Записки беременного - глава 8

8.01.2008, вторник

Всё. Беременность вошла в заключительную фазу. Жена захрапела...
Вот представьте, что ваша по определению не храпящая супруга вдруг начинает выдувать вам по ночам барабанные перепонки. Словно любимая женщина механика Гаврилова.
Причём, любимая женщина – это вы, а рядом на простынях - сам механик Гаврилов. Представляете?

Вот и я уже несколько дней без сна. На меня страшно смотреть, бледная кожа, пятна во всё лицо. Я пью капли, тыкаю вату, а вокруг меня вибрирует – кровать, торшер, воздух, и даже та самая вата в ушах...

Тормошу её. Вскидывается:
– Что?
– Спи, – говорю, – спи!

Она валится на подушку и с острасткой, с оттяжечкой: «Хр-р-р-р... Хр-р-р-р!»
Снова ласково её за плечо.
– Что?!
– Спи, – говорю, – спи!

Проваливается. Я же стремительно выдёргиваю из-под неё подушку. Авось?..
Но куда там! Стены колышутся, собаки за забором задыхаются в ля бемоле.
Тычу в бок.
– Что?
– Спи, – говорю, – спи уже, наконец!

Она сонно приникает к моему ватному уху, и шепчет:
– Ещё раз разбудишь... – и засыпает.
А мне хочется повеситься.

Утром.
– Что ты хотел?
– Как бы это поделикатней, – говорю. – Понимаешь, в последнее время ты немного… похрапываешь.
– Насколько «немного»?
– Баллов на семь-восемь.
– Не может этого быть!

И я веду её в спальню, чтобы показать трещины и обвалившуюся штукатурку.
– Я ничего такого за собой не замечаю, – говорит. – Странно... Вообще-то мне это не свойственно.
– Знаю, – киваю я.
А у самого трещит голова.

– Видимо, это цепная реакция, – поясняет жена. - Ребёнок давит на желудок, тот - на диафрагму, она - на лёгкие, лёгкие - на носоглотку, а уж та - на твои барабанные перепонки.
– Понимаю, – говорю. – И оттого я зеленый к утру и синий к вечеру... Скажи лучше, что делать?
– Не знаю. Попробуй позагорать в солярии... Но если ещё раз меня разбудишь...



28.01.2008, понедельник

Жизнь перешла в форму выживания – несмотря ни на что и наперекор всему.
Раньше размеры просто ограничивали, сковывали и затрудняли, теперь же не дозволяют.
Выживаем буквально чудом.

Жена умудряется как-то спать, как-то дышать, как-то передвигаться, а я со всем этим умудряюсь как-то жить. Из принципа и назло.

Она превратилась в гостью из Зазеркалья. Всюду носит с собой зеркала, без них ей уже ничего не видно. Непонятно, чем дышать, куда идти, на что надевать.

Выходит из душа и вздыхает:
– У меня катастрофически сузился кругозор. Мой горизонт ограничен пупком.

Пристально её оглядываю.
– Поверь, – говорю, – ниже тоже есть жизнь.
– Не верю. Не помню. Что за жизнь такая?

И я показываю.
– Да, действительно, – соглашается, – что-то такое теплится… Оживи, а? Вдохни жизнь, а то забываю.
– Хорошо! – говорю. И начинаю кружить, как оса над миской.
– Ну же… - теряет она терпение.
И я спрашиваю:
– Вот так?
– Нормально.
– Я - в том смысле, что – верно ли приземлился?
– Нормально.
– Ты уверена?
– Да всё нормально!

А я потом мучусь угрызениями совести. Хожу по комнате и мучусь.
– А мы ей не навредили?
– Да какая связь?
– Прямая! – указываю я рукой на прямую связь.

И жена отмахивается:
– Её это не коснулось.
– А мне казалось…
– Не коснулось!
– Так-то оно так, – соглашаюсь, – но, как бы она на меня обиду ни затаила. Не хотелось бы отношения с левой ноги начинать.
– А это была нога?
– Да я фигурально… А что, похоже на ногу?

Вот так и беседуем. А дитё оживлённо участвует.

Похоже, её всё это забавляет. Гладь живота то и дело вздрагивает, идёт рябью или вздыбливается топорщащимся локотком, коленкой или Бог его знает, чем…
Невероятно! Невозможно!

