Глава третья

       В этой главе я уже многое помню, а сколько позабыл... Ну, давай, пустая голова - вспоминай!
       Вырос я, хоть и лядащий и шкет, да года подошли - в школу идти надо. Я, правда, и раньше ходил, было дело. Любопытным же был! Лет шесть, наверно, было. Зашёл в коридор школы, никого не видно, подошёл к какому-то классу, открыл дверь, гляжу, а там столько сидят, ну, и решил к обществу присоединиться. Учительница не заметила, подхожу к первой парте - здравствуйте. Хохот! Подошла женщина, спрашивает: "Ты зачем сюда пришёл, мальчик? Учиться хочешь?" Я сказал: "Ага," "А тебе ещё не рано?" Я подумал: "Что же рано, обедать уже хочется, значит не рано." И ответил: "Нет." Опять хохот. Выпроводили за порог школы. И вот, сшили мне сумку для книг, сумочку для чернильницы с верёвочкой для утяжки, надели белую-белую рубашку, никогда такой не было, привели, не помню только - мама или папа, поставили в строй...
       Строй! Шеренги, транспоранты, портреты на палочках... "Запевай!" - это уже армия... В девяностом году мне было уже пятьдесят семь, если отнять от них семь, то пятьдесят лет я в строю промаршировал. Пятьдесят!
       Опять ушёл от темы...
       После этого развели нас по классам, ну, сначала картинки там какие-то смотрели...
       Это потом, уже в войну в старых учебниках мы глаза некоторым картинкам выкалывали, заячьи уши пририсовывали, а текст перечёркивали. Лично я не помню кому выкалывали, но с высоты своих семидесяти пяти предполагаю, что это были Троцкий, Зиновьев, а может кто-то другой. В четвёртом классе я остался на осень по географии, а это веха в образовании - получить официально начальное образование, а с ним можно было поступить на курсы трактористов, с меньшим не брали, только на прицепчика, а это уже совсем не то! Нет, реки я знал все на земном шаре, какая где гора или низменность - тоже, но одна заковыка была неразрешимая, весной из-за неё я не сдал экзамен и осенью, считай, срезался. Начальное образрвание ускользало, садиться повторно в четвёртый класс можно, но стыдно, тем более, что я и так пропустил один учебный год. Учительница была ещё та, которая учила мою маму, она её помнила, как очень старательную и успешную в учёбе. Нет, не смог я одолеть своим сознанием, что сталица нашей Родины - Москва, а не Сталинград! Никак не мог! Сжалилась учительница надо мной и я получил начальное образование. Опять забежал вперёд.
       После картинок стали изучать алфавит, ну, буквы. С картинками оно понятно - если арбуз там, значит это "а", а без арбуза? Ага! Тут надо крепко думать, что это за буква. Считай полгода думали, пока не уразумели. А что началось с письмом? Печатные буквы уже знали, а писать-то их надо совсем по другому, карандашом ещё как-то выводятся, а чернилами? Тут надо нажать перо, тут надо тонко провести, а оно же делается наоборот, а тетрадь с этими кривыми линиями... Ну, "а" малое ещё ничего, а попробуй заглавное нарисовать! Рядом сидела девочка,ну, специально так рассаживали, у неё заглавное "н" такое получалось, такое...
       Покопался в мозгах - по-моему в них больше ничего нет интересного.
       И так, первый класс окончен, по образованию я сравнялся со своим папой. Читать по складам умею, даже могу написать и не так, как папа, а с заглавными буквами!
       Нет, мир остановился бы в своём развитии, если б дети знали и умели только то, что знали и умели их родители. Мы не сравнимы с теми, кто сказал впервые "ау", даже с этими - Кириллом и Мефодием, что написали первые буквы для нас. А таблица умножения - семью семь равняется сорока девяти, как не крути! Даже семь умноженное на семь - сорок девять, хотя это не каждому сразу давалось. А рисовать я не мог! Выучил только один домик, за то каой дым из трубы! Домик маленький, а дым...
       Ура, лето!
