Записки беременного - глава 9

7.02.2008, четверг

Моя беременная жёнушка обожает пешие прогулки по свежему воздуху. Любовь эта развилась в ней на почве кислородного голодания, наряду со все нарастающей сонливостью и склочностью.

Если верить Архимеду, который захлёбываясь в ванной, кричал о том, как погружённое тело выталкивает всё наружу, можно мысленно представить, как это работает.

В жену, как в ванную с Архимедом, погрузили ребёнка с прилегающим балластом в виде плаценты, пуповины и пузыря с околоплодной жидкостью, и эта масса упорно вытесняет всё, до чего только может дотянуться.
Так кукушонок выталкивает соседское яйцо.

В общем-то, Архимед, конечно, прав. Ошибся он, пожалуй, лишь в одном – моя жена не ванна, а сообщающийся сосуд. Наружу она не выдавливается, а раздуваясь, подобно шарику, держит всё в себе.

Её внутренности безжалостно плющит. Печень глубоко ушла в диафрагму. Селезёнка рокировалась с аппендиксом. Желудок слился с пищеводом, который можно разглядеть при широком зевке. Почки сошлись и что-то замышляют. Ну а мочевой пузырь... Этого беднягу жаль особенно. Идти ему, собственно, некуда. И от одиночества он грустит, и плачет.

Спросите, причём тут пешие прогулки?..
А Бог его знает! Но она утверждает, что весь свежий воздух пропал. Нет вокруг неё кислорода, и хоть ты тресни!
По мне, так его и дома завались. Но разве с ней поспоришь?

Выкатывается вчера в коридор и зычно так:
– Гулять! Гулять!
От неожиданности я начинаю вилять, тявкать, но вовремя спохватываюсь.

– Ты в окно хоть смотрела? – говорю ей человеческим голосом. – Видела, что на улице?

Но она уже бросает мне поводок.
– Гулять! Гулять!
– Жена! – пытаюсь я её облагоразумить. – На улице жуткий ливень, страшный ветер и сволочи метеорологи накаркали нам нешуточный катаклизм!
– Гулять!
– Там деревья валит! Погода нелётная! Град с гололедицей! Зазря ведь сгинем. За ни понюх...

Жена смотрит равнодушно, и когда я скрываюсь в спальне, выуживает меня за ноздри.

– Хороший хозяин собаку не того! – умоляю я её.
И слышу:
– Ты кого это тут собакой назвал?

И я принимаюсь торопливо натягивать свитер и пальто.
Поводок, надо признать, крепится не ко мне, а к Дусе.
Жена же облачается в купленную, должно быть у медведей на полюсе, безразмерную куртку, превращаясь в крохотную грозовую тучку. Крохотную – в сравнении к бушующей на улице стихией, и огромную – по отношению к домашнему уюту, в котором так хочется остаться.

С покорностью лишённого последней надежды я безвольно шагаю в морозную темень, и безжалостные хлысты колючего дождя обрушиваются на мою незащищенную лысину.
– А-а-ай! – вскрикнув, забегаю я обратно.
И жена смотрит на меня испытующе.
– Череп, – объясняю, – градом пробило! Вон, посмотри!..

Взгляд её лениво скользит по моей лысине, и она вяло констатирует:
– Дырки нет.
– Ну, пожалей, смилуйся! Давай останемся! Я через окно насобираю тебе охапку свежего воздуха.

Смотрю на неё, как учила Дуся - жалостливо склонив голову на бок и высунув язык.
Не пробирает.
– Гулять! – слышу. – Гулять!

Конечно, ей тяжело обрекать меня на страдания, но выбора нет...
– Несите шапку! – кричу я детям, те бросаются вверх по лестнице. И через минуту шерстяная шапка девятилетнего сына плотно охватывает мои уши.
– Идём, изверг, – шиплю я.
И мы вываливаемся за порог.

Дети плачут, отчаянно маша нам ручонками, не желая так рано терять родителей. Дуся, прижимая хвост и уши, волочится за нами на верёвке, как большой игрушечный самосвал без колёс.

