Geschehen lassen

file m’en
for want of
Смотри, как игра становится cказкой; смотри - это бесконечная история. Neverending story, та самая, что позволяет людям встречаться и пробовать газированную любовь.

Опостылел кондак, июньской скоморошиной обернулся, покатился по канавам, по просекам, перепелочным свистом вызвонился, закатился в оркестровую яму - и арфа заиграла, дирижер заплясал, а балет еще не начался. А занавес дырявый, а ваза ватная, и вода пластмассовая. Водный брелок, а в нем аквариум, аквариум с оловянными рыбками, черепахи с золотыми ключиками. Разгладить, расплавить ключи от твоей квартиры: не опоздай слизнуть последнюю каплю. Одиночество - опавшие капли, твое одиночество - горящие свечи пожарищ, мои спички - благовонные палочки. Помнишь, я смотрел эротический сон с твоим участием? Сделать шаг - и уже совсем, прыгнуть - и набрать целую пригоршню амбериканцев, отскочить - и защемит сцена прощания с котом, и закружится его огромным чемоданом. В халате на голое сердце, перстнями по голой душе, кольцом по распухшему фаллосу, ушами лупить по щекам.
Гранулированная симпатия - значит, там холодно, значит, там - Христо-с, сударь-государь, и ему благостно и влаговонно, страшно, страшно оттого, что живу именно сейчас, что вообще мы еще живы, и это кончается; до прошлого - шаг назад; бег вперед, ходят, ходят, страшно за дочь: как ей? Чему я могу научить - и это повторится еще миллиарды раз и снова, и снова три жены - два мужа, две третьих, три из двух, аллюзии - вспомни обо всех, не забудь меня, прошу, не оставь одного.
Чем черт не пошутит - а боги посмеются; лето - целая жизнь, лето без тебя - две. Проживем, не сплюнем?
Письмо как кусочек мацы; если рассказ не напечатан, то это уже письмо, записка по часам, а часы отстают - но это потому что время дает другой отсчет, так-то, брат.
Хочешь сойти с ума? Хочешь узнать, что мне ведомо? Смотри: вот друг, вот редкий зверь: он сможет приехать, опередив просьбу, он может не остаться, просто уже устав; он - не то чтобы я, но он нужен. Новый друг - душа старого, воплощение словоохотливого доктора: почему же ты ночью сушишь слезы, не спишь, и вообще, хватит пытаться лечить.
Спать, чтобы есть. Кулинарный разврат. Я ем - и вижу себя в чалме, опускаю в рот еще кусочек, еще икринку - и вот уже наклевываются первые приятели, и получается, что даже в Москве тоже можно жить, а в Праге умереть, можно безбоязненно стать под землей и помечтать о доме. Что-то настоящее опять рядом: цоп! цоп его! - и купаемся в фонтане томатного сока, соленой дьявольщины. А вот и мамины маленькие рожки, я прислушиваюсь, чтобы не пропустить, когда ты встанешь, если долго не завтракать, то запросто можно целоваться.

A l’en croire,
Croire dur comme fer,
Je vais croire entendre sa voix,
Mais il n’y a qu’une voix -
Sur son compte.
Et je n’y trouve pas mon compte,
A bon compte.

Наркотик - и ты уже со мной, и я больше не тревожусь, сразу появляется больше друзей. Если я еще не ушел, то только потому, что боюсь, вернувшись, тебя не обнаружить. Не успею поцеловать, пока ты спишь, пока не видишь, пока можно не видеть, не смущаться: Full Moon, fool the moon, и ты одеваешься - и тело под панцырем, и как хорошо, если дома.
Парк - а в нем салют. Да еще прямо под окном. А у нас - важный разговор под Rolling Stones, и все притворяются, растворяются друг в друге: неужели, чтобы стать другом, надо раствориться?