       Плавать я уже умел. Помню лет в шесть меня взрослые ребята бросили с крутого берега в воду. Поймали, схватили за руки и ноги, раскачали и по счёту раз-два-три - кинули. Ну, глотнул немного воды, а всю ж не выпьешь, и начал махать руками, видел, как взрослые делали, только ноги не мог вытащить из воды, тонули и всё. Доплыл до берега, а к вечеру совсем осмелел и переплыл речку на удивление всех взрослых ребят. Назад, нет, не смог, ребята слишком удивились и я испугался, обошёл в брод. Но после этого дня я уже был со всеми наравне! Хотя, как я уже говорил, ровестников у меня не было, а те, с кем я был старше меня на два-четыре года. Такое неравновесие меня преследовало всё детство, поэтому я его прожил дважды, сначала со старшими, потом с младшими на два-три года.
       Были развлечения и другие - курение табака и матится треэтажными и более высокими матами. Кто возьмёт выше, тот и герой! Пришлые на Дон семья Шеховцовых разработали себе огород за нашим. Один старше меня, другие моложе. В хуторе папирос, сигарет не знали, курили самосад, которого выращивали, перерабатывали и курили. Когда это растение растёт, то первые листочки желтеют и высыхают на корню. Ребята эти ходили всегда своей гурьбой, а я был в основном один, то меня тянуло к ним, там меня и научили курить эти жёлтые листочки, они курили все от мала до велика. Ну, а научившись, я стал красть табак и из отцовского кисета. И это примерно в шесть лет! Когда я пошёл в школу, там сказали, что курить нельзя - я бросил. Но лето! Курили на речке все, если не было взрослых, так до сего времени смолю по "чёрному"
       Второй класс ознаменовался тем, что нам разрешили записаться в школьную библиотеку. Когда я зашёл в эту комнату, увидел столько книг на полках, мне захотелось их брать-брать, но для таких, как я была отдельная полка. Я выбрал себе хоть и тонкую, но с картинками, что в ней - меня не интересовало, принёс домой и начал читать. Там оказались стихи да ещё про Чапаева, а "чапаевцами" мы были все! Скакали на хворостинках страшно размахивая тонкими лозами вместо шашек, хлестая друг друга. Первый раз прочитал, я не всё понял, но при втором чтении у меня уже разыгрывалась своя фонтазия, Я видел, как "Чапаев не слышит, чапаевцы спят, Дозор боевой неприятелем снят. Урал,Урал-река, могила его глубока." А когда Чапаев тонул - я уже плакал. После третьего чтения я уже знал всё наизусть, стихотворение без конца вертелось в голове пока не вылезло наружу. Я прочитал стихи своим однокласникам, всем понравилось о чём тут же доложили учительнице. Подходил праздник Ноября, учительница доложила куда следует, меня вызвали в Красный уголок, послушали и записали в художественную самодеятельность, чтоб на праздник я прочитал это стихотворение. Сцена, приподнятая над полом, меня испугала, я представил себя на ней и... Даже на праздничный вечер не пошёл, всё боялся, что меня найдут и выведут на эту сцену. Потом я выходил на сцену, но это были другие времена. Учился я не плохо, был активным мальчиком. из октябрят перевели в пионеры и не только - сделали каким-то начальником, нашили на рукаве две красные полоски, карьера, прямой путь в Генсеки,но...
       Хутор был встревожен, как улей! Непонятное слово - война - докотилось и до моих ушей. В соседнем саду под раскидистой грушей собирались мужики и воющие бабы нашего кутка (ну, как бы квартала). Вокруг было много детей,ну, а где мне быть? Я тоже крутился там, хотя нас это не касалось, мой папа по годам призыва не подходил в тот момент. "Закидаем шапками!" - я слышал, но не придавал этому значения. Отец сначала по годам, а потом по брони оставался дома.
