Ангел над Бездной. Часть 5

Часть 5. Инна.

1.
...Пелена. Туман. Забытьё.
Зачем я дала демону власть над собой? Зачем?
Помню стальное гремящее чудовище, отдающее Дмитрию человеческие души. Помню злость на неправильность происходящего, на бездушное железо – глупую бессмысленную злость.
А потом были стихи – красивые стихи на непонятном языке, немного пугающие, какие-то холодные, заставляющие вслушиваться в каждое слово, словно в них заключён неведомый смысл. Я утонула, растворилась в этих стихах, казалось, ещё немного, и я увижу ребёнка, читающего их.
Ребёнок замолчал внезапно, так и не дочитав стихи до конца. И я помню ослепительную ярость, родившуюся во мне, выпущенную на волю и заглушившую все чувства, даже инстинкт самосохранения.
Господи, скольких же я убила?! Сила буквально клокочет во мне, мне совсем не надо призывать её, чтобы подняться в воздух. Достаточно лишь мимолётного желания, словно пошевелить рукой.
А руки-то по локоть в крови....
Но я ничего, ничего не помню! Что же я натворила! Ведь я всех подвела. Гадкая безмозглая тварь! Димка ведь, наверняка, бросился за мной. Стыдно-то как!
Шаги.... Здесь, на пустом мёртвом этаже все звуки слишком отчётливы, подчёркнуто реальны, особенно на фоне несмолкаемой пляски смерти где-то внизу. Кто идёт, я каким-то образом успеваю понять за секунду до того, как увидеть. И даже успеваю удивиться....
Рустам появляется одним плавным движением, словно в танце, быстрым взглядом окинув пустой коридор на этаже, задумчиво смотрит на меня. Автомат, кажущийся литым продолжением его рук, замирает, смотря мне в лицо равнодушным чёрным зрачком. Секундой позже просачивается неразлучная парочка – Грек и Бес, равнодушно глянув на меня, синхронно вскидывают автоматы.
- Нет, - говорит Рустам. Говорит просто, в пространство, но автоматы в руках «близнецов» также синхронно опускаются. Обойдя нас с двух сторон, Грек с Бесом устремляются в коридор. Слышится треск пинком распахиваемой двери, грохот чего-то падающего.
Рустам некоторое время рассматривает меня, затем, будто наконец что-то решив, позволяет себе улыбнуться. Автомат больше не смотрит на меня, я и не успеваю заметить, в какой момент он успел отвернуться.
- Мы похожи, - констатирует Рустам. – Мы тоже пришли за деньгами и не собираемся делить их на всех. Только глупо было думать, что сможешь утащить всё одна. Большие суммы много весят, в прямом смысле слова.
Он замолк, немного откровенно меня разглядывая.
- Ты мне нравишься. Предлагаю тебе долю. Честь по чести. Пятьдесят процентов – Греку с Бесом, пятьдесят – нам. Думаю, мы с тобой будем очень хорошо смотреться рядышком на коралловом песочке какого-нибудь тёплого южного моря.
Вот так....
Я даже не знаю, что ответить. Кажется, это называется предательство.
- А где Шарманщик с Лешим?
- Воюют, - Рустам усмехнулся. – Судя по пальбе, живы ещё. Там, внизу, целая армия вооруженных ублюдков. Мы туда тоже было сунулись, но денег там нет точно. У одного из охранников уточнили. Вряд ли он стал бы врать с отрезанными яйцами.
За моей спиной слышится треск очередной двери, короткая автоматная очередь. Похоже, на этаже оставался ещё кто-то живой.
Противно. Как-то омерзительно.
Рустам ждёт, спокойно глядя на меня. Он уверен в себе, в моём ответе. Моё молчание он расценивает по-своему.
- Не волнуйся, они не помешают. Уходя, мы взорвали нижние лестничные пролёты. А Антон с твоим бой-френдом не станут стрелять, они же не знают, что тут происходит. Или..., - глаза Рустама чуть сузились. – Вы уже решили эту проблему? Дмитрий где-то здесь?
Он быстро оборачивается, автомат, хищно глянув назад и развернувшись обратно, смотрит мне в живот.
Самое смешное, что Рустам, скорее всего, прав, и Дмитрий действительно где-то здесь. Знать бы ещё где. Этот дом изнутри оказался как минимум раза в три больше, чем выглядит снаружи.
- Тебе когда-нибудь говорили, что ты похож на принца? – спрашиваю я.
В глазах Рустама появляется удивление.
- На настоящего принца, о котором втайне мечтает каждая девушка. Мы ведь такие, кем бы мы ни были, чем бы мы ни занимались, все втайне имеем своего принца. Который когда-нибудь появится, такой весь из себя красивый, благородный, и всё станет совсем другим, не таким, как раньше.... Дуры, правда? И я из их числа. Тоже ведь о принце мечтала тёмными зимними вечерами, подушку обняв. И всё бы ничего, но ты, засранец, так похож на принца из моих девичьих мечт, аж внутри, что-то екает. И почему ты такой мудак оказался? Всю мою девичью мечту испохабил!
Забавно.... Забавно наблюдать, как изумление в глазах Рустама, медленно, но неотвратимо сменяется тёмным бешенством. Стрелять он не будет. Будет бить, долго и со вкусом, возможно до смерти. Такие твари, как он, именно так и поступают.
Я снова успеваю почувствовать идущих, за секунду до того, как они появляются. Рустам, к сожалению, тоже. Он разворачивается мгновенно, как атакующая змея. Автомат в его руках оживает, стальное жало выплёвывает пламя.
Похоже, поглощённая сегодня сила дала Димке новые способности, он ушёл с траектории смерти, за миг до того как она вылетела из ствола. Только вот стрелять в ответ не стал, я стою практически рядом с Рустамом. Времени на доставание ножей нет, я бросаюсь на проклятого «принца», и вцепляюсь зубами ему в шею. Падая, он умудряется как-то хитро вывернуться, в лицо мне устремляется рука со сжатыми в клюв пальцами. Если бы я не разжала зубы и не отдёрнула голову, лишилась бы глаза. Выскользнув из захвата, Рустам откатывается в сторону.
Над тем местом, где мы только что стояли, проносится настоящая свинцовая буря. «Вооружённые ублюдки», вероятно поднявшиеся по неизвестной Рустаму лестнице в дальнем конце коридора, не стали тратить время на слова. Заверещал, завертелся юлой, разбрызгивая кровь, превращённый в решето Бес. Успевший выпустить длинную очередь в нападающих, Грек вдруг выпустил оружие из рук, схватился ладонями за лицо, задёргался на полу орущей сломанной куклой.
 Димка и Рустам забыли друг про друга, обратив оружие против наступающей безликой массы. Свинцовый ветер вмиг ободрал стены до сыпучего нутра, воздух наполнился клубящейся серой пылью.
Я лежу, вжавшись в пол, осознавая свою полнейшую бесполезность. На зубах скрипит песок.
Свинцовая буря прекращается внезапно. Я приподнимаю голову, успевая заметить скользнувшего на лестницу Рустама.
Димка сидит возле стены. Левая рука неловко пытается зажать бок, из-под ладони пробивается струйка крови. В гаснущих глазах удивление, обида, вина....
Бросаюсь к нему, не обращая внимания на приближающихся врагов.
- Прости..., - на его губах выступает кровь. – Ухожу. Глупо, как-то всё получилось. Беги! На первом этаже, через тёмный коридор выход.... Дурак я, вниз попёрся, надо было сразу сюда. Ребят хотел предупредить, что всё – ловушка.
Нет! Не уходи! Не смей! Я люблю тебя! Я не уйду!
Он приоткрывает глаза. Пытается улыбнуться, через боль, через спасительное беспамятство.
- Не оставляй меня! Я не смогу, жить..., - мои губы непослушные, деревянные. Я ненавижу их. Я ненавижу себя. Потому что прекрасно осознаю, что даже, несмотря на бушующую во мне силу, я не успею вытащить его отсюда, убьют обоих.
- Беги. Мне даже нечем задержать их. Патронов нет. Как в кино, бля..., - Димка пытается рассмеяться, но боль не позволяет.
Враги уже рядом. Приближаются медленно, осторожно. Можно уже различить лица, но они сливаются в сплошное мутное пятно. Не удобно смотреть сквозь слёзы.
Сила во мне, одним прыжком я оказываюсь на лестничной площадке. Срываюсь вниз, слыша запоздалые выстрелы вслед.
Я вернусь! Я обязательно найду тебя!
Только дождись! Не смей умереть!