You’re my temptation: watch the king! Watch the King! Энергия, либидо, заполнила тело, оно опьянилось светом, сумбур случившегося танца, разгоряченные органы; крикнул, воззвал - физическая сила и мощь! Can touch the sun (could you touch me?) Жизнь образовывает из нас намного больше, чем мы можем ей дать; полет орла - невидимой дланью коснуться твоей щеки, мои скупые слова никогда не смогут выразить то, что ощущаю; я - дочь-прародительница, я - сама праматерь фантазий, их бывший учитель: и все это благодаря только одной женщине. Сейчас мне известна история языческих богов, Радогаст - остров яблок - Tom Waits - битие молитвой - о, почему так много благочестивых людей? Запрети мне слушать дурацкую музыку; ибо когда я выздоровею, то будет уже грустно: но сейчас я чувствую твою близость; человек радуется собственной мудрости и смотрит на картины Эрнста Фукса, знай, мы не нищие, значит, искусство может убить жену или сына - как бы уладить все дела полюбовно?
Какой смысл запоминать твой номер телефона, если у тебя трое детей?
Tu m’as dit beaucoup, je vais te dire quelquechose.
На склоне берлинского неба я стараюсь разглядеть наши силуэты - вот, вот же оно, а сзади Гранд-Отель, а сзади - потомство, спереди - дружба, эрекция, взмах крыла богородицы и памятник Франции.
Под одеялом тепло, но одиноко. Я раскидываю руки - и сон персонифицируется, ощущаю тебя, ощущаю твое тело, горящий факел губ, тело - струна, пусть сдохнет утро! Утро - самая огромная сука, наступишь ей на горло, но вот руки сами шарят по воздуху; и вот Лайонелла опять старуха, Кристина хохочет на кладбище, вступить в клуб; стерва, стерва: хочешь стать такой же шапкой, хочешь воевать дубиной за ключи от квартиры девушки, разгоняя ос детства? - Вот уж нахуй!
Биоэнергетическая ценность раздавленных мух, разрисованное пианино; я чувствую, как мимо проползают гоблины, они ухмыляются, они сердятся, они могут укусить, они выманивают ветхие купюры, остров Фиджи, а затем кладут их внутрь тебя: компостер как стройная девушка, раствориться в ручье - и вот ты счастлив, счастлива на полчаса, и вот лунная дорожка по воде в башмаках; мне холодно ночью, я жгу костер: где ты? Где ты? Сжимаю твою грудь и опять вижу лунную дорожку, ползу змеей по ней: опять хочу тебя; забитый гвоздями рот, закрытые на полчаса глаза, растрепанные на вечер волосы. Плеткой по спине, расцарапать до крови, сорваться на крик - это боль и жажда, это мы двое, это история мужчины и женщины в мужчине и неба над ними и женщины на небе.
У нас с тобой впереди будущее; сказала - он поверил, ушла - и он простил. Я - кот, а он - долина Иордана.
Она говорит, что скучает, он говорит, что придет за мной, а мне уже не смешно. Он целует - ей хочется улететь, они целуют - и мы улетаем. Немного навьего опыта, немного хвоста с пушистым котом, кот спал от скуки; поэты-коекаки, кажется, что бесконечно долго, а на самом деле time flies, время летит роем временных мух, и это очень хорошо, потому что я тебя скоро увижу. Иметь парадигму времени, предлагаю ее тебе - ты принимаешь предложение? Съ заранiа до вечера.
Реституция по флаеру, проституция с фраером, этот рассказ, это письмо очеркнулось древней раной; слеза окручинилась колючим забором; алия мячей и канатов, когда она лезла по канату наверх, учитель физкультуры предпочел выброситься на школьный двор, Скотланд-Ярд, где ни один класс не причинит опасности, не плюнет косточкой от шоколада, а негры не разобьют в конце концерта чугунные балалайки. Спи, мой котенок, засыпай, пожалуйста, спи и ни о чем не думай. Застенчиво-робкие домовые, редчайшие драгоценности, хранимые ими, от молока до BMW, от яблочного острова до старой кипы, от Янки Дягилевой до Ноллендорф-Платц.
Сын мой, отец мой, хватит, хватит пороть невесть какую ***ню: зачем тебе все это; так нельзя, и так нужно. Слово - люблю - и это помогает выжить, помогает разрывать тело, к чертям книгу, а мазохизм - идти рядом с тобой - и чувствовать твое тело, кундалини, космос, Шива; милой липой по лицу, топориком по клавиатуре, пилой по телефону и слюной по бинтам; сестра, смотри, какой у тебя непутевый брат. А крыше все равно, крыша едет, толмачи купаются в лужах; подкравшись на цыпочках, я обливаю ватой зеркало - оно за оградой, за рамкой, обязательно заведем огонь. Огонь!
