Моя жизнь. стр 8

СТРАНИЦА.8.Служба.
   После , как пишет немецкая печать, "успешного побега" в 1945 году, я, к счастью, попал не просто в Красную армию, а на фронт. Все решило знание немецкого языка-взял меня майор Назаров в полковую разведку.(Обо всем этом подробно написано в материалах "Побег", "СМЕРШ" и далее, они "висят здесь же на "Прозе ру".)Войну я заканчивал шофером минометной батареи, а вскоре как "совсем не пъещего" меня определили
к капитану Либенсону, начальнику автослужбы нашей 71-ой Гвардейской Торуньской стрелковой  дивизии.И дальше- "мирная служба."

       Капитан Либенсон ничего был мужик, но сначала он мне показался очень строгим. В этом доме, где он жил с Диной Зиновьевной, на чердаке был склад приемников. От немцев
остался. Выбрал я ему один приемник (по виду мне понравился)Принес. Он его «опробовал» и что-то ему не понравилось. И он его в окошко-оно было открыто, лето, со второго этажа во двор. Приемник, конечно разбился.»Ну, думаю, капитан строг…
       Наконец, подобрали ему приемник. Я у него спросил: «А мне можно взять?» «Конечно.»Я выбрал себе «телефункен» с зеленым «глазком».Чудо, а не приемник. Позже, когда я стал вести что-то вроде дневника, есть там запись: «Только сейчас слушал музыку
из родной Москвы. И мысли мои побывали на Родине так же, как и мысли других солдат и офицеров Советских оккупационных войск.» Это запись была уже сделана в сентябре, когда мы стояли в Шверине. А «дневник» этот появился так. В конце мая Либенсону
надо было в Берлин…Вообще «всем» хотелось попасть в Берлин- глянуть…И вот на БМВ мчимся мы в Берлин. От города остались только развалины-картина жуткая. Это не только результат боев за город, они начались 22 апреля, а 2 мая Берлинский гарнизон
уже капитулировал. В основном тут «поработала» союзная авиация, были налеты и по тысячи бомбардировщиков…Можно себе представить.. ..Что уцелело? -Бранденбургские ворота. Рейхстаг тоже весь в «дырках», закопченный, но остов стоял, купол ребристый,
конечно, без стекол и стены, на которых уже тогда стояло много подписей. Запомнилась одна: «Развалинами Берлина удовлетворен.»
       Я, конечно, подпись свою не оставил- не по праву и Либенсон –тоже.
       Пока капитан ходил в какой-то штаб, в полуразрушенном доме на полу я нашел детскую книжку с рисунками и стихами- еще готический шрифт, сегодня его в Германии не встретишь. Одна страница с рисунками, а вторая -«чистая».Поэтому я и взял эту книжицу, а потом уже стал делать на чистых страницах какие-то записи.
. Что я стал записывать? «Вот одна запись: «14 октября (1941 год)немцы заняли Приморку и Таганрог оказался отрезанным.Гул орудий слышится все сильнее..»Не думал я тогда еще о «писательстве», но записи зачем-то делал и потом эту книжицу возил с собой в вещмешке и сейчас она передо мной, правда, много страниц не сохранилось. Есть запись в сентябре о майоре Назарове: «Сегодня встретил майора Назарова,который был в 126 стр.полку. Он знает, как я попал в армию.Встретились мы с ним, как старые друзья. О нем у меня самые светлые воспоминания…»Еще тогда, когда я был в полку, поехали мы с ним в Росток, на «Мариене».Мне было очень интересно снова попасть туда. Приехали на завод, на аэродром…Вот там я увидел этот реактивный истребитель, который делал Хейнкель. Возле самолета в комбинезоне возился молодой довольно парень. Назаров о чем-то с ним поговорил, видно, что-то должен был ему
передать. Не знаю, какую должность он занимал, но, по-моему, Назаров был не просто «майором».Оказалось, этот «парень» должен был перегнать машину в Союз. «Это летчик-испытатель, это наш разведчик…» .Он –немец?- спросил я.» «Почему немец? Наш.«Работал под «немца».Это мне «запало» в «душу» на всю жизнь. Если бы
не эта «зарубка» в памяти, не написал бы я повесть «Кто придет на Мариене».Но до этого еще было очень далеко…
       Подъехали мы и к «Спорт-Паласту».Русских там уже не было.Фильтрационный лагерь для русских- в другом месте, а в «наших»бараках пока жили французские военнопленные, которых «собирали» сюда, а потом партиями на машинах везли во Францию- было такое соглашение. Побывал я в конце мая и на кирпичном заводе. Либенсону не «нравился», как работает мотор у нашего БМВ. На складе нашли новенький мотор, поставили, а новый мотор надо «обкатать».Пару раз мы с Либенсоном «прокатывали».А стояли мы примерно в 60 километрах от кирпичного завода и, конечно, мне хотелось узнать, а что там осталось? И я капитану как-то сказал: «Товарищ капитан. Надо бы еще «погонять» мотор.
«Давай, поезжай, ты мне сейчас не нужен.» А этих слов только и ждал. И вот я на БМВ в форме солдатской, но офицерская фуражка на голове, на боку «парабеллум» «прикатываю» на «своей»зеленой БМВ с откидным верхом на кирпичный завод. Фурор!