2.
Темно. Здесь не осталось ни одной целой лампы, стены, потолок в выбоинах, где-то льётся вода. Воняет гарью и смертью – мясом, кровью, содержимым кишок. Страшной грубой смертью. Наверное, именно так пахнет на бойне. Тела повсюду, непонятно даже откуда здесь взялось столько народу.
Возросшая сила позволяет отыскать Шарманщика довольно быстро. Темнота ничуть не мешает, сила даёт иное зрение, чем-то даже более полное. Я словно окунаюсь в багровую пелену ненависти, окружающую его, неудержимой ярости, замечая где-то по периметру тусклые голубоватые блики полумистического страха его уцелевших противников.
Увидев меня, Саша почему-то не удивился.
- Говори громче, - сразу попросил он. - Оглох. Тут очень шумно было.
- Помоги! Димка ранен. Они его схватили.
- Идём, - просто ответил Шарманщик. – Надо только найти какую-нибудь уцелевшую лестницу наверх. Не всё же эти уроды взорвали.
- Не надо искать. Я вытащу тебя. Спаси Димку.
Шарманщик поморщился.
- Помогу, помогу.... Ты что, летать умеешь? Или прыгать ловко? Там два пролёта как корова языком слизнула.
- Умею летать.
...


3.
Это было, как танец. Настоящий Танец Смерти.
Когда мы поднялись наверх, Шарманщик просто отпихнул меня назад, велев не высовываться, и взяв в каждую руку по небольшому автомату с коротким, словно обрезанным стволом, шагнул на захваченный этаж.
Он двигался молниеносно, стреляя короткими экономными очередями, падая, прыгая, кувыркаясь, не оставаясь на месте даже на долю секунды. Я не успевала заметить начало движения, лишь краткие мгновения, отпечатанные выстрелами, словно фотовспышками.
Не смотреть я не могла. Древний языческий Бог войны, исполнял завораживающий Танец Смерти.
Не знаю, сколько их было. Где-то с десяток, наверное. Кто-то был в коридоре, кто-то стрелял из комнат. Перед Шарманщиком оказались равны все.
Прекратилось всё как-то разом, неожиданно. Последнему уцелевшему противнику Саша просто сломал шею, я и не заметила, когда он успел бросить оружие.
Я бросилась к Димке. Он лежал без сознания, живой. Живой!
Прижавшись к нему, призываю силу, заключающую нас в невидимый огненный кокон. Откуда-то я знаю, что именно так могу сейчас помочь ему, вернуть уходящую душу. Сила потекла к Димке, прогоняя подступающий холод.
Глубоко вздохнув, он открыл глаза. Губы тронула слабая улыбка.
- Привет. Что-то мне дурно сделалось. Наверное, воздух спёртый.
- И мясом пахнет, - добавил подошедший Шарманщик. – Не нравится мне тут. Пора уматывать. Постарайся в ближайший час «коньки не откинуть». Тебя такая девушка любит! С того света вытащила, - Саша внимательно взглянул мне в глаза и еле слышно произнёс. – И кажется не в переносном смысле. Кто же ты такая?
Не дождавшись ответа, он отвернулся. Подобрав и перезарядив свои автоматы, направился к выходу.
- Уходим! – бросил он, не оборачиваясь. – Дмитрия тебе тащить. Помочь не смогу. Неизвестно, сколько этих тварей вокруг ещё осталось. Мне нужны свободные руки....


