Сплошные будни

       
       Директор института Кукушкин получил письмо на фирменном министерском бланке.
       «Повторно предупреждаем, - указывалось в письме, - что вы должны представить спецификации по Быховскому заводу до первого сентября сего года. В противном случае оборудование для завода не будет занаряжено и тем самым пуск его сорван».
       Кукушкин взглянул на календарь. Было первое апреля – день смеха и обмана.
       - Шутники, - подумал директор. – Ну разве не шутка, что о пустяшных спецификациях, которые можно составить за каких-нибудь полдня, они предупреждают почти за полгода, да ещё и повторно. Ох,и любят у нас на испуг брать.
       Размашистым директорским почерком он написал в углу: «Главному инженеру. К исполнению.»
       Вернувшись из командировки, главный инженер Трещёткин перебрал папку с бумагами и увидел письмо на фирменном министерском бланке с резолюцией директора. Главный инженер непроизвольно глянул на календарь. Приближалось первое мая.
       - Перестраховщики и бюрократы, - покачал головой Трещёткин. – Только и могут делать волны на ровном месте.
       Сердито сопя, он тоже наложил резолюцию в противоположном по диагонали углу бумаги. Теперь две резолюции стояли друг против друга, как боксёры на ринге.
       Отдохнувший на южном курорте начальник техотдела Гландыш трепетно взял в руки письмо с двумя руководящими резолюциями и поднял на лоб очки. Он всегда поднимал на лоб очки, когда его выводили из равновесия. У Гландыша с утра было праздничное настроение. Он собирался всей семьёй широко отметить двадцать восьмое мая – День пограничника, который Гландыш ценил больше всех других праздников. И в такой день бумага с двумя понукающими резолюциями показалась ему просто оскорбительной.
       - Извозчики! – тихо выругался он в адрес вышестоящего начальства. – Всё бы им подхлёстывать. Всё бы им подгонять. По делу и без дела.
       Совершенно убитый этой вопиющей бестактностью, Гландыш взял в руки фломастер и вывел поперёк текста:
       «Отдел комплектации.
       Выдать спецификации!»
       Получилось в рифму, но Гландыш этого не заметил. Зато начальник отдела комплектации Олимпиада Васильевна Костикова заметила всё прекрасно. И три резолюции. И удачную рифму. Но ко всему этому отнеслась с полным олимпийским спокойствием. Дело в том, что приближалась летняя спортивная олимпиада, и Костикова целиком была поглощена конкурсом болельщиков, объявленным популярной газетой. Победителю конкурса был обещан приличный приз, и Олимпиаде Васильевне не хотелось его упускать. Она безразлично проглотила все три резолюции и, не теряя драгоценного времени, мысленно возвратилась к беговой дорожке, где срочно требовалось угадать фамилию победителя предстоящего забега. Но не успела Костикова определить фамилию победителя забега, как в повестку дня вклинился вопрос о лидере заплыва, а затем на очереди появились волейбол, копьё и прыжки в воду. От этих насущных проблем никак нельзя было отмахнуться, ибо, живя дыханием всей страны, Костикова чувствовала и себя в какой-то мере ответственной за развитие отечественного спорта. Поэтому, когда она оторвала взгляд от тартановых и водных дорожек, на календаре красовалось второе июля – Международный день кооперации.
       - Батюшки, - заторопилась Олимпиада Васильевна, - сегодня же торжественное собрание пайщиков, а я ещё не забрала парик.
       В мгновение ока она закинула на плечо элегантную импортную сумочку и на хорошей спринтерской скорости помчалась в постижерную мастерскую, успев, правда, по ходу движения, положить на стол руководителя группы Хряща изрядно затёртую бумагу, на которой черканула всего два слова: «Хрящ. Разберитесь».
       Нужно сказать, что руководитель группы не разделял восторга своей начальницы по поводу дня кооперации. Даже наоборот. Третий год Хрящ безуспешно пытался внедриться в какой-то жилищный кооператив, и от самого слова «кооперация» его начинало тошнить. Пять заявлений написал он в высокие ведомственные инстанции, и все пять раз ему разъясняли, что он обращается не по адресу.