– Что хорошо мне, хорошо и ей! – утверждает жена.
Я вот смотрю с недоверием.
– А если, к примеру…
– Не надо примеров! – говорит она, закрываясь ладонью.
– Слушай, а как это, когда внутри тебя что-то живёт?
– Странно и сказочно.

А во мне никогда ничего не жило, сколько себя помню. Ну, разве что в детстве – глисты.



2.02.2008, суббота

Век высоких технологий: интернет, телефон, сотовая связь. У каждого ребёнка по мобильному.
Они говорят, а я плачу… И плачУ, и плАчу!

Стоя посреди салона, потрясаю в воздухе скомканными листиками счетов.
Дети в удобных позах. Лица предвкушающие, брови скользящие, глаза поблескивающие. Все готовы к спектаклю. Готов и я!

Адреналин превышает допустимое. Пульс частит.
– Сколько можно? – восклицаю я для затравки. – Ответьте мне, сколько?!

Дети не только зрители, но и непосредственные участники. У каждого своя роль, выученная, вымученная, отрепетированная множеством повторений. Ежемесячно одна постановка, но каждый раз, словно премьера.
По сценарию – когда я кричу, они молчат.

– Вы пустите меня по миру!.. Вы швыряете деньги на ветер! Понимаете?.. Профукиваете целые состояния, на которые африканское племя может безбедно прожить год и увеличить поголовье вдвое!.. В Латинской Америке за такую сумму убивают президента… Что вы смотрите, как бараны?.. Вы даже не знаете, где находятся эти счастливые места. О чём вы можете столько говорить?.. О чём, когда вы не представляете себе, где располагаются Африка и Латинская Америка?!.. Какие проблемы вы решаете за мой счёт?!!

В этом месте дети обычно срываются на овации, и мы переходим к следующему акту.

– Я, вообще, тут с кем?.. Я тут кому?!.. – беснуюсь я, видя, как они заворожённо глядят сквозь меня в телевизор. - Выключите немедленно!!!

И когда сцена возвращается ко мне, уподобляясь Зевсу, громовержу:
– Я просил вас прекратить безобразие, денежный произвол и насилие над моим кошельком, просил?! Отвечайте!
Старшая кивает за всех.
– Я умолял?!
Кивает.
– Я бил?
Кивает.
– Когда это я вас бил?!
Кивает.
– Что ты киваешь? Отвечай, когда я вас бил?
– Когда.

В такие минуты дети – само воплощение дисциплины и порядка. Они смотрят мне в рот, соглашаясь с каждым словом.
– Я волосы на себе рвал?!
– Рвал.
– Вены резал?!
– Резал.
– Предупреждал?!
– Предупреждал.

Их лица смиренны. Они готовы осознать всю степень, безоговорочно признать весь масштаб, и безгранично раскаяться во всём.
Однако спектакль понемногу начинает им надоедать.

– Я больше так не могу! – распаляюсь я всё сильнее. – Что?! Скажите, что мне ещё сделать? Как просить? Какими словами? Ответьте!

Молчат.
– Не молчите, отвечайте!
– Да, – кивает старшая.
– Да, – повторяют за ней и остальные.
– Что «да»? Я спрашиваю, что мне вам ещё сказать?! Как?!
И тут я падаю на колени...
Дети удивлены. Старшая морщится.

«Ах, какая находка! – ликую я в душе. – Как же это должно быть эффектно! Жаль, жена не видит...»

И далее стою перед ними молча, аки святой мученик. И радуюсь. Наконец-то потряс их. Наконец-то! Пусть прочувствуют, пусть им станет стыдно...
Но им становится скучно.

– Вот, – говорю я голосом драматического героя. – Вот вы и поставили меня на колени. Полюбуйтесь, деспоты и негодяи! Полюбуйтесь!..

Потом я говорю им про чёрствые сердца, про толстокожесть и эгоизм. Говорю, а они слушают, ожидая минуты, когда уже, наконец, смогут позвонить друзьям-подругам и рассказать, какой сумасшедший у них папаша.

А вечером я бьюсь в истерике, но уже на супружеской груди.
– Я - им, а они... Я - на колени, а они... Я же их столько... Я им столько...
Жена гладит меня по голове.

– Что мы наделали? – кричу. – Мы же не можем себе позволить ещё одно ухо! Мы и так уже банкроты!