Кольцо треснуло, но не свалилось; когда он, наконец, пришел, то увидел, что состарился, и гадости нет, и нежность прокисла, и ты - а ты кто: ты кот или человек, ты сердце или птица? Ты - фотография вверх ногами, мелкий-мелкий вензель, высмеянный персональный компьютер, застрявшее в проводах письмо, аплодисменты погибшей рок-певице, asking ‘round, banging вокруг, Пушкинская площадь - Москва??
I want to talk like they do, старых друзей, грязные дела найти проще пареной брюквы; когда я перебираю твою одежду в шкафу, то вижу - нет, не так уж все просто: вот, например, та самая юбка, эта самая блузка, capricorn-flaker, я откликнулся ей, и она вдали, она на море, она без моря, она без купальника, она без дерева, это все можно решить с помощью водки и шоколадных конфет и того вокзала, до которого нас довезли по трассе, и той мансарды, где мы рвали зубами кусок мяса разбойников. 14-е июля - мы спляшем на площади, насилие над Бастилией - мы обязуемся покорить ее.
А пряжкой стального ремня Wrangler - да по острым зубам, а отточенным ножом - да вдоль по острому языку, а благовонными палочками - да в честные глаза. С Аждел мы купим дом, с Фридой машину, а с Диной уедем далеко-далеко, чтобы с Мири завести детей. Синей краской с размаху от уха по портрету, жженой газетой волоком по рукам; Нурит, Нурит, забудься детками, опорожнись карманным сломанным кольцом, отойди битым ножом вправо, ангиной, лихорадкой между ног, жаром ногтей по одеялу утром: стреляй, сестра; заткнись, Новый Год - снежные ромовые бабы, секс в сугробе со Снежной Королевой, помело Эйнштейна, запачканный разум. Я протыкаю лед.
Выглянув из окна - раздавленная кошка. Цена дружбы - поцелуй, цена скуки - новые люди. Они бредут по болоту, по карандашам, по крашеным ногтям - лишь бы водой об ток, лишь бы трубку вдребезги, лишь бы куртку - с треском. Дом раскрывает негатив, мутные глаза, бельмо на другом - сделай мне больнее, почему наша мама опять ушла? Почему ваза с кислотой? Пальцы скреплены степлером и фотографией - наш малыш - наша свадьба - зла и долгожданна, неожиданная пирамида звенящих проводов, головная боль ; прыг из окна, 24-й этаж, рю де Риволи, Битцевский парк, виден салют из окон, Карлов мост: фигуры в хороводе, боги, прокляните Прагу!
Дезинтересанты: вот они, авалонские яблочки, треха за килограмм, десять слез за надкус, гнилая середина - за отказ. Гадит флюгерный петух, мы оплакиваем на нем проезд, вагон покачнулся, вагон затрясся: не идет ли контроллер? Твердо стоять на ногах, а ноги болят, а ногам невтерпеж - уж опять замуж, уже многоженство святых самых последних твоих дней, - и день за днем, а к ночи мы в картине и зеленый лист на ране. Любовь - это снег на ладони. Поднять глаза - и в них больно, отпустить боль - и в ней дорога. Поджечь дорогу - Агни линий сердца, свастика удачи и прощание у лифта, коробочка с пиявками. Лист и огонь. Обида и музыка.
С глаз долой - по сердцу хрясь! Вровень с тем, что написано по-французски. Не к столу будь наклано: я уже мечтаю о тригонометрии, я среди осей, спиц, дождя (помнишь?) Там за углом - мост, это то, к чему тебя влечет, купи проездной до первой башни, продай вещи, а деньги сожги, а сказки раздай; я уже не боюсь не успеть, я просто не подоспею вовремя - ты? Я пишу тебе стихи на другом языке: почему ты любишь сумасшедших? Почему ты до сих пор не сожгла меня и не столкнула в шахту лифта? - я раз пробовал, но промахнулся. Растяни меня на 4 козла, на 5 букв, на три трамвая, от Бирюлево до рю де Риволи рукой подать.