4.
Мы всё-таки выбрались.
В памяти всё слилось в один сплошной кошмар. Стрельба, кровь, бешенная гонка по неведомым полностью заснеженным просёлочным дорогам, по каким-то полям, а потом вообще в лесу, петляя среди деревьев. Я до одури боялась за Димку, поэтому всё происходящее вокруг было для меня как в тумане.
Помню, как Шарманщик загрузил нас в единственный, уцелевший на стоянке, внедорожник. Где-то по пути к нам ввалился матерящийся Антон, и началось наше бегство. Помню, слова Антона про слетевшихся со всей Московской области ментов, про обстрелянную им машину с ОМОНом.
Весь мир был против нас. Помню свой ужас, когда внедорожник застрял таки в снегу в лесу, как мы с Антоном пытались вытолкать машину, а потом, поняв тщетность этого, Антон с Сашей поочередно тащили вновь потерявшего сознание Димку. Стемнело, а мы всё продирались неведомо куда. Я уже не чувствовала ни рук ни ног, а почти вся сила ушла на попытки отогнать от Димки кружащуюся вокруг Смерть.
Потом Шарманщик исчез, и мы долго ждали его на краю леса и какого-то странного освещённого поля. У меня не оставалось сил даже думать. Я просто повалилась на снег рядом со своим любимым, обняла его, передавая остающиеся крохи силы.
Шарманщик привёл каких-то людей, Дмитрия загрузили на носилки и потащили в сторону огней. Идти я уже не могла, и когда я поползла следом за носилками, Антон просто подхватил меня на руки и понёс. Кажется, он при этом ругался по-чёрному, даже не на меня, просто в пространство. А огни оказались военным аэродромом....
Отключиться я позволила себе лишь в тепле самолёта, рядом со спящим Димкой, убедившись, что Смерть на этот раз всё-таки отступилась.
...Не помню, снилось ли мне что-нибудь. Наверное, это к лучшему, разбудивший меня Антон сказал, что я кричала во сне. Скорее всего, вновь приходил ледяной ветер из Пустоты, ведь я не оставила себе ни капли силы.
Пронзительное режущее солнце врывается в иллюминатор самолёта, освещая снежно-белый подголовник пустого кресла рядом. Смотреть на него больно глазам. Самолёт снижается, проваливаясь рывками, словно соскальзывая с невидимых гигантских волн. А под нами сплошным непроницаемым покрывалом раскинулся облачный океан. Меняются картины, облака играют свой странный спектакль понятный лишь им самим. Вот, беззвучно разинул пасть дракон, клубящаяся спина которого возвышается над остальными облаками могучей горой. Вот ажурная кружащаяся арка, словно врата в невиданный мир....
Самолёт погружается в этот фантастический океан, и пространство за стеклом превращаются в сплошную серую муть. Жалко. Почему-то совсем не хочется оставаться наедине с собой. Лучше уж бездумно смотреть на красивые равнодушные облака, чем на мгновение заглянуть в себя.
...Димка спит. За него я спокойна. Смерть ушла, а сила залечит рану достаточно быстро.
Сила.... Ведь это лишь слово. Попытка хоть как-то назвать непонятное. То, что даёт нам способность летать, то, что не дало в своё время умереть мне, а сейчас – Димке. То, что, как оказалось, даёт способность почувствовать смертельную опасность за миг до неё, увидеть в темноте чувства человека – ненависть, страх.
Интересно, а какой цвет у любви? Есть ли цвет у радости? Наверное, есть. И я даже знаю его, просто не могу вспомнить.
Я теперь тоже стала воплощением смерти, и не важно, что сейчас во мне нет силы. Я слишком хорошо помню свои недавние ощущения. Кирилл просто ушёл чуть дальше, человек в нём умер. А во мне до сих пор жива та маленькая испуганная девочка, которая приходила по ночам к маме, прячась от ночных шорохов. Как давно! В прошлой жизни.
...Грохнуло. Внутри головы, так что заложило уши. Я чуть не вскрикнула. Тут же пришло извинение. Кирилл. Отреагировал на мысли о себе. Он словно рядом, захотелось даже обернуться. А может...
Лёгкое удивление. Вопрос, не требующий ответа. Доброжелательное приветствие.
Я с изумлением прислушиваюсь к чужим, таким близким чувствам.
Вновь извинение, какое-то ироничное, если подобное чувство хоть как-то можно применить к этому существу. Обещание встречи.
Самолёт вынырнул из облаков, накренился, поворачивая, открыв застывшую панораму величественных заснеженных гор. Господи, где мы?!
Прерывисто вздохнул, заворочался Димка.
- Здесь нас искать не будет никто, - Шарманщик, вероятно, прочёл невысказанный вопрос на моём лице. – Никому и в голову не взбредёт. Даже в кошмарном сне.


