руки драгоценность, добытую нами ценою бесчестья?
- Никогда, сударь!
- То-то. Заметьте: вы не ответили, что не взяли бы драгоценность такой ценой. Вы только сознались, что не отдали бы её за так.
- Ужас! Позор! – пылает круглый лоб доктора.
- Полно, мой друг: инспектор в своём рассуждении ставит себя на место обычного объекта своей работы – среднего англичанина. Это лишь подтверждает моё убеждение, что все мы обязаны денно и нощно совершенствовать себя самих, стало быть, и нашу соль – национальную аристократию. И все наши дарования должны быть доведены до высокого профессионализма, даже если закон этого внешне и не одобряет. Вы согласны, г-н инспектор?
- Продолжайте, результат покажет.
- Именно поэтому я, даже не испрашивая разрешения прислуги исчезнувшего г-на Глена Каванаха, решился в тёмное время суток неофициально проникнуть в его загородный дом и со специальным фонарём осмотреть некоторые места жилища последнего.
- Сударь, сударь… - не находится инспектор.
- Нет, инспектор, я не нашёл ничего, что дало бы мне основания рекомендовать вашему вниманию апартаменты м-ра Каванаха. Единственный предмет, интересный для вас, находится в кармане моего пиджака. Вот он. – Хирургически-музыкально-осторожно извлекают тонкие белые пальцы сандаловую шкатулку. На шкатулке вытеснена надпись: «Дорогой Алисии в день нашей свадьбы». Хирургически-музыкально-осторожно извлекают тонкие белые пальцы из сандаловой шкатулки – розовый – светящийся – величиною с яйцо…
- Хи-хи, коллега – вы повторяетесь.
- Ха-ха, друг мой – своеобразно у вас проявляется чувство юмора, иной раз даже оскорбительно.
А сыщик уже капнул из бутылки с узким горлышком на камень и – ах! – как сиял Розовый Камень, так и сияет.
- То-то, инспектор, - победоносно скромничает синий дымок из чёрной изогнутой трубки. – А знаете ли, что это означает?
- А что?
- А то, что негодяй Дж. Уинстон, получив от оступившегося, но безгранично правдивого лорда Карлтона, единственный в своём роде бриллиант, не поверил в его подлинность. Циник судил обо всех людях по себе. И ошибся.
- Вы хотите сказать…
- Что он продал за немалую, как он полагал, сумму поддельный, как он полагал, камень ирландскому нуворишу Глену Каванаху. А камень возьми да окажись настоящим Розовым Камнем из великой мечети Ахмадабада. Поглядите, джентльмены – ваш неверный глаз не различит в нём подстрочной точки буквы «ба».
- Вы хотите сказать…
- Что негодяй Дж. Уинстон купил за гроши в модной лавке поддельный Розовый Камень и показывал его издалека опозоренному в собственных глазах и павшему духом лорду. Не сомневаюсь, что внезапное и чрезвычайное обогащение Каванаха имело своей причиной именно этот камень, раз десять им заложенный и выкупленный. Пределом честолюбия предприимчивого ирландца был брак с дочерью старинного англо-саксонского аристократа. Однако примерно половина из того, что получал лорд Карлтон от Глена Каванаха, утекало в бездонный карман вымогателя Джеймса Уинстона. Пороки последнего, его пристрастие к игре и продажной любви не давали ему возможности прочно разбогатеть - и отстать от лорда.
- Вы хотите сказать…
- Что большая часть тех сумм, которые лорд Карлтон получал от Глена Каванаха, уходила на удовлетворение безмерного аппетита шантажиста. В интересах Джеймса Уинстона было бесконечное сохранение status quo. В интересах Глена Каванаха было физическое уничтожение Уинстона, которое дало бы ему возможность жениться на мисс Алисии Карлтон и, таким образом, поставить ирландскую безродность выше рыцарского нормандского рода Карлтонов. В интересах лорда Джереми Карлтона было избавление как от унизительного благодетельства ирландца-нувориша, так и от постыдной власти вымогателя-журналиста. В интересах же мисс Алисии было освобождение от того и другого.
- Но почему, my friend? – лезут на брови серые глаза доктора.
- А потому, my friend, что сердцу не прикажешь. Что любила очаровательная златовласая Алисия Карлтон не самоуверенного ирландского богатея Глена Каванаха, не скользкого и алчного щелкопёра Джеймса Уинстона, а…
- А?
- А?
- А младшего Каванахова кузена – Берта.
- !
- !