Кто не добежит - тот и осел, кто не спрятался - тот и виноват. Его зашьют в мешок на рассвете - если костюм на Хэллоуин пропадает зря, а ты еще суетливо пришивал рога к шапке и примерял хвост. Боги дают, а черти носят; вот и синий цвет опять лукавые принесли, у них на хвостах растут неочищенные бубенчики, а рогами они растолкут скатавшееся в шарики какао, вместо кофе, ибо уже можно спать, ибо больше никого сторожить, а если и вор - пусть уносит. Поближе возьмешь, и Бастилию взяли вечером, а утром отдали, она отдалась только под самое-самое утро, “что на завтрак?” Хлеб с кровью, водка с солью, кожа да кости, враги да гости, игра в бисер перед свиньями, игра в свиней перед карнавалом, игра в карнавал - и так до тех пор, пока не наступит Новый Год, просто ушедший старый тебе больше не нужен, целый год вместо завтра и кусочек дня взамен вчера: ради того, чтобы ты здесь, я прозрею.
Боль - если больно без ножа; стыд - если радостно без памяти; память - когда вместе и не сдвинуться. Вчера - это круг для сегодня и склеп для завтра; цветные матрешки, 23:55, на часах без пяти - но что значит полночь, если мы прикидываемся невинными, если десять сыновей и только две дочери - и все уже уплыли, если воруют годы, оставшийся год за годом, и понимаешь, что уже не дойдешь до дриады, никогда, что она далеко, а горизонт разрезан на две части и можно просто безнаказанно любоваться и утром, и вечером.
Газ на плечи, газированный лимонад на руки; чрево лифта, стрелять - так все мимо, диск об кнопки, плита об камни, весну об лето, голову об таблетки, выкурить, выкупить - и забыться, выебать - и заплакать. Я красива, но у меня оскал, я - не мать, но во мне тоже меч в почечном камне; зачем ты дарил мне цветы - я предам тебя, я забуду тебя, я забываю себя; я - небо над кораблем, я - свод под пеплом, я - огонь из пепла. Прокляни меня: у меня сейчас нет денег. Не оставляй меня одну, а то за мной приедут.
Звонят только те, кто ошибся номером: помирать буду - тебе не позвоню, потому что не хочу исповедоваться (резиновые слезы выпавших стеклянных глаз, механика прощаний, динамика встреч, химия свиданий, медицина последствий).
Пальцы за щеку, уши крестиком, зубы навыкате, а языком - взад-вперед. Сыр из яблочного чая, мыши-русалки и кот на цепи, а волк на привязи. Холод от букв, жар от строки, за грамотность - вон из класса, за взгляд - прочь из жизни. Расскажи мне про отца, расскажи о том, какими бывают другие города, куда мы не поедем: в вязаную шапочку набрать воды и превратиться в козленочка; все выше по веткам за белками, а утром найдут лежащим на страницах любимой книги. Нас двое, и один из этих людей - ты; и тогда стен просто не существует, и тогда в шапочке с водой плещется русалочка, а финские ножи (дартс) уже остались позади в стене, калькулятор в гипсе, а сумасшедший кассир, обсчитавший утром в оружейном магазине, хохочет и играет на компьютере [Quest Game], где принц - ты, дракон - твой друг, а принцессу снова надо искать, она на седьмом уровне, где-то за гордостью и вожделением, праздностью и гневом, а остальное ты и так знаешь.
Поздно. Let’s have a shovel. А ту, что сидит на жердочке - бритвой по ноздрям. Девки в рыжих касках, бабы без халатов на голое тело, Ветхий Завет по радиоволнам, Коран для хакеров Интернета, мечеть, набитая телами католиков, синагога, придавившая протестантов, воткнутый крест в спину хасида.
Губы обломаны об сентябрь, а ноябрем - по ногам, а Новым Годом - в пах. И вот - просить денег в парижском метро, faire la manche, и вот опять воровать из газет новости; возьмите мою душу, купите мое сердце: глаза в аренду, а органы - акварелью и в музей. Ta gueille! C’est un pied d’enfer. Я присказкой, он россказью; я вдаль, он топором. Колонны Наполеона оступились осенней грязью. Тяжелый зонт - его очки, дополнительные спицы-тупицы со стороны ветра. Война. Медленно снять колготки. И не скучать. Всегда внутри огонь. Всегда остается что-то впереди.


D’un coup d’oeil il pouvait embrasser toutе la ville
D’un coup de coеur il embrassait toute la paume
D’un coup - il vit la neige dans ses paumes
et celle-la ne fondit jamais

Город представал как на ладони