Шеф склад не взорвал и все еще жил в бараке при заводе. Как он мне обрадовался…У него была дочка- Инга, такая же молоденькая, как я. Лицо помню смутно, помню, что блондиночка. И вот когда я еще был номером 47704, это еще сорок четвертый год,
она однажды со мной поздоровалась… Я даже сначала подумал, что не со мной. Оглянулся? Никого нет. Я тоже ей ответил «Мойн»Это значит морген, в смысле «доброе утро».Платдойч- северонемецкое наречие близко к английскому, вместо «морген», они
говорят: «мойн».Почему я удивился?. По законам гитлеровского государства за связь немки с русским, последнего ждала смертная казнь, а немке –концлагерь.(«осквернение»арийской крови).Конечно, никакой «связи» у меня с этой Ингой не было и быть не могло, но какая-то взаимная симпатия неожиданно возникла.
И вот , когда я «явился» на кирпичный завод, шеф, фамилия у него была Штайнгау, я эту фамилию дал персонажу в повести «Кто придет на Мариене»,назвал его Францем, но на самом деле я не помню, как его звали…Так вот он обрадовался и очень хотел, чтобы я встретился с Ингой…Он ее «прятал» у бауэра. Были случаи, когда немок насиловали. Вот он и прятал. Но как я мог встретиться? Сегодня мы стоим «близко», а завтра…?С Ингой мы не встретились. Но чтоб подвести черту под этими случаями «насилия» должен
рассказать, что было по-разному. Уже стояли мы в Варене. Нашу 70 армию расформировали .В армии было тогда тридцать два призывных возраста, с 1895 года по 1927.Первая демобилизация после войны- десять возрастов с 1895 по 1905.Офицеры нашей армии передавались в резерв 2-Ударной.Но это офицеры, а не солдаты. Но Либенсон не «хотел» со мной расставаться и не только он один, потому что шофер на войне не просто шофер. И так в Варене в одном доме мы оказались «компанией»:
заместитель командира дивизии подполковник Ильин, начальник автослужбы корпуса майор Красноштанов –они тоже «взяли»своих водителей. Водитель- не «последний» человек на войне у командира, поэтому они и не хотели «бросать» их. Это было, ко-
нечно, «нарушение»,но в общем-то пустяк. Офицер получал назначение, прибывал в часть и там «оформлял» своего шофера.
       Так вот жили мы этой «компанией» в доме. В доме три сестры. Старшая Марта была любовницей Ильина. Средняя Сережке Красноштанову, это был родной брат майора, старший сержант, а младшая, Эльза- тоже блондиночка, лет 20-21.Это «моя».
       С нами был еще студебеккер- грузовик и там ящики с маслом, мешки с сахаром,
канистры со спиртом, о тушонке американской- тут уж и говорить нечего- навалом. Мы подкармливали наших «девушек» и их родителей. Эльзе я был, видимо, симпатичен. Почему я. так утверждаю , потому что, когда мы переехали в Шверин, то Эльза приезжала ко мне в «гости».Поэтому когда сегодня некоторые наши «либеральные историки»,например Гавриил Попов «посчитал»-что «мы»100 тысяч немок изнасиловали , то я скажу, что были, безусловно, случаи насилия, но не только. Чем дальше ,то больше по «согласию».
       С Либенсоном я прослужил год. В декабре пять автобатальонов погнали через пол-Германии и Польши машины в «народное хозяйство».Капитана назначили командиром одного из батальонов. Пункты назначения были Брест, Львов, Лида. Декабрь, январь,
февраль в этих местах шла настоящая война с бандеровцами. Мы несли потери немалые.
       В феврале вернулись в Германию, в Грайсвальд, а оттуда наша 2-ударная армия поехал на формирование Архангельского военного округа. Капитан демобилизовался. Но меня взял майор Красноштанов, брат его Сергей тоже демобилизовался, а мне еще было служить, как оказалось, пять лет. В мае 1946 года, когда мы с майором прибыли вместе в Вологду к месту его новой службы- начальник окружного автомобильного склада- отдельная часть, подчинялась только Архангельску, Красноштанов дал мне первый отпуск (отпуска тогда давали редко- отличникам боевой и политической подготовки, неделю без
дороги.) И вот через четыре года войны, подъезжая к Таганрогу,я не отходил от окна…Не буду вдаваться в «лирические» воспоминания. Этого не опишешь. Мать уже была дома, там же на Амросиевской. Фотография в книжке, где я в офицерской фуражке с «чубом»-
Это снимок в отпуске сделан.С фуражкой надо кое-что объяснить. Когда я попал в полковую разведку и еще воевал «так», без документов, то мне ведь не только винтовка и автомат были не положены, но и форма- она же должна за кем-то «числится».А если я без документов?…Да и с моим ростом была проблема. Старшина подобрал мне офицерскую шинель БУ- бывшую в употреблении, а вместо сапог- трофейные меховые унты для немецких летчиков. Хорошая обувка, мягкая и теплая. А к шинели я еще у кого-то выменял на часы фуражку офицерскую- очень хотелось быть офицером в 17 лет. В полковой разведке можно было ходить, в чем попало, начальство на это закрывало глаза, а вот, когда я уже попал в минометную батарею, там меня старшина батареи встретил «сурово»-«Это что за «генерал» к нам явился?! Ну-ка одеться по форме…»И пришлось фуражку, конечно, спрятать. Такие были времена.
       С Красноштановым я еще прослужил полтора года. Права водительские мне сразу же выписали в Союзе, а через 2 года я сдал сразу на права 1 класса и потому в 1948 году был направлен инструктором по вождению в окружную автотанковую школу. в город Онегу.
       Позже стал преподавать автодело в этой автотанковой школе.
       Писать я начал еще в Вологде. Первые стихи были посвящены девушке-Нине, я чуть не женился на ней, но это тоже уведет нас далеко. Главное, я понял, что хочу писать, хочу рассказать о пережитом, а для этого надо учиться, учиться и учиться