– Собаку хоть пожалей!

Но супруга непреклонна. А ветер, меж тем, уже лупцует и мордует нас, как заклятых врагов.
– Возьми меня под руку! – кричит мне жена.
– Что-о-о-о?
– Под-ру-ку-у-у-у!

В завывании ветра звуки, слетающие с её губ, разметаются, как пыль.

Понять её нетрудно. Ей, снова беременной, хочется романтической прогулки под руку с нежно любящим мужем. Так что её нетрудно понять.
Её понять невозможно!

– Надо идти в свя-я-я-язке! - ору я. - След в след!..
– Возьми меня под-ру-к-у-у-у-у! – отзывается она, не разбирая моих слов, и тычет в меня зонтом. – Под-ру-куу-у-у-у!..
«У-у-у-у-у! – подвывает ветер. – У-у-у-у-у!».

У меня всего две руки. И ни одной не чувствую. Они обветрились, онемели и отмёрзли мгновенно. Перед собой я теперь несу две обледенелые культяпки. Но пальцы ещё различимы. Не шевелятся, но различимы.

От одной культи тянется поводок, на котором волочится несчастная Дуся. Собака по разумению супруги тоже остро нуждается в кислороде. Любопытно было бы её спросить…

Вторую мою культю продолжает зонт.
Под какую руку она хочет, чтоб я её взял?.. Под её? Но чем?!.. Ноги мне нужны для ходьбы. Без них добывать кислород из свежего воздуха сложно...

– Ты совсем не защищаешь меня от ветра! – словно издали доносится до меня очередная претензия.
Как защищать? Чем?!..
Свой зонт она не раскрывает, а мой - несчастный, купленный за грош, не зонт, а сущая кара.

На улице, понятно, ни души. Какой ещё идиот сунется в такую погоду за кислородом? Зачем, вообще, нужен этот кислород? Кто придумал им дышать? Пусть этим занимаются растения, чёрт бы их всех побрал с их хлорофиллом, с этой проклятой погодой, с копеечным зонтом, предназначенным для чего угодно, только не для дождя!
На первой же минуте он преобразился в уродливый цветок, в жалкую тряпицу с вывернутыми спицами, и принялся хлестать меня в лицо, превратив наш и без того глупый поступок в совершенно идиотский.

– Мне надоел этот тюльпан! – пытаюсь я вытряхнуть из обледенелой руки то, что ещё недавно было зонтиком.
И жена раскатисто хохочет. От этого хохота мурашки бегут по моей стылой спине.
Ускоряю шаг. Теперь мы продвигаемся со скоростью десять шагов в минуту.

Дуся уже не воет, молча скользит по накатанному асфальту на брюхе, и вид её испугал бы любого.
Но откуда?!.. Откуда здесь взяться прохожему? Какой ещё идиот?!..

Избавившись от зонта, обнаруживаю наличие свободной руки и беру, наконец, беременную тучку под руку – не столько ради романтики, сколько в поисках тепла.
Жена оценивает этот жест. Прижимается.

– Давай, - кричу, - уже назад!
– Я ещё не нагулялась! – доносит до меня ветер её кокетливый голосок.
И мы идём дальше, продираясь сквозь ледяной дождь, как сквозь колючую проволоку.

«Беременность требует жертв!» – уговариваю себя, но и тут же мысленно восстаю: – «Почему обязательно моей?!»
Умирать в холоде мне не хочется. Хочется жить в тепле, ради этого я и переехал в солнечную страну.
Замёрзнуть в Израиле?!
Не на Эвересте, не в тундре, не в деревне Пердыхово Иркутской области, а в Израиле?! Какая жуткая ирония!..

– Кислород кончился! – задыхаясь, выкрикиваю я. – Давай уже назад!
– А мне хорошо!
Жена катится за мной, будто на буксире. Скользит, как Дуся, не перебирая ногами.

– Ну так дыши уже, дыши! – шепчу я себе и ей.
Себе, приказывая, а её - умоляя.
– Ты застудишь живот, и он начнёт чихать! – надеюсь я пробудить в ней сознательность.
– Не-ет! – отзывается жена весело. - Ему хорошо!