       Я часто брал доступные мне книжки в библиотеке и много читал. Родители на меня смотрели уже с интересом и опаской. Да, опаской! Павлик Морозов! Он сидел в крестьянских мозгах забитым колом. Поскольку при детях о серьёзных вещах не говорили, но я слышал, что отец вечно чем-то недоволен - то не там что-то посеяли, то не вовремя вспахали... Поскольку я уже был "политически подкован"(смешно это говорить, но как иначе объяснить), я однажды спросил у отца, почему он не коммунист? (не меньше, не больше - смешно). Вот этот дядька - Семён - он же в подмётки не годится отцу, а как командует всем, может поэтому и поле не там пашут и прочее... Отец взял меня за волосы, поднял моё лицо вверх, посмотрел внимательно в глаза, долго, как мне показалось, и ответил как обычно: "Подрастёшь и сам поймёшь." Больше я отцу никаких вопросов не задавал. Ответ один! Может это и к лучшему. Кто знает. Однжды мы с ребятами играли возле Правления колхоза, дом этот большой, видно справный жил в нём казак, громадный коридор, почти вокруг балкон и подвал громадный, под всем домом - там была главная примечательность - кладовая колхоза, святая святых... Ну где же пацаны без крика-шума? Вышла какая-то женщина и всех нас прогнала, сказала, что идёт "правление", а мы мешаем. Ребята перебрались к магазину, позади там были всякие ящики и прочее, я вспомнил, что мой отец должен быть там и вернулся. Осторожно приоткрыл на щелочку дверь и начал выискивать глазами отца. За столом сидел председатель, возле него ещё человек пять, но отца не было. В комнате накурено до темноты, поэтому я сразу не разглядел сидящих людей на полу, среди которых увидел и своего отца. Он сидел с дымящей самокруткой на полу в углу, мне стало обидно зе него и я прикрыл дверь.
       Позже я уже начинал понимать, что арбузы сажают не там, где они растут хорошо. Кстати о них. Весеннее половодье, а оно длится почти месяц, за речкой не затапливает большой кусок земли песчаного происхождения. По рассказу старых людей до половодья, а то при малой ешё воде, пески разрабатывались и люди сажали там арбузы. После половодья уже расплетающие арбузы и дыни освобождают от сорняка, в основном руками дёргают траву, арбузы расплетаются, забивают мелкую траву, вода снижается до уровня рек, корни арбузов углубляются тоже до этого уровня, в результате бывает стоько арбузов, что их вывозят возами, во дворах казаков горы арбузов, из которых варят мёд, вернее варили. А какие арбузы! Мне ещё удалось их видеть, но не в своём хуторе. Белые, желтые, красные изнутри с белой, чёрной, рябой окраской снаружи, большие - пять-десять килограмм и больше, разрезать их только трудно, при виде только ножа он уже разваливается с хрупом на несколько частей, а запах, а сока сколько... Но, колхоз сажает там, где картошка растёт, на жирном чернозёме, сажают один сорт - кормовые, которыми раньше кормили только скотину. Арбузы получаются мелкими, но много по числу, кора такая, что нож не воткнёшь и устойчиво толстая. Бей о землю - не разобьёшь. Пацанами после первых заморозков мы обычно ходили на это поле, раньше не разрешали, и собирали величиной с кулак, но красные... Да, красные!
       Война! Всё для фронта! Всё для победы! Забрали и отца, когда немец шёл по Украине. Дальше не помню, но знаю. Где подслушал, где додумал, а где сообразил намного позже, поэтому за точность не ручаюсь. По подслушанному из-за печки, иногда из других разговоров взрослых людей я мысленно проделал не простой путь отца.
       Отец проходил где-то под Батайском курс молодого бойца. Учились стрелять, строй держать и прочим военным мудростям. Немец прошёл Украину, взял город Таганрог и шёл на Ростов. В срочном порядке новобранцев, без формы, вооружённых сапёрной лопатой и вещмешком вывезли под Таганрог. Вооружение - у сержанта трёхлинейка и несколько патронов, обозначили линию обороны, приказали рыть окопы в положение - сидячий. Сержант, командир отделения, распределил свою винтовку - если его убьют. то должен винтовку взять рядовой такой-то, если того убьют, возьмёт такой-то и так далее. Впереди завязался бой, там полегла, кажется, азербайджанская дивизия, дальше всё произошло молниеносно. Прошли танки, кто из сидящих окопов высунулся, тот был убит автоматчиками. остальные попали в плен. Передовые немецкие части ушли на Ростов, пришли другие, собрали всех пленных. построили и повели в г. Шахты. Там было огорожено пространство колючей проволокой, пленных загнали туда. Оставшиеся в живых в гражданской одежде с сопёрными лопатами непривычно мелькали среди военных. Среди них быстро распространилась версия, что они не военные. а их пригнали рыть окопы. Она сработала и немцы их выпустили. И шёл бы отец домой со своей котомкой, но чёрт его дёрнул к знакомому, с которым ранее работал на конзаводе. Переночевал, вышел пораньше в дальнюю дорогу, но тут же наткнулся на патруля и его забрали в каталажку - был ещё комендантский час. Оказался там не один. Дня три продержали и вывели всех, мужики решили, что пустят " в расход", но привели на станцию, загнали в вагон и закрыли. В вагоне уже было немало людей и шёл разговор, что увезут в Германию на работу. В ночь повезли. Несколько мужиков, с которыми сидел отец, сговорились на побег. После вторых суток, когда немец приносит еду, а он её носит без автомата, решили выпрыгнуть из вагона и бежать в разные стороны. Погонятся, значит убьют одного, если пустят собаку, то побежит за одним, а не за всеми. Так и сделали. Остановка состава была на пересечённой месности с леском. Ну, немцы построчили, построчили из автоматов, а преследовать не стали. Так отец оказался в одиночестве и в незнакомом месте. Куда идти? Домой! До дома добрался он только в конце ноября, толи в начале декабря.
