Жывотное

- Здорово, ботаны! - дохлая общажная дверь почти слетела с петель от бравого молодецкого пенделя.
Филологи первого года службы, числом два, оцепенели на своих табуретках: в дверном проеме, занимая весь его просвет, стоял Леха Могилевич, матерый самец-пятикурсник с факультета физической культуры. Настроение у Лехи было отличное. Это означало, что он способен на любые гадости.
- Есть чо?
- Да ты что, Леш, откуда. Мы ж ты ж знаешь, так, по пивасику...
- Я-то бля вас, сучат, знаю. А вы меня?
Сучата нервно заерзали. Леху они знали хорошо, при всей чужеродности этого слова данному контексту. Не прошло и пары минут обработки, как один из них со вздохом полез к верхней книжной полке и извлек из-за корешков фрагмент блистера. Фрагмент был потерт до состояния артефакта, но одна таблетка в нем уцелела.
- Ну и чо, щеглы, типа колеса заныкали?!
- Да это не наши. Соседа.
- Кришнаита вашего ****утого, что ли? Ну-ка давай сюда. Чо это за хрень?
- Без понятия. Ему из каких-то ****ей привезли. Что-то для наркоза, вроде бы...
- А сам он где?
- Не знаем. Два дня как куда-то свалил.
- Чо написано-то. Са... са.... *** проссышь, стерлось. Короче, щеглы, не вставит - приду к вам пивом догоняться. Усекли?

Соседей по комнате еще не было, что, учитывая скромные размеры добычи, было очень кстати. Леха вылущил колесо из блистера и принялся рассматривать. Глянцевый желтый кругляш покрывал затейливый рисунок, деля его на шесть секторов, внутри которых значилась еще какая-то разноцветная мелочь, но уже совсем неразборчивая. "Веселые, нах, картинки" презрительно подумал Леха. Гладкий диск легко скользнул по стенкам могучего пищевода.
Полчаса прошли никак. В колонках Потап что-то доказывал Насте Каменских. Одной рукой Леха держал чашку, прихлебывая горячий чай, чтобы колесо побыстрее растворилось, всосалось и хоть что-нибудь началось. А второй неспешно качал битую жизнью чугунную гантелю.
По ней-то он и заметил, что да, всосалось и началось. Гантеля запахла. Сначала многолетними отложениями пота, слабо и кисловато. Потом резче - ржавчиной. Дальше через пот и ржавчину пробился острый и опасный запах металла. Леха тревожно взмок и отложил неприятную железяку подальше. Но запахи не унимались. Пахло пылью, обоями, нагретой батареей, кожей отсыревших кроссовок. Из-под двери апокалиптически тянуло варящимися макаронами. Нестерпимо воняла пепельница в дальнем углу. Пустая. Вымытая.
Потом к запахам подключились тысячи микроскопических подкожных иголочек. Все они рвались наружу. Это было щекотно, но не особо тяготило. "С герычем хрень, что ли...." подумал Леха, и эта мысль показалась ему странно-сложной.
Тем временем к беспределу запахов и ощущений присоединились звуки. Потап уже не уговаривал свою стервозную Настю, а орал на нее, как в мегафон. Настя, впрочем, не оставалась в долгу. Леха болезненно морщился от громкости, но при этом никак не мог взять в толк, о чем ор. Никогда раньше он не замечал, какие у них непростые тексты.
Странность происходящего внутри нарастала. Теперь к безобидным иголочкам прибавилось ощущение, что руки и ноги втягиваются в туловище, а само оно удлиняется, становясь пугающе гибким и пластичным. Голова тоже будто бы уменьшилась и теперь с непривычной легкостью вертелась на вытянувшейся шее. Все это Лехе очень не нравилось. Он обвел диковатым взором комнату. Стены выросли и переходили в потолок на где-то на убедительной полногабаритной высоте. Цвета притушились до почти полного ч\б. Зато мелкие детали стали заметны, как под лупой. Каждый цветочек посеревших занавесок. Каждая крапинка потертого линолеума. Каждая ворсинка покрывала на сексодроме. Каждая буковка на валяющемся рядом пустом блистере. "Са... са… cансара» - разобрал он наконец сложную, единой линией прорисованную надпись. Как вспышка электрической сварки сквозь плотный туман, в опустевшей Лехиной голове мелькнуло смутное полувоспоминание-полуозарение. И тут же погасло, сметенное лавиной новых ощущений, диких, пугающих и совершенно неуправляемых.

Открылась дверь, впустив в комнату густое облако пивного амбре, Пашку и Димона.
- О бля, Паха, это чо, хорёк?!
- В натуре хорёк!
- Бугага, во Леха ****улся – хорька припер!
Но смысл этих слов Леха уже не понял. Неумолимое колесо сансары увлекало его все дальше и дальше, в прекрасный новый мир простых витальных радостей и страданий, коие и составляют суть жизни каждого настоящего животного.


22.4.8