И мы идём, идём, идём...
Вот уже метров шестьдесят от дома!
– Всё! – всхлипываю. – Больше не могу! Похорони меня тут и расскажи животу, какой славный у него был папа!
– Ладно, слюнтяй... – слышу я, наконец. - Всё равно с тобой толком не погуляешь!
И жена разворачивает на сто восемьдесят градусов наши смерзшиеся воедино тела.

Повторив подвиг генерала Карабышева, Дуся катится за нами равнодушной глыбой. Она надышалась и, похоже, воздуха в неё больше не влезает.

Дома нас, меня и Дусю, оставляют на половике у порога.
С нас капает. Ни у меня, ни у собаки отряхнуться нет сил.
Так и засыпаем валетом, как два эскимоса, грея друг друга окоченевшими телами.
А надышавшаяся тучка, порозовев, на выгул до следующего дня уже не просится.
А метеорологи все сволочи!


6.03.2008, четверг

Вчера ездили в больницу.
Местной больничкой с южным акцентом мы пресытились. И, на сей раз, решили замахнуться на модную клинику в центре.

«Самая продвинутая клиника!» – сказали нам о ней.

Больничка, действительно, напоминала санаторий. Маленькие живописные корпуса, зелёные лужайки, ровно подстриженные кустики. Лишь вид больных, разгуливающих в цветастых пижамах, несколько портил эту пастораль.
И отчего им не лежится? Шляются, понимаешь, по улице, нарушая своей болезненной хилостью, с таким трудом созданную, гармонию.

Территория лечебницы пестрела разного рода закусочными, буфетами, киосками и питейными заведениями вроде: кафе, бистро и чайных.
В холе центрального корпуса расположился «Макдональдс». Народ ходит сюда перекусить, а заодно и подлечиться. Честно сказать, без больных больницы значительно бы выигрывали.

На второй этаж поднялись лифтом. Металлический голос проскрежетал в наши спины благословение и выплюнул нас в нежно-зелёную атмосферу мягких диванов, светящихся мониторов и улыбчивого персонала.

Мы с женой недоумённо переглянулись.
А где хрипло горланящие прокуренные нянечки?
Где обозлённые медсёстры и свирепые, потные врачи, с дрожащими от стресса руками?
Где, наконец, страждущие больные, разбросанные за ширмами вдоль коридора?
Ничего подобного тут не было.

«Куда нас занесло? – подумали мы. - Что за подозрительный парадиз?»

В отделении мерно шуршали подогретым воздухом кондиционеры. Играла лёгкая музыка. Медсёстры переговаривались шёпотом. Причём все! Словно перед приёмом на работу им подрезали голосовые связки.

Короче, от увиденного нам стало не по себе.
А тут ещё, на каучуковых подошвах к нам бесшумно подбежала сестричка, и шёпотом предложила присесть и подождать пару минут.

– Мы южане! – объяснили мы ей. – Покажите, чьи столы надо перевернуть, с кем сцепиться, на кого наорать, чтобы быть принятыми.

И медсестра изобразила на лице крайнее удивление.

– Зачем? – спросила она.
– Как – зачем? Так у нас заведено.
– Вас и так примут... Мы только подготовим кабинет к вашему визиту и немедленно вас вызовем.

Мы снова переглянулись.

– Вы, наверное, что-то не так поняли, - говорю я. - Мы хотим, чтобы нас осмотрел доктор.
– Он обязательно вас осмотрит.
– Когда?
– Через пять минут.
– Этого не может быть!
– Точно вам говорю.
– А где его кабинет?
– Вот.
– Значит, эту дверь нам нужно будет высадить?
– Зачем её высаживать? Он вам сам откроет... – терялась медсестра, бегая по нашим встревоженным лицам не менее встревоженными глазами.
– Вы не понимаете, - наступали мы. - Мы пришли сюда за здоровьем. Так, покажите чьё здоровье нужно подорвать, чтоб оздоровиться!
– Доктор вас уже принимает... - пробормотала медсестра. - Так что, пожалуйста, уберите мегафон, мы вас и так прекрасно слышим.

