Память

Удачный день

Шоколадный Эль долго смотрел в пустоту перед тем, как встать. Вообще-то, он почти всегда смотрел в пустоту, но сейчас у него появилось непреодолимое желание найти на себе то отверстие, через которое вытекает время. Оно всё время утекало, и постоянный звук этой утечки невероятно раздражал Эля. Однако, встав, он не обнаружил на себе никаких отверстий – всё его тело было и сверху, и снизу, и по бокам идеально гладким и абсолютно бездырочным. Только глаза нарушали совершенство, но из них ничего не вытекало уже лет тридцать, что позволяло успешно и без искажений глядеть в никуда. С удивлением и даже некоторым разочарованием Шоколадный Эль сел и снова впялился в пустоту. «Как странно», - подумал он, но тотчас же испугался своих мыслей, потревоживших объект его наблюдений. И опять только шум потока времени, поскрипывание табурета под неспокойными, но редкими ударами сердца, и грязно-жёлтый свет лампы над головой. Кирпичные стены, бетонный пол и потолок, серое и красное – Эль знал толк в искусстве сочетаний, и взгляд его предательски скользнул на эту пестроту цветов. Клубок воспоминаний, спрятанный где-то глубоко внутри, начал стремительно разматываться, и вот перед глазами уже не кирпичи и бетон, а июльская зелёная трава и тёплая морось дождя. Совсем ещё юный Эль бежит по нежному природному ковру в кованых железом сапогах и радуется всему вокруг просто так, без причины. До чего же глупы мы в детстве. Рядом с ним несётся Босоногий Ущ, вполне оправдывающий своё имя. Этот нищеброд был некогда лучшим другом Шоколадного, теперь даже и вспомнить стыдно о таком пятне в биографии. Эль поспешно прогнал из пустоты ненужные яркие образы и снова погрузился в созерцание. Вдруг яркая вспышка озарила на миг комнату и пустоту, а потом всё исчезло. «Неужели я ослеп?» - осторожно подумал наш герой. Но нет, это всего лишь лампа, перегоревшая по сроку службы, вспыхнула на прощание необычным для неё белым безумием. Что ж, это даже к лучшему: во мраке пустота ещё прекрасней. Эль довольно моргнул и снова погрузился в своё излюбленное занятие. Прошло время, и вновь возникли какие-то приятные перемены. Они были столь незначительны, что не сразу и поймёшь, что случилось. Вскоре всё разъяснилось – перестало биться сердце, и раздражающее поскрипывание табурета наконец исчезло. «Жизнь налаживается», - торжествовал Эль.
Мимо проносились слова и судьбы, в окнах, укрытых тяжёлыми и слегка помятыми одеялами, свинцово висело небо, машины и люди, звёзды и ветер. Дом напротив чувствовался даже через всю это мишуру. Эль сидел и смотрел. Время раздражающе текло, но он уже привык к этому. Память тихо растворялась в кашеобразном естестве бытия, постепенно переставая досаждать. И вдруг интерес ко всему происходящему, даже к пустоте, исчез. Шоколадный Эль ликовал и в порыве безудержного веселья нацарапал куском арматуры на кирпичной стене своего жилища улыбчивый смайлик. Пусть хоть стена помнит, что этот день его жизни удался.