       - А куда же? – задавал себе вопрос Хрящ и по зрелом размышлении неизменно приходил к одному и тому же выводу: «Туда же. Расколются».
       В тот момент, когда Костикова положила на его стол какую-то бумагу, хрящовская голова была забита совсем другими мыслями: он разрабатывал шестой вариант запроса, причём в этот раз мотивировал свои требования настолько убедительно, а вопросы ставил настолько коварно, что уж теперь, как он полагал, должен был обязательно дожать кооператоров. Заявление Хряща от первой до последней строчки было пронизано страстной публицистичностью, написано было тонко, продуманно: каждая фраза – с подтекстом, каждое слово – с двойным дном. Непросто было писать такой запрос, но Хрящ справился с ним всего за месяц. Он с удовлетворением перечитал написанное, похвалил себя: «Ай да Хрящ» и тут только заметил бумагу, вкривь и вкось исчёрканную резолюциями. Хрящ пошарил глазами вокруг и наткнулся взглядом на старшего инженера Петряеву, которая на большом куске ватмана лепила коллаж из каких-то журнальных фотографий.
       - Что вы там лепите? – строго спросил Хрящ у подчинённой.
       - Как что? – удивилась Петряева. – Вы разве не знаете, что завтра пятое августа – день рождения Репина.
       - Какого Репина? – не врубился Хрящ.
       - Ильи Ефимовича. Стыдно не знать.
       Хрящ с минуту смотрел в упор на Петряеву, а потом выдавил:
       - Ну и что?
       - Как это – ну и что?! – возмутилась Петряева.
       Хрящ стушевался и попытался дать задний ход:
       - Нет, я конечно, понимаю, - начал он...
       - Ничего вы не понимаете, - со слезами на глазах заголосила Петряева. – Если бы вы понимали...
       Лицо Хряща перекосила мучительная гримаса.
       - Извините, извините, - стал упрашивать он. – Я не хотел вас обидеть. Я без всякой задней мысли...
       - И без передней тоже, - осекла его Петряева, и, перестав всхлипывать, строго спросила:
       - А что собственно вы хотели?
       - Что я хотел? – переспросил Хрящ.
       - Да. Что вам от меня надо?
       - А-а, - заискивающим голосом пролепетал Хрящ, - тут, хи-хи-хи, какая-то бумага, так я, переадресовал её вам, - и, заметив, как у Петряевой поднялись брови, спешно добавил: - Это не горит. Это совсем не горит. Это после дня рождения Репина.
       Петряева ничего не ответила и лишь косо метнула горящий взгляд на лежащую сбоку бумагу.
       Инженер Сысоев развернул бутерброд и круто сваренным яйцом стукнул по столу. На месте удара, там, где мелкими кусочками рассыпалась скорлупа, Сысоев с удивлением обнаружил свою фамилию. Он смахнул скорлупу и удивился ещё больше. Это была резолюция Петряевой: «Сысоев! Исполнить!»
       - Кто и когда подложил мне эту бумагу! – страшным голосом закричал Сысоев и волчком закрутился на стуле. – Что за манера в моё отсутствие подбрасывать мне бумаги. – Он перевёл дух и с пристрастием стал допытываться: « Что я должен исполнить? Что?»
       - Не приставайте, - надула губы Петряева. – Там всё написано.
       Через густой лес резолюций Сысоев едва добрался до печатного текста, но смысла его разобрать не смог. Он понял одно: все требуют от него чего-то такого до первого сентября да ещё сего года.
       Сысоев затравленно оглянулся вокруг. Ждать помощи было неоткуда.
       - Спокойно! Покрути шариками! – сказал себе Сысоев и вдруг его осенило. Он схватил бумагу и, высунув от удовольствия язык, быстро-быстро застрочил на свободном кусочке: "Выполнить до 1-го сентября не могу". Он крупно поставил дату: «3-е сентября» и мелко расписался: «Сысоев».
       Затем, перепроверяя себя, он с улыбкой взглянул на календарь и убедился, что сегодня действительно третье сентября.
       По этому поводу на календарном листке содержалась скупая будничная информация: восход – 5.39, заход – 19.20.