Я подтолкнул жену в бок.
– Она что, издевается?

Но она не издевалась.
Всё действительно походило на сон. Вокруг, будто ярмарочные шарики, кружили беременные.
С грацией только что слезших с яиц уток они курсировали между туалетами, процедурной и диванами, не производя при этом ни малейшего шума.
И лишь лежавшие под мониторами роженицы перешёптываясь с мужьями вкрадчивым матом.

– Жутковато... – шепнул я жене. – Какая-то ненормальная больничка. Может, уйдём?

Но жена отказалась. Её вдруг разобрало любопытство.
– Это я хочу досмотреть до конца! – заявила она.
И я не стал возражать. По правде говоря, любопытство овладело и мной.

Не стану задерживаться на мелочах, вроде: вежливости, улыбчивости, и расторопности медперсонала, едва не доведших нас до помешательства, скажу лишь, что ужас того утра мы пережили достойно.

– Что происходит? – толкнул я жену, переходя на шёпот - как оказалось, это заразно. – Куда мы попали? Кто эти роботы?.. Где нормальная платная медицина с кровопролитием?.. Ничего не понимаю. Ущипни меня!

И жена ущипнула. Однако сон не развеялся, пока нас не послали этажом выше – к заведующему родовым отделением доктору Йоси Зуцкеру.

– Где Йоси? – прошептали мы по привычке.
– Чего?! – переспросила нас акушерка криком.
– Йоси где?
– На секции!
– Футбольной?
– Кесаревой! – гаркнула она, и исчезло.

– О! - говорю. - Первый нормальный человек за весь день.
Жена уважительно кивнула.

Засев под дверью с надписью: «Доктор Йоси Зуцкер», мы стали ждать.

Через час я уже дремал на животе жены, а она, позёвывая, лениво сколупывала ногтем краску с запертой двери заведующего.

– Где Йоси?! – приоткрыв один глаз, прокричал я прошмыгнувшей мимо нас сестричке.
– На УЗИ!
– Но нам говорили...
– Ждите! – выстрелила она и скрылась за ширмой.

– Ещё один нормальный...

Через два часа дверь заведующего уже заметно обветшала. Жена, охая и причитая, держалась за живот, а я потихонечку начинал закипать.

– Где Йоси?!
– Проверяет роженицу!
– Но нам же сказали...
– Ждите!

– Слушай, а эта богадельня не так уж и плоха, как я думал!

Через три часа я приступил к переворачиванию столов.
– Кто-нибудь, - орал я в мегафон. - Кто-нибудь может уже, наконец, нас принять?
– Да! – орали мне в ответ. – Йоси может!
– И где этот ваш Йоси?!
– В роженице!
– Но он был там два часа назад!
– А он очень любит свою работу!
– А ещё кто-нибудь может побыть в роженице, пока он нас проверит?
– Извините, но нам не хватает рук!
– Вот вам руки! - ору. - Показывайте, где ваша роженица!
И, закатав рукава, я ворвался в родильную, где доктор Йоси, с блаженной улыбкой обмороженного отогревающегося у печки, занимался любимым делом.

– Ты Йоси? – спросил я, заходя к нему сбоку.
– Ну я.
– Тогда передавай штурвал!

В общем, когда нас с заломленными руками выдворяли широкоплечие охранники, я сказал жене:
– Классная больничка! Однозначно, здесь будем рожать!




10.03.2008, понедельник

На горизонте неумолимо забрезжили первые лучики приближающихся родов. Появился страх, а с ним и головокружительные кишечные водовороты.
Это я о себе. Жена внешне выглядела спокойной.

Похоже, она прочно вжилась в образ набирающей сок тыквы, и с растительным характером существования смирилась.

А я за последние дни осунулся и изнемог. По ночам мы соревнуемся – кто заснёт первым. Я постоянно проигрываю.
Жена мухлюет, передёргивает, в общем, играет не по правилам.