- Но союзу их противостояли два могущественных противника. И молодой, с ветерком в кармане, Берт, надеявшийся в жизни лишь на возможное наследство от столь же, как и он молодого и здорового кузена Глена, обращается за помощью к гению зла. Профессор М., как известно мне, но, увы, не полиции, берёт обычно за свои услуги профессорские 15% выгаданной суммы. В данном случае, ввиду огромности намеченного состояния, безудержная алчность была согласна не менее, чем на 20%.
- Погодите, сударь, - волнуется инспектор, - откуда вам могут быть известны эти цифры?
- Да уж известны, инспектор, - скромно торжествует сыщик-любитель. – Каждое положение обладает своими преимуществами. Так вот, а лорду Карлтону необходимо устранение обоих соискателей руки Алисии. Решить все эти проблемы могло лишь вмешательство гения. И гений вмешался. Он нашёл наиболее совершенный способ избавить заказчика – Берта Каванаха – разом от всех, кто ему мешает. Этот способ замечателен тем, что не влечёт за собой уголовного преследования и даже, на первых порах, официального расследования. Вы ведь как сказали, г-н инспектор: полиция не имеет оснований, чтобы начать официальное следствие; тем не менее, общество обеспокоено, и власти должны реагировать. Верно цитирую?
- Цитируете-то верно, но в чём заключается способ?
- А в том, чтобы отправившиеся на морскую прогулку соперники Берта просто взяли да утонули. А профессору М. известно, что по неизвестной причине все – или практически все – корабли, направляемые лоцманом Виллемом ван К., непременно идут ко дну. И гений зла подсказывает: мистер Берт, нанимайте этого лоцмана, не ошибётесь. Одного не учёл профессор М.: будущие пассажиры «Алисии» также оценили особенности нашего лоцмана и попытались вступить с ним в сепаратные переговоры. Что было дальше, Mr. William, я спрашиваю вас?
Безмятежно потягивает старый моряк жёлтую-костяную:
- Бывают случаи, сударь, когда причина действует непосредственно, в обход всех поводов.
- Объяснитесь, сэр.
- Охотно. Как только мы вышли в море, лорд Карлтон, сурово поглядев на м-ра Глена Каванаха, заявил ему, что не всё в мире покупается за деньги, что стихия и рок сильнее всех сильных мира сего, и что он, Каванах, вскоре в этом убедится. М-р Каванах заметил в ответ, что в этом убедится скорее человек, чьего имени он называть не хочет. Видно было без подзорной трубы, кого он имеет в виду: м-ра Уинстона. Тогда, приподнявшись, мисс Алисия призвала гибель на того и другого и высказала убеждение, что гибель эта не замедлит. М-р Уинстон только твердил мне: «Не слушайте глупостей – делайте своё дело». – «То есть, как это делайте? - раскраснелся лорд. – Если вы предатель, Mr. William, то прочь с корабля, где я капитан!» - «Как, вы не послушались меня? – вспыхнула сама мисс Алисия, - Тогда садитесь в шлюпку и уплывайте. Вы предатель – обойдёмся без вас!» - «Извините, - начал Глен Каванах, - но они правы». А м-р Уинстон сказал следующее: «Понимаете, сэр, да, мы все вас нанимали, но может быть, теперь будет лучше, если вы нас покинете…»
- И вы?
- И я, поскольку я никогда никому не навязываю своих услуг, просто сел в шлюпку и отчалил. В это время катер «Алисия» уже вошёл в полосу редкого тумана, и мне пришлось выходить из него, даже не зная, в какую сторону плыть.
- И вы вышли из него?
- Я же сижу перед вами – значит, вышел.
- А что же случилось с катером «Алисия»?
- А катер углубился в полосу редкого тумана, да так из неё и не вышел. Видите ли, я так давно и близко общаюсь с предопределением, что иногда чувствую, как оно работает. Катеру «Алисия» не суждено было утонуть.
- И что же с ним случилось?
Раздражённо-терпеливый вздох:
- Вы же знаете: выйдя весенним утром в море, катер вошёл в полосу редкого тумана да так из неё и не вышел.
- А вы?
- А я вот вышел – и сижу перед вами. На том катере я был не нужен.
Понимающе-непонимающе смотрит доктор, так про себя говорит: никто не сможет упрекнуть моего гениального друга в том, что это дело не получило окончательного разрешения. Он раскрыл все мотивы, вскрыл все факторы, которые вели к гибели судна, которое так и не было найдено ни морскими дозорами, ни водолазами. Не вина сыщика, если случается - хотя и крайне редко - что причина действует в обход подлежащей дедуктивному исследованию цепочки объективных обстоятельств. А дело, которое так и не удалось раскрыть до конца, может заинтересовать лишь знатока, тогда как у обыкновенного читателя оно вызывает лишь раздражение и досаду…