5.
Тишина. Странная, вяжущая, мёртвая...
Я помню иную тишину, когда на вершине горы вдруг стихает ветер. Та тишина обычная – просто отсутствие звуков. В ней так хорошо наслаждаться одиночеством, вслушиваясь в дыхание далёкого мира.
А здесь.... Звуки, будто одинокие ноты, тонут в глухом ватном безмолвии. Эта тишина, словно черная гигантская паутина, пронизывающая всё вокруг: дома, людей, даже мысли. И боязно шевельнуться, чтоб случайно не скрипнула кровать, привлекая внимание неведомого безглазого паука во тьме.
Жизнь далёкого мира отсюда неслышно. Совсем.
Лёжа на застеленной постели, пытаюсь отогнать подступающий сон. Во тьме закрытых глаз меня ждёт Пустота. Сон – безумный привратник, открывает дверь в иное, страшное. Шесть ночей подряд я просыпаюсь от собственного крика, и рядом нет никого, чьё тепло руки хоть как-то помогло отогнать ледяной ветер, терзающий мою душу.
Рядом с нами, меньше чем в полусотни километров отсюда, начинается царство войны. Голодный ангел-демон внутри меня чувствует это, тянет туда, но больше я не хочу ему подчиняться. Я – человек, а не безумная тварь, питающаяся человеческой смертью!
Только заснуть страшно.
…Грозным тяжеловесным зверем взревел мотор на улице, тишина потревожено колыхнулась. Тень пала на занавеску и скользнула мимо, унося с собой утробный рёв.
И почти сразу – тихий стук в дверь.
Любопытно, кого это принесло? Заставив тело оторваться от кровати, иду открывать.
- Привет! – Шарманщик шагнул в комнату. – Как ты?
- Жива пока. Чем обязана столь неожиданному визиту в столь поздний час?
- Неодолимая жажда общения, - усмехнулся Саша, проходя к окну.
Я решила не упоминать о том, что за неделю, прошедшую после нашего прилёта, ни он, ни Антон со мной не пожелали пообщаться ни разу. Даже к Димке в госпиталь умудрились наведаться в тот краткий промежуток времени, когда меня там ни оказалось, а я ведь возле него почти безвылазно торчала все эти дни. Я, уж было, окончательно уверилась, что меня больше видеть не хотят, и смирилась с этим.
- Как Антон поживает? – поинтересовалась я, с изрядным трудом подавив зевок.
- Нормально, - Саша отвернулся от окна, поймал мой взгляд. – Прости, что раньше не подошёл. Действительно очень много всего навалилось.
Только сейчас я заметила, какие же у него усталые глаза. Похоже, он за это время и не спал ни разу.
- Что-то случилось?
А-а, - отмахнулся Шарманщик. – К вам с Дмитрием это не имеет отношения. Тут наши проблемы. Димка как? Я сегодня к нему зайти не смог. Мы только час назад вернулись.
- Всё нормально. Поправляется.
- Хорошо, - Саша замолчал, на минуту о чём-то задумавшись.
- Тишина…, - неожиданно сказал он. – Я только сегодня осознал, что здесь просто очень тихо, и дело вовсе не в том, что я оглох после пальбы в том чёртовом особняке.
- Ты не бывал здесь раньше?
- Нет. Я сам до конца не знал, куда нас забросят. Один мой друг помог. А сейчас у него беда.
- Из-за нас?
- Нет. Здесь иная жизнь, иные проблемы. Хотя, по сути, всё едино, - Шарманщик махнул рукой в направлении близких гор. – Бандиты остановили автобус на трассе. Нескольких женщин увели с собой… Уроды! В том числе жену и дочь моего друга.
- Война как раковая опухоль, тянет метастазы во все стороны, дотянулась и сюда.
Саша с каким-то странным выражением глянул на меня.
- Раковая опухоль? – переспросил он. – Интересное сравнение.
Мне показалось, что спросить он хотел о чём-то другом, но почему-то промолчал.
- Спрашивай, - просто сказала я. Надоели недомолвки.
 Саша взглянул мне в глаза, усмехнулся невесело.
- Устала? – неожиданно спросил он.
Я пожала плечами. Пожалуй – да. Устала от смерти, от страха за Димку, за себя, от постоянной борьбы с собственным демоном. Как-то всё происходит кувырком, сразу. Кто угодно от такого устанет.
- Наверное, это называется – «устала жить», - я села на кровать.
- Бывает, - Шарманщик прошёлся по комнате, вернулся к окну. – На самом деле, у меня к тебе столько вопросов, что я не знаю даже с чего начать. И не знаю, какие из них задавать вообще не стоит. Я всегда с пониманием относился к поговорке: «Меньше знаешь, лучше спишь».
- Хорошее жизненное правило. А на некоторые вопросы я и сама хотела бы получить ответы. Но не у кого спросить…
- Кто ты? – спросил он.
- Человек, - я пожала плечами. – Если ты хотел узнать именно это. Просто человек.
- Сколько тебе лет, человек?
- Двадцать один год. Ну, если быть уж совсем точной, через месяц исполняется двадцать два.
- Не верю, - просто ответил Шарманщик. – Тебя выдают глаза. Глаза существа, прожившего жизнь, а то и не одну. У двадцатилетних девушек не бывает таких глаз. Если этот мой вопрос из тех, что задавать не стоит, так бы и сказала. Ты вампир?
- Кто? – я даже не сразу поняла вопрос.
- Вампир, - повторил он. – Я понимаю, что настоящие вампиры совсем не такие, как о них принято думать. И кровь им сосать, и света бояться вовсе не обязательно. Я прав?
Смешок вырвался из меня помимо моей воли. Я честно пыталась сдержаться, но новый смешок пробрался следом за первым, вырвавшись, то ли полузадушенным всхлипом, то ли иком. А потом я захохотала уже не сдерживаясь. «Вампир» - кто бы мог подумать! Вспомнился виденный когда-то по телевизору дурацкий фильм, где фигурировала тощая бледная немочь с корявыми нестриженными ногтями и неровно вставленными пластмассовыми клыками. Бог мой, какой идиотизм! Я - вампир…
Шарманщик недоумённо смотрел на меня, уже стонущую от смеха.
- По морде дать? – участливо поинтересовался он.
- Не надо…, уже всё, - я попыталась остановиться. – Прости. Давно так не смеялась. Умеешь ты вопросы задавать…
- Что смешного было в моём вопросе? Что мне о тебе думать? Человеку свойственно ко всему подходить с известными стандартами. Я знаю, что, убивая, вы с Димкой что-то забираете у людей. Я знаю, что ты как-то отогнала от Димки смерть, я научился чувствовать присутствие этой костлявой дамы, независимо от того за кем она пришла. А она приходила… Ты спасла Димке жизнь ценой чего-то, чего теперь лишилась. Я чувствую твой голод. Он чем-то сродни, присутствию смерти.
И ещё… Димку я знаю давно, таким как сейчас, он стал только после знакомства с тобой. Как ты сделала его таким? Вряд ли, через укус, как принято думать о вампирах. Так что? Так ли уж я не прав?
Шарманщик замолчал, вопросительно глядя на меня.
- Нет, мы не вампиры. Хотя кое в чём ты прав. Убивая, мы действительно кое-что забираем у людей. Душу, «силу» - не знаю что это на самом деле. Бог мой, я так мало знаю! Никто никогда не говорил мне о том, что за сила притаилась во мне. Что даёт способность летать, требуя за это жизни других людей. Я пыталась понять, разобраться, я пыталась поговорить с этой силой. Пустота…. Иногда я думаю, что это ангел, иногда – демон. Это что-то иное, из иного, совершенно непостижимого мира. Дар Бога. Или Проклятие, но проклинать меня особо не за что…
Саша, внимательно слушающий меня, неожиданно вздрогнул.
Миг, и словно из ниоткуда, в его руке вырос уже знакомый мне маленький короткоствольный автомат.
Я не успела удивиться, ощущение, что что-то в окружающем мире изменилось, пришло чуть раньше. Ещё не понимая, что происходит, я встала с кровати, и чуть не рухнула обратно, внезапно осознав, что безглазый паук тишины теперь смотрит на нас.
Мир наполнился шёпотами. Призрачными, еле уловимыми, проникающими даже сквозь плотно зажатые уши. Шарманщик застыл каменным изваянием, чуть присев и развернувшись к двери. Второй автомат – точный близнец первого, словно выросший из руки, уставился в окно.
- Инка, скажи своему другу, чтобы не стрелял, - послышался из-за двери совершенно неуместный здесь звонкий девчоночий голос.
- Мы от Кирилла, - счёл нужным пояснить голос, не дождавшись от нас никаких вразумительных действий. – Войти можно?
Моего судорожного кивка Саше оказалось достаточно. Автомат, смотрящий на дверь, чуть опустился.
- Входите, - справилась, наконец, я с временно покинувшей меня способностью говорить…


6.
Отчаянье…. Я сегодня серьёзно поссорилась с Дмитрием.
Не хочется заниматься самобичеванием, но никто, кроме меня самой не скажет – «Инка – ты сумасшедшая стерва!» Но почему, почему! Ведь совсем недавно я отдала всю свою силу, чтобы спасти Димку, и без колебания была готова отдать жизнь, а сегодня…. Получается, я просто бросила его.
Мне необходимо увидеться с Кириллом, слишком много вопросов накопилось. Когда-то именно он возился со мной, получившей силу и не знающей что с этим делать.
Сам он сейчас почему-то не пришёл, прислав за мной троих. И единственным источником какой-либо информации из этих троих оказалась пятнадцатилетняя девушка. Остальные – мрачные типы с повадками саблезубых тигров и очень подходящими именами-кличками – Сет и Клин. А тигры, как известно, не разговаривают.
Я шла к Димке с чувством вины, ведь я собиралась оставить его, хоть и ненадолго, всё ещё прикованного к кровати. На что я рассчитывала? На какое-то понимание с его стороны, не знаю. Но он сказал «нет», даже не дослушав. И это его категоричное «нет» меня взбесило. Не говоря больше ни слова, я развернулась и ушла. Никто не смеет мне приказывать! Я делаю что-то, не потому что кому-то что-то должна.
Только душа застыла, словно вдруг замёрзла….