       Ну, отец-то отец, а мы?
       Мужиков в хуторе почти не осталось, ешё в мае власть колхозная бежала, прихвотив с собой провиантов. Бросили всё, амбар с зерном сожгли,ну, он-то из глины, крыша сгорела и упала на зерно, его там мало было, успели посеять. Колхозный скот приказали активистам разобрать по домам. Власти нет, немцев нет, что остаётся - грабить! Первым разграбили магазин, что там было не важно, а вот соль и керосин - всем нужны. Второе разграбление было школы, в котором участвовал и я. Книги как-то никого не прельщали, а вот химический и физический кабинет более интересными были, это для нас, пацанов. Помню, мы бегали по коридору школы с какими-то железными лентами, длинными, тряхнешь её за конец, она извивается и визжит. Это было очень интересно! На полу коридора катались блестящие шарики из ртути. такие живые, хочешь наступить на них, а они раскатываются. Забава! Попал я и в химический кабинет, а там трубочек стекляных, мензурок всяких и колб. Не видел я такой роскоши и набрал их целую пазуху, принёс домой, получил от матери верёвки с остюкой, она побила все склянки и зарыла во рву. Это первая добыча. Вторая - подбил меня парень постарше пойти в школу и набрать книг. Я вспомнил те книги, которых мне не давали по возрасту и согласился. Набрали книг, домой нести я не решился, остюки ещё сидели, и тут же возле школы спрятал их в кустарнике, каое-то время ходил туда и читал их, но кто-то нашёл и забрал. Так я на долгое время остался без книг, а читать ну очень хотелось.
       Как пришли немцы? Однажды я был у бабушки Стюры. Где-то затарахтел мотор. Я знал, что недалеко от неё живут трактористы, хотя знал, что трактора угнли наши, но подумал, что какой-то остался и выбежал на улицу. Прямо на меня двигались танки, я настолько испугался, что тут же упал на дно рва. Тарахтанье заглохло и я пошёл в дом к бабушке. Через минуту, другую в дом вошли два немца: "Матка, яйки, млеко!" Бабушка страшно перепугалась, ведь в доме лежал её сын, хоть и бывший, а коммунист - расстреляют! Немцы откинули остолбеневшую бабушку, вошли в прихожую, нашли яйца, молоко и ушли. Оказалось, что танки стояли за бабушкиным домом - три штуки. Немцы вытащили таганок, наломали с плетня дров, разожгли, нажарили яиц, потрпезничали, завели танки и уехали дальше. Снова безвластие.
       Трудовой фронт зимой сорок первого-второго года в нашем хуторе делал оборонительную систему. Притивотанковые окопы не только нарыли, но ещё их накрыли и присыпали землёй. ДОТы, ДЗОТы с трёхслойным укрытием сверху и тайными ходами между, перерыли наши огороды, но немец прошёл по "бальшаку" со стороны Константиновки на Цымлу. На "большаке" было какое-то пехотное заграждение,но его смяли, после ходили взрослые ребята для захоронеия убитых, но больше для того, чтобы снять с убитых обмундирование, пригодное для использования, таким образом мужское население хутора ходило в солдатской робе и мне мать за что-то выменяла фуфайку и штаны-галифе, в которых я проходил в школу до конца войны.