– Я иду спать! – любезно предупреждает она, и немедленно засыпает.
– Стой! – кричу.
Но поздно. Она уже вздрагивает и, не донося головы до подушки, как модно писать в женских романах, «падает в объятия Морфея».
Как только её волосы веером рассыпаются поверх наволочки, начинается светопреставление.
В моём горле ещё звучит затихающее «о-о-о-ой!», а жуткие децибелы уже выбивают из моей души последние крохи.

Растерянный и жалкий я сижу над рокочущим телом спящей жены, и со страхом думаю: «а вдруг, это навсегда? Вдруг, разрешившись от бремени, она продолжит эти жуткие ночные концерты?».

– Первое предупреждение, – говорит мне супруга, когда я, в надежде отыскать заветную кнопку выключателя, нежно касаюсь мизинца её левой ноги.

Сбежать, то есть, совершая быстрые взмахи растопыренными ладошками, воспарить над трясущимся ложем, и с проворством комара шмыгнуть в другую комнату, у нас принято считать актом супружеской неверности.

– Второе предупреждение! – восклицает она, когда я с расстояния двух метров я дую на торчащую из-под одеяла щиколотку.

Так у нас проходят ночи. Она спит. Я же напеваю: «И снится нам не рокот космодрома-а-а!»

Как-то раз, далеко за полночь, к нам в спальню вбежали трясущиеся от ужаса дети. За их спинами болтались рюкзаки с консервами, а в руках горели фонарики аварийной эвакуации.

– Землетрясение! – кричали дети. – Только что передали по радио! Эпицентр в нашем доме!

Но то было давно. Теперь они свыклись и, укладываясь спать, пристёгиваются ремнями к матрасам и затыкают уши ватой.

Только запертая в подсобке Дуся всё ещё верит в еженощный апокалипсис и обречённо скулит.
Попугай же, убеждённый в собственном бессмертии, равнодушен ко всему. Он сидит на жёрдочке и время от времени большими зелёными аргументами доказывает своё презрение к происходящему.

                ***
Вчера мы снова ездили в облюбованную нами больничку.
Ничего. Ребята и на сей раз не подвели. Им удалось создать приятную атмосферу скандала, в чём мы и преуспели.

Отрывая цепкие пальцы жены от горла кардиолога, я окончательно уверился, что нам с ними по пути.

Нас уже узнают. Услужливые секретарши перешёптываются, завидев нас, и не мешкая, потайной кнопочкой вызывают охрану. Однозначно: мы здесь приживёмся!

К обеду нами была захвачена высотка. Прорвавшись сквозь плотный заслон рожениц, мы-таки ворвались в кабинет Йоси, и взяли в заложники: его, дежурного анестезиолога и молоденькую, но уже заматерелую в боях медсестру. После чего, приперев всех пузом к стенке, заставили себя выслушать.

– А почему вы решили рожать именно в нашей больнице? – морщась, спрашивал Йоси голосом пациента обследуемого проктологом.
– А вы нам подходите! – с вызовом отвечали мы.
И он разводил руками.

После того, как мы обстоятельно, в ролях разыграли перед ними сценку наших последних родов, на бледных докторов было страшно смотреть.

– А почему бы… – начал было Йоси, но вовремя осёкся, встретившись со взглядом моей жены.

– Так как вы предполагаете нас рожать? – поинтересовался я.
– А какие будут предложения? – вопросом на вопрос ответил заведующий.

И я подмигнул жене: дескать - нравится этот парень.
Жена кивнула.

– Думаем, операция нас устроит, – сказали мы.
– А почему бы… – начал Йоси, но опять своевременно умолк.

И я снова перемигнулся с женой: мол, ну, что я тебе говорил? Парень-то схватывает на лету.

– Желание клиента для нас закон, – елейным тоном подтвердил заведующий. – Сделаем в лучшем виде.

– Так что, порвём эту богадельню? – спросил я жену на выходе.
– Как Тузик грелку… – уверено ответила она.