А та самая пятнадцатилетняя девушка стала моей неожиданной подругой.
В первые же минуты нашего знакомства, она совершенно бескорыстно, поделилась со мной силой, прогнав ледяной ветер из снов.
- Огонь надо кормить, - серьёзно пояснила она. – Иначе он будет питаться твоей душой.
После этих слов она улыбнулась. Открытой, какой-то по-детски доверчивой улыбкой. Если бы не отсветы тёмного багрового пламени, где-то в глубине глаз. Но глаза – зеркало души, а разглядеть душу ведь можно далеко не у каждого.
- Ника, - представилась девушка. – Так меня Кирилл назвал, а что было раньше – не важно.
Я всегда плохо шла на контакт с новыми людьми, а пятнадцатилетние девушки в моём представлении вообще кошмарные создания с желаниями уже женщины, но мозгами ещё ребёнка. Но Ника оказалась другой. Относиться к ней, как к пятнадцатилетней, было бы верхом идиотизма. Не знаю, что произошло с ней, и что же она пожелала, получив за это Дар. И не уверена, что мне так уж нужно это знание.
…Они пришли с войны. Люди, называющие себя - Стая. И не важно, что их Стая осталась где-то далеко, они здесь – и они её часть. Хорошо хоть, что Кирилла называют Кириллом, а не Вожаком. А то каким-то дурным триллером отдаёт.
Завтра мы уезжаем. Шарманщик напросился с нами, почему-то он уверен, что Кирилл согласится помочь ему в поисках родных его друга. Может быть. Как-то всё разом происходит, в голове сумбур, душа болит…. Завтра я пересеку невидимую границу и встречусь с войной. И что-нибудь изменится.
Может быть.
…Я знаю, я уйду не оборачиваясь. Несмотря на то, что оставляю за спиной целую жизнь. Плохое и хорошее, ужасное и прекрасное – разное…. Не важно какое – моё.


7.
Мир равнодушен. Он не умеет чувствовать, он всего лишь умеет быть красивым.
Небо остаётся безмятежным, что бы под ним не творилось. Один и тот же ветер ласкает лицо праведника и руки убийцы. А солнцу всё равно, что освещать – играющих детей или гниющие трупы.
В царстве войны оказалось много солнца.
Вот уже четыре дня мы идём сквозь это проклятое царство. Я знала, что война – это зло, смерть, кровь, грязь. Все мы читаем книги. Я знала, что война живая, издалека я слышала её вечно голодный безумный вой. Но действительность оказалась совсем не такой, как виделось со стороны. Не знаю, почему, но мне казалось, что в этом зле должно было быть что-то величественное. Сама не знаю, чего я ждала….
Не было ничего.
Лицо войны…. У неё не оказалось лица.
Лица беженцев, движущихся нам навстречу в первый день, были разными. Поначалу. А потом стали одинаковыми.
Лицо солдата, забытого на каком-то никому не нужном посту, живущего уже месяц, питаясь тем, что приносят сердобольные женщины – жёны, матери и сёстры тех, кто ушёл воевать с такими же солдатами, как и он.
Или лицо другого солдата, оставленного нами умирать на безымянном горном перевале, возле расстрелянной и сожженной кем-то военной колонны. Мы шли своим путём, мы не могли подбирать чужих раненых.
Лицо Шарманщика, стиснув зубы, смотрящего на этого солдата, тоже стало лицом войны. Я ушла тогда последней, завороженная медленным и величавым танцем снежинок над ещё живым тёплым телом. В горах холодно.
Здесь не было врагов. Здесь не воевали за что-то или против кого-то. Здесь все воевали против всех.
А мы спешили. Я не запоминала названий мест, сквозь которые пролег наш путь. Мы двигались в сердце войны.

Вчера мы вошли в большой город. И здесь я увидала самое страшное лицо Войны. Мгновение, вырванное из окружающей действительности и оставшееся у меня перед глазами навсегда….
Детские носочки. Маленькие, наверное, с пол-ладошки, разноцветные, висящие на верёвке на балконе. Стена, окна, балконы…. А за стеной ничего. И сквозь оскал разбитых стекол смотрит небо.


8.
…Я очень удивилась, когда узнала, что никто из Стаи не умеет летать. Меня даже не поняли. Дар для них оказался совсем не тем, чем он является для меня или для Димки. Он даёт им иное: умение увернуться от пули, почувствовать врага, наслать цепенящий страх, лишающий способности к сопротивлению….
И здесь, посреди безумия войны, я стала понимать, что Сила – это совсем не то, что мне кажется.
Зачем им летать?
Это не они не умеют пользоваться Силой, а я.
Лишь Ника…. Когда мы устроились на ночлег, и Шарманщик с одним из «тигров» затихли, провалившись в сон, а второй охраняя, растворился в окружающей темноте, тёплые губы прикоснулись нечаянно:
- Научи меня летать, пожалуйста.
Каждому своё. И вспомнилось вдруг когда-то непонятое и благополучно забытое, сказанное Кириллом: «Дар – не то что нам кто-то дал, а то, что мы есть…».
Я попробую научить тебя летать, пятнадцатилетняя девушка с глазами бессмертной богини.