       Однажды от тарахтенья моторов я проснулся рано, матери в доме не было, я вышел и крикнул: "Мама!" Откуда-то донёсся её голос, но откуда? Я прошёл во двор и увидел в саду соседей засилие мотоциклов и немцев. Я испугался и опять позвал маму, она вылезла из рва и мы соединились. День прошёл нормально. Вечером, как обычно, я встретил телят, привёл своего домой. Да, привёл, а не пригнал. Я с телятами всегда дружил, встречая в табуне, я брал телка за шею и мы вместе шли домой. Попытался я с коровой так прогуляться, но она сначала мне не давалась, а потом наступила мне на пятку своим копытом, разодрала её, но это пустяк, ран я не боялся, а верёвки с остюками - да потому, что ходак (ну, это вроде полуботинок) был окончательно разодран, а другого где возьмёшь, значит будут "драть". Осенью босиком в школу не пойдёшь! Другое дело на улицу вечером, туда и босиком можно. Мы по осени разрывали песок, который прогревался за день, калачиком слаживали туда ноги, садились на них и Колька начинал рассказывать очередную сказку. После бегом домой, земля-то холодная! Опять меня понесло не туда... Я-то о нашествии немцев хочу рассказать. Так вот, когда я пригнал корову из табуна, к нам пришли два немца с котелками, один корову взял за шею, другой полез доить. Мать стояла на базу, а я во дворе наблюдал эту картину. Дело в том, что наши бурёнки молока не дадут даже если вымя вот-вот лопнет. Сначала надо подвести телка, он рассосёт вымя и тогда дои, а корова будет лизать телёнка. Но немцы этого не сделали, потягали-потягали за сиськи, а молока...
Долго они мучили корову, но так и ушли без молока, хорошо, что не пристрелили. Когда корова успокоилась, мать её выдоила, но молока нам не досталось. Пришли другие и забрали
молоко вместе с дойником. Мама уложила меня спать, а сама опять ущла на ночлег в свой ров. Утром я встал поздно, вокруг тишина, мама сготовила уже завтрак, немцев нигде не было, так прожили мы ещё один месяц. Цымла, районный центр, от нас за восемнадцать километров, но видно было, как её бомбили, Потом пришли к нам два немца, выгнали мать с кровати, один расположился на кровати, другой на сундуке, мать пристроилась возле входной двери на лавке, где раньше были чугуны, дрова, с мне положили две доски между печью и стеной, тесно, но тепло было, там я проспал до конца войны. Сначала было страшно, чужая речь, получил один-другой подзатыльник, чтоб не путался под ногами...
       В нашем хуторе немцы организовали ремонтную мастерскую танков, самоходок, орудий. Эти два немца были из ремонтной бригады, питались они утром и в обед на кухне своей, а на ужин могли получать сухой паёк, что и делали. Консервы, шоколад - завидно было. Консервы разогревали на печке и ели - какой запах! Сигарет на печке навалом - приворовывал, приворовыал и я! Однажды мать предложила консервы сделать с картошкой, немцы согласились и это им так понравилось, что они приносили паёк и вылаживали на стол, кто-то говорил: "матка..." Таким образом ужин у нас стал общим, соответственно делились и шоколадом. Дело пошло на лад, немцы стали помогать мне готовить дрова, потом начали изучать слова, они русские, а я немецкие, мать в это не вмешивалась. Каптюльку заменили лампочкой от аккумулятора, в хате было так светло аж глаза ломили, раньше ж мы не видели такого света. День за днём, день за днём, но это пресловутое "но" любую жизнь поломает, Вернулся отец! Спать ему было негде и он устроился у коровы в яслях. Днём немцы на работу уйдут, он дома, вечером опять в ясли. Но чёрт его дёрнул, он стал тоже у немцев сигареты красть. Немцы их получали в больших упаковках, ложили на печку и брали на работу сколько надо. а тут вдруг стали недочитываться и однажды подкараулили его воровство. Били оба и заказали не появляться в хате, так стал отец неразлучно жить с коровой, еду мать носила ему на баз - жить-то хочется! Не знаю, чем бы это кончилось, но в одну декабрьскую ночь немцы убежали, бросили всю недоремонтированую технику и убежали. Всё бы ничего, но они не просто убежали для нашей семьи...
       С начала декабря шли люди, которые агитировали уходить с немцами всех мужчин до стариков, придут советские власти и постреляют всех мужиков, которые были на аккупированой территории, а тем более тех, кто попал в плен и не застрелился, как положено. Собрались мужики, покумекали и... в том числе и мой отец. Попробуй, докажи, что сапёрной лопатой не застрелишься... Так я стал сыном "врага народа" и каждый день мы ждали экзикуции, маму гоняли в колхозе как...Ладно, хватит на сегодня.