Бабушкина шуба

Босоногий Ущ всегда не любил одежду. Но особенно он не любил обувь. Вот и сейчас он стоял и из всех своих сил не любил новые кроссовки фирмы «Адидас» из крокодиловой кожи, лежавшие в витрине спортивного магазина. И дело тут вовсе не в том, что ему жалко зверушек, из которых были сшиты те или иные предметы гардероба. Просто одежда делала его одиноким. Точнее, его делало одиноким отсутствие одежды. Вот и сейчас Босоногий Ущ, овеваемый со всех сторон холодным октябрьским ветром, стоял голый на абсолютно безлюдной улице. Он практически не чувствовал пальцев ног, но такое состояние было для него вполне привычным. Ущ глядел на своего врага и вспоминал.
Лето, дождь, трава. Серое небо своим теплом давило на плечи и заставляло бежать и радоваться без причины. Отличное время. Окружающие почему-то иначе воспринимают отсутствие на тебе одежды, если ты ещё не заполучил вторичные половые признаки. Десять лет жизни позади, но даже носок не отягощает молодое и здоровое тело. И это в то время, как другие уже нагружены целой горой проблем из хлопка, шёлка, кожи и прочих жалких и пыльных лоскутков. Вот и лучший друг Уща, Шоколадный Эль, бежит, поблёскивая свежим металлом на своих новых кованых сапогах при каждой удобной небесной молнии. Странный он немного, этот Эль, но Ущ всё же любит его. Видимо, для любви нужны непохожести и странности, любовь стремится понять и разгадать, а не найти что-то, похожее на себя самоё. Впрочем, кого заботят такие вопросы, когда половое созревание ещё не началось.
Босоногий Ущ всегда считал, что одежда забирает у людей их частицу. Тряпки пропитываются людьми, наполняются ими и даже становятся полулюдьми. А люди, в свою очередь, мельчают, растворяются в лоскутах ткани. В конце концов, становится сложно понять, где человек, а где его одежда. Места всем не хватает, и одежда постепенно вытесняет человека. Он сам видел, как его мать заменили пара чулок и старая фамильная шуба. Эта шуба передавалась в семье от поколения к поколению, впитывая в себя то одного, то другого члена семьи. И в конце концов, она добралась бы и до Уща. Ущ бежал из дома и жил один. Ведь чтобы общаться с курткой и джинсами, надо самому быть курткой или джинсами, а Ущ этого не умел. Точнее, не хотел уметь. Он не хотел отдавать нижнему белью ни частицы себя, своих мыслей, чувств, страданий и радостей. Но больше всего Босоногий Ущ не хотел потерять свою память, ведь кроме неё этому человеку просто нечего терять. Какая-то девушка на длинных шпильках процокала в ближайший подъезд, недовольно оглядывая довольно хрупкую, шатающуюся под осенним ветром обнажённую фигуру. За спиной безодежного гражданина захлопнулась ещё одна дверь.


Дождь

– Ты любишь небо?
– Всегда удивляюсь, откуда ты берёшь вопросы? Наверное, действительно, у себя над головой в одной из этих замечательных туч. Конечно, люблю. Оно ведь настоящее.
– Просто, не всегда мне хватает сил начинать разговор. Я ведь тебя так мало знаю.
– Ты не узнаешь меня лучше и за сто лет. Если не знаешь человека с первого взгляда, то не узнаешь его никогда.
– Мне говорили, что человека нужно изучать, чтобы понять.
– Изучать нужно только себя. Человек человека понять сможет, нужно просто не переставать быть людьми. Нужно открыть в себе себя, а потом всё станет неважно.
– Мы сейчас насквозь промокнем! Вот здорово! Может, дождь никогда не кончится?
– Конечно, он не кончится. Если не перестал за три дня, то не перестанет никогда. Я не помню, чтобы он хоть раз шёл так долго, значит, смысла ему останавливаться уже нет.
– Мы утонем.
– Вряд ли. В этом смысла тоже немного.
– Жаль. Утонуть было бы весело. Но, знаешь, по-моему, смысла вообще не существует. Его нет, и от мысли этой мне очень тепло.
– Вот видишь, даже в том, что смысла нет, есть свой смысл. Теперь ты не замёрзнешь под дождём, раз тебе так тепло. «Мне тепло в моих весёлых сапогах». Давай, потанцуй, от этого станет даже жарко.
– Ущ, прекрати меня дразнить! Ты ещё такой ребёнок!
– Конечно, я ребёнок, мой дорогой Эль. Ведь мне десять лет. Хотя уже почти одиннадцать.