9.
Звон.... Этот звук был первым, приветствующим моё возвращение к яви. Сон был красивым, хоть и немножечко грустным. Я искала кого-то в неведомом чужом городе.
Был вечер. Я бродила по уютным зелёным улочкам, вьющимся среди домов с тёплыми жёлтыми окнами. Встречные люди улыбались мне, некоторые здоровались, но я почему-то всё никак не могла разглядеть их лиц. А где-то за домами дремало невидимое море, и раздавался мелодичный звон с призрачного корабля у причала....
Сон ушёл, оставив после себя хлипкую горечь и ощущение невосполнимой потери. Остался только звон….
Поднимаюсь, стараясь не будить Нику, в поисках тепла комочком свернувшуюся возле меня. Осторожно выглядываю в оскаленную стёклами пасть, бывшую когда-то окном.
…Холодное утреннее солнце равнодушно заглядывает во двор, освещая остов сгоревшей бронемашины, чёрные ошмётки чего-то вокруг, к чему не хочется присматриваться.
Город с говорящим названием – Грозный.
Мелодичный звон, разбудивший меня, вновь повторился. С противоположной от окна стороны, там, где за полуразрушенной стеной дом обрывается хищным каменным провалом. Любопытно, что бы это могло быть? Пытаясь определить источник звука, высовываюсь в одну из больших трещин в стене.
Ну вот! Обидно. Причина звона оказывается банальной, чего, в общем-то, и следовало ожидать. Ветер, всего лишь ветер. Играется полуоторванной железякой, болтающейся на остатке арматуры.
Кусок камня, вывалившийся из-под руки, скрывается в ждущей темноте. Глухой стук, и в то же мгновение неопределённый фрагмент тьмы внизу сдвинулся, бесшумно сместился в сторону и застыл, вновь сделавшись незаметным. Холодный потусторонний ужас пришёл вместе с осознанием размеров этого фрагмента, никак не совпадающих с размерами человека или какого-либо животного. Сердце бешено забилось, челюсти свело до боли в зубах. Медленно, очень медленно, боясь снова ненароком потревожить тьму внизу, вылезаю назад. Минута или две уходит на то, чтобы прийти в себя и успокоить сердцебиение. Привидится же такое!

С тихим вскриком проснулась Ника. Не знаю, что ей снится, заставляя почти каждую ночь плакать во сне и просыпаться с криком, у каждого из нас свои демоны.
Зашевелился, засопел недовольно Шарманщик. Проснулся Клин, равнодушно глянув на окружающий мир, направился, расстёгивая ширинку, к пролому в стене. Откуда-то бесшумной звериной тенью появился Сет, попытался улыбнуться нам с Никой. Лучше бы не пробовал. Когда на физиономию вползает абсолютно несвойственное для неё выражение, получается жутковато.
Сет уже давно и безуспешно пытается подбить Нику на занятие сексом. Один раз даже подкатил ко мне. Не особо активно, правда. Получив отказ, не обиделся, типа проверил на всякий случай.
Вот и сейчас, подобрался к Нике поближе, по-волчьи повёл носом, оскалился дружелюбно, глазки прищурил….
...Вздрогнул пол под ногами, громыхнуло совсем рядом, плеснуло во двор дымной пылью и обломками. И тут же загремел безветренный шторм, свинцовый дождь, на ближней закрытой от нас домом улице. Снова взрыв, где-то чуть дальше, зазвенело мелодично за стеной, наверное, железяка оторвалась-таки.
Шарманщик метнулся к оконному проёму, выходящему во двор. Мелькнули смазанными тенями «тигры», словно в воздухе растворились.
Ника мельком покосилась на меня, и почему-то решив не придавать значения пальбе, занялась открыванием консервной банки.
- Гляньте-ка, у нас гости, - позвал Саша.
Я выглянула в окно.
Через двор наискосок в нашу сторону, слегка прихрамывая, быстро перемещался какой-то парень в военной форме. Неожиданно споткнулся, рухнул в весеннюю грязь, вскочил, смешно всплеснув руками.
Короткая автоматная очередь со стороны улицы выделилась из свинцового речитатива, прозвучав как-то подчёркнуто, ударила по незнакомцу, окончательно швырнув того на землю.
Во двор вошли двое. Чернобородые, блестяще-камуфлированные, обвешанные оружием, словно новогодние ёлки – игрушками. Оглядевшись, неторопливо направились к лежащему. Тот, услышав шаги, приподнял голову, попытался ползти, загребая липкое месиво. Один из бородачей поднял автомат, но второй что-то произнёс, блеснув белозубой улыбкой, достал откуда-то из-за спины здоровенный тесак. Подошёл к парню, наклонился, левой рукой чуть брезгливо приподнял ему голову…
Заработала правая рука, из стороны в сторону, из стороны в сторону. Дико заорал лежащий, придавленный к земле коленом, забился сломанной грязно-серой птицей.
Кажется, маму звал. Или мне послышалось…
Грохнуло возле левого уха, заполнив мир долгим противным звоном. Головорезу снесло пол башки, на какой-то миг он замер в странной позе, изумлёнными мозгами созерцая небо – коленопреклонённый бородатый памятник Войне, потом повалился поверх вздрагивающего в агонии тела.
Сразу подох, неправильно это как-то.
Я на него засмотрелась, не заметила, как второго положили. Только что стоял, с одобрительной улыбкой смотря, как приятель его человеку голову отрезает, и вот уже валяется рядом, ножками суча, камуфляж свой новенький марая.
Чёрт, левое ухо вообще ничего не слышит! В голове звон. Ника что-то яростно выговаривает стрелявшему Шарманщику, не разберу что. Он смотрит с непониманием, слегка набычившись, всем своим видом показывая – повторись ситуация, стрелял бы снова. Я с ним, в общем-то, согласна, хотя в ухо ему дать очень хочется, чтоб тоже зазвенело. Чем Ника недовольна, добычу что ли отнял?
А в следующий миг стало понятно – чем, потому что бородатые, блестяще камуфлированные повалили в дворик толпой, и мир смешался грохотом, воем, такой знакомой серой пылью. Что-то ударило перед самым носом, больно бросив в лицо каменное сечиво. Ника, схватив меня за руку, потащила куда-то вниз.
Не успели. Великанский кулак обрушился вслед, очумевшим огненным ветром подняв обоих и швырнув во вдруг раздавшуюся трещину в стене, брызнувшую в стороны каменными обломками. Полетели, кричащими факелами живой тьме навстречу.
Сквозь адскую боль, ускользающим разумом понимая, что внизу на каменном развале переломаем все кости, пытаюсь призвать силу. И из последних сил сжав резко рванувшуюся руку Ники, понимаю – успела….


10.
…Вначале пришла боль. Она была везде, грызла неспешно, не усиливаясь и не пропадая. Затем пришли звуки – голоса, смех. Я никак не могла понять смысла слов, пока не пришло озарение, что звучащая речь совсем чужая. Чьи-то руки вцепились, повернули. Резкий яркий свет резанул по закрытым глазам. Боль вспыхнула на миг, вновь выровнялась. Приоткрыв глаза, я попыталась разглядеть что-нибудь сквозь плавающие багровые круги.
Кто-то рядом заорал что-то жизнерадостное, наверное, заметив, что я очнулась.
Невидимые руки развернули меня, словно безвольный мешок, резко свели назад плечи, заставив вскрикнуть. Я почувствовала, как в предплечья впилась верёвка.
- Что крычишь? – осведомился у меня бас. – Это не болно, болно потом будет.

…Бородатые, блестяще камуфлированные стояли вокруг, с весёлым любопытством рассматривая нас с Никой, словно неких диковинных зверушек. Мы замерли, прижавшись друг к другу, наверное, действительно больше похожие сейчас не на людей, а на двух израненных затравленных волчиц.
Страшно. Омерзительно страшно.
Один из бородатых спросил что-то на своём языке, шагнувшая из-за моей спины здоровенная фигура заслонила солнце.
- Как зовут? – осведомилась тень.
- Инна…, - слово не получилось, словно просыпавшись сухим песком.
- А? Нэ слышу!
- Инна, - вторая попытка удалась лучше.
- Нина-шмина, чья будешь?
- Я журналистка, - выдала я первую пришедшую в мою больную голову версию.
Фигура шагнула в сторону, заставив меня на секунду зажмуриться от вновь брызнувшего света. Вопрос повторился, направленный к Нике. Та ответила неожиданно чётко и ясно. Правда, совсем не то, что ожидал спрашивающий. Бородатые даже затихли удивлённо, узнав столь неожиданные подробности сексуальной жизни своей и своих родственников.
Послышался звук удара. Ника зашипела. Следующий глухой удар, передавшийся даже мне, сквозь наши спины и связанные руки, заставил её застонать.
- Как зовут? – вновь повторился вопрос.
- Яйцерезка, - выдохнула Ника.
Кто-то из бородачей весело заржал. От последующих ударов Нику это, правда, не уберегло.
Двое, подхватив меня, оттащили в сторону, швырнув на колени перед невысоким смуглым незнакомцем с небольшой аккуратно подстриженной бородкой. Некоторое время он равнодушно рассматривал меня.
- Ты еврейка? – неожиданно спросил он. Заметив моё замешательство, блеснул белоснежной улыбкой.
- Вижу, что еврейка. Кто вы такие? Эй! – крикнул он, обращаясь уже к продолжающим избивать Нику, и добавил что-то непонятное на своём гортанном наречии.
Звук ударов прекратился. Я повернула голову. Ника лежала без движения, лицо, невидяще смотрящее в небо, походило на гротескную кровавую маску.
В следующий миг я почувствовала ледяное прикосновение к шее. Жёсткая ладонь вцепилась мне в подбородок, грубым рывком задрав голову вверх.
- Смотри на меня, сука! Башкой не верти, отрежу на х...й! – бешеные белёсые глаза с лёгкой примесью безумия приблизились вплотную. Пахнуло довольно неплохим одеколоном. Надо же, в такие мгновения замечается всякая ерунда.
Холодное лезвие, царапнув, скользнуло мне за шиворот. Затрещала наполовину разрезаемая наполовину разрываемая куртка. Потом нож зацепился. Белёсые глаза глянули вниз, и бешенство сменилось удивлением.
- Журналистка говоришь? – бородач сдёрнул с моих плеч куртку и отошёл на пару шагов, открыв изумлённым зрителям мой скромный боевой костюмчик. Неведомый оружейный мастер Шарманщика в своё время подошёл к работе творчески, сделав не только то, что я заказала, но и прибавив кое-что от себя. Разнообразные ножи, стальные диски, многолучевые звёзды, слегка высовывающиеся из многочисленных кармашков, камуфлированных зрителей несколько озадачили.
- Э-э, - театрально разочарованно протянул бородач. – А мы уж еб…ть тебя собрались. А тут такая журналистка!
 Стоящие вокруг весело загомонили.
- Ты зря на себя всё это нацепила, - продолжил бородач. - Пользоваться умеешь, да? Смотри. За всё отвечать надо.
Приблизившись, он, не спеша, частично срезал, частично сорвал с меня костюм, оставив в одной футболке. Улыбнулся, под одобрительные вопли, картинно прошёлся вокруг, затем рывком разорвал футболку.
Зрители затихли в предвкушении потехи.
- Какие сиськи! - восхитился бородач. – Даже отрезать жалко. Может, не будем, а? - белёсые глаза вопросительно глянули на меня.
У каждого человека есть свой предел. Мне очень страшно. Противно от собственного бессилия. И хочется, чтобы кончилось всё поскорее. Или хоть кто-нибудь пришёл на помощь. Димка…
Я рывком поднялась с колен и выпрямилась. Окружающие удивлённо-одобрительно загудели.
- Развяжи руки и дай мне нож, - сказала я весёлому безумию в белёсых глазах. – Или ты боишься?
Удар ноги почти перевернул меня, опрокинув на связанные за спиной руки. Многочисленные мелкие камни, словно тупые зубы, впились в обнажённое тело, разбудив затихнувшую было боль. Затем меня схватили за волосы, вздёрнув вверх, холодное лезвие скользнуло по левому предплечью, и я почувствовала, что руки свободны.
 - Я ничего не боюсь, сука! – выплюнул мне в лицо искажённый яростью рот. – Иди и возьми нож! Любой из своих, хоть два. Я изрежу тебя на мелкие кусочки. Отрежу твои сиськи и заставлю их сожрать.
Неспешно массируя затёкшие руки, я подошла к останкам костюма и достала пару ножей. Два - так два. Мне проще. Краем глаза я заметила, что Ника пошевелилась. Внимание зрителей приковано ко мне, может быть, ей удастся отползти достаточно далеко.
Спасибо тебе, Ника. Я замерла на миг, позволяя заёмной силе затушить грызущую боль, затем плавным движением приняла боевую стойку. Именно так, как учил Кирилл – «кошка скрадывающая добычу» - два ножа почти прижаты к рукам – «когти» до времени спрятаны. С удовлетворением отметила мелькнувшую тень неуверенности в глазах моего врага.
Не бойся, погань, я не убью тебя сразу. Мне ещё надо дать время Нике.
В следующий миг я почувствовала взгляд. Понимание пришло сразу, я улыбнулась. Твари, галдящие вокруг меня, были слишком увлечены, чтобы почувствовать наступившую вокруг них неестественную тишину.
Стая явилась.
Кирилл смотрел спокойно, одобрительно. Он просто дал понять, что пришёл, что он рядом. Но при этом он не будет вмешиваться в наш поединок. Это моё.
Ножи пришли в движение. Танец ненависти начался.


11.
Иногда я задумываюсь, как бы повернулась моя жизнь, не повстречай я Кирилла. За прошедшие после нашей первой встречи годы я успела десятки раз его проклясть и столько же, если не больше, благословить.
Он научил меня летать. Он научил меня убивать. Вернее, он не учил, он никогда ничему не учил – он просто говорил, что я могу, и что я должна для этого сделать. Выбор оставался за мной.
Выбор есть всегда. Даже если это выбор между жизнью и смертью.
Сейчас у меня тоже есть выбор. Получить ответы, с большой долей вероятности сойти с ума при этом, или вернуться обратно к Димке, и всю свою жизнь сожалеть о несделанном шаге.
…
- Отрекись от себя. Ты забыла? – блики пламени играют на лице Кирилла, отражаясь в глубине глаз пугающими красными угольками.
- Нет, не забыла. Просто слишком много всего вокруг.
- Ничего нет. Есть только мы. Закрой глаза.
Я подчиняюсь, но предательские блики пробиваются даже сквозь закрытые веки. Гудит, потрескивает огонь, хрустят камни под чьими-то ногами, пожилая женщина с другой стороны костра о чём-то тихо рассказывает невидимому собеседнику….
Здесь на войне так много стариков, брошенных всеми, никому не нужных, оставленных умирать. А ведь у многих из них где-то на «Большой Земле» остались дети, внуки, почти у всех есть какие-то родственники.
Зачем? Чтобы они обрели здесь, среди пришедшей Стаи, иных детей, брошенных самим Богом?
Хотя нет... Я не права. Бог не бросает своих детей. Просто его «любовь» не каждый может вынести.

Звуки отступают нехотя, словно не желая меня отпускать.
…Где-то недалеко, с лязгом и рёвом ползёт стальная змея бронетехники.
…Выстрелы. Повсюду гремят выстрелы.
…Кто-то кричит.
Слишком громкие звуки. Война вновь и вновь отбрасывает меня, не давая вырваться за свои пределы.
«Дальше. Война только здесь. Её не нужно слушать».
…Тишина. Ветер. Тихий звон упавшей с ветки льдинки.
Вырвалась. Мир раскрывает передо мной сияющее, сотканное из звуков полотно.
...Плеск волн. Глухой шорох перекатываемых камней. Крик чайки.
...Сонный шёпот дождя. Шелест капель в листве.
…Долгий гулкий гудок. Стук колёс несущегося куда-то поезда.
…Какофония города. Гул машин, голоса, чей-то неприятный смех.
…Пронзительно одинокий вскрик скрипки.
…Резкий женский голос, чужая речь. Почему-то представилась телефонная трубка напротив ярко накрашенных губ.
...Детский смех. Весёлый заливистый лай.
...Шорох упавшей ткани. Вздох.
...Эхо органа в пустом зале. Быть может – в храме.
…Нежный успокаивающий ритм колыбельной. Затихающее обиженное хныканье.
…И вновь шум волн. На этот раз – грозный, могучий рокот шторма.
«Дальше».
…Еле слышный шёпот.
Ребёнок, читающий стихи. Холодным прикосновением иная, совершенно чуждая речь. Завораживающая, притягивающая и отталкивающая одновременно.
И иной шёпот, бормочущий, ищущий, всасывающийся ледяным червём. Приближающийся…
Ветер. Ветер, словно состоящий из миллионов мёртвых шепчущих голосов, забывших, что такое сама жизнь, зовущих, жалующихся на что-то. Ледяной ветер из снов подхватывает меня, швыряя в мир, не знающий солнечного света.
…Шорох подающего пепла.
Я кричу, пытаясь вырваться.
«Не бойся. Я рядом. Открой глаза»
Темнота. Нет ни костра, ни сидящих вокруг людей. Есть только кружащийся в пустоте неба слабо светящийся пепел и застывшие внизу серые громады безжизненных гор. Я лечу на крыльях ветра, рассекая небо мёртвого мира.
Я – часть этого безумного ветра. Страх уходит, смытый странным чувством безграничной мощи. И нечеловеческой тоской по чему-то, то ли прошедшему, то ли никогда не существовавшему.
…Зов. Отчаянная молитва, просьба. Просьба всей души, рвущая границы, возведённые…
«Господи, я хочу летать! Я хочу взлететь! Возьми всё что захочешь! Только бы взлететь!»
Всего лишь. Такая простая просьба. К тому, кто одним движением крыла способен погасить звёзды.
Кричит рвущийся мир, выпуская ледяной ветер шепчущих голосов.
И на миг, на долю секунды, человеческая часть меня оборачивается, чтобы увидеть то, что летит на крыльях ветра.
«Не смотри!»
Увиденное швыряет меня обратно, в ставшую вдруг такой родной и близкой войну. Душа кричит, сжавшись от ужаса в сплошной комок. Не стоило смотреть на то, что даже не имеет названия.
Но как же оно красиво! Невообразимо, неестественно прекрасно!


12.
…
 - Теперь ты свободна. Даже если у тебя полностью закончится сила, ледяной ветер больше не будет терзать тебя по ночам. Он часть твоей души. Ты всегда знала об этом, а я всего лишь помог тебе вспомнить.
- Тот мир. Странный мёртвый мир. Что это? Ад?
- Нет, не Ад. Это вообще не мир. Это образ. Так твоё сознание пытается придать невообразимому какие-то привычные черты.
Я молчу. Бессмысленно спрашивать. На некоторые вопросы нельзя ответить словами. Я шла сюда за ответами, а получила лишь новые вопросы. И так будет всегда.
Глазами Кирилла на меня смотрит Смерть. Чистая, незамутнённая никакими человеческими чувствами. Хоть и не моя, а всё равно страшно. Интересно, что в своё время пожелал он.
- Действительно хочешь это знать?
Я и забыла, что он читает все мысли относящиеся к себе.
- Нет. Не очень.
- Я всё равно не смог бы сказать. Был порыв, было чувство, не было конкретных желаний, которые можно облечь в слова.
- Это было давно?
- Очень. Ты же знаешь, мечом я владею ничуть не хуже чем автоматом. Руки помнят многое.
Странно. Мне неожиданно стало его жаль. Он, конечно же, сразу почувствовал это, но промолчал. Что-то человеческое в нём ещё осталось.
А в следующий миг я вдруг увидела горящий город. И светловолосого малыша, лет четырёх, замершего возле лежащей женщины. Ревел огонь, яростно звенел металл, кто-то кричал. Обезумевшая лошадь в россыпи искр вылетела из пламени и, чудом не задев ребёнка, унеслась по улице.
Малыш не плакал. Он стоял и непонимающе смотрел на маму, которая почему-то не встаёт, такими знакомыми глазами, в которых теперь живёт Смерть.
...Мир переполнен болью. Есть такие трагедии, по сравнению с которыми все наши несчастья – не более чем песок под ногами. Но это знание не делает нашу боль меньше.
Рано или поздно боль хлынет через край. И ледяной ветер из мёртвого мира вырвется, чтобы сделать Богом каждого.
Я бы не хотела увидеть звёзды, залитые кровью